Текст книги "Змей"

Автор книги: Николай Хайтов

Глава шестнадцатая
ДЖОНДЕ ГРОЗИТ СМЕРТЬ

В ту самую минуту, когда Сабота и стражники ворвались в коридор, который вел к псарне, змей взревел во второй раз.

Он проголодался. Еще бы! Волопас, который накануне погнал змею телят, отдал ему только одного теленка, а двух других увел в лес, зарезал и зажарил.

– Хоть раз в жизни поесть телятинки вдосталь.

Боярин, заслышав змеиный рев, распорядился отвести чудищу красавицу Джонду.

Воля боярина была бы тотчас исполнена, если бы начальник стрелков, с утра напившись молока, не затеял драку с начальником меченосцев. Они уже давно ненавидели друг дружку, каждому хотелось стать главным предводителем боярского войска. Напрасно посланный воин метался по двору крепости и звал:

– Начальник стрелко-ов! Начальник стрелко-ов!

Джонда в это время стояла у крепостных ворот – ни дать ни взять боярышня, в белом льняном платье, расшитом желтыми и красными шнурами, золотые волосы расчесаны на пробор. Длинные ресницы опущены, но грудь дышит ровно: девушка спокойно ожидала своей участи.

– Страшно тебе? жалко, небось, с жизнью расставаться, – жалели бедняжку женщины.

Но Джонда отвечала:

– Нет! Когда мужчины – трусы, жить не хочется!

Джонду стерегли Бранко со Стелудом. Крестьяне стояли вокруг понурившись.

Дед Панакуди тоже был здесь. Только он один и стоял с поднятой головой. Стоит – на боярский замок поглядывает и кончик уса покусывает, видно, тревожится. Да и как же тут не тревожиться, когда от Саботы ни слуху, ни духу! Правда, окно в боярских покоях все еще закрыто. И Калота, хотя солнце уже давно встало, еще не показывался, а стражники на крепостных стенах суетятся, о чем-то спорят, и главные ворота все еще не открывались. Значит, в крепости творится что-то неладное.

Она стояла целая-невредимая, грозная, неприступная, упершись своими башнями в самое небо. Разве этакую твердыню одному под силу разрушить или затопить? Даже если Сабота проберется к потайной преграде, сумеет ли он открыть ее? Скорей всего сам погибнет. А тогда и красавицу Джонду уже не спасти...

Панакуди вздохнул и положил руку на пояс. Там у него была припрятана скунсовая мазь – последняя надежда старика. Если Саботу постигнет неудача, Панакуди подойдет проститься с девушкой и, гладя ее по голове, незаметно намажет ей волосы этой мазью. Известно, какой запах у скунса, – даже голодные волки нос воротят, а уж привередливый змей и подавно!

Тут раздался оглушительный рев. По всему было видно, что змей вылез из пещеры и приближается к деревне.

Крестьяне кинулись прятаться – кто за ближние скалы, кто в лес. Перепуганные стражники озирались на крепостные ворота, ожидая боярского приказа. Но ворота не открывались.

Панакуди смотрел на крепость и беззвучно шептал: «О, небеса! О, боги милосердные! Помогите доброму, умному Саботе! Не дайте ему погибнуть! Ради Джонды, ради всех нас отведите от него меч и копье! Пусть он мчится резвее серны! Пусть сражается напористей вепря! Помогите ему, и я принесу вам в жертву трех самых жирных своих баранов!»

Панакуди молился. Змей, не переставая реветь, двигался к деревне. Стражники нетерпеливо поглядывали на ворота в ожидании приказа. А Сабота в развевающемся плаще с алебардой в руке мчался к псарне.

Глава семнадцатая
ВПЕРЕД, С АЛЕБАРДОЙ В РУКЕ!

Когда пятеро воинов ворвались в псарню, боярские псари – вооруженные железными крюками и палицами верзилы – сидели и распивали вино. Они вскочили, чтобы остановить пришельцев.

– Прочь! Мы преследуем преступника! – вскричали воины. – Прочь с дороги!

Впереди из одного конца подземелья в другой тянулись узкие высокие мостки. Псы, как ни подпрыгивали, не могли достать проходящих. Зато они подгрызли деревянные опоры, и теперь мостки держались на честном слове.

– Пароль! – потребовали псари.

– Как смеют псари преграждать дорогу благородным боярским воинам, которые преследуют преступника? – крикнул Сабота и обрушил алебарду на голову одного верзилы.

Воины выставили копья и ринулись вперед. Они уже были посередине мостков, когда мостки угрожающе прогнулись и закачались из стороны в сторону. Затрещали деревянные опоры. Сабота понял, что если мостки рухнут, то даже перец не спасет его.

«Кажется, пришел мой конец!» – подумал он, поднял глаза кверху и увидал, что над самой его головой свисает с потолка толстая веревка с крюком на конце. Это был крюк ста смертей: боярские палачи подвешивали на нем осужденных, несчастные раскачивались в какой-то пяди от клыков песьей своры и прощались с жизнью не один раз, а сто, если не больше. Сабота смекнул, что теперь этот крюк для него – единственное спасение. Только он подпрыгнул и ухватился за него, как мостки переломились и рухнули.

Раздались душераздирающие вопли и громкое рычание. Внизу творилось что-то страшное. А Сабота раскачивался на крюке. Свирепые псы не могли равнодушно видеть жертву, подвешенную на веревке. Они прыгали, лаяли, пытаясь укусить Саботу. Огромный пес вцепился в его царвули повис. Хорошо, что ремешок царвула лопнул. Иначе не сдобровать бы Саботе. Теперь веревка раскачивалась так сильно, что он изловчился, оттолкнулся о стену и, выпустив крюк, спрыгнул на другом конце псарни.

Не оборачиваясь, Сабота побежал к двери змеиного подземелья.

– Посланец боярина идет! Откройте! – громко закричал он и забарабанил кулаком в дверь.

Одна из створок медленно приоткрылась, в щели показалась голова заклинателя змей.

– Тайный знак? – спросил заклинатель.

– Вот!

Сабота запустил руку в торбу и швырнул ему в лицо пригорошню горького перца. Заклинатель взвыл, Сабота огрел его обухом алебарды, и тот упал навзничь у раскрытой двери.

Сабота проворно перескочил через него и вбежал в подземелье, не забыв, по совету деда Панакуди, накинуть плащ на алебарду и выставить перед собой.

Огромное подземелье освещал один-единственный факел. Со всех сторон неслось тихое, злобное шипение. Сабота застыл, не смея шевельнуться. Вдруг словно из-под земли перед ним выросли две змеи. Как две черные молнии, метнулись они к плащу и вонзили в него свое ядовитое жало. Он потянулся за спасительным перцем, но змеи исчезли так же внезапно, как и появились. Сабота не стал дожидаться, пока они покажутся снова. Да и кто знал, есть ли у змей веки и ослепит ли их перец. «Лучше всего, – решил Сабота, – пустить в ход алебарду, у нее рукоять длинная». Он стянул с алебарды плащ и собрался шагнуть вперед. Но тут дверь с шумом распахнулась, показалось перекошенное от страха лицо боярского слуги.

– Пожар! Горим! – крикнул он. – Все за мной, гасить!

– А змеи? Как я пройду? – спросил Сабота.

– А колокольчик у тебя на шее для чего? Слуга думал, что говорит с заклинателем.

В два прыжка Сабота очутился возле заклинателя, который все еще не пришел в себя, и мигом сорвал с него колокольчик. Теперь Сабота шагал по подземелью без оглядки. Шипенье смолкло, ни одной змеи не было видно. Он быстро дошел до противоположной двери. Но тут его взяло сомненье: зачем идти дальше, если в крепости пожар? Наводнение может даже оказаться спасительным. Пожалуй, прежде чем открывать потайную преграду, надо узнать, что творится в замке.

Сабота бросился вслед за слугой, который звал гасить пожар. И правильно сделал – слуга знал здесь все ходы и выходы, как свои пять пальцев, самому Саботе ни за что бы не найти дороги.

Они бежали по запутанным коридорам, и к ним присоединялись все новые и новые люди. Бледные, как мертвецы, они растерянно моргали, видно, отвыкли от света. Одни были совсем нагишом, другие – в звериных шкурах. Кто тащил меч, кто трезубец, либо арканы, пращи, ножи. Все эти подземные мучители, отравители, надзиратели бежали не пожар гасить, а спасать свою шкуру – боялись, что останутся погребенными под развалинами крепости.

«Кто поджег крепость? А может, это какой-то обман?» – соображал Сабота, пока мчался следом за боярскими слугами по темным коридорам, освещенным лишь факелами.

Вдруг дневной свет ударил им в лицо. Они очутились в просторном дворе крепости.

Глава восемнадцатая
ВОЗМЕЗДИЕ

Первое, что увидел Сабота...

Вернее сказать, он увидел разом много всего, и там было от чего прийти в ужас. Пламя уже охватило замок. В тучах пыли и клубах дыма падали бревна, балки. А боярские слуги и воины, вместо того чтобы тушить пожар, дубасили друг дружку.

Кровожадные боярские псы носились по двору и вцеплялись в каждого, кто подвертывался. Люди улепетывали от них либо отбивались чем попало.

Сабота не знал, что, когда на псарне обрушились мостки, один из псарей успел выскочить за дверь. Собаки с бешеным лаем ринулись за ним и выбежали во двор.

Случилось так, что Калота первым поплатился за свою жестокость. Заслышав собачий лай, он высунулся в окно посмотреть, что происходит. Тут боярыня подскочила да как толкнет его в спину – воспользовалась случаем расквитаться с мужем. Он и вылетел в окно – прямо в зубы своим псам.

– Помогите! Спасите! – вопил Калота. Только никто его не услышал.

Сабота в ту пору еще был в змеином подземелье. Когда же он появился во дворе, от боярина остались только смятые золоченые латы.

Недосуг было Саботе разбирать, что, как и почему. Надо было скорее спасать Джонду.

Он хотел податься к крепостным воротам, да увидел, что они заперты. Оставался один выход – перелезть через стену. Бросился Сабота на лестницу, а там толчея: кто вниз бежит, кто вверх, кто, схватившись врукопашную, кубарем по ступеням катится. Но сын углежога не оробел и быстро поднялся на крепостную стену. На миг ему почудилось, что все ужасы и опасности, наконец, позади. Он огляделся – может, где веревка завалялась. Как вдруг копье пронеслось у него над головой, царапнув его по уху, второе пробило рукав, третье чуть не вонзилось в ногу. Трое копьеносцев двинулись на него. У всех рожи красные, глаза блестят, точь-в-точь, как у прорицателя, когда он горланил свою песню. Единственным спасением был перец. И Сабота, не мешкая, пустил в ход испытанное оружие. Раздались вопли, проклятия.

– О, небо! Что это? Я ничего не вижу! – вопили копьеносцы и отчаянно терли себе глаза, а Сабота тем временем подбежал к самому краю стены.

Он увидел, что Бранко со Стелудом ведут по дороге Джонду. Змея было не видно, но огромное облако пыли и рев указывали, что он недалеко – за ближними скалами. Дед Панакуди семенил следом за стражниками, а те отгоняли старика, то и дело замахивались на него копьями. Позади с тяжелыми дубинами в руках шагали Двухбородый и Козел, видно, задумали отбить Джонду у вооруженных стражей.

– Стойте! Я послан боярином Калотой! Остановитесь! – что было силы закричал Сабота и даже сам удивился, откуда у него взялся такой громкий голос.

Бранко со Стелудом обернулись, видят – на стене стоит усатый воин, в плаще, с алебардой в руке.

– Это приказ боярина! Остановитесь! – снова крикнул Сабота.

Стражники повиновались.

Сабота глянул вниз: а стены высоченные, у подножья – глубокий ров с водой. И как на зло, ни лестницы, ни веревки под рукой. Только котлы со смолой да пучки соломы – огонь разжигать, чтобы кипящей смолой от змея обороняться. Два-три костра уже полыхали. Стрелки поливали смолой копьеносцев. Видно, от этого пожар и начался.

Не долго думая, Сабота схватил перевязанный лыком сноп соломы и спрыгнул в ров.

Солома погрузилась в воду, но сразу же всплыла на поверхность, прежде чем «посланец Калоты» успел наглотаться воды.

Крестьяне с радостными криками бросились к Саботе, протянули ему посох, он ухватился за него, выбрался на берег и – бегом за стражниками.

– Развяжите Джонду! – закричал Сабота.

– Ты сначала пароль скажи! – огрызнулся Бранко, хватаясь за меч.

Сабота опять сунул руку в торбу, только на этот раз там оказался не перец, а какое-то месиво: все размокло в воде!

Бранко замахнулся на него мечом. Стелуд наставил копье. Но тут в воздухе просвистела брошенная кем-то дубина, и копье брякнулось оземь. Вторая дубина обрушилась на голову Бранко.

– Отведите Джонду домой! – приказал Сабота.

Крестьяне стали развязывать веревки, опутывавшие девушку.

Тут снова взревел змей, будто почуял, что жертва ускользает от него. Уже было слышно, как трещит кустарник, сыплются камни – голодное чудище приближалось.

– Беги! – раздался крик. – Спасайся, кто может!

– Надо отвести речку! – распорядился Сабота. – И пригоните осла с двумя тюками сухого трута! Скорее!

– Двухбородый, ты что – заснул? Марш за ослом! Возьми в моей хижине два мешка трута и привези сюда! – крикнул Панакуди. – А ты, Козел, живо – к реке! Отводите реку, как велит этот храбрый воин! – Старик сразу узнал Сабо-ту, но виду не подал. – Живей поворачивайтесь! Змей уже близко!

Это быта чистая правда. За соседним холмом так скрипело и скрежетало, будто тысяча цепей волочилась по земле. И вот показалась огромная, с гору, спина змея, покрытая толстой, сверкающей чешуей.

Крестьяне во главе с Козлом уже подбежали к речке, чтобы отвести воду в другое русло. Двухбородый изо всех сил тянул за собой навьюченного двумя тюками осла, но упрямое животное упиралось.

– Живей, Двухбородый, живе-ей! – кричал Панакуди.

А Сабота и змей недвижно стояли друг против друга. Чудище снова взревело, хвост его заходил ходуном, вверх полетели камни и комья земли.

Между тем Двухбородый успел пригнать осла и передать недоуздок Саботе.

– Давай, дедушка! Зажигай! – сказал Сабота.

Кремень у Панакуди был наготове, он высек огонь, и трут загорелся. Сабота схватил его и сунул сначала в один тюк, потом в другой.

А змей уже не замечал вокруг себя ничего, кроме жирного осла, которого Сабота и Панакуди гнали прямо в разинутую пасть чудища.

Вдруг в толпе, которая издалека наблюдала, что будет, раздались крики – в них были и досада и страх, потому что змей принюхался, замотал головой и попятился.

Сабота и Панакуди переглянулись.

– Откуда такой запах? – спросил Сабота, зажимая нос.

– Солнцем припекло, вот и запахло! – торжествовал старик. – Выходит, змея можно спровадить одним запахом. Будь у меня побольше скунсовой мази, уж я бы с ним управился! На, гляди...

Панакуди шагнул было к чудищу, но Сабота схватил его за руку.

– Куда ты? Заклинаю тебя, дедушка, отойди подальше! Иначе все пропало!

– Видал, как пятится? – с довольным смешком сказал Панакуди. – Значит, мы безо всякого оружия можем выжить змея из наших мест. Только для этого потребуется, самое малое, сотни три вонючек.

– Уйди ты, дедушка, не то все погибло! – продолжал упрашивать Сабота. – Трут в тюках разгорается. Беги скорей отсюда!

Панакуди, хотя и без большой охоты, послушался, а змей снова пополз вперед. Опять заскрежетала по камням чешуя, могучая спина выгнулась дугой.

Сабота тянул осла вперед, а длинноухий уперся и ни с места – не желает по доброй воле лезть к чудищу в пасть и все тут. А трут разгорается все больше, дым валит столбом, надо спешить. Сабота подтащил осла к пенечку, привязал, а сам, пятясь, отбежал назад.

– Эй вы! – крикнул Панакуди крестьянам. – Надо подманить змея! Блейте по-овечьему или мычите, да погромче, слышите?

Кто заблеял, кто замычал, а следом заревел и привязанный к пню осел. Это раздразнило змея, он разинул пасть, и бедняга исчез в его утробе.

– Слава небесам! – закричал Панакуди. – Не видать тебе девушки, как своих ушей! – И старик вдруг пустился в пляс. Он взмахивал руками, подпрыгивал и пел:

 
Слава небесам! Слава!
Слава молодцу! Слава!
 
 
Нет его в мире смелее!
Нет его в мире умнее!
 
 
Он хитрецов обхитрил —
корнем их всех накормил!
 
 
В замок боярский пробрался
и невредимым остался!
 
 
С грозной стены крепостной
спрыгнул, и вот он – живой!
 
 
Девицу сам – уж поверьте —
спас он от лютой смерти!
 
 
Но из затей затея —
трутом напичкать змея!
 
 
Трутом моченым,
трутом сушеным,
трутом горящим,
трутом палящим!
 

Панакуди пел и плясал, но все смотрели не на него, а на змея. Проглотив осла, чудище облизнулось и повернуло назад, к пещере. Скрежет чешуи постепенно затих вдали.

Но недолго длилась тишина. У крепостных ворот послышался скрип железных цепей: кто-то собирался опустить подъемный мост.

Сабота бросился к воротам.

– Несите скорей бревна! – крикнул он односельчанам. – Надо заложить ворота, а не то боярские псы разорвут всех в клочья! Они пострашней змея! Скорей тащите бревна!

Крестьяне бросились подпирать ворота и мост. Но тут раздался такой грохот, что земля заходила ходуном под ногами. Все в ужасе попадали ниц, только Сабота остался стоять. И Панакуди.

– Началось! – радостно воскликнул старик и проворно вскарабкался на глинобитную ограду. Он сразу увидел змея.

Сабота последовал за ним и хорошо сделал, потому что такое можно увидеть раз в тысячу лет: змей – может, последний змей на земле – метался, издыхал в страшных муках. Темные клубы дыма валили из его ноздрей, чудище изрыгало желто-зеленые языки пламени, и все вокруг – трава, кусты, деревья – занималось огнем. Змей метался по ущелью в поисках воды, но воды не было ни капли – не зря Сабота велел Козлу отвести речку в другое русло. Огонь меж тем разгорался все сильнее. Змей карабкался вверх по склону, поджигая деревья, кусты и с грохотом срывался вниз, на каменистое дно ущелья. Он неистово бил хвостом, и от этих ударов и дикого предсмертного рева тряс ласы земля, раскалывались скалы.

Змей, наконец, почуял, где вода, и, не переставая реветь, потащился по высохшему руслу. Он не полз, а словно подскакивал, на ходу разбивая хвостом камни и скалы. Крестьяне попрятались кто куда. Панакуди уже не смеялся: если разъяренный змей дотащится до деревни, он испепелит ее, сравняет с землей.

– О небеса! – взмолился старик. – Смилуйтесь над нами!

Змей приблизился к крепости и ринулся ко рву, по которому текла мутная вода. В ту же самую минуту под ударом хвоста крепостные стены пошатнулись, накренились и рухнули, доверху завалив оборонительный ров.

Змей дернулся в каком-то отчаянном прыжке, но тут же брякнулся оземь и лопнул, разлетевшись на тысячу кусков!

Все, кто наблюдали за этим зрелищем, онемели.

Долго еще сыпались с неба чешуя, камни, комья земли. Когда же небо, наконец, очистилось, под развалинами загремело:

– Да здравствует свобода!

То-то радости было в Петухах. Не стало ни змея, ни боярина, ни старейшин, ни главного прорицателя! У кого были волынки и свирели – заиграли плясовую, кого бог голосом наградил – запели, а кто не умел ни петь, ни играть – заплясали, ногами затопали. Шум стоял до небес.

