Текст книги "Наш берег"

Автор книги: Николай Золотарёв-Якутский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Лазейка в пурге

Два тягача, при помощи тросов взяв АН-2 «на распор», доставили его в бухточку Бычий Рог. Будь эта бухта просторней, получился бы превосходный зимний аэродром, защищенный горной грядой от ветров. Даже сегодня здесь относительно спокойно. Только снежная пыльца, потревоженная на гребнях гор, мельтешит, затрудняет видимость.

Пройдя извилистой ложбиной перевал, «поезд» остановился у ледяной корки залива. Замерли моторы, и ненадолго восстановилась тишина. Но тут же нарушили ее голоса и возня людей в военной форме, которые торопливо выскакивали из кабин и начинали хлопотать: освобождали АН от тросов, стягивали с него чехлы, кто-то в стороне разводил костер, кто-то резко отдавал команду, руководя работой.

Двое встали поодаль от суеты. Оба высокие, подтянутые.

Один в шапке, другой в летчицком шлеме. Привалов и Сироткин в последний раз взвешивали все «за» и «против» предстоящей попытки вырваться из объятий метели.

Командир погранпоста, принимая решение об этой попытке, тем самым брал на себя огромную ответственность – и не только за судьбы людей, коим, безусловно, придется действовать с известной степенью риска, но и, возможно, за исход всей операции, кстати, получившей название «Племянники». В самый недавний разговор генерал сообщил Привалову, что удалось частично расшифровать текст радиограммы, переданной неизвестной радиостанцией из района совхоза «Арктика». Подписана она была «племянниками».

В двух словах идея Кычкина и Сироткина, с которой они явились к подполковнику, была следующей: со льда Бычьего Рога подняться в воздух на «Антоне» и сбросить два маленьких десанта – по три парашютиста в расположении центральной усадьбы совхоза «Арктика» и в район острова Каменное Сердце.

Где-то через сутки, по заверениям метеорологов, буран стихнет, и потому надо предупредить действия неизвестных, встретиться с ними прежде, чем двинутся они по тундре или решатся на какие-нибудь опрометчивые шаги. Волновала судьба старика-охотника, ведь он, может быть, разделяет сейчас компанию пришельцев.

Как последней проверкой перед выходом из плена пурги намечен пробный взлет Сироткина. Он сам вызвался на это, чтобы доказать реальность своего смелого плана. Вся длина бухточки – каких-то пятьсот метров. Специалисты, посоветовавшись, заявили: «Теоретически оно возможно – взлететь на «Антоне» из Бычьего Рога. Тем более, что пилотирует Сироткин. В некотором роде виртуоз!..»

«По-видимому, вот он и есть, оптимальный вариант, который ищу второй день» – подумал Привалов.

На самолете прогревали мотор, проверяли лыжи, рули...

– Все – норма! – перекрывая гул двигателя, прокричал механик подошедшему пилоту.

На пробный взлет Сироткин шел один. Не было с ним ни штурмана, ни техника. Один на один с машиной. Один на один с Бычьим Рогом – высоченным утесом, возвышавшимся над выходом в бухту и видимым даже теперь, сквозь толщу снежной занавеси.

...Поначалу АН-2 напоминал раненую птицу: подрагивая напряженно, она волочит отяжелевший хвост по земле и никак не может взмыть вверх. Но пропеллер все яростней полосует воздух, рождая сильный и тугой ветер, бежит понизу поднятая им поземка и кидается на кучку провожающих, заставляя отступать под своим напором. Движение АНа убыстряется, убыстряется...

Прижимаясь к земле, самолет пронесся через бухточку и, казалось, вот-вот врежется в каменный Бычий Рог. Но – неуловимым было мгновение – сделавшись маленьким и хрупким на фоне громады-скалы, «Антон» вдруг скользнул к вершине, как бы карабкаясь по крутому, почти отвесному боку скалы, и перепрыгнул через нее. А затем, накренившись на левое крыло, снова резко пошел вниз – на посадку.

Теряя высоту, «Антон» рос на глазах и падал прямо на людей, толпящихся на узкой береговой полоске. Снежное покрывало бухточки снова зашевелилось – как было при взлете – опять помела поземка. А вскоре «Антон» прочно, точно припаянный, упирался лыжами в ледяную «дорожку».

В часы досуга Сироткин и Кычкин нередко совершали прогулки по окрестностям. Бычий Рог – одну из здешних примечательностей – изучили досконально. Как-то Кычкин даже прошел его с шагомером вдоль и поперек, а Сироткин сказал: «Антошку» бы я здесь посадил». И не думал, не гадал, что когда-нибудь друг напомнит ему эту вскользь брошенную фразу. Теперь-то, впрочем, доказано, что произнесена она была не бездумно.

Поздравляли капитана Сироткина шумно, даже «качнули» раза три, как он ни сопротивлялся.

– Скрипач! Ойстрах! – восторгался Кычкин, обнимая друга. Лейтенант был уже в полном снаряжении – два парашюта за спиной, на поясе пистолет, ракетница, кинжал, планшетка...

– Подожди, подожди, Михаил, – отбивался Сироткин. – Мое дельце нехитрое: разбежался да прыгнул. А тебе посолоней будет.

– А где решили тебя сажать? – спрашивает Кычкин.

– То не вопрос. Я-то что! Уйду на гражданский порт, выберу, где потише. А то, знаешь, от тутошнего ветерка ушки можно простудить – свинкой боюсь заболеть, – весело жмурится капитан.

– Как говорится, «ход конем»! – смеется якут.

– А свой «ход» как называешь, гроссмейстер?

– Должен быть «мат»...

Еще похлопав друга по плечу, Кычкин отошел. Пора строить своих молодцов – тех, кому доверена операция «Племянники». Ребята подобраны один к одному – рослые, крепкие. Не подведут, не спасуют перед любыми передрягами. Оглядев десантников, Кычкин доложил подполковнику о готовности к отправке.

Прыжок

Из пилотской кабины выглянул Сироткин.

– «Арктика» на подходе, – объявил он. – Через семь минут пускаем первую группу.

Кычкин приказал старшине Светличному и двум парашютистам приготовиться к прыжку и сам встал у люка, чтобы проводить их. Повторять инструктаж счел ненужным, его хорошо заучили еще на земле. Светличный помог солдатам поправить парашюты.

– Молитесь, братцы, за штурмана, чтоб его арифметика не подвела, – говорил между тем Сироткин. – Чтоб не закинули вас к черту на кулички! Ну да чего там, мой штурман свою науку как стишата декламирует. – Наговорив еще кучу веселой всякой всячины, озабоченный капитан скрылся в кабине.

– Трошки она нас помотает, – вслух подумал Светличный в ту паузу, когда все замерли в ожидании скорого сигнала.

Мигнула зеленая лампочка...

Кычкин распахнул дверцу:

– Первый – пошел!

– Ну, бувайте, друзи... – и старшина исчез в клубах морозного воздуха.

– Второй-третий, пошел! – выкрикнул лейтенант, и двое, чтобы не раскидала их далеко вьюга, схватившись за руки, одновременно нырнули в холодную глубь неба.

Кычкин закрыл дверцу и подсел к солдатам Корину и Бикбулатову, с которым ему предстояло выброситься в район острова.

– У нас еще полчасика в запасе, – сказал лейтенант. – Как настроение, самочувствие?

– Как перед увольнением, – весело поблескивает чернотой глаз Бикбулатов. – Сижу и думаю, какую в тундре девушку встречу. Только об этом и думаю. Обязательно красивую, думаю. Сегодня сон такой видел.

– Он свое гнет, – замечает Корин, молчаливый, застенчивый парень. Товарищи нередко зовут неторопливого сибиряка «красной девицей». Но знает лейтенант также, что на всех тренировках и учениях этот скромняга и молчун показал себя с самой лучшей стороны. Отлично владеет парашютом, ориентируется на местности как истый таежник. Вынослив и просто по-медвежьи силен – одной рукой шутя выбрасывает пару двухпудовок.

Сержант Бикбулатов ладен, строен, высок. Он обладает какой-то кошачьей гибкостью и ловкостью. Страстно любит «плавать» в воздухе. Не раз ему нагорало по этому поводу. Сколько вызывало волнений, когда он долго не распускал парашют. Молодые солдаты, наблюдая за его фокусами, ахали в испуге: «Расшибется! Не открывается!.. Отказало!..» Но и в Бикбулатове Кычкин уверен. Он знал, кого берет с собой в эту трудную прогулку по пурге.

Взглянув на часы, лейтенант поднялся.

– Напоминаю, – строго сказал Кычкин, – не вы меня ищете, а я вас. Время – два часа после выхода к береговому откосу. Затем действовать по инструкции.

– Так точно, товарищ лейтенант! – отозвался Бикбулатов, назначенный старшим в своей маленькой группе.

Засветилась сигнальная лампочка.

– Ну, с богом, ребятки, – напутствовал их второй пилот.

– Тьфу его! Лишняя обуза, – улыбнулся Бикбулатов. Он застыл в сантиметре от пропасти, дышащей холодом и неизвестностью.

– Пошел!..

А вскоре и сам Кычкин летит в резком, обжигающем, как спирт, воздухе, видит далеко два белых парашютных гриба, медленно-медленно приближающихся к мутно-молочной пелене – потолку снежных вихрей.

...Пурга накинулась на лейтенанта с жадностью, точно его поджидала, копя нетерпеливую злость. Давно он не испытывал подобной «болтанки». Порыв ветра то клал его горизонтально, резко кинув вниз, то вдруг крутил на месте, «тушил» парашют, и жесткий шелк хлестал по лицу. Он беспрестанно менял положение рук и ног, стараясь регулировать свое падение. И совсем неожиданно было – пурга забыла о нем. Наплыла откуда-то тишина, исчез ветер... Что это такое? Что за шутки выкидывает стихия? Нет, тут, кажется, вовсе не до шуток!...

Бывают в пурге жуткие паузы – ожидание нового, сокрушительного рывка ветра. Кычкин прекрасно знал их. Если повезет, не закрутит насмерть, то он откроет второй парашют. А если...

Так и есть! Вот он, тот страшный порыв. Черный вихрь подхватил его, он уже ничего не мог соображать. Рот, нос, глаза заложил снег, длинные щупальцы обхватывают горло. Сжимают... Почти машинально он дернул кольцо запасного парашюта. Но не знал – открылся запасной или нет...

Резкий толчок – и острая боль на мгновение возвратили лейтенанта к восприятию окружающего, а затем новая волна мрака накрыла его, глуша сознание.

Пограничники

Когда в конторе совхоза «Арктика» появились три пограничника, с ног до головы обсыпанные снегом, все удивились: «Откуда они, как смогли приехать?» Ведь до погранпоста много сотен верст. А в такую погоду, как нынешняя, даже самые опытные тундровики вынуждены откладывать все срочные дела и сидеть возле печки. Старики открыто выражали свое любопытство, желали немедленно узнать, как эти смельчаки сумели перехитрить «снежную бабушку».

– А мы верхом на ней прилетели, – объясняют солдаты. – