Текст книги "Огни в тумане"

Автор книги: Николай Грибачев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава девятая.
НА ФРОНТОВОЙ ДОРОГЕ

Когда Дессен очнулся, была все та же тьма и, казалось, та же самая одинокая ракета висела справа. Солдат кончил перевязку, и к нему нагнулся Кассель.

– Печальный случай, – сказал он. – И обстрел, и дурак-солдат растерялся: зацепил винтовкой за ветку. Эти винтовки стреляют иногда совсем некстати. Надеюсь, вы сможете продолжать путь. Работе рана не помешает, она совершенно безопасная. Постарайтесь избежать медсанбата и направляйтесь прямо в госпиталь.

«Все врет, – подумал Дессен, – сам, собака, может быть, и стрелял. Дать бы в морду... Да черт с ним, все равно ничему уже не поможешь». На одну минуту у него мелькнула мысль: поскольку так произошло, вернуться назад, но тут же подумал, что пристрелят. Он хорошо знал основы немецкой дисциплины! И пополз под колючую проволоку, обдирая руки...

Путь был страшный, особенно он боялся мин. Правда, Кассель сказал, что на этом участке их нет, но он мог в лучшем случае поручиться за свои. А русские? Кто их знает... И ему вдруг представилось, как во тьме он натыкается на бугорок земли, под которым спрятана гремящая смерть в деревянной коробке, как земля под руками разверзается огнем... Некоторое время Дессен лежал неподвижно. Потом он постарался припомнить все, что преподавали у них в школе по подрывному делу, и, несколько успокоившись, пополз еще осторожнее, ощупывая землю дрожащими от страха и напряжения руками. Он не знал, сколько прошло времени, и был выведен из состояния полузабытья окриком на русском языке. Он выбросил компас и отозвался. К счастью, на этом участке работала вчера группа разведчиков, знавших об исчезновении Быкова и рассказавших об этом пехотинцам. И теперь те, порадовавшись, что ему удалось благополучно возвратиться, отпустили его без особых расспросов.

Уже в тылу он догнал группу легкораненых и вместе с ними вошел в город. На первом перекрестке, на горе, у старинных каменных ворот, группа разбилась на две части. Одна пошла направо, в госпиталь, расположенный в самом городе, другая двинулась дальше. С этими последними пошел и Дессен. Он попытался завязать разговор и спросил, не слыхать ли у них чего нового, но солдат, раненный в руку и с разбитыми губами – его взрывом швырнуло на вишневые деревья, – посмотрел на него с укоризной:

– Как тебе, братец, сказать... Толкуют, что готовится что-то, а где оно и чего будет дальше, узнаем потом. На дорогах об этом не распространяются.

Беззлобно отчитав Дессена, он снова стал шутить – по всему было видно, что это редкостный весельчак и бывалый во всяких переделках воин. Говорить ему было трудно, он шепелявил, но старался приободрить своих попутчиков.

– Вот, жначит, как штукнуло меня, так я шражу и подумал: «Эх, Иван Пахомович, вше это пуштяки, а вот человатча ж девками тебе и невожможно теперь... Ражве што доктора шпашут твою крашоту!»

Прошли город, высоко вознесший над рекой черепичные крыши и серую громаду тюрьмы.

КПП находился на окраине, у моста. Веснушчатая загорелая девушка-регулировщица проверила документы и направления у двух раненых, третьим был Дессен. Он побледнел и, сделав вид, что ему плохо, прислонился спиной к стене старой полосатой будки, в которой раньше был полицейский пост.

– Документы! – словно издалека донесся до него голос девушки.

– Да брошь ты, не видишь – швой брат-шолдат! – сказал пожилой раненый. – Человеку дурно, а она шо твоим бюрократижмом...

– Нам приказано... А то многим надо в город в госпиталь идти, а они не знают и путаются, только ноги зря бьют.

– Жнаем, жнаем, – сказал солдат и загородил собой Дессена. Девушка, поспорив для порядка, отошла. Дессен услышал в будке разговор начальника поста со сменившимся регулировщиком.

