Текст книги "Змей"

Автор книги: Николай Хайтов

Глава десятая
ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЙ КОРЕНЬ ДЕДА ПАНАКУДИ

Сабота вышел от деда Панакуди уже под утро. В этот час возчики доставляли боярину и его приближенным парное молоко в козьих бурдюках. В крепость возчиков, известное дело, не впускали. Они сгружали бурдюки перед высокими крепостными стенами и выливали молоко в деревянные чаны, откуда оно по желобам текло внутрь, в крепость. А там любой стражник либо боярский слуга отвернет кран – и пей сколько влезет.

Сабота подошел к дому Зверобоя, прислонился к забору и сделал вид, будто вынимает из пятки занозу. Забор высоченный, ворота на запоре, а по двору разгуливают три собаки.

Пока он раздумывал, как ему поступить, послышалось звяканье медного колокольца и появился козопас, который привез Зверобою на завтрак козье молоко.

– Помочь, что ль? – с улыбкой спросил козопаса Сабота, когда тот стал сгружать бурдюк.

– Помоги, коли охота.

Сабота подхватил второй бурдюк, ловко вытащил пробку и кинул внутрь щепотку толченого корня. Потом быстро водворил пробку на место и потащил молоко к дому, улыбаясь самой невинной улыбкой, – дескать, я не я и лошадь не моя.

Возчик поднялся на крыльцо, дернул за ручку двери, дверь открылась, и Сабота своими глазами убедился, что молоко из обоих бурдюков было вылито в ведро. Возчик закрыл дверь, сел верхом на осла, бросил Саботе через плечо: «Будь здоров!» – и повернул назад, в горы.

Только он отъехал, Сабота влез на дикую грушу, которая росла у дороги, и притаился в ветвях.

Долго ему ждать не пришлось: сначала послышался громкий, протяжный, как у медведя, зевок, потом дверь дома с шумом распахнулась, и во дворе появился Зверобой собственной персоной. Протер глаза и, как увидел, что уже светло, торопливо вернулся в дом, а когда выбежал снова, в руках у него были лук и стрела. Он натянул тетиву, и стрела с пронзительным свистом взметнулась в небо. Свист не прекращался, пока она не упала, и Сабота подумал, что это, должно быть, сигнал к сбору. После этого главный охотник принес ведро, поднял его и стал жадно пить. Теперь Саботе больше нечего было тут делать. Довольный, он слез с дерева и сперва крадучись, а потом со всех ног побежал к деду Панакуди.

Солнце в тот день всходило сонное, багровое, огромное. А как открыло глаза, ужаснулось: десяток стражников окружили дом Джонды, а двое других ворвались внутрь, схватили девушку, связали и повели к крепостным воротам. Испуганная Джонда не проронила ни звука, зато вопли ее младшего братишки всполошили всю деревню. Из соседних домов выскакивали неумытые, нечесанные, заспанные люди. Все они с криками и бранью толпой повалили за стражниками.

Услыхал шум и выглянул в окно своего дворца боярин в полотняной ночной рубахе. Смотрит – у крепостных ворот толпятся крестьяне, кричат, возмущаются, а с дальнего конца деревни приближаются охотники во главе со Зверобоем. Глаза у боярина так и заблестели. Он захлопал в ладоши и кликнул слуг:

– Подать мои золотые доспехи и сапоги со звончатыми шпорами!

Слуги вмиг исполнили повеление. Боярин не торопясь стал облачаться. А зачем ему было торопиться? Он не сомневался, что Зверобой сделает все, как полагается.

Если кто в то утро и торопился, так это Панакуди. Услыхав крики и шум, он сразу кинулся обуваться, да впопыхах правый царвул надел на левую ногу, а левый – на правую. Переобуваться было некогда, и он выскочил за порог. Сабота – за ним.

– Дедушка, скажи, что мне делать? – спрашивает.

– Беги к крепостным воротам! – говорит Панакуди, запыхавшись от быстрой ходьбы. – Сыщи Козла и Двухбородого. Пусть велят всем помалкивать. До моего прихода чтобы никто рта не раскрывал. А если станет совсем невтерпеж, пусть кричат: «Добро пожаловать!» либо «Что делать думаете, друзья дорогие?»

Сабота полетел, как на крыльях, и вскоре наказ деда Панакуди пополз от одного к другому, от другого к третьему. Толпа смолкла.

Тут как раз подоспели охотники, все вооружены до зубов, во главе – Зверобой. Идет, в руке меч, глазами так и шныряет – с кем бы затеять свару. Потому что главный прорицатель сто раз повторил ему: «Сначала ссора, а потом уж драка и резня».

Он шагал через толпу, расталкивал крестьян, наступал им на ноги своими подкованными сапожищами, нагло пялился в глаза, обзывал их «пентюхами», «деревенщиной». А они вместо того, чтобы, как обыкновенно, злиться и негодовать, кричали: «Добро пожаловать!»

Зверобой увидел, что боярин в золотых доспехах поднимается на сторожевую башню. У главного охотника руки чесались поскорее пустить в ход оружие, а негодные мужики только улыбались, кланялись да твердили свое «Добро пожаловать!»

Вдруг навстречу Зверобою выступил не кто-нибудь, а сам Козел.

– Что делать думаете, друзья дорогие? – спросил он громко, чтобы все слышали, и отвесил низкий поклон:

– Укокошить вас всех! – выпалил Зверобой.

– Это почему же? – последовал новый вопрос, и рядом с Козлом вырос дед Панакуди. Он все-таки поспел вовремя.

– Боярин Калота велел, – с готовностью ответил Зверобой. – До заката солнца все его враги до последнего должны быть уничтожены!

На миг наступила тишина. Затем из сотен глоток вырвалось громкое «ах!»

Боярин никак не ожидал такого оборота дел. Он весь позеленел, потом побагровел.

– Замолчать, скотина! – заорал он что есть мочи. – Ты врешь!

Зверобой даже бровью не повел. Решительным шагом подошел к башне, топнул и еще погромче боярина гаркнул:

– Сам ты врешь, боярин! Прорицатель принес мне твой перстень в знак того, что передает твою волю. Вот он, глядите! – Зверобой поднял руку, а на ней драгоценный боярский перстень так и сверкает.

– Негодяй! – Калота заскрежетал зубами, схватился за меч.

– Сам ты негодяй! – огрызнулся Зверобой. – Сколько лет подряд мою охотничью славу присваиваешь! Я кабана пристрелю, а ты похваляешься, будто твоя добыча. И меня же негодяем обзываешь!

– Молчать! – снова рявкнул боярин вне себя от ярости. – А не то прикажу бросить тебя моим псам! Шкуру с тебя спущу!

– Ха-ха-ха! Ты кого пугаешь? Меня, главного охотника, псам бросишь? А ты спустись, спустись сюда, скрестим мечи, тогда увидишь, кто из нас негодяй, а кто...

Договорить он не успел. Пущенное со сторожевой башни копье вонзилось ему в грудь. Главный охотник зашатался и рухнул наземь.

– Бросить псам! – закричал Калота. – Живо, пока не издох! Своими глазами хочу полюбоваться, как они раздерут изменника в клочья. От врага, как заяц, улепетывал, а еще воеводой себя величал! Змея кипятком ошпарить собирался, дурья башка! Быстрей тащите его псам! живо!

Стражники подхватили Зверобоя и поволокли в замок. Немного погодя дружный вой сотни собачьих глоток прокатился над деревней Петухи. Охотники остались без вожака.

Глава одиннадцатая
ВОЕННАЯ ХИТРОСТЬ ДЕДА ПАНАКУДИ

Во время стычки Зверобоя с боярином никто из крестьян не проронил ни слова. А охотники, увидев, как оборачивается дело, порознь и горстками разбежались кто куда, подальше от боярских глаз.

– А теперь, – со сторожевой башни обратился Калота к народу, – объявляю вам, что боярский совет предлагает отдать змею девицу по имени Джонда.

– Да вы уже связали ее! – крикнул Двухбородый, а Панакуди толк его в бок: мол, помалкивай.

– Да, связали! – ничуть не смутился боярин. Только если кто из вас пожелает освободить ее, вот мой меч. Отдаю любому. Я согласен отпустить Джонду.

Никто не двинулся с места. Потом несколько человек расступились и вперед вышел Сабота.

– Меня еще не считают настоящим мужчиной, – громко произнес он, – только я все равно скажу вам, что это позор! Девушку приносят в жертву чудищу, а мужчины пальцем не шевельнут. Надо убить змея, а не подносить ему угощение!

– Верно, правильно! – глухо прокатилось по толпе.

– Да ведь мы уже пробовали! – крикнул Гузка. Он сидел возле боярина – руки на животе, глаза закрыты, а тут сразу вскочил. – Все видели, что из этого вышло. Видели ведь?

– Надо биться с чудищем и сразить его! – стоял на своем Сабота.

– Любопытно, а кто же это сделает? – спросил насмешливо Калота.

– Я!

Сабота шагнул вперед и смело взглянул на боярина.

– Да кто ты такой?

– Сабота, сын углежога из Дальних выселок.

– И ты берешься убить змея? – захихикал Гузка.

– Берусь!

– Как же ты это сделаешь?

– Сам полезет змею в глотку! – загоготал Калота.

– Тот сразу и подавится! – подхватил кто-то из боярских прихлебателей. – Бедняга змей, что его ждет!

– Люди, послушайте меня! – обратился Сабота к односельчанам, но Гузка опять перебил его:

– Слушайте, все слушайте, как яйца курицу учить будут!

Боярская свита покатилась со смеху – не потому вовсе, что им было так уж смешно, просто каждый старался выслужиться перед Калотой.

«Ха-ха-ха!» – корчились они от хохота, а сами краешком глаза поглядывали на боярина.

– Уважаемые старейшины! – обратился Сабота к боярским советникам. – Я знаю, что...

– Что ты можешь знать? У тебя еще молоко на губах не обсохло! – в бешенстве оборвал его Калота. – Тут есть люди, которые поседели в сражениях, а ты, сосунок, с советами лезешь? Убирайся прочь! Стража-а! Спровадить этого молокососа подальше отсюда!

Стелуд и Бранко двинулись к Сабо те. Но он не стал дожидаться, юркнул в толпу – только его и видели.

Тогда вперед вышел дед Панакуди. Погладил свою белую бороду и сказал:

– Братья односельчане, боярин – доброго ему здоровья – правду говорит. Тут воеводы оплошали в битве со змеем, да еще какие воеводы! Неужто теперь нас спасет какой-то безусый паренек! Мыслимое ли это дело? Давайте лучше, пока не поздно, накормим змея досыта.

– Мудрые слова, старик, – одобрительно закивал Калота. – Продолжай, продолжай! – И приказал страже: – Сесть человеку подайте. Седовласый старик стоя речь держит, а они смотрят, бессовестные.

– Благодарю тебя, боярин, только не нужно этого! – замахал руками Панакуди. – Моя речь будет недолгой.

– Говори, мы слушаем! – милостиво улыбался Калота.

– Нельзя отсылать змею девушку нечесанную, необряженную. Так дары не подносят. Надо одеть ее по-праздничному, сшить платье нарядное, на шею мониста да ожерелья повесить, чтобы она была достойна предстать перед чудищем. Лучше запоздать до завтрашнего дня, чем выказать змею неуважение. Верно я говорю, люди?

– Верно, верно! – отозвалась толпа.

– И впрямь, не стоит гневить змея. Что скажешь, главный советник? – обернулся боярин к Гузке.

– Ежели змей согласится переждать денек, так отчего же?

– Дадим ему телят, он будет рад-радешенек! – крикнул Панакуди. – Волопас погонит их, а я, коли твоя боярская милость дозволит – пошли тебе господи долгих лет жизни, – пойду, спрошу у змея, согласен ли он денек подождать.

– Дозволяю, спрашивай! – Калота был польщен смиренным тоном старика. – Но чтоб завтра в этот час девушка была здесь, на этом самом месте, причесанная и наряженная, как следует быть!

– Будет исполнено, твоя милость, – с поклоном ответил Панакуди. – Все жители деревни Петухи благодарят тебя, от всех низкий тебе поклон.

Главный прорицатель, который стоял за спиной у Гузки, шепнул ему на ухо:

– У старика что-то на уме. С чего это он так подмазывается?

– Пускай подмазывается, – ответил Гузка. – Крепостные стены, небось, не станут от этого тоньше и ниже, а мечи боярской рати не затупятся. Взяла охота подмазываться – на здоровье...

– И все-таки не худо бы удвоить стражу, которая стережет девушку, – сказал прорицатель.

– Это я как-нибудь и без тебя соображу, – язвительно усмехнулся Гузка. – Ты вот лучше отправь соглядатаев вслед за стариком, пускай своими ушами удостоверятся, согласен ли змей ждать до завтра или нет.

– Спасибо, что надоумил, – так же язвительно ответил прорицатель.

Этой короткой схватки никто не заметил. Крестыяне встретили согласие боярина отложить на день гибель Джонды восторженными криками. Громче всех вопили Двухбородый и Козел.

– Да здравствует боярин Калота! Да здравствует тысячу лет! – надрывались они и подталкивали остальных, чтобы тоже орали изо всех сил.

Ведь это дед Панакуди надоумил их кричать, что есть мочи, и улыбаться, улыбаться во весь рот.

Глава двенадцатая
ПОЧЕМУ КОЗЕЛ И ДВУХБОРОДЫЙ УЛЫБАЛИСЬ

И впрямь, почему это они улыбались и всех заставляли улыбаться и славить боярина Калоту?

Да потому, что Панакуди шепнул им: «Хотите, чтобы завтра не осталось и следа от боярской крепости и от самого боярина?» «Еще бы не хотеть!» – ответили оба. «А хотите, чтобы змея на куски разорвало?» «Еще бы!» – обрадовались они, но тут же помрачнели снова: зачем, мол, говорить о том, чему никогда не бывать. Глядят с укоризной на деда Панакуди, а тот им в ответ: «все будет, как я сказал, и не позже, чем завтра. А нет – пусть растерзают меня боярские псы!» И добавил: «Только вы должны делать все в точности, как я велю!» «Само собой!» – согласились Двухбородый и Козел. И как сказали, так и сделали – вовсю улыбались и кричали: «Да здравствует боярин Калота! Да здравствует тысячу лет!»

Но с какой же это стати Панакуди наобещал им семь верст до небес? И что он такое задумал?

Когда между Калотой и Зверобоем началась перепалка, Сабота легонько толкнул старика локтем: «видал? Будь у нас побольше таких кореньев, напоили бы мы всех, кто засел в крепости, они бы там передрались и сами перебили друг дружку! Хотя, – со вздохом продолжал он, – боярин да крепостные стены все равно останутся...». «Почему останутся?» – спросил дед Панакуди. «Потому что нет такого средства, чтобы сравнять их с землей...» – ответил Сабота. «Сравнять крепость с землей нам не под силу, зато мы можем ее затопить! – зашептал в ответ Панакуди. – После тебе все объясню. А теперь протолкайся вперед и скажи боярину, что хочешь сразиться со змеем».

Зверобоя в ту пору и помин простыл. А когда Сабота удрал от боярских стражников, Панакуди велел крестьянам отобрать для чудища трех телят. Сам же отправился домой – будто бы сырые яйца пить, чтобы голос был позвонче, когда станет с чудищем разговаривать.

Перешагнул он порог хижины, смотрит – Сабота уже там, дожидается его. Старик подал ему знак – дескать, молчок! Взял с постели овчину, накинул себе на голову и поманил Саботу, чтобы тоже залез под шкуру.

– Мы же могли говорить на языке «чи-чи», – сказал Сабота и сморщил нос от запаха старой овчины.

– С твоим «чи-чи» больно долго получается, а у нас времени в обрез. Слушай внимательно! – Старик перевел дух и торопливо продолжал: – Ежели к завтрашнему дню не затопим крепость, красавица Джонда угодит в пасть змея, а мы с тобой – боярским псам на обед.

– Этому не бывать! – прервал его Сабота.

– Еще не знаешь, что делать надобно, а уж кричишь «не бывать», – рассердился Панакуди. – Значит, тоже не головой думаешь, а усами, хоть они у тебя еще не выросли.

– Но почему же, дедушка? Я все обдумал. Ты давеча сказал, что крепость можно затопить. С какой стороны? Как? Ясное дело, с той, где река. Крепости всегда строят так, чтобы в случае осады не остаться без воды. Значит, где-то в крепостной стене есть потайная преграда. Откроешь ее, и речка хлынет в крепость. И я даже знаю, где эта преграда, – у водопада! Прошлым летом, когда слуга главного прорицателя послал нас с ребятами на речку ловить раков, я нырнул и слышу – стена гудит, будто за нею нет ничего, пусто. Мне тогда ни к чему было, а теперь, как ты сказал, что крепость затопить можно, я сразу и вспомнил! Вот, а ты говоришь, что я не головой думаю...

– Ладно, ладно, сынок. Не вгоняй в краску. Ты так толково рассуждаешь, что меня, старика, стыд берет. Только все равно знай – дело мы с тобой затеяли нелегкое. Когда в крепости из-за наших чудодейственных корешков поднимется кутерьма, придется тебе, сынок, пройти через все девять подземелий к потайной преграде и пустить воду. Да смотри, сам не захлебнись! Тебе еще предстоит со змеем сразиться – без тебя нам нипочем не справиться. Вот что тебя ждет!

– Кому в крепости известно, как открывается потайная преграда? – спросил Сабота.

– Про то двоим известно, – отвечал Панакуди. – Перво-наперво, Калоте, ежели, конечно, этот дуролом не забыл еще, потому что на уме у него только охота да обжорство. И главному прорицателю. Этому вралю и проныре все известно, все боярские соглядатаи, небось, под его началом ходят. Сам на место боярина метит.

– Больше мне знать ничего не надо, – сказал Сабота. – Считай, что крепость затоплена!

– А девять подземелий? Одно страшнее другого. Как начнешь с псарни...

– У псов – только зубы, а у меня руки есть, – настаивал Сабота. – Да еще усы, которые, хоть не выросли, вполне могут заменить голову. Верно? – ввернул он и продолжал: – Ладно, дедушка, подземелья да главный прорицатель – это моя забота. А ты, как «договоришься» со змеем, пойди набери побольше своих чудодейственных корешков. Без них мне не добраться до потайной преграды.

– Со змеем у меня разговор будет недолгий. Крикну: «Ответь мне, змей, нет или да?». Эхо в ответ: «Да-а» – и дело с концом. Даже возвращаться, чтобы боярину об этом доложить, не надо – соглядатаи главного прорицателя все равно раньше моего прибегут. Так что я оттуда прямиком за кореньями. Прихвачу с собой Двухбородого и Козла – вместе-то больше наберем. Маловато осталось их в наших лесах, кореньев этих – кабаны выкапывают.

– Да-а... – Вздохнул Сабота. – Ежели не хватит кореньев, красавице Джонде не сдобровать...

– Никак, приглянулась она тебе? – Панакуди сбросил овчину и заглянул Саботе в глаза. – Да ты ее любишь! Давно?

– Не помню... – засмущался Сабота и снова полез под овчину.

Но Панакуди отшвырнул ее.

– Тебе сколько годков, а? Небось, не сто шестьдесят, как мне. Не помнит! Эх ты!.. Вчера дело было, а он уж забыл.

– Не вчера, дедушка. Прошлым летом... Девушки собирали чернику на Медвежьей поляне, я тогда ее и увидал...

– А не догадался, умная голова, горсть ягод у нее попросить?

– Парень не должен подходить к девушке, пока у него усы не выросли... Так испокон веку ведется. А то бы я обязательно подошел... – Сабота потупился, даже уши у него покраснели.

– Ах, ты! Почему ж ты мне ничего не сказал, сынок! – заахал Панакуди. – Да у меня такая мазь есть, что назавтра усищи отрастают. Какие пожелаешь! Хочешь – вверх закрученные, хочешь – вниз отвисшие, хочешь – пушистые, хочешь – с острыми кончиками. Вон у Козла какие усы – все от моей мази, прежние-то у него на пожаре спалило. А Двухбородый мне по гроб благодарен – целых две бороды ему вырастил! Ко мне за усами, знаешь, откуда народ приходит! Раз даже из Глиганицы боярский сын прискакал да не медяшками, чистым золотом заплатил. Три золотые монеты подарил. Ну, уж и я расстарался – усы сотворил ему густые, русые, кверху закрученные, как бараньи рога. А тебе какие надобно, говори.

– Коли сейчас намазать, когда усы вырастут? – спросил Сабота.

– К завтрашнему утру. Когда солнце выглянет из-за гор, у тебя уже будут усы.

– Тогда мажь, дедушка, – обрадовался Сабота. – Они мне во как нужны... Пускай длинные будут, чтоб зимой вокруг шеи обматывать – для тепла... И голову чтоб, коли понадобится, закутать можно было...

– Сейчас, сейчас... – Панакуди взял с полки бутылочную тыкву, где у него хранился жир какого-то неведомого зверя. – Будут тебе такие усы, какие желаешь. Только знай: иной раз усы – помеха. Когда кашу ешь иль молоко пьешь. Так что больно густые ни к чему.

– Не беда, дедушка! Молоко я через соломинку пить буду.

– Это надо же! – изумился Панакуди. – Сто сорок два года ношу усы и бороду и не догадался молоко через соломинку пить, а юнец зеленый догадался. Одно могу сказать: далеко ты пойдешь, сынок. Ежели к такой умной голове еще усы да бороду – прямая тебе дорога в главные советники. Само собой, коли не станешь этим остолопам-боярам говорить того, что в самом деле думаешь... – Мазнул он Саботу в последний раз волшебной мазью и говорит: – Носи, сынок, усы, носи и радуйся! А вместе с тобой пусть радуется красавица с золотыми косами.

– Спасибо, тебе, дедушка! – Сабота поклонился старику. – А теперь ступай со змеем договариваться да коренья собирать, а я пока наточу свой меч.

– Целую торбу кореньев притащу, а дальше – все в твоих руках, сынок.

Панакуди махнул на прощанье и торопливо вышел из хижины.

Глава тринадцатая
МЕЧ САБОТЫ

Когда дверь за дедом Панакуди закрылась – если можно назвать дверью плетенку из прутьев, – Сабота, вместо того чтобы точить меч, выбрал овчину почище, лег на спину и уставился в потолок. Ничего интересного в этом потолке не было, но так лучше думалось.

Сабота думал, как ему пробраться к потайной преграде и как потом унести ноги, когда вода хлынет в крепость. Хотя в Петухах любили похваляться силой своего оружия, тут оружием не совладаешь. Даже если он проберется в боярскую крепость с мечом или копьем, там против него поднимутся триста мечей и триста копий. Сабота сказал деду Панакуди, что останется наточить свой меч. Но мечом для него была мысль. И надо было отточить ее так, чтобы оказаться сильнее трехсот мечей и трехсот копий, чтобы преодолеть все опасности, которые подстерегали его в замке.

Прежде всего он надеялся на чудодейственные корешки деда Панакуди. Отведают их в крепости, и поднимется там суматоха. Кто с кем схватится, кто выйдет победителем, кто побежденным, заранее не угадаешь. Но под шумок можно проникнуть к главному прорицателю и выведать у него все про потайную преграду.

О том, как напичкать обитателей крепости чудодейственными корешками, Сабота заботился меньше всего. Достаточно взвалить на плечи бурдюк молока – будто бы для того, чтобы помочь возчикам, – и толченые коренья поплывут по деревянным желобам в крепость. «Главный прорицатель! Главный прорицатель! – твердил Сабота. – Как добраться до него?» Лежит, весь красный, в одну точку уставился. Потом вдруг как закричит:

– Придумал! Придумал!

Он вскочил на ноги, но тут же спохватился, что решил пока только одну задачу. А их было не одна и не две. Он снова лег на овчину и уставился в потолок.

* * *

К вечеру дед Панакуди принес две торбы кореньев.

– Все в порядке! – крикнул он еще с порога. И стал рассказывать, как «говорил» со змеем, как подслушивали соглядатаи, как он потом вместе с Двухбородым и Козлом искал корешки. А это было совсем не просто – кореньев в лесу осталось мало, пришлось лезть на Голый бугор.

– А ты что за это время успел? – спросил под конец старик.

– «Меч» свой наточил, дедушка, – ответил Сабота. – И сдается мне, неплохо.

– Дай-то бог! – Старик поднял глаза к потолку. – А как в крепость пробраться придумал?

– Придумал. Только мне понадобятся золотые монеты, которые дал тебе за усы боярский сын из Глиганицы.

– Бери, пожалуйста. Больше ничего тебе не требуется?

– Нет. Дудку и перец я сам раздобуду.

– Я не ослышался? – Панакуди наклонился к нему.

– Нет. У тебя, дедушка, слух острый! – Сабота засмеялся, а потом вдруг спросил: – Когда главный прорицатель надевает свою маску?

– Когда беседует с небесными светилами. А ты почему спрашиваешь?

– Так, на всякий случай...

– Ладно, сынок, открою тебе все, что знаю. Может, тебе завтра пригодится. Только обожди малость... Сейчас я пойду обряжать Джонду. Причешем ее, нарядим, как пообещали боярину, а завтра посмотрим, кому она достанется: змею или... – старик подмигнул, – его победителю.

– Хорошо, дедушка, подожду, – сказал Сабота. – Скажи, где у тебя перец?

– А вот он. – Панакуди сдернул со стены связку красных стручков и протянул Саботе. – Только берегись, перец у меня острый. Не обжигает, а прямо сжигает.

С этими словами старик исчез за дверью, а Сабота взял стручки, положил в деревянную ступку и стал толочь. Толчет и песенку распевает:

 
Ах вы, перчики горьки,
до сих пор вы языки
обжигали беднякам —
молодым и старикам.
 
 
А теперь погорячей
обжигайте богачей!
 
 
Жги их, перец ядовитый,
ешь, пали всех родовитых!
Попадай ты в цель как раз,
не щади носов и глаз,
 
 
Пусть чихают, слезы льют!
Будь, мой перец, зол и лют,
 
 
Ты им спуску не давай —
жги,
пали
и выедай!
 

Толчет и поет, а время идет. За окном стемнело. К деревне подступила ночь.

Этой ночью должно было решиться, будет ли затоплена боярская крепость, наступит ли в Петухах новая жизнь и останется ли на свете змей...

Вернее, сколько будет змеев – два, один или ни одного...

Удастся ли спасти красавицу Джонду...

Вырастут ли усы у влюбленного парня...

Ночь медленно опускалась на землю. Одна за другой зажигались на небе звезды.