Текст книги "Том 2. Студенты. Инженеры"

Автор книги: Николай Гарин-Михайловский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

Приложение

Инженеры
XIII (продолжение)

В министерстве Карташев встретился с своим товарищем по институту, Короедовым. В институте они питали друг к другу обоюдную симпатию.

Короедов был всегда с виду тихий, скромный, замкнутый в себе. С виду даже равнодушный ко всему, кроме занятий. Но это было только с виду. В душе Короедов очень сильно реагировал на все явления общественной жизни и очень едко умел подчеркивать смешные и слабые стороны своих выдвигавшихся товарищей.

Так и называли его: «Ядовитый господин».

Он пускал свои ядовитые стрелы всегда тихо, без шуму, в виде замечания вскользь, чуть ли не на ухо соседу.

Чертежный стол Карташева стоял рядом с Короедовым, и Короедов любил делиться с ним в те редкие часы, когда Карташев работал, своими впечатлениями.

Карташев слушал и весело смеялся, следя за игрой умного и тонкого лица Короедова.

Ему особенно нравилась улыбка Короедова, с легким подергиванием лица. Это начинавшееся подергивание всегда было признаком того, что какая-нибудь новая стрела уже опять готова. И, заметив, Карташев бросал свою работу, подходил к столу Короедова, наклонялся с локтями к его чертежу и терпеливо ждал.

И все впечатление от Короедова осталось, как о молодом, ядовитом и симпатичном и умном собеседнике.

Встретившись на лестнице, они радостно и долго трясли друг другу руки.

Потом одновременно, как настоящие институтки, за-закидали друг друга вопросами:

– Ну, что? Как живете? Где вы теперь?

Сперва Карташев рассказал о своем житье-бытье, а потом с обычной своей манерой, как будто нехотя, как о чем-то нестоящем, заговорил о себе Короедов.

Он служил в частном обществе здесь, в Петербурге, и в то же время пристроился к институту в качестве репетитора.

– И я собираюсь жениться, – усмехнулся он. – Помните нашего товарища Ясневского, ну, так вот на его сестре.

– Вы много получаете? – спросил Карташев.

– Да всего тысяч десять в год. Захотел бы, и двадцать было бы: Петербург большой…

«Вот как делают карьеру», – подумал Карташев.

– Да, вы столичные.

Короедов усмехнулся.

– А кто вам мешает такими же столичными сделаться?

– У меня ни связей, ни протекции.

– Пустяки. Застревать в провинции молодому инженеру надолго не следует.

– Да, но, знаете, бросить насиженное место, ничего определенного не имея в виду…

Короедов, тихо усмехаясь, ответил:

– Волка бояться, в лес не ходить.

Речь перешла на товарищей. Стали вспоминать одного за другим. Оказалось, что Володька все еще на Урале.

– Ну, а наши радикалы, – спросил Короедов, – Эрдели, Скальковский?

– Ничего не знаю о них.

– Из ихних ни с кем не соприкасались?

«И даже сегодня», – подумал Карташев, вспомнив о сестре, и сказал:

– Так вскользь приходилось.

– Вы к ним как относитесь?

– Во всяком случае с уважением, – горячо ответил Карташев. – Если они и ошибаются, то сами и платят за это.

– Конечно, конечно, – сочувственно ответил Короедов и весело спросил: – Слушайте: вы долго еще в Петербурге пробудете?

– Несколько дней.

– Видите: в воскресенье моя свадьба, может быть хотите быть моим шафером?

Карташев покраснел и с удовольствием ответил:

– Конечно, хочу.

– Ну, и отлично. Тогда вот что: сегодня вы свободны?

– Совершенно.

– Тогда, может быть, поедем обедать к моему будущему тестю: я вас познакомлю с невестой.

– Прямо к обеду? Ваш тесть кто такой?

– Он председатель правления, тоже наш инженер. Они живут в Царском. С пятичасовым поездом мы бы и поехали.

– Отлично.

«Председатель правления?!» – думал Карташев.

– Тогда, значит, на Царскосельском вокзале в пять часов? А теперь я пойду.

Карташев попрощался и, поднимаясь по лестнице, думал, что как это все хорошо вышло. Шутка сказать – познакомиться с отцом Ясневского, в роли шафера, своего, так сказать, человека. А какой скромный Ясневский: никогда и не заикнулся в институте о своем отце.

Маленький, белобрысый Ясневский, с большими голубыми глазами, всегда молчаливый, задумчивый встал в памяти Карташева.

В пять часов вечера Карташев приехал на вокзал, где уже ждал его Короедов.

Ясневские занимали в Царском большую, хорошо устроенную дачу, с большим парком.

Пройдя чрез этот парк, Карташев с Короедовым поднялись по ступенькам террасы, где нашли все общество, кроме главы дома, Карташева Короедов прежде всего представил хозяйке дома, представительной, полной, высокого роста, прекрасно сохранившейся еще даме. Рядом же с ней сидела и дочь ее, Агнеса Станиславовна, невеста Короедова. Очень красивая, похожая на мать, с массой тонких, золотистых волос, с голубыми глазами, дочь, как бы воочию подтверждала, какая красавица была ее мать.

И мать и дочь остались довольны впечатлением, произведенным на Карташева, и впечатлением, какое застенчивый Карташев произвел на них.

Пока Карташев знакомился и здоровался с мужчинами, мать вполголоса сказала дочери:

– Il est beau. [43]43
  Он красив (франц.)


[Закрыть]

– Oui, tres beau. [44]44
  Да, очень красив (франц.)


[Закрыть]

Приветливо пожимая руку товарищу своему Ясневскому, Карташев слышал эти слова, но и виду не подал. За Ясневским стоял другой его товарищ по выпуску, маленький, с молоденькой фигуркой гимназиста, вечно веселый, вечно довольный немчик Гартвиг, с которым Карташев на одном из институтских вечеров сошелся на «ты».

И теперь Гартвиг уже беззвучно смеялся, разведя руки.

– Ты какими судьбами? – спросил он, здороваясь дружески с Карташевым и по своей обычной манере надвигаясь на него. – Постой, постой, я хорошенько посмотрю на тебя… Поправился… Нет, ничего, молодец. Правда, молодец? – обратился он к Агнесе Станиславовне и, тряхнув густыми, прямыми, каждый врозь, волосами, весело рассмеялся.

Следующий был тоже только что выпущенный инженер по фамилии Бор-Залесский.

Это был сильный, немного гнувшийся, блондин, с бледным лицом, маленькими, напряженными глазами. Его молодая фигура была в странном противоречии с его манерами пожившего уже военного в отставке. Он щурил глаза, немного топырил губы, курил из большого янтарного мундштука, держа в другой руке серебряный портсигар с фитилем. Знакомясь с Карташевым, он сунул портсигар в карман панталон таким образом, что длинный фитиль остался висеть наружу.

– Бор-Залесский, – угрюмо повторил он и более покровительственно прибавил: – Встречались в институте.

– Да, да, – ответил приветливо Карташев, хотя вся фигура Бор-Залесского пришлась ему не по душе.

Последний на террасе был студент в введенной в этом году форме с вензелями на плечах, в куртке в обтяжку и в синих таких же в обтяжку на кавалерийский манер панталонах.

Студент был рослый гвардеец, с аккуратно расчесанной надвое светлой бородкой, с прилизанной гладко прической, молчаливый, сосредоточенный и важный.

Знакомясь, он сдвинул ноги, одновременно наклонил голову и буркнул:

– Пресняков.

Затем сейчас же важно провел рукой под бородой, не тронув ее и слегка откашлялся.

Когда знакомство кончилось, Короедов обратился к невесте и с своей обычной, добродушно-ехидной улыбкой и ласковым голоском сказал:

– Ну-с, вот, Агнеса, и наш четвертый шафер. Если угодно, могу вам его уступить, нет – себе возьму.

– Мне угодно, – ответила, слегка краснея, капризно подняв слегка верхнюю губку, невеста.

Короедов молча поклонился, хотя лицо его подергивалось, и Карташев не сомневался, что он сдерживал какую-нибудь уже готовую веселую, но ядовитую стрелу.

Не сомневалась в этом, очевидно, и невеста и вызывающе бросила:

– Ну, говорите же, что хотите сказать…

– Интересно? – спросил Короедов.

– Нет, но я боюсь, что, оставляя приготовленный яд в себе, вы можете заболеть.

Гартвиг залился веселым смехом.

– Послушай, – объяснял он Карташеву, – это я ему оказал товарищескую услугу, сообщив Агнесе Станиславовне, как мы его называли в институте.

– Ну, ну, говорите же, – что вы хотели сказать?

Короедов весело подернул плечами.

– Право же, ничего, кроме того, что не сомневался в вашем ответе.

– Надеюсь, – усмехнулась мать, откинувшись и смотря, прищурившись, в парк.

– Я бы не удивилась, если бы даже мой любезный жених ждал бы от меня какого-нибудь невежливого ответа.

– Вот уже это, ах, оставьте.

– Боже мой, что за выражения, – сказала мать и оглянулась на всех.

– Отличное выражение, – усмехнулся Короедов.

Мать только покачала головой, а Гартвиг подсел к Агнесе Станиславовне и с комичным участием сказал, показывая на Короедова:

– Обижает он вас?

– Меня очень трудно обидеть.

– Ну, конечно, особенно, когда у вас два таких, как я и Карташев, шафера.

– Ну, может быть, еще monsieur Карташев, а что до вас…

– Кончайте?

– Обидитесь.

– Я никогда не обижаюсь.

– Я все смотрю, – сказала Гартвигу мать, – на вас и не верю: неужели вы уже год как инженер.

– Позвольте, позвольте, – весело ответил Гартвиг и, вскочив, взяв под руку Ясневского, подошел с ним к матери. – Позвольте вас спросить: какая же разница между нами? И у него нет ни усов, ни бороды и даже роста одинакового.

Бор-Залесский дернул головой и добродушно грубо сказал:

– Оба гимназистишки шестого класса, выдающие себя за инженеров.

– Вот Петр Николаевич и теперь уже выглядит инженером, – сказала мать, смотря на студента.

Студент сделал гримасу, похожую на улыбку, и опять, едва касаясь, провел рукой по бороде.

– Мой брат хоть солидностью берет, – сказала Агнеса Станиславовна, обращаясь к Гартвигу, – а вы притом еще вертушка, хохотушка…

– Я? – спросил Гартвиг. Он оглянулся.

– Вот спросите его, – показал он на Карташева.

– Два сапога пара, – сказал Бор-Залесский. – Обоим и пальца даже показывать не надо, чтоб до смерти захохотались.

Карташев недружелюбно покосился на Бор-Залесского, а потом ласково на Агнесу Станиславовну и Гартвига.

– Обижают нас с тобой, Тема? – спросил он и прибавил: – Впрочем, Агнесу Станиславовну и ее шаферов никто обидеть не может.

– Да, да, – весело сказала Агнеса Станиславовна, – мы составим сплоченную компанию против этих грубых людей и их выражений. Monsieur Карташев, садитесь здесь около нас.

Но в это время дверь террасы отворилась и вошёл строгий, худой, быстрый в движениях, пожилой господин, с большими польскими усами и бритым лицом.

– Папа, позвольте вам представить моего товарища Артемия… Виноват?

– Николаевич Карташев. Короедов прибавил:

– Шафер Агнесы Станиславовны.

Старший Ясневский вторично молча пожал руку Карташеву и обратился к жене:

– Ну, что ж? Все, кажется, в сборе?

– Валериан Иванович, – обратилась та к Короедову, – нажмите кнопку, пожалуйста…

На звонок появилась красивая, с очень серьезным лицом горничная.

– Можно подавать, Наташа.

Ясневский подошел к жене и под руку повел ее в столовую.

Бор-Залесский, с опытностью отжившего гусара, подал свою руку Агнесе Станиславовне.

Гартвиг весело подхватил под руку Карташева, сказав:

– Мы с тобой, как бобыли.

– Я тоже скоро женюсь, – ответил Карташев.

– И вы? – весело повернулась к нему Агнеса Станиславовна.

– Представьте себе и я тоже! – сказал Гартвиг.

– Не верьте: хвастает, – ответил Бор-Залесский.

– Значит, вакантные у нас только Валя и Петр Николаевич?

– Что до меня, – густым басом ответил студент, поправляя свою бороду, – то и я, собственно, уже в лес смотрю…

– А где теперь ваша жена, Георгий Павлович? – спросила Агнеса Станиславовна у своего кавалера.

– Она у матери теперь.

– Вы ее возьмете с собой на изыскания?

– Возьму. Будет ходить за мной.

– А как же ребенок?

– Будет его в корзине за плечами носить.

– Папа, слышите, – сказала, входя в большую, светлую, богато сервированную столовую, Агнеса Станиславовна, – Георгий Павлович хочет с женой делать изыскания, а сына своего носить у себя за плечами в корзинке.

– Да? – спросил Ясневский, подходя к столу с закусками и наливая себе рюмку водки. – В наше время на корабли и на работы жен не допускали.

– Это в ваше время, – пренебрежительно махнул рукой Бор-Залесский.

Ясневский ничего на это не ответил.

Обращаясь к своей даме, Бор-Залесский спросил:

– Что прикажете вам положить?

Карташев, отстав, шепнул Гартвигу:

– Вот нахал.

– О, ужасный! – громко пожал плечами Гартвиг.

Карташев в это время встретился глазами с Короедовым. Точно угадав, что сказал Карташев Гартвигу, Короедов смотрел на него сочувственно весело и говорил:

– Сюда поближе, я уже налил вам.

Закусив, все сели за стол.

Обед был чопорный и длинный.

К обеду вышла младшая дочь Маруся, лет десяти, с костлявой гувернанткой – англичанкой.

У Карташева соседи были с одной стороны Гартвиг, с другой – Маруся.

– Я должна вам сделать замечание, – сказала, немного шепелявя, Маруся Карташеву, который вел оживленный разговор с Гартвигом, – вы очень невежливый сосед в отношении своей дамы.

– Это вы моя дама?

– Да, конечно. Кто же еще другой?

– Я очень извиняюсь, и, чтобы искупить свою вину, я приглашу, кроме себя, занимать вас и своего соседа… Саша! – позвал он Гартвига, но Маруся перебила:

– Если я найду вас неинтересным, я тогда сама и приглашу кого-нибудь другого и у вас совета не спрошу..

– Маруся! – окликнул ее отец.

Гувернантка тоже заговорила c ней.

Маруся наклонилась к тарелке и с упреком сказала Карташеву:

– Из-за вас я получила замечания от отца и моей гувернантки. Я никогда вам этого не прощу.

Карташев также тихо ответил:

– Я в отчаянии.

– И помните, что я женщина, а женщина никогда не прощает обиды.

Также тихо Гартвиг сказал:

– В десять лет, Маруся, женщина называется еще девочкой.

– Не говорите глупостей, – тихо, быстро ответила Маруся, – вы разве не знаете, что в восемь лет нас забавляют бабочки, цветы, а уж в десять посещают нас неясные мысли…

– Что? Что? Умер, умер… – заерзал от восторга Гартвиг.

– Маруся, ты что опять там? – отозвалась мать.

– Не я, мама, а мои соседи, они говорят такие вещи, что у меня уши вянут!

При общем смехе мать сказала:

– Господи, что за выражения!

И начала переводить по-английски насторожившейся гувернантке.

Гувернантка выслушала, внимательно посмотрела на уши Маруси и стала ей что-то говорить.

Маруся слушала ее с сонным лицом и, когда она кончила, спросила Карташева безразличным тоном:

– Вы понимаете по-английски?

– Нет. Маруся сказала:

– Это большое счастье.

– Почему?

Она тихо ответила:

– Потому что вы не понимаете, как я, сидящую около меня идиотку.

После этих серьезно и печально сказанных слов нежное безе, которое положил было себе в рот Гартвиг, пылью разлетелось во все стороны.

Гартвиг хохотал, зажимая рот салфеткой.

– Опять, Маруся! – лениво протянула мать, вставая из-за стола. – Кофе, господа, будем на террасе пить.

Поднялись все.

– Мама, я не виновата же, – ответила капризно Маруся, – что кавалеры мои не умеют держать себя за столом.

Гартвиг, всплеснув руками, говорил Марусе:

– Боже мой, боже мой, кому только достанется такое сокровище?

– Кому? Царю, – ответила Маруся и важно пошла благодарить отца и мать за обед.

Старик Ясневский прошел в свой кабинет. С ним исчезла чопорность и натянутость. Общество разбилось на отдельные группы.

Гартвиг с Карташевым сели в сторону и делились впечатлениями пережитого после окончания курса. Гартвиг служил в том правлении, председателем которого был Ясневский. Кроме того, он был представителем крупной заграничной фирмы, поставлявшей на русские дороги привилегированные тормоза. В общем и Гартвиг получал около десяти тысяч. И он тоже уговаривал Карташева переезжать в Петербург.

Бор-Залесский разговаривал со студентом. Жених с невестой ушли в парк. Мать встала и спросила:

– Кто хочет со старухой погулять по парку?

Раздались четыре «я».

– Я выбираю monsieur Карташева.

– Прикажете руку? – спросил Карташев.

Она махнула:

– Я слишком толстая и большая для вас: так нам удобнее будет.

Когда они пошли по аллее парка, она спросила:

– Вы товарищ Валериана Ивановича?

– Да.

– Вы дружны с ним были?

– Наши чертежные столы стояли рядом. Валериан Иванович был очень прилежный, я ленивый, он все знал, я ничего и пользовался его знаниями, а в минуты отдыха наслаждался его остроумным, метким разговором.

– Вы считаете его талантливым?

– Очень. Он один из самых выдающихся среди нас.

– А мой Януш?

– Он самый фундаментальный.

Мать покачала головой.

– Он такой серьезный: я боюсь, что он в конце концов…

Она сделала движение около головы.

– Ум за разум зайдет, – добавила она. – Лучше быть таким, как Гартвиг, и вы, кажется, такой же: не задумываться и брать, что дает жизнь. И все будут вас любить, и вам будет легко, и с вами будет легко. А уж с этими серьезными… у меня с ними вся жизнь прошла: и муж такой, и сын такой, и зять будет такой… У вас отец и мать живы?

– Мать жива, отец умер.

– Он тоже инженер был?

– Нет, военный генерал.

– А в семье мужа и отец его и дед его инженеры, Януш четвертое поколение инженеров. Матушка ваша где живет постоянно?

– В Одессе. Летом иногда уезжает в имение на границе Херсонской и Киевской, на реке Высе.

– Я слышу по голосу вашему, что вы любите это имение.

– Вообще деревню, хозяйство безумно люблю.

– Отчего же вы в таком случае не сделались агрономом?

Карташев пожал плечами.

– Карьера слишком маленькая. Быть управляющим…

– В своем имении.

– У матери, две тысячи десятин, имение это достанется сестрам.

– Почему сестрам?

– Это наше общее желание.

– Вы любящий брат. Много у вас сестер?

– Живых три.

– А братьев?

– Один.

– Старше вас?

– Нет, в последнем классе гимназии.

– Мизинчик и, следовательно, общий баловень и любимчик. Вы невесту выбрали с ведома родных?

Карташев рассказал и о невесте.

– Как фамилия ее?

Карташев назвал.