– Этой ночью артиллерия шла, а в следующую, кажется, танки надо ожидать. Вы смотрите, чтобы порядочек и маскировочка!

– Как часы...

– Раненые, на посадку! – крикнула девушка.

– Вот же въедливые девчата, – сказал пожилой раненый, когда машина тронулась. – Их бы у райских ворот ставить для проверки документов, ни один по блату не проскочил бы... Это вот когда меня ранило в первый раз, еще под Калачом, беру я ноги в руки – и в медсанбат, ловлю за полу врача. Так и так, говорю, прибыл, кладите меня на стол, на который следует, и тащите осколок, а то мне самому, как мине, выть хочется. А он говорит: «Сейчас, вот только анкету заполним». И пошел: как зовут, где рос, сколько учился, кто была бабушка?.. «Доктор, – говорю, – а для чего покойница? В великую французскую революцию она верила, богу молилась умеренно, предсказывала, что быть мне по всем статьям купцом и жениться на бубновой даме. А я вот завещания не выполнил, дернул меня черт на трефовую масть... Не надо бабушки, доктор!» А он: «Ранбольной, не отвлекайтесь посторонними мыслями, скажите, сколько часов назад вас ранило?..» А я что, будильник с собой таскаю? И так мне захотелось запустить в этого милого человека осколком, который под лопаткой сидел, да жаль – вытащить не мог...

– Врешь ты все, – сказал молодой боец, – не бывает так.

– Разве? – удивился раненый. – Стало быть, перехватил. Вот всегда так, начнешь по-хорошему, а потом что получается?

В машине становилось совсем весело, и, если бы не белые повязки, можно было подумать, что солдаты едут в отпуск и радуются предстоящим свиданиям.

В госпитале разговорчивый солдат снова выручил Дессена, когда речь зашла о направлении и документах. Сам раненный, он обо всех заботился, всем помогал и вообще выглядел заботливым папашей или напористым старшиной.

– Ну иди, – сказал он Дессену, когда все было кончено, – лечись, главное – хирургов уважай, это самое основное в нашей жизни...

Дессен до тошноты боялся операции, тем более что считал русскую медицину весьма примитивной. Но все оказалось как нельзя лучше. И удивился: извлекли из плеча не пулю, а всего-то осколок. «Не такой уж он и подлец, этот Кассель, – подумалось ему. – А я думал: специально устроили...» В палате он нарочно прикинулся спящим, чтобы осмотреться и освоиться в новой обстановке, – и как здорово получилось! Теперь он знал «свою» часть, фамилию командира, а кроме того, уже получил и некоторые сведения, ради которых прибыл. Семен со своей страстью поговорить оказался сущим кладом для него, и он решил попозже специально заняться им – узнать номера частей, откуда люди приходят. Таким сведениям цены нет!

После обеда у него завязался с Семеном разговор. Он рассказал, как был контужен, захвачен в плен, как его мучили. Семен, польщенный вниманием известного разведчика, сочувственно вздохнул, сжал здоровый кулак:

– Ну ничего, Быков, скоро мы им дадим прикурить от фитилька!.. Техника у нас подошла что надо. – И с увлечением начал рассказывать о самолетах, пушках, танках, нарисовав такую картину, что у Дессена стали закрадываться подозрения, что это – всезнайка или фантазер. Бывают такие оптимисты, что из одного танка делают четыре, а из самолета – десять.

– А какие части?

– Части? – словно споткнулся Семен. – Об этом мне не докладывали... Разные части, кто их сочтет... Да и зачем мне их номера? Главное – техника была бы.

