Текст книги "Операция «Соболь»"
Автор книги: Николай Коротеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Николай Коротеев
Операция «Соболь»
Светящаяся точка
Сержант Валихметов, поеживаясь, вышел из казармы. В сумерках вьюжной ночи он с прудом различил стоявшую на сопке радарную установку. Косо поставленная антенна локатора вращалась неторопливо и бесшумно.
Радиометрист направился к рубке. Шел он не спеша: до смены оставалось еще четверть часа. За два года вахта у экрана радиолокатора стала настолько привычной, что Валихметов уже без прежнего волнения заступал на дежурства. Сержант считал, что вряд ли где-нибудь был такой спокойный участок воздушной границы, как здесь, на Камчатке. За время его службы еще не произошло ни одного чрезвычайного происшествия. Да и кому придет в голову забираться в такую глушь, как вошедшая в поговорку Камчатка. Полуостров, где от одного селения до другого добрая сотня километров. К тому же сейчас, зимой, над полуостровом то и дело кружат дикие снежные бураны.
Еще не совсем очнувшись после сна, Валихметов сладко зевнул и, чтобы размяться, легкими шажками побежал вверх по склону.
Встретивший его офицер посмотрел на часы: без пяти минут двенадцать.
– Как самочувствие?
– Здоров. Службу нести могу.
– Приступайте.
Валихметов подошел к радиометристу, сидевшему в кресле у экрана.
– С нелетной погодой, – сказал вахтенный, уступая место. – За целый день ни одного самолета.
– Проглядел небось, – улыбнулся Валихметов.
– Не беспокойся, сегодня и ты благодарности не заработаешь, – отшутился вахтенный и добавил: – Желаю беспокойного дежурства.
– Такого же сна, – не остался в долгу Валихметов, усаживаясь в кресло.
Темное поле экрана, окруженное радужной полоской, расчерчивали светящиеся концентрические круги. От центра к краю экрана тянулась светящаяся ниточка, она беспрерывно скользила по кругу. Это была контрольная линия посылаемых в пространство сигналов. Там, где по экрану пробегала эта полоска, становились виднее привычные очертания скалистых берегов, горных вершин, рыбацких судов, законсервированных в затоне на зиму, и даже каменных зданий в поселке.
Эту картину Валихметов видел каждый день. И сегодня в ней ничего не изменилось, все оставалось на своих местах.
Ровно жужжали приборы, спокойно горели на передатчике сигнальные лампочки. Аппаратура работала исправно. Радиометристу оставалось сидеть в кресле и следить, не появится ли за бегущей ниточкой яркая точка отраженного импульса. Но небо и земля словно вымерли.
Прошел час, второй… Валихметов все так же сидел в кресле и, не отрывая глаз, следил за экраном. Нет ничего томительнее вынужденного бездействия. Мысли текут вяло, теряется чувство времени, и кажется, сидишь ты здесь не час-два, а целую вечность: вчера было все то же, что и сегодня, и завтра, быть может, будет то же, что сегодня.
Может быть… А может, через секунду на черном поле экрана появится светящаяся точка и рядом с ней не вспыхнет кодированный ответ: «Свой!» Неожиданное могло случиться каждую секунду, и Валихметов готов был просидеть в кресле и сутки и двое, не спуская глаз с экрана, отгоняя тяжелую усталость, сковывающую все тело. Человек он был упрямый и очень любил свое дело. Но…
Хотелось на мгновенье закрыть глаза, дать им отдохнуть от постоянного напряжения. Валихметов был уверен, что легче идти сквозь пургу, по обледенелым скалам, двигаться, бороться с реальной опасностью, чем с самим собой здесь, в тепле, в тишине помещения.
Прошел и третий час… Сержант неподвижно сидел в кресле, уверенный, что и сегодняшний день будет такой же, как вчерашний. Поэтому, когда на краю экрана появилась светящаяся точка, он протер глаза, боясь, что ему померещилось.
Нет, на экране действительно появилась светящаяся точка. И сколько Валихметов ни ждал кодированного импульса «Свой!», его не было.
Руки Валихметова привычно нащупали рычажки и ручки яркости фокусировки. Теперь на экране уже четко светилась точка. Она двигалась в сторону берега. Вдруг точка раздвоилась. Одна светящаяся капля поплыла обратно, в сторону океана, другая пересекла концентрический круг, дуга которого означала границу территориальных вод.
Сон, усталость – все мгновенно прошло. Радиометрист схватил трубку телефона.
– Мною замечен неизвестный объект. Азимут – 059. Дальность – 29. Высота – 1900 метров. Продолжаю наблюдение.
Яркая светящаяся капля на экране медленно и упорно двигалась к контуру береговой линии. Радиометрист ни на мгновение не спускал глаз с экрана. Он знал, что по его сигналу пришли в действие посты наведения, что на далеком военном аэродроме тревожно загудел зуммер телефона. К небу с удвоенным вниманием стали присматриваться другие посты.
Светящаяся точка продолжала ползти к берегу. Удивительно долго тянется время. Кажется, что уже давно сержант сообщил о нарушении воздушной границы, а наших самолетов все нет и нет…
* * *
В штабе авиачасти подполковник Душкин давал задание командиру звена истребителей капитану Кучину. Здесь же стояли двое ведомых.
Нарушитель идет на высоте около двух тысяч метров, – говорил подполковник. – Скорость его – сто пятьдесят километров в час. Странный объект… Задание таково: настичь, заставить сесть.
Душкин внимательно посмотрел на молодых летчиков. На их лицах откровенно выражалось нетерпение.
– Ясно, товарищ подполковник! – ответил Кучин.
– Хочу вас предупредить: не увлекайтесь! Держите постоянную связь со штабом, – строго проговорил Душкин.
– Есть!
– Желаю удачи.
Офицеры лихо козырнули, повернулись и вышли.
В морозной мгле на огромном поле аэродрома едва можно было различить силуэты самолетов. Летчики бегом направились к ним. Их уже ожидали механики, готовившие машины к вылету.
Трое летчиков совершали свой первый по-настоящему боевой вылет. Каждый старался казаться выдержанным, спокойным, хотя был уверен, что его товарищ волнуется. Но никому не хотелось, чтобы его волнение заметил другой.
Через несколько минут самолеты поднялись в воздух и растаяли в ночном мраке.
Кучин первым пробил облака и огляделся. Под крылом самолета лежала освещенная луной облачная равнина. Она словно повторяла пейзаж заснеженной земли. Казалось, машина идет бреющим полетом. Над истребителем плыли прозрачные, похожие на длинные перья облака. Кое-где они были очень густы и отбрасывали на облачную пустыню, лежащую внизу, темные тени, причудливые и тревожные.
Снизу из тумана вынырнул самолет, за ним другой. Построившись в боевой порядок, истребители легли на заданный курс. До квадрата, в котором находился странный объект, было около трехсот километров. Кучин включил радиолокационную установку. На темном экране, около центра, засияли две точки с кодированным ответом-импульсом «Свой!». Это были ведомые.
В шлемофоне Кучина послышались его позывные. Голос дежурного на пункте наведения, четко отделяя слово от слова, произнес:
– Цель вошла в квадрат «33-Б». Цель – в квадрате «33-Б». Азимут – двести семьдесят восемь. Высота – тысяча метров. Курс – двести десять градусов.
Кучин для верности потрогал ларингофон и ответил:
– Вас понял. Вас понял.
Экран радара был по-прежнему пуст.
«Высота тысяча метров, – думал Кучин, – выходит, странный объект пошел в облака. Опытный волк! Знает, что за ним следят, что его обязательно встретят».
То, что странный объект, достигнув берега, вошел в облачность, намного затрудняло преследование. Противник стал невидимым. Обнаружить его поможет, конечно, локатор, но как заставить этот стиранный объект приземлиться? Они проскочат мимо на огромной скорости… Очень странный объект, идущий на мизерной по сравнению с их скорости! Но он должен быть посажен невредимым.
Как это бывает, когда долго над чем-нибудь думаешь, решение пришло внезапно. Оно было просто и естественно.
– Чайка! Чайка! Альбатрос! – позвал Кучин ведомых. – Как только заметите цель, пробивайте облака и идите под ними. Появится – отрезайте путь кверху. Держите постоянную связь со мной.
– Кедр! Вас понял, – ответили по очереди ведомые.
– Вижу цель! – услышал Кучин голос в шлемофоне. – Прямо по курсу.
Теперь командир звена заметил слабо мерцающую точку у самого края экрана локатора. Машины ведомых нырнули в облака.
Светящаяся точка быстро приближалась к центру экрана, и одновременно с этим росло волнение Кучина. Он доложил на пункт наведения, что цель обнаружена и они идут на сближение. Дежурный на посту взволнованным голосом сообщил, что цель на высоте семьсот пятьдесят метров, высота облачности – семьсот.
Значит, враг по-прежнему пробирался в тумане, шел «слепым» полетом. И впервые Кучин подумал о том, что странный объект, наверное, безмоторная машина. Ее, очевидно, вел опытный авиатор. Безмоторная машина двигалась уверенно по прямой к какому-то известному ей пункту. Вдруг яркая точка на экране резко поползла влево. Кучин посмотрел на карту. На пути странного безмоторного объекта поднималась горная цепь, и он повернул к перевалу.
– Черт! – не удержался Кучин. – Отлично знает местность!
Теперь цель была почти под ним. Пилот пристально смотрел на облачную равнину, ожидая, что, может быть, из нее на мгновение вынырнет темный силуэт.
Из-под облаков ведомые сообщали, что цель над ними и по-прежнему невидима.
Неожиданно в облаках вспыхнул багровый свет.
Происшедшее было столь неожиданно, что несколько мгновений Кучин как бы не верил своим глазам. Он упрямо всматривался в серую пелену облаков, будто надеясь снова увидеть вспышку. Тогда она явно не имела никакого отношения к преследуемому нарушителю. Потом он перевел взгляд на экран радара. Светящаяся точка на нем словно замерла. Она не двигалась.
– Альбатрос! Чайка! Чайка! – закричал Кучин.
«Чайка» отозвалась первой. Пилот сказал, что тоже видел вспышку в облаках над собой, но ничего не понимает и уходит в облачность.
Через несколько секунд отозвался и «Альбатрос», ведомый сообщил то же самое…
Квадрат «33-Б»
Начальник отряда пограничных войск полковник Виктор Петрович Шипов был разбужен в пять часов утра. По длинному тревожному звонку он понял: произошло что-то важное.
– Докладывает дежурный по штабу майор Тимофеев, – услышал полковник знакомый голос. – В четыре часа четырнадцать минут была нарушена воздушная государственная граница в квадрате «33-Б». Граница нарушена неизвестной летательной машиной с очень малой скоростью. Предполагают, что это планер. Звено истребителей продолжает преследование нарушителя.
Голос в трубке умолк.
– Хорошо, – ответил Шипов. – Пришлите за мной машину.
– Машина выслана, товарищ полковник.
Шипов оделся и прошел в кабинет.
– Тебя ждать к завтраку? – послышался из спальни голос жены.
– Позвони мне лучше часов в девять. Спокойной ночи!
Виктор Петрович услышал: подъехала машина, и вышел. Он хорошо помнил пустынный и суровый уголок полуострова – квадрат «33-Б». По побережью там тянутся прозрачные девственные леса каменной березы, а выше, по склонам сопок, – заросли кедрового стланика. Чудеснее мест для охоты и не придумаешь!
Но что понадобилось там непрошеным гостям? С какой целью появились они в этом диком крае, где почти нет населенных пунктов? Трудно себе представить, что нарушители могли надеяться на безнаказанность и только поэтому выбрали такой отдаленный и дикий участок.
…Есть в каждом деле понятия, которые определяют крайнюю степень напряжения и опасности. У моряков – тайфуны, у врача – тяжелое состояние больного, а у пограничников – прорыв нарушителя через границу. И пока преступник не будет найден, на всех солдатах и офицерах лежит ответственность перед страной, перед народом. А также перед собой. Ощущение это почти инстинктивно.
Прорыв! Значит, десятки застав – «В ружье!». Днем и ночью, в любую погоду солдаты и офицеры будут разыскивать людей, переступивших священный рубеж, будут искать их в таежных дебрях и болотах, в пропастях и на горных вершинах, в любой щели, где мог укрыться враг.
Всю дорогу Шипов молчал, искоса поглядывая на стрелку спидометра, стоявшую против цифры 90. И все же путь до штаба показался полковнику слишком долгим.
Наконец, проскочив юзом десяток метров, машина остановилась. Шипов поднялся на второй этаж. В приемной его встретил майор Тимофеев.
– Новостей нет?
– Нет, товарищ полковник, – доложил дежурный.