Панакуди отыскивал в толпе Саботу, но его нигде не было...

Глава девятнадцатая
РАДОСТЬ В ПЕТУХАХ

Куда же подевался Сабота? Может, пошел к Джонде? Нет! Сабота хотел было пойти к ней, да не посмел. Что он скажет девушке? Да и как показаться в таком виде? Усы длиннющие, а бороды нет. Волосы всклокочены. Весь в синяках и ссадинах. На плечах плащ, зато ноги – одна обутая, другая босая. Нет! Надо либо найти второй царвул, либо и этот скинуть... И плащ тоже скинуть, потому что воинский плащ хорош при сапогах... Но тогда будет видно, какая у него мятая и грязная рубаха, вся в саже и крови... Как быть?

Вот о чем размышлял Сабота, пока последние останки змея сыпались с неба. А когда грянула музыка и крестьяне закружились в хороводе, он решил, что надо первым делом умыться, в воду на себя поглядеть, а тогда уж решить, как быть дальше...

Перепрыгивая через дымящиеся балки, камни и змееву чешую, Сабота спустился в буковую рощу, где протекал прозрачный родничок. Наклонился над водой. А как увидел свое отражение, шарахнулся назад. «Как мог Панакуди выкинуть такую штуку? Сделать мне черные усы при русых волосах!»

Он снова глянул в воду. Так и есть – усы были черные, как вороново крыло!

Вдруг рядом с его головой в водяной ряби отразилось лицо деда Панакуди.

– Ты что тут делаешь? – спросил старик, еле переводя дух от быстрой ходьбы.

– Водицы пришел испить.

– А отчего нос повесил?

– Зачем ты сделал мне такие ужасные усы, дедушка? – воскликнул Сабота, а сам чуть не плачет. – Черные! Торчат! Ни пригладить их, ни закрутить!

– Так вот в чем беда! – удивился Панакуди. – Не желаешь черные – вымоем ореховым отваром, и станут в точности, как твои волосы. Не хочешь, чтобы торчали – мазну разок блошиной мазью и станут, как шелковые. Коли нет у тебя другой заботы, то напейся поскорее воды и пойдем! Джонда хочет видеть своего избавителя...

– Как я пойду? Босиком?

– Зачем босиком? Я, когда еще в женихах ходил, сшил себе сапоги – кожаные, с красным кантом да бубенчиками, а надеть ни разу не довелось: Калота запретил крестьянским сыновьям сапоги носить. Вот они и стоят новехонькие, ненадеванные, тебя дожидаются.

– Ах, дедушка! Да я.... – Сабота не знал, как ему благодарить старика. Только Панакуди и слушать не стал.

– А еще, – говорит, – боярский сын из Глиганицы подарил мне вместе с золотыми монетами кафтан верблюжьей шерсти, с широким поясом. Сдается, он тебе как раз впору будет.

– Я... – порывался Сабота сказать слова благодарности, но Панакуди снова прервал его:

– Не за что меня благодарить. Дай вот тебя обнять за то, что спас нас от двух чудищ разом!

– Пойдем, дедушка, пойдем, а то, небось, нас люди ждут...

– Ох, вижу я, не мешало б тебе самому отведать тех корешков, – ухмыльнулся дед и покачал своей седой головой. – Говоришь «люди», а думаешь о Джонде. Так ведь?

– Так... – ответил Сабота.

Смотрит Панакуди – опять о чем-то задумался парень.

– Ты о чем? – спрашивает.

– Да о кореньях твоих. Думаю – хватит ли на земле этих корешков, чтобы все люди отныне всегда говорили одну только правду?

– Раз больше нет на свете ни боярской крепости, ни самого боярина, ни его псов, палачей и слуг, народ и без всяких кореньев будет всегда говорить правду, сынок. Нет больше в них нужды. Пошли, милый. Джонда, поди, ждет не дождется.

Старик взял Саботу за руку, и они зашагали к деревне, где все веселились, плясали и пели.

Конец