Рана Дессена оказалась несерьезной, и ему скоро разрешили ходить. Правда, Аня Маленькая поставила условие – в пределах госпиталя. Но при госпитале, размещенном в бывшем помещичьем имении, был сад, и, следовательно, можно было, не нарушая порядка, и доверительно потолковать с выздоравливающими, и посидеть в тишине, поразмышлять. Лишь сейчас начал он в полной мере осознавать, в какой спешке и как нелепо сунули его в эту авантюру – без надежных документов, без запасных явок. Правда, был Ян в качестве пункта связи, но если сам Ян, находясь здесь, не мог обеспечить необходимых сведений, значит, руки у него были связаны. У Дессена не было опыта разведчика, его все время по неизвестным причинам – чему он, кстати, и был рад – держали в резерве, но кое-что он начал понимать: им просто заткнули первую попавшую щель – подменили обычную войсковую разведку, которая не могла пробиться в русские тылы, – следовательно, им не очень дорожили и ему не слишком доверяли. Он был «одноразовым», как консервная банка в окопном рационе. Это было обидно, но имело и свои преимущества: собрав сведения о концентрации русских частей на данном участке и передав их Яну, он мог возвращаться. Как? Там будет видно! Теперь главное – сделать дело, что, судя по разговорчивости тех, с кем он встречался, особого труда не представляет. У него даже мелькнула мысль, что, поскольку с ним так поступили, он и вообще мог бы остаться здесь, смешавшись с местным населением, до конца войны – неизвестно теперь, чем она и кончится, а оправдания нашлись бы! – но он боялся быть разоблаченным: живьем шкуру сдерут большевики!

Успокоенный до некоторой степени такими размышлениями под ровный шумок начинающегося листопада, он уже возвращался в госпиталь и у самого входа встретил Семена.

– Быков, где тебя черти носят?! – закричал тот. – Иди скорее, там тебя один сержант дожидается... Ну, не сержант, а...

– Кто именно?

– Ладно, ладно, не ломайся... Сто их штук у тебя, что ли? Таких по сто штук не бывает, таких, может, на всю нашу армию одна... Счастливый!..

Глава десятая.
НЕВЕСТА БЫКОВА ПРИЕХАЛА В ГОСПИТАЛЬ

Женя Велиховская познакомилась с Быковым и полюбила его, когда они вместе учились на курсах агротехники в Вязьме. Началась война, Павел ушел в армию, а Жене на призывном пункте сказали, что девушек-добровольцев пока не требуется. Когда пришли немцы, Женя санитаркой ушла в партизанский отряд. В могучем лесу, среди столетних сосен и дубов, поджидая возвращения очередной группы с операции, надеялась что-то узнать о Быкове. Мир словно разломился пополам, раскололся огненной пропастью фронта. На одной половине, затерянной в глубине лесов, была она, а на другой, там, где на тысячи километров от моря до моря гудел и ворочался фронт, там – Быков. Не было ни весточки, ни письма, только тайная надежда и неясные девичьи мечты в тихие вечера, когда на траве гасли один за другим блики, постепенно стихали песни птиц и только над головой серым столбиком вилась мошкара, обещая хорошую погоду...

Несколько раз далекий гул медленно сдвигался с места и начинал катиться на запад. Тогда веселее ходили люди в лесу, радостнее светило солнце, мальчишки забирались на высокие деревья высматривать, не идут ли наши. Но гул слабел, затихал, и все снова принимало будничный вид – наступление приостанавливалось.

И вдруг словно сорвали плотину: фронт, находившийся до того за десятки километров, за двое суток обойдя партизанские леса, стал удаляться на запад. И снова партизаны оказались в тылу, но теперь уже у своих. В лагере в эти дни почти никого не было, кроме «подсобной силы» – поварих, хозяйственных дедов, часовых. Женя не могла уйти с партизанами на операции, она болела. Немногие раненые, возвращавшиеся из боя, рассказывали, что немцы бегут как угорелые, что партизаны берут их в плен сотнями, захватывают машины, обозы, танки. А когда начинали говорить о Красной Армии, не хватало слов, чтобы выразить удивление и восхищение ее мощью.

– Господи, откуда что взялось? Что самолетов, что орудий... Прямо как в сказке!

– Ну кому, может, и удивление, а кому и очень даже понятно, – степенно и важно говорили старики. – Накопили...