– Так! – протянул Шипов. Он скинул шинель и прошел в кабинет. – Василий Данилович, садитесь. Думать будем. Чай пить.
Полковник достал из нижнего ящика стола электрическую плитку, небольшой чайник.
– Чай не пьешь – откуда сила? – улыбнувшись, повторил Шипов любимую поговорку камчатских охотников. – Да и думается веселее.
Наблюдая неторопливые движения полковника, занятого приготовлением чая, Тимофеев чувствовал, как и сам он успокаивается.
– Терпение – залог успеха, товарищ майор, – говорил между тем Шипов. – Волнуется тот человек, который не знает, что ему делать. – И, откинувшись на спинку стула, продолжал: – Утром вы отправитесь на заставу Бабенко, на участке которого планер пересек границу. Распорядитесь, чтобы подготовили вертолет. Надеюсь, что погода в том районе будет летная.
– Слушаюсь, – отозвался Тимофеев. Ему очень хотелось спросить своего начальника, что тот думает по поводу столь странного нарушения границы и в таком отдаленном районе.
Зазвонил телефон. Шипов взял трубку. Пока он разговаривал, Тимофеев пытался определить, хорошую или плохую весть сообщили Шипову, но не смог этого сделать.
Положив трубку. Шипов в задумчивости налил в стакан чаю. Брови его сошлись у переносицы.
– Мне сообщили, что странный объект, или планер, как считают летчики, взорвался в воздухе, – сказал, наконец, Шипов.
Тимофеев с трудом удержал себя в кресле, услышав новость. Но он знал: полковник требовал от подчиненных безупречной выдержки. Так они сидели некоторое время, думая о внезапном известии. В кабинет вошел офицер. Он протянул Шипову радиограмму.
Полковник не спеша прочитал раз, потом второй: «Сегодня в ноль часов сорок минут с аэродрома на острове Св. Георга поднялся самолет-буксировщик с планером. Во время рейса произошла авария: лопнул буксирный трос. Планер находился на полпути к аэродрому на Алеутских островах. Связь с планером прервана».
Шипов протянул листок Тимофееву и спросил:
– Что вы на это скажете?
* * *
Владимир быстро и легко поднимался вверх по склону заснеженной сопки. Лыжи, подбитые нерпичьей шкурой, хорошо тормозили и не скатывались назад. Котомка, ладно пристроенная за спиной, не резала плеч, и идти было приятно.
Поднявшись на вершину сопки, Владимир остановился. Не то чтобы перевести дух – он отдохнул за ночь и совсем не устал на подъеме, а предаться минутной слабости – полюбоваться открывшейся перед ним панорамой. На мгновенье Владимир зажмурился. Вдали, за седлом перевала, над океаном поднялось солнце. Оно выплывало из сизой морозной дымки и выглядело огромным, оранжевым. Но с каждой минутой, взмывая все выше, оно становилось меньше, наливалось янтарным слепящим светом.
И как полагается на восходе, тени в долине перед ним сгустились до фиолетового оттенка, а вершины засияли золотом.
Хотя картина восхода и волновала Владимира Казина, но он, даже оставшись наедине с самим собой в заснеженном чудесном мире, хотел казаться бывалым, видавшим виды матерым охотником, и поэтому старался не обращать внимания на удивительной красоты рассвет. Все, что, по его мнению, должно волновать в такие минуты охотника, – это страницы самой древней книги – иероглифы звериных следов на снегу.
Владимир родился на Камчатке и никогда не покидал полуострова. Детство его прошло в интернате. Только летом он приезжал к матери погостить. Когда она второй раз вышла замуж за обходчика заповедника, Владимир, которому исполнилось двенадцать лет, стал ходить с отчимом на охоту. Били они белку и медведей, а когда начинался нерест лосося, пропадали на реке. Отчим приехал с материка давно, жил некоторое время, как он говорил, в Петропавловске-Камчатском, потом перебрался в этот район и поступил работать в заповедник. Веселый и общительный, Владимир быстро подружился с дядей Епифаном, так звали отчима. Они исходили не одну сотню километров по тайге, вместе спали у костров и ели из одного котелка. Отчим считался среди охотников знатоком. Несмотря на свои шестьдесят пять лет, он был бодр и неутомим. Нрава дядя Епифан был молчаливого, но никогда не отказывал никому в помощи и совете.
Охотники этих малонаселенных мест, хорошо знавшие друг друга, уважали его. От своего отчима Владимир перенял охотничью хватку, научился выносливости и лесной мудрости.
Пока светало, Владимир успел далеко уйти от места ночлега на подшитых нерпичьим мехом лыжах. Чем дальше уходил он в тайгу, тем пестрее становился снег от следов и едва приметных знаков, понятных только опытному охотнику.
Много раз ходил Владимир за белками и горностаями, но сегодня впервые вышел в тайгу, неся в нагрудном кармане плотную бумажку, которую наискось пересекала синяя полоса. Это была лицензия – разрешение на отлов соболя, драгоценного обитателя камчатских лесов. С сегодняшнего дня Владимир стал настоящим промысловым охотником. Нет труднее и почетнее дела, чем охота за хитрым и осторожным хищником, мех которого дороже золота.
Внимательно приглядываясь к следам, словно держась за путеводную нить, Владимир подошел к реке. Мороз был бессилен сковать ее до дна. На перекатах бурный поток промывал во льду полыньи, прыгал и пенился водоворотами.
Любопытный горностай, спустившийся к реке со скал, уже обследовал на ней трещины и щели, полакомился снулым лососем, выброшенным на берег после нереста, и опять убежал в каменные россыпи. Лисица пришла сюда, видимо, позднее, и ее охота была менее удачной. Она вырыла в снегу глубокую яму, но ничего не нашла и отправилась дальше вдоль берега. Сделав на сугробе плотно укатанную борозду, протащила от полыньи к полынье свое длинное тело выдра. Тяжелой цепью пролег поперек реки след таежного вора и бродяги – росомахи.
Неторопливо читая книгу тайги, Владимир двигался дальше. На берегу этой речки несколько недель назад он видел след соболя: аккуратные ямки с четкими отпечатками лап. Не беда, что охотник видел след зверя давно. Каждый из соболей многие годы живет в тайге в своем «поместье» – большом участке в несколько десятков квадратных километров. Даже в самое холодное и голодное время зверек не уходит далеко за пределы облюбованного им участка. Места эти богаты кедровником. Здесь круглую зиму есть орехи и водятся мыши. На берегу реки соболюшка может порыбачить. К воде склоняются заросли рябины, до которой зверек большой охотник.
И хоть нет зимой у соболя гнезда, хоть кочует он беспрестанно по своим охотничьим тропам, он не мерзнет. Хорошо греет его шоколадный, а то и черный как смоль мех с густым сиреневым подшерстком. Заночевать соболь может и в завале и в груде камней или заберется под снежную шубу, прикрывшую плотной шапкой переплетенные ветви кедрового стланика. И тепло зверьку и сытно. Неделями, если задуют пурги, может он не вылезать из убежища.
Завидев знакомый тальник, Владимир ускорил бег. Еще издали заметил у края поляны четкую цепочку следов. Подошел ближе. Сердце радостно забилось. На припорошенном изморозью насте явственно отпечатались следы соболя. Зверек, как всегда, бежал чисто; след в след попадали его лапы. Не один десяток дней пробегал он по этой тропинке, а след его и сейчас будто один. Владимир осторожно пробил рукой наст и, подведя ладонь под след, вынул его. Присмотрелся к наслоениям в насте, поковырял снег пальцем: хорошо ли, плохо ли смерзся. Оказалось, что хорошо. Значит, соболь прошел здесь давно, может быть, еще вечером.
Но обнаружить соболиный след – дело не хитрое. Не таким уж редким стал зверь в этих лесах. Владимиру надо было поймать живого соболя. Его на собачьих упряжках повезут далеко в долину Горячих Ключей, а оттуда самолетом через Охотское море на материк, чтобы поселить на новом месте.
Прям и стремителен бег зверька. Промчавшись скачками через поляну, он юркнул в заросли стланика. Чтобы отыскать его след, Владимиру пришлось чуть ли не пять километров пробежать на лыжах вокруг зарослей, в которых скрылся соболь, прежде чем он снова нашел свежий лаз. За короткий зимний день охотнику надо было пройти весь путь, проделанный соболем за ночь, опередить его. Хотя одет Владимир легко – белье, свитер, да шинель с подрезанными полами, – скоро ему стало жарко. Но охотник бежал и бежал, не останавливаясь. Он словно стремился догнать свою тень, упавшую на лыжи.
