Текст книги "Солдаты второй линии"
Автор книги: Николай Коротеев
Соавторы: Алексей Исаев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Annotation
Днем и ночью охраняют государственную границу СССР воины в зеленых фуражках. И им всегда готовы прийти на помощь простые советские люди. Потому что есть у советских людей, живущих рядом с границей, чувство высокой ответственности и неусыпной бдительности, и ни одному подозрительному чужаку, появившемуся близ границы, не укрыться от их внимательных глаз. Вот почему жителей приграничной полосы порой уважительно называют солдатами. Солдатами второй линии...
А. Исаев
Солдаты второй линии
Ночной попутчик
Мальчик-с-пальчик
Зажигание
Глубокая граница
А. Исаев
Н. Коротеев
Солдаты второй линии
Солдаты второй линии
– Салям, Абдулла!
– Привет, Ванюша!
Старик в полосатом ватном халате и тюбетейке протянул руку русому парню, выглянувшему из кабины самосвала. Сухой, жилистый, с лицом, прокаленным солнцем, Абдулла воспринимался, как деталь окружавшего его пейзажа. Шоферы, подъезжавшие к переправе по нескольку раз в день, удивились бы отсутствию Абдуллы больше, чем если бы увидели, что высохла река.
Паром был старый. Его много раз собирались сменить, но отделывались капитальным ремонтом, и древняя посудина снова и снова честно перевозила равнодушные машины и надменных верблюдов, скептически шевеливших губами; людей со всеми их горестями и радостями, с которыми они не расстаются даже при переправах через моря и реки. Горести и радости у людей были разные, как разными были и они сами. И всех этих людей Абдулла знал, знал отцов детей, детей, ставших отцами, внуков когда-то живших дедов, потому что люди в горах живут долго и помнят очень многое. Многое – значит и хорошее, и плохое.
Люди любят жизнь, поэтому они дольше помнят хорошее. Плохое они стараются убрать, как камень с дороги. Это не значит, что плохое уходит из их памяти. Камень, скинутый с дороги, остается камнем. Плохо, когда его кладут за пазуху.
Люди говорили, а иногда они и зря говорят, что в прошлом когда-то, давно-давно, Абдулла был контрабандистом. Когда это занятие стало слишком трудным и опасным, Абдулла оставил его. Не из трусости, из трезвой сообразительности. Потом он женился.
Теперь у его домика на берегу реки, очень бурной и очень мутной, едва поросшей камышом вдоль кромки береговой отмели, бегали четверо озорных ребятишек, которым жена Абдуллы едва успевала давать шлепки. Удивительно, как у нее к вечеру не болели руки! Остальные четверо детей Абдуллы не жили дома. Двое учились в школе-интернате, а двое работали в городе.
Абдулла был уважаемым человеком, молодые звали его аксакалом – белобородым, хотя в бороде паромщика черных волос было больше. Но мудрость не всегда приходит с сединой. Народ это тоже знает. Поэтому и считалось почетным, если Абдулла пригласит кого выпить чаю. Большой чайник висел над таганцом, и около него на деревянном помосте всегда можно было скоротать время, ожидая парома. Однако оказать гостеприимство далеко не значит позвать в гости.
А гости бывают званые и незваные, нежданные и нежеланные. Человек может лишь догадываться о помыслах других людей. Когда они добрые – это совсем не страшно. Даже приятно. Мало что можно сравнить с нежданной радостью. Но плохо, если помыслы чужих людей черны, как облачная ночь в горах. Хуже всего, что узнают об этом, когда зло свершилось или уже нависло грозовой тучей. Тогда нужно иметь могучую душу и твердое сердце и встретить беду мужественно, как подобает честному человеку.
Тот вечер был тих и ясен. Ослепительные горные вершины розовели особенно ярко на чистом синем небе. Потом они стали пунцовыми, а в ущелье спустились сумерки. Когда погасли снежные пики, звезды уже сияли. С угаснувшим последним лучом небо приобрело глубину. Немигающие искры звезд уже не казались шляпками гвоздей, вбитых в свод.
Такое небо бывает после бури. А в предыдущую ночь погода разошлась вовсю. Лил дождь, и от грома содрогались горы.
Но река вздулась от прошедшего в верховьях ливня только к вечеру. Она затопила камыши. Они потянулись за течением точно водоросли.
Ночью паром обычно не работал. Машины, шедшие на строительство, заканчивали рейсы в шесть-семь часов. На переправе наступало затишье.
Абдулла ушел в дом.
Болел младший сын, и жена задержалась с ужином.
За еду сели поздно. Огромная керосиновая лампа-молния, подаренная за ненадобностью редким по доброте старшиной заставы, светила ярко.
В дверь осторожно постучали: трижды и еще два раза пореже.
Абдулла вскинул брови.
Порой прошлое приходит самым невероятном образом: полузабытым запахом цветов, пожелтевшим листком письма, отрывком мелодии. На этот раз – стуком. Так мог стучать только тот, кто пришел из прошлого.
Жена поднялась было, чтобы открыть. Она привыкла к нежданным гостям. Мало ли кто заночует у переправы.
Абдулла остановил ее. Он поднялся с ковра и сам открыл дверь.
– Салям, Абдулла, – послышалось со двора.
– Алейкум салям... Входите...
– Не узнаешь?
– Я смотрю со света, а вы из темноты.
– У тебя гости?
– Нет. Только домашние.
– А плов?
– Я ужинаю.
– Один?
– С семьей.
– Богато живешь.
Помедлив еще мгновение, человек вошел боком, словно, приоткрой он дверь на ладонь шире – и весь свет увидит, кто вошел.
– Богато живешь, – еще раз повторил пришелец, оглядев комнату. – Конечно, старые сбережения...
– Проходи, Керим. Гостем будешь. Садись.
Гость сел и жадно принялся за еду.
– Издалека? – спросил Абдулла.
– Как тебе сказать... Мой дом можно увидеть, если подняться на южный склон этой горы, – сказал Керим, протянув пиалу за новой порцией плова.
– Понятно.
Они долго разговаривали.
– Не пойму только одного. Я всегда был бережливее тебя. И денег у меня тогда было больше. Я же тебе их платил. И вот...
– Плохо тебе живется, Керим?
– Мне? Ты, наверное, видел самый высокий и самый красивый дом там.
– Разве ты наместник?
– Нет, но мой дом рядом. Вот я и пришел напомнить тебе о нашей прежней жизни. Вспомнил тебя, как друга.
Абдулла молчал.
– Ты неплохо живешь. Но можешь еще лучше. И делать для этого ничего не нужно. Ты же знаешь, что молчание самая дорогая вещь.
– Я знаю даже, что оно самая дешевая, – сказал Абдулла и показал глазами на рукоятку пистолета, вылезшую из-за полы халата гостя.
Керим тихонько засмеялся:
– Ты же всегда был умным человеком, Абдулла. Но я не привык говорить о делах в присутствии женщины.
– Хорошо, – сказал Абдулла.
Жена вышла.
– Я вижу, ты не очень рад мне, – сказал Керим, опершись локтями о колени. – Но прошлое – камень на шее. И если подтолкнуть человека с таким камнем, он вряд ли выживет.
– Знаю.
– Все твое благополучие – дом, если я попадусь куда-нибудь...
– Знаю.
– Ты умный человек, Абдулла.
– Знаю.
– Значит, мы не будем ссориться?
– Нет.
– Хорошо.
– Ты один, Керим?
– Как тебе сказать...
– В твои годы, наверное, не легко идти под водой с тростником в зубах, держа в руках камень, чтобы не всплыть...
– Благодарение Аллаху за вчерашнюю ночь, – вздохнул Керим.
Потом он достал склянку с гашишем. Протянул Абдулле.
– Благодарю, – сказал Абдулла, – когда придут остальные?
– Вовремя. Они придут, если я им подам знак.
– Сегодня? – спросил Абдулла.
– Ты дрожишь, как осел перед седлом.
– Я хочу, чтобы вы скорее ушли.
Керим улыбнулся. И по-хозяйски растянулся на ковре.
– Скажи женщине, чтобы подала чаю.
Чай пили в солидном молчании, как и подобает мужчинам. Потом Керим посмотрел на часы.
– Пора? – спросил Абдулла.
– Ты, как застоявшийся конь.
– Сколько платишь с головы?
– Я тебя никогда не обижал, – заметил Керим.
– Это мне лучше знать.
Керим усмехнулся:
– Не обижу. Ты же знаешь, что времена трудные. Прожить у нас дорого, а жизнь недорога.
– Ты, Керим, не жалуйся. Твой дом – рядом с домом наместника. Называй цену. Подойдет – помогу.
Начался долгий и жестокий спор. Через слово поминая имя Аллаха и призывая его в свидетели, оба старались не уступать. Наконец Керим сдался. У него не было выхода. Он не знал старой контрабандистской тропы, ведшей через хребет прямо к окраине областного центра. Здесь ходил только Абдулла, который ревностно оберегал свою тайну. Потом, трезво взвесив во время горячего спора, что уж в следующий-то раз ему не придется платить столько, и утешившись этим, Керим уступил.
Они сели рядом, и Абдулла начертил точный план тропы. Они долго обсуждали детали его. Керим был дотошен, а Абдулла терпелив.
– Деньги, когда вернусь, – сказал Керим собираясь.
– Идем, я провожу тебя, – ответил Абдулла и, выходя, сунул под халат веревку.
Они вышли во двор. Абдулла замешкался у двери, которая никак не хотела закрываться. Он нагнулся, поднял камень и спрятал за пазухой.
– Хорошая ночь, – сказал Абдулла, – луна народилась вчера и еще не дает тени.
– И видно хорошо.
Они отошли от дома и остановились в густой тени скалы.
Керим прокричал козодоем. Ему ответили.
– Вас двое? – спросил Абдулла.
– Двое, – ответил Керим и тут же тяжело осел на землю.
В темноте не было видно ни как Абдулла коротко размахнулся, ни как Керим упал, ни как Абдулла быстро, бесшумно связал его и взял оружие.
Из дальней расселины вышел человек. В призрачном свете звездной ночи он казался тенью, неплотной, мерещущейся.
Пройдя половину пути до скалы, в тени которой стоял Абдулла, он снова прокричал козодоем. Услышав ответ, двинулся дальше.
У самой границы призрачного света и густой тени его остановил окрик:
– Стой! Руки вверх!
Человек метнулся.
Грохнул выстрел.
Человек припал на ногу, застонал.
– Руки вверх! – властно скомандовал Абдулла.
Человек повиновался.
Абдулла быстро обыскал его и тоже связал. Потом еще три раза выстрелил вверх.
Когда с заставы прискакала группа, Абдулла сидел на камне, а рядом с ним – жена. Около них лежали двое связанных нарушителей.
Пересыпая слова проклятиями, Керим стал кричать, что Абдулла – бывший контрабандист.
– Это правда, начальник, – сказал Абдулла. – Это было тридцать лет назад. Было.
– Мы знаем, Абдулла. Знаем, что тридцать лет после того ты был честным человеком, Абдулла. А сейчас показал себя отличным солдатом. Солдатом второй линии...
Ночной попутчик
Когда Анна подбежала к остановке, то увидела в ночной темноте лишь красные стоп-сигналы ушедшего автобуса.
«Вот несчастье! – с досадой подумала она. – Надо же было так заболтаться у Ксюши!».
Ждать автобуса, который с трехчасовыми промежутками ходил в припограничную деревню, где она жила, не хотелось. Девушка долго стояла на обочине, решая, что лучше сделать: вернуться к подруге, тоже учительнице, и переночевать у нее или пойти пешком. До села было километров десять. Анне не раз приходилось возвращаться в село запоздно, и она хорошо знала дорогу, сбегающую с одного лесистого холма на другой.
Анна посмотрела в другую сторону, словно надеясь на необыкновенное: увидеть очередной автобус. Но необыкновенного не произошло.
Вздохнув, Анна снова посмотрела в сторону ушедшего автобуса, теперь уж ясно осознав, что придется идти пешком. Первый автобус будет лишь в половине десятого утра, а занятия в школе начинаются в девять.
Ей нельзя опаздывать на урок. Она вообще должна прийти в школу пораньше и поделиться радостью с директором и учителями. В районном отделе народного образования ей удалось выхлопотать целый тюк наглядных пособий, а это что-нибудь да значит.
«Пойду, – окончательно решила Анна и подняла воротник плаща. – Может быть, по дороге какая попутная машина догонит».
Неожиданно она увидела в тени куста человека. Видимо, он здесь стоял довольно давно, только, занятая своими мыслями, Анна не обратила на него внимания раньше.
Мужчина, не двигаясь с места, спокойно спросил:
– Тоже опоздали?
– Опоздала.
– Плохо, – сказал мужчина, вздохнув. Он погремел коробком, как это в темноте делают все курильщики, чиркнул спичкой, зажав ее в ладонях, зажег папиросу.
– Плохо, – повторил мужчина, затянувшись.
Анна увидела его лицо, чуть раздосадованный взгляд, какой, верно, был и у нее.
– Что и говорить, – ответила Анна. – Если только попутная какая пойдет.
– Ну, на это рассчитывать не приходится. К нам-то вряд ли кто сегодня поедет. Только вчера тес привезли. Свинарник перекрывать.
– Свинарник?
– Говорили, что свинарник. Нам, механизаторам, до него нет дела.
– А я слышала, что школу.
– Меня это тоже не волнует. Семьей еще не обзавелся.
– Разве школа интересует только тех, у кого дети?
– Сразу видно, что к детям отношение имеете, – сказал мужчина и добавил: – Хоть вашего лица в темноте и не видел, а, может, знакомая.
– А по голосу не узнаете?
– Козловка большая.
– А вы у нас живете?
Мужчина затянулся, стряхнул пепел:
– Да нет.
– В Вишневке?
– Поближе, – сказал мужчина и как-то неприятно хмыкнул. – Поближе. Вишневка-то сорок километров в другую сторону. Проверяете?
– Район – пограничный.
– Документы показать?
– Покажете кому надо, – сказала Анна.
– Покажу.
Анна почувствовала, как мужчина ссутулился, будто приготовился к прыжку. И это «покажу», холодное, точно нож блеснул.
Анне стало страшно.
Только теперь она обратила внимание, что курит мужчина, зажав папиросу в кулак: так огонек со стороны не виден. Анна решила, что все же лучше идти, чем стоять на месте, дожидаясь неведомо чего. Незнакомец зашагал рядом. Похрустывал гравий под ногами девушки. Мужчина же шел почти неслышно, только изредка звякнет камень.
Отчужденность не исчезала.
«Только бы вида не подать. Что ему стоит ударить? Ничего. Ни крик, ни бегство не помогут. От райцентра уже километра два. Кругом ни души. Ближайший пограничный пост за Козловкой. А на околице – застава. Знает ли он об этом?».
Видимо, и неизвестный почувствовал напряженность молчания.
– Да чего вы забеспокоились? Свой я.
Анна собралась с силами и постаралась ответить как можно безразличнее:
– Чего это мне беспокоиться?
– Но ведь забеспокоились? – настойчиво спросил мужчина.
– Да мне-то что? В пограничную зону прошли? Прошли. Значит, документы у вас проверены.
«Что он ответит на «прошли»? Заметит ли он это «прошли»? Я два раза сказала «прошли», а не «живете». Заметил?»
– Вот и правильно. Вы сообразительный человек. Как зовут-то вас?
– Анна, – и подумала: «Нет. Не заметил».
– Замужем?
– Нет. Тоже одинокая.
– Почему тоже?
– Как и вы.
– А! – и засмеялся. – А я думаю, почему тоже.
– Забыли? – и спохватилась: «Насторожится. Поймет, что догадалась! Вот язык!». – Добавила:
– Вам, мужчинам, стоит из дома выйти, как сразу холостыми становитесь. Или командировочными.
– Я не командировочный. Я тут живу.
– Знаю, что живете. Это так говорят: не женатый, не холостой, а командировочный. Временно свободный.
И они оба рассмеялись.
Анна заметила, что смеялась-то она естественнее, совсем как по-настоящему. А он будто просто «ха-ха» произносил.
Болтая, они поднимались на холм.
Удивительно тяжело с чужим. Догадываешься, что чужой. И не спросить, не сказать. Но он чужой. От него холодом несет, как от большого камня.
Вот рядом идет, наверняка, разведчик. Как по горячей сковородке идет. Даром что русский.
Занятый разговором, попутчик совсем успокоился и тоже пытался шутить.
Поднявшись на холм, они увидели внизу долину, разбросанные в ней цепочки огней на деревенских улицах, едва различимую в темноте безлунной ночи широкую реку – рубеж.
Попутчик остановился:
– По дороге пойдем или в обход, по тропинке? – спросила Анна.
– А куда мы попадем?
– Прямо к околице Козловки. Мой дом как раз на краю села.
– В гости приглашаете?
– У меня мама строгая. Проводите, а сами по дороге дальше. Ведь вам в Щемиловку.
– Да, – рассеянно согласился незнакомец.
Они сошли с дороги и вошли в густой подлесок.
Анна шла впереди. И у нее не проходило ощущение холода на спине. Она свела лопатки, словно обороняясь от удара, которого можно было ожидать каждую минуту.
– Мрачные вы люди, механизаторы, – продолжала болтать Анна. Звук собственного голоса подбадривал ее.
– Будешь мрачным, когда в районе нахлобучку дадут.
– И здорово?
– Порядком. А так мы не мрачные. Через ваше село часто хожу. Может, когда зайти позволите?
– Дорога не заказана.
– Да больно далеко ходить. Вы дольше моего здесь живете. Может, обход знаете?
– Есть. Только неудобный. Ближе к реке. Того и гляди на пограничников наткнетесь, – и добавила: – объясняйся потом, что вы ко мне, а не куда еще шли.
– Ну, это нестрашно.
– Парни, те всегда поймут.
– Может, и поймут.
– Так та тропка от моего дома – в лесок. Там на взгорок по над берегом. А оттуда до Щемиловки рукой подать. Как раз к кукурузному полю выйдете.
– Вот и договорились, – сказал попутчик.
– Да вы же лица моего не видели, – заметила Анна, – может, я рябая или косая.
– С лица воду не пить.
– Вам виднее.
– Коль кривая или косая, так и приглашать постеснялись бы.
– Как знать, – ответила Анна и спросила: – Который час?
– Четыре часа тридцать пять минут. Скоро светать начнет.
– Засветло и доберетесь.
Они шли густым подлеском, скрывавшим все окрестные приметы. Ветви смыкались над их головами, и на затянутом облаками небе не светилось ни одной звезды.
Они давно уже миновали Козловку и вышли к заставе. Им осталось выйти на опушку, вдоль которой обычно возвращались и шли на охрану границы наряды. И теперь Анне и ее ночному попутчику было не разминуться с ними. Оставалась одна опасность: с опушки хорошо виднелась сторожевая вышка на заставе. Заметив ее, незнакомец не мог бы не догадаться, куда завела его Анна.
Но девушка неспроста справилась о времени. Она знала, когда примерно возвращаются наряды: дом-то ее стоял напротив заставы.
«Вот и опушка. Только бы наряд встретился».
– Стой!
Это тихо приказал неизвестный.
«Если не обернусь – сразу все поймет. Поймет, что трушу. И трушу неспроста».
Обернулась.
– Что случилось?
– Это же кукурузное поле.
– Кукурузное.
Неизвестный стоял посреди тропинки, широко расставив ноги.
В серых утренних сумерках он угадывался громадой, готовой во мгновение ока раздавить, расплющить.
– А ты... ты говорила оно после твоего дома.
Неизвестный шагнул к Анне. Теперь она слышала его тяжелое дыхание.
– И это кукурузное поле. А за ним – мой дом.
Неизвестный молчал. Анна поняла, что он уже не доверяет ей.
Она громко рассмеялась.
– Тихо!
«Если нет наряда поблизости – пропала! Но ведь время! Время им идти. Они должны быть рядом».
– Да отстань ты! Чего пристаешь! – и снова громко раскатисто засмеялась.
Неизвестный схватил ее за лацканы плаща.
– Замолчи!
– Пусти! – что было мочи закричала Анна.
Тогда он ударил ее. Коротко, от пояса в подбородок.
Но, прежде чем потерять сознание, Анна увидела, как что-то быстрое, ловкое, прыжком бросилось на неизвестного.
«Собака! – мелькнуло в мозгу Анны. – Наши!».
Мальчик-с-пальчик
Его так прозвали за маленький рост, юркость и сообразительность. Кто прозвал? Выдумщик прозвища остался неизвестен, а Витю Семенова и в школе, и на улице, и на заставе, и даже дома звали не Витей, а Мальчиком-с-пальчик.
Витя не обижался. Ему нравилось это прозвище. Он любил сказку о Мальчике-с-пальчик. А еще больше нравилось ему лучше, чем другие ребята, разбираться в породах деревьев, знать больше названий цветов и уметь вывести своих товарищей из любой лесной чащобы к деревне по приметам, известным ему одному.
Может быть, Мальчик-с-пальчик Витю прозвали еще и потому, что его дедушка работал лесником. Правда, в сказке отец Мальчика-с-пальчик был лесорубом, но ведь совсем не обязательно, чтобы так уже все совпадало, как в сказке. Возможно, если бы Витя был не Витей, а Наташей, то его прозвали бы Красной шапочкой. Но Витя был мальчишкой, и озорным.
Дедушка жил в самой дальней чаще леса, и Витя часто навещал его. Иногда даже Мальчик-с-пальчик уходил к деду в субботу, сразу после окончания занятий в школе, и возвращался в понедельник, к звонку на урок.
Тогда на переменках ребята не только из четвертого класса, где учился Витя, но и старшие собирались вокруг маленького, ниже многих третьеклассников, мальчишки и с интересом слушали его рассказы о зверях и птицах.
Мальчик-с-пальчик знал очень много интересных вещей о жизни леса, а возвратившись от деда, приносил новые и еще более занимательные.
Сам лесник появлялся в деревне лишь по большим праздникам. Дед был стар, но прям. Ходил в неизменной кепке, ватнике и отличных охотничьих сапогах, которые видели на нем еще до войны и в годы, когда он был командиром партизанского отряда. Однако и теперь сапоги выглядели совсем как новые. Видимо, лесник был легок на ногу и бережлив. За лесником трусила собака, которая, если сравнивать век человеческий и век пёсий, была старее деда. Звали ее Дамкой. Дед, как все настоящие собачники, не любил громких имен.
Изредка, когда леснику надо было передать что-либо срочное или требовались ему какие-либо продукты, он не шел в деревню сам, а посылал собаку. Дамка прибегала к школе и терпеливо ждала, когда окончатся занятия. После звонка она подскакивала к Мальчику-с-пальчик, и он брал у нее из ошейника записку деда. Пока Витя читал, а иногда дед писал длинно, ребята всей школой старались как можно лучше угостить Дамку.
Тем из ребят, у кого в тот день оказывались колбаса или сахар, Дамка позволяла себя даже погладить.
Конечно, мальчишки и девчонки школы больше всего любили овчарок с заставы. Ведь это были настоящие служебные собаки, которые каждый день вместе с пограничниками шли охранять границу Союза Советских Социалистических Республик.
Солдаты и офицеры заставы с удовольствием принимали гостей из сельской школы. Они рассказывали им разные увлекательные истории о задержании шпионов, старшеклассников учили обращаться с настоящим оружием: автоматом, карабином и пистолетом. Ребята из младших классов пропадали в питомнике.
Тем, кто хорошо учился и был примерным пионером, давали на воспитание щенят, потому что воспитание служебной собаки дело сложное, щепетильное, которое нельзя доверять человеку недисциплинированному.
Начальник заставы сказал как-то ребятам:
– Собака перенимает как хорошие, так и плохие черты характера хозяина.
А кому нужна на охране границы собака недисциплинированная да еще с дурным характером?
Деревенских дворняжек ребята не обижали, но и не любили. Исключение делалось только для Дамки. Но, во-первых, Дамка была не просто деревенской собакой, а собакой лесника, особой собакой, и, во-вторых, все в округе уважали дедушку Мальчика-с-пальчик. А когда относятся с уважением к человеку, то часть этого уважения падает и на окружающих его.
Когда Дамка появлялась у школы, Мальчик-с-пальчик выполнял просьбу деда и уходил к нему вместе с собакой.
Отец и мать Вити не беспокоились за сына. Дамка была умная собака и заблудиться с ней было просто невозможно. Да и сам мальчик отлично знал лес.
Дамка прибежала к школе и в тот день, о котором пойдет рассказ.
Мальчик вышел из класса. Дамка стала ластиться к нему. В ошейнике, как всегда, была записка от деда. Он просил мальчика принести ему табаку.
Витя зашел домой, сходил в магазин и отправился к деду на кордон. Так назывался домик, в котором жил лесник.
Они шли с Дамкой привычным путем. Сначала по берегу прозрачного болтливого ручья. Мальчик-с-пальчик подолгу задерживался у перекатов: смотрел, как резвятся пескари. Равнодушная к игре рыб Дамка терпеливо дожидалась мальчика. Собака сидела, высунув язык, потому что день стоял жаркий. Она, как и мальчик, любила погулять по лесу и не торопилась.
Потом они отправились дальше по извилистой тропинке. Мальчик шел, весело подпрыгивая. Ему нравились капризы тропинки, которая то ныряла в светлый орешник, то пробегала по березняку, меж снежно-белых стволов молодых березок, выросших на вырубке, то скрывалась в сумрачном ельнике. Дамка бежала позади мальчика.
Мальчик вприпрыжку спешил по тропинке и негромко пел, не слова песенки, потому что не хотелось, а просто бесконечное: «та-ра-ра», «там-ра-ра-пам-там».
Вдруг Дамка остановилась и тихонько зарычала.
Витя оглянулся.
Собака покосилась на него, словно призывая к молчанию, и снова зарычала. Шерсть у нее на загривке поднялась дыбом.
«Какого же зверя она почуяла?» – подумал мальчик и притаился.
Потом он тихонько подошел к собаке и спросил ее шепотом:
– Кто там?
Дамка в ответ зарычала недобро, предупреждающе.
«Волк или медведь, – подумал Мальчик-с-пальчик, – очень уж разволновалась Дамка».
Мальчик не испугался. Он знал, что волки в это время не нападают на людей, медведи тоже сыты и обходят человека стороной. Главное не подать вида, что ты сам первый хочешь напасть на него.
Но собака вела себя странно. Она топталась на месте, вертела хвостом и смотрела на мальчика умными и беспомощными глазами. Мальчику-с-пальчик стало как-то не по себе.
Наконец он решил посмотреть.
Собака жалась к его ногам, словно просила быть осторожнее, и мальчик послушался ее.
У края глубокого оврага Дамка остановилась и села, всем видом показывая, что привела мальчика туда, куда нужно.
Витя огляделся. И не заметил ничего подозрительного. Никаких зверей поблизости не было.
Стояла послеполуденная лесная тишина. В это время даже деревьями и травами овладевает истома. Зной выжимает из них аромат, и листья висят понуро, а травы точно готовы увянуть.
– Зачем ты привела меня сюда? – спросил мальчик у собаки.
Дамка лизнула языком свой нос и вильнула хвостом. Вероятно, по-собачьи это должно было означать: «Присмотрись внимательнее».
Мальчик понял ее именно так и присмотрелся.
У крутого обрыва он заметил в высокой траве примятую полосу.
– Прошел кто-то, – решил он.
Став на четвереньки, мальчик с тщательностью следопыта стал разглядывать примятую траву.
Шли двое. Мужчины: отпечатков было четыре и очень больших.
Но вот куда прошли двое мужчин?
После первого беглого осмотра следовало сказать: к границе. Носки сапог указывали туда.
Однако все остальное, что знал мальчик, говорило против этого предположения.
Когда Мальчик-с-пальчик бывал с ребятами из своего класса на заставе, ефрейтор Козырев показывал им такие «фокусы», которыми издавна, но очень упорно пользуются нарушители границы, стараясь сбить с толку погоню. Они либо идут некоторое время задом наперед, либо им шьют специальную обувь с каблуками впереди. Пограничников эти «фокусы» давно не обманывают, разве только слишком молодые поддаются на такой обман. Скорее всего, нарушители «фокусничают» для своего успокоения.
Но пограничники отлично знают повадки врага. А ефрейтор Козырев даже мальчишек научил различать правильное направление, по которому прошел человек, независимо от того, куда смотрят носки сапог. В общем-то это не так и трудно.
Следы всегда глубже вдавлены в сторону движения. И хотя носки сапог прошедших здесь недавно мужчин смотрели в сторону границы, вдавлены следы были больше в сторону тыла и почва сдвинута со стороны каблуков, а не носков, как обычно.
Значит двое мужчин шли задом наперед. Они шли от границы, делая вид, что направляются к рубежу.
Мальчик-с-пальчик задумался.
Что ему делать? Бежать к дедушке?
До кордона пять километров. Да обратно им с дедушкой идти еще пять. Сразу сообщить о замеченных следах на заставу? До заставы – семь километров.
Пока он добежит до заставы или до деда, пройдет не меньше двух часов.
Те, кто идут задом наперед от границы, тоже не станут стоять на месте. До ближайшей железнодорожной станции пятнадцать километров. Если они поднажмут, как следует поднажмут, а они явно постараются это сделать, то, пожалуй, успеют дойти до станционного поселка.
И уж, конечно, там их найти будет труднее, чем застигнуть в лесу.
Что же делать?
– Что же делать? – спросил мальчик у собаки. – Раз ты их почуяла, здесь они прошли недавно.
Дамка быстро дышала, далеко высунув язык из пасти, и часто облизывала им свой нос.
Мальчик понял это так, что Дамка по-своему, по-собачьи, тоже обдумывает создавшееся положение.
– Дышишь-дышишь, – сказал мальчик, – а никакого от тебя толку. Все равно ничего не придумаешь. Постой. Пошлю я тебя к деду с запиской. Он сразу все поймет.
Мальчик достал из сумки тетрадку и написал деду, что преследует неизвестных, которые перешли границу. Потом он вложил записку в ошейник и отправил Дамку на кордон. Собака поняла его и бесшумно исчезла в овраге.
Мальчик-с-пальчик пошел по следам.
Он не прошел и километра, как на песке у ручья по следам заметил, что неизвестные повернулись и шли теперь обычно, а не каблуками вперед. Они решили, что скрываться более не имеет смысла. Шаг их стал шире, увереннее. Очевидно, они спешили.
Наконец Мальчик-с-пальчик увидел тех, кого преследовал. На опушке большой поляны мелькнули фигуры двух высоких плечистых мужчин. Они были одеты в ватники и кепки: неписанную, но неизменную и летнюю, и зимнюю форму лесорубов. Летом лесорубы в таком виде появляются и в райцентре, и на станции, если едут в город; и у них в деревне они одеваются так же.
Неизвестные шли очень скорым, тренированным шагом, видимо зная дорогу наверняка, но по карте, а не как ходят местные: по тропке вокруг холма, потом вдоль пшеничного поля.
Незнакомцы двигались чащобой, считая, очевидно, что так безопаснее.
Мальчик двигался за неизвестными осторожно, так, чтобы сухой сучок не хрустнул у него под ногой. Но потом он подумал, что его преследование никому не помогает и ничего не дает. Следит ли он в лесу за неизвестными, или бежит на заставу – все равно. Время идет своим ходом, и он, Мальчик-с-пальчик, никак не влияет на события. Неизвестные спешат на станцию сами по себе, пограничники ищут их сами по себе, а дед, получив записку, волнуется за Витю и успех задержания сам по себе.
И снова мальчик задумался: «Что же делать?».
Вот тогда-то он по нечаянности и сломал сухую ветку орешника.
Она хрустнула звонко.
Даже сам мальчик вздрогнул.
Шедшие впереди остановились, прислушались.
Стояли они долго, озираясь и перешептываясь. Потом нырнули в чащу. Притаились.
Тогда Мальчик-с-пальчик обошел поляну и с треском сломал сухую валежину.
Смешно было смотреть, как огромные, здоровенные мужчины, словно зайцы, выскочили из чащи и побежали опушкой в обход.
Но мальчик был проворнее их. Он снова оказался у них на пути. Едва неизвестные остановились, Мальчик-с-пальчик опять затрещал ветками.
Витя стоял так близко от неизвестных, что слышал, как они негромко, но остервенело переругивались. Один говорил – ничего, мол, особенного, зверь какой-то в чаще, а другой уговаривал его плюнуть на все и ночью уйти за границу. Тот, кто говорил о звере в чаще, стал грозить, а тот, который хотел обратно, – уговаривать.
Мальчик был очень рад распре: шло время. Время выигрывали пограничники.
Спор между нарушителями кончился тем, что тот, который говорил про зверя, выхватил пистолет и заставил второго идти впереди себя. Он держал пистолет у пояса и, вероятно, если бы идущий впереди сделал какое-либо подозрительное движение, выстрелил ему в спину.