Женя Велиховская вернулась в свой районный городок, и туда от Быкова пришло письмо. Сообщал, что у него все в порядке, был ранен, но выздоровел, два раза награжден. Женя решилась отыскать его. Нелегко это было, он находился на одном из украинских фронтов, но тут помог ее твердый характер. Правда, в одной части с Быковым ей служить не довелось. Но ее назначили в госпиталь. Теперь они находились почти рядом и частенько виделись. Неделю с лишним назад Быков, до этого стоявший вместе с частью на отдыхе, снова ушел на передовую. А вчера в комнату Жени влетела подружка Тоська, суетливая и беспокойная, как весенний воробей.

– Ой, Женечка, – затараторила Тоська, – ой, миленькая, что я узнала! Ты только, ради бога, не пугайся, это, наверное, не так уж серьезно.

– Что, Тося?

– Ох, Женечка, прямо уж и не знаю, как тебе сказать... Нет, правда, ты не подумай, что это что-нибудь такое, это со всяким случиться может.

– Да что именно?

– Он... он...

– Кто «он»? Быков?

– Ну да... Какая ты догадливая, Женька!

– Ну что он, убили?

– Ой, ты с ума сошла, Женя! Разве я сказала, что убили? Ничего подобного, не такая я дурочка, чтобы сочинять невесть что.

– А что же?

– Убили... придумает же! Вот что значит любовь... Я сама как Павлика полюбила, так, веришь ли, ну, натурально ночи спать не могу: все боюсь, все боюсь, все мне чего-то такое кажется... А с Быковым даже совсем наоборот!

– Да скажешь ли ты вразумительно? Ну что, наградили, откомандировали, дисциплинарное взыскание наложили? Что ты трещишь попусту?!

– Подумаешь, тоже интеллигентные нервы какие! – обиделась Тося. – Знаю, что вы про меня говорите: «Тоська тараторка, Тоська болтушка...» Ну ладно, я могу молчать, не мой жених, мне что...

– Ну, Тосенька, – взмолилась Женя, – ну-ну, не обижайся, скажи, что с ним?

– Вот так бы ты разумно и начинала... Ранен он, твой Быков, в госпитале у Василевича лежит, это совсем почти рядом.

– А как ранен? Сильно?

– Как? И не знаю даже... Голова у меня беспокойная. Как сказали, что ранен, ох, думаю, надо поскорее Женечке сообщить. Торопилась и дальше спросить позабыла.

– А кто тебе сказал?

– Тут один знакомый приезжал, – смутилась Тося. – Но он уже уехал.

Больше Женя не расспрашивала, наскоро собравшись, побежала к начальнику.

– Раз такое дело, поезжайте, – сказал начальник. – Можно и к нам перевезти на лечение, если окажется возможным... Знаю, знаю, любовь не картошка, верно? У меня в госпитале награжденных тридцать процентов, а влюбленных девяносто девять...

Так Женя очутилась в госпитале.

Однако с первых же шагов ее ожидали и радость, и разочарование. Аня Маленькая сказала, что ранен Быков легко, но что видеть его нельзя, ушел на прогулку. Аня решительно всех своих больных ревновала к посторонним для госпиталя девушкам и приятелям. Сказав, что подождет, Женя вышла в парк и пошла вокруг флигеля, где гуляли раненые, но Быкова среди них не было.

– Посидите в аптеке, вы мне волнуете ранбольных, – посоветовала ей Аня, когда она вернулась. – Явится ваш Быков...

Обо всей этой истории Семен неведомо какими путями пронюхал, успел рассказать товарищам и специально поджидал Быкова, чтобы первым сообщить новость и полюбоваться на его смущение. Даже намеревался помучить, поинтриговать. Но когда Быков появился, он забыл все свои планы и залпом выпалил приготовленную новость. Дессен замедлил шаги, стараясь обдумать, чтобы мог означать приезд этой девушки-сержанта? И откуда она? Вдруг из роты? Как ему себя вести? Он даже хотел снова повернуть в лес, но тут его увидела Аня.

– Да поторопитесь вы, Быков, вас невеста ожидает!.. Повлюбляются тут, а нам лишние хлопоты...

Дессен отшатнулся от неожиданности. Он мог ожидать чего угодно, но не этого, ибо знал, что кого-кого, а любимую девушку никаким внешним сходством не проведешь... И бежать поздно и некуда... «И сколько же невест у этого проклятого Быкова?» – злобно думал он, шагая по коридору за Аней и решив играть роль, как подскажут обстоятельства.

Аня открыла дверь в аптеку и крикнула:

– Женя, Быков пришел!

Стоявшая у окна девушка стремительно повернулась, светлые ее локоны заискрились, в синих, широко открытых глазах попеременно промелькнули радость, удивление, испуг.

– Женя, дорогая, – залепетал Дессен, стараясь как можно убедительнее играть роль влюбленного и думая при этом, что сцена получается дурацкая, ужасная, потому что он же ничего не знает об отношениях этих двух людей. – Женя, дорогая, – только и мог бормотать Дессен, приближаясь к девушке с вытянутой правой рукой. И вдруг он остановился: девушка подняла руки словно для защиты, отодвинулась в угол.

– Это не он! – крикнула она. – Это другой!

Руки у Дессена опустились.

– Дорогая, неужели я так изменился, похудел! – вяло жевал он фразы. – Мне очень тяжело пришлось...

– Бросьте ломаться, не ищите дурочек! – отчеканила девушка. – Кто вы такой и почему назвались Быковым?

Дессен почувствовал, как на лбу выступает холодный пот...

Глава одиннадцатая.
ЗЕМЛЯНКА

Тихо потрескивают дрова в самодельной печке, качается язычок пламени из снарядной гильзы. Пахнет дымком, сырой глиной, ружейным маслом и другими запахами, неразлучными с солдатской землянкой. Глухо, как подземные толчки, отдаются взрывы снарядов и выстрелы орудий наверху. Здоровый, богатырского сложения, пожилой солдат Кочкарев протирает автомат, безучастно слушает разговоры своих более молодых товарищей.

– Нет, вы как хотите, а Быков еще найдется, – говорит Терешкин, специалист по захвату «языков». – Вот хоть отрубите мне голову, если совру...

– Велика корысть в пустом сосуде! – язвит злой на язык задира Половодов. – Ты сначала объясни, куда он девался, а потом мы и без тебя остальное предусмотрим.

– Ну мало ли чего могло случиться.

– То-то и оно, что в детстве на всех таких маловато березовой каши извели, а следовало бы побольше – учись мыслить диалектически... Огонь немцы из орудий и минометов вели?

– Ну, вели.

– Поменьше нукай, подальше уедешь... Огонь был, значит? Так вот, могло Быкова ранить, и он где-нибудь пересиживает...

– Ну и врешь.

– Это почему?

– А потому... Когда мы обнаружили, что Быкова нет, по всему пути обратно проползли, да назавтра участок обшарили – и ничего. Человек же не иголка!

– Да, темное дело...

Такие споры не прекращались с той самой ночи, когда пропал Быков. Действительно, разведчики, обнаружив исчезновение товарища, несмотря на бешеный огонь немцев, обшарили весь участок... Забравшись в нейтральную зону, они ночами лежали возле колючей проволоки, прислушиваясь, не раздастся ли стон, не поднимется ли у немцев кутерьма. Иногда начинало казаться, что кто-то стонет, некоторые даже уверяли, что слышат слабый голос, зовущий на помощь. Все начинали прислушиваться еще внимательнее, затаив дыхание, но оказывалось, что это скрипит проволока, свистит ветер или гудит пустая консервная банка. И, возвращаясь утром в разведроту, они стеснялись смотреть в глаза командиру. А тот, догадываясь по их убитому виду о результатах, только хмурился и официальным тоном приказывал доложить подробности.

Вся рота тяжело переживала потерю. Дело было не только в том, что исчез прекрасный товарищ, которого все любили за храбрость и открытый характер, а в том, что исчез бесследно, так что никто не был в состоянии вразумительно объяснить, что произошло. Товарищам, знавшим Быкова, трудно было предположить, что он допустил какую-нибудь ошибку, ушел далеко от своих, запутался в траншеях, где мог быть контужен и завален землей... Когда на войне человека ранят – все понятно, его лечат; когда убьют – его хоронят с воинскими почестями, над его могилой гремит боевой салют и воздвигается скромный памятник. Но когда человек исчезает неизвестно как – это происшествие для части и позор для разведчиков.

Казалось, из всей разведроты меньше всех исчезновение Быкова переживает Кочкарев, и за это Половодов не уставал упрекать его в самых язвительных и обидных выражениях. Но Кочкарев молчал, не ощущая желания спорить с Половодовым, а когда ему слишком надоедали приставания, поднимался и молча уходил. Между тем Кочкарев усиленно обдумывал собственный план узнать о судьбе Быкова: захватить толкового «языка» на участке, где работала разведка, и как следует допросить о захвате разведчика – мертв он или жив, на передовой у немцев, думал он, должны знать. В обычной обороне это было трудно и рискованно, но сейчас, когда в преддверии наступления разведка работала особенно энергично, все можно было сделать «в комплексе». Выносив, вынянчив этот нехитрый план, Кочкарев доложил свои соображения капитану. Тот обещал подумать.

Протирая сейчас автомат, Кочкарев тоже продолжал думать о своем плане.

– Командир идет! – прокричал в дымоходную трубу часовой. Все вскочили, одергивая гимнастерки. Капитан поздоровался и разрешил сесть.

– Есть серьезное дело, товарищи, – начал он. – Сегодня я получил приказ командира дивизии на разведку. Заодно осуществим и идею Кочкарева.

Все обернулись к Кочкареву, недоумевая, какая идея могла быть у этого молчальника. Командир заметил общее смущение.

– А что, он ничего не говорил вам? Как же это, Кочкарев?

– Боялся, что не одобрят, товарищ капитан. А зря душу чего бередить?

– Это, пожалуй, верно. Ну, так вот...

И командир изложил задачу. Командованию стало известно о группе партизан, действующих в тылу у немцев. С ней установлена связь, и разведчикам предлагалось, скрытно перейдя передний край, войти с партизанами в контакт, чтобы к началу наступления совместно ударить по немецким штабам и дезорганизовать, по возможности, управление войсками. Командир предупредил, что задача сложная, что язык надо держать за зубами. На сборы давалось четыре часа...

В час ночи на участках слева и справа от разведчиков поднялась бешеная пальба. Била артиллерия, били минометы. Пулеметчики, как соловьи, выводили длинные рулады. Над немецкими окопами повисли гроздья осветительных ракет, волны зыбкого света закачались над мертвым, испещренным воронками, густо начиненным осколками полем. Гигантские тени деревьев плясали на серой земле, шарахаясь в сторону, перекручиваясь, двоясь от возникавшего со всех сторон и вдруг исчезавшего света. Синие, красные, зеленые, белые неслись трассирующие пули в темноту веерами; в землянках и блиндажах с потолков сыпались комья земли.

Когда грохот достиг наивысшего напряжения, группа разведчиков бесшумно скользнула за брустверы и затерялась в редком бурьяне...

А утром капитан Омельченко получил сообщение, что Быков Павел Севастьянович, раненный в плечо, находится на излечении в госпитале. Когда командир подошел к землянке, там уже все горячо обсуждали новость, хотя было непонятно, как она туда дошла (а сообщил ее связной из штаба). Более того, новость не только обстоятельно обсудили, но, очевидно, и выработали решение, потому что после команды «Вольно» выступил вперед сержант Ельцов и попросил разрешения обратиться к командиру.

– Говорите, – сказал командир. – Но имейте в виду, что к Быкову поедут мой заместитель и двое из вас, больше никого не пущу.

– А как вы узнали, о чем мы хотим просить?

– Главным образом потому, что это написано у вас на носах, – улыбнулся капитан. – Ведь вы хотите навестить товарища, так?

Через час на шоссе с проселочной дороги лихо развернулась полуторка и взяла направление на госпиталь. Сапер-дорожник, чинивший выбоины, посмотрел ей вслед и покачал головой:

– Верные кандидаты на место в кювете...