– Бывший посланник…

– Это ее отец.

– Он очень богатый, кажется, человек.

– Я не знаю. Я еще только еду к нему знакомиться.

– И большой чудак. Он женат на второй, и жена его ужасный урод, и он всем говорит, что выбрал урода. чтоб не мучиться ревностью. Его первая жена была красавица. Ваша невеста от первого брака?

– Да.

– И тоже красавица?

– Нет, ее нельзя назвать красавицей.

– Вы любите ее?

– Очень.

– Агнеса! – крикнула мать. – Ты знаешь, на ком monsieur Карташев женится?

– Мы с вашим тестем, – обратилась она к Карташеву, – как-то вместе в Ментоне провели зиму.

Когда все общество опять собралось вместе, Валериан Иванович обратился ко всем:

– Господа. Кто меня выручит? Ввиду скорой свадьбы моей невесте надо каждый день ездить в город, а у меня все время занято службой…

– И у меня, – развел руками Гартвиг.

– У нас с ним, – показал Бор-Залесский на студента, – тоже перед отъездом дела выше головы.

– А Артемий Николаевич не хочет, – сказала Агнеса Станиславовна.

– Очень хочу, и я почти свободен теперь.

– А я обещаю с вами говорить постоянно за это о вашей невесте.

– А я буду говорить вам о вашем женихе.

– Вот-то тоска будет, – рассмеялся Короедов.

– Нет, нет. Ни за что! Довольно с меня и времени его присутствия. Я должна отвлекаться, забывать о нем, как и всякий жених, как и всякая невеста.

Она задорно смотрела на всех.

– Совершенно верно, – кивнул разочарованно Бор-Залесский. – Всякий жених и всякая невеста прежде всего врут друг другу и надо время, чтоб придумать, что еще наврать.

– А когда станут мужем и женой? – спросил Короедов.

– Тогда, как поженятся, начинают приучаться опять говорить правду. И так как правда горька, то горечь и в отношения проникает, и тогда единственное средство опять же почаще разлучаться.

– Вы часто разлучаетесь с вашей женой? – спросила Агнеса Станиславовна.

– Постоянно.

– А зачем же вы берете ее с собой на изыскания?

– Чтоб сбросить ее где-нибудь там в пропасть. То есть, конечно, не я ее толкну туда, а она сама полетит. Потому что она у меня говорильная машина, и когда заговорит, то уж ничего не видит ни перед собой, ни под собой. Вот я ее и заведу, а подходя к пропасти, отстану, а когда она уже сорвется туда, подбегу, буду ломать руки и кричать: «Лизочка, Лизочка, куда же ты?»

– Вот я, когда познакомлюсь с вашей женой, – сказала Агнеса Станиславовна, – я передам ей, как вы отзываетесь о ней.

– Не удастся…

– Почему?

– Она у меня только сама говорит: других никогда не слушает. Чтоб заставить ее слушать, надо сделать вид, что секретничаешь от нее. Тогда она подслушивать станет. Раз так ухо себе в дверной щели прищемила.

– Но ведь это ужасно так отзываться о жене! Я думала, что хуже моего жениха по ехидности нет, но вижу, что вы в тысячу раз хуже его…

– Но ведь он же еще не женился на вас, а я уже год и четыре месяца женат. Так что не падайте духом: я по крайней мере уверен, что ваш супруг со временем меня за пояс заткнет.

– О, какой вы ужасный! Какая вы проза…

– Нет, не всегда. Когда выпью бутылку-другую шампанского, тогда и на меня посмотрите.

– Я бы очень хотела.

– А вот на свадьбе.

– А вы не буйны во хмелю?

– Наоборот: буен я в трезвом состоянии, а в пьяном виде я мил, любезен, очарователен! И я еще не встречал дамы, которая в таком моем состоянии не влюбилась бы в меня.

Гартвиг взял Карташева под руку и, уходя с ним с террасы в парк, весело говорил:

– Идем подальше от этого нахала. Вот врет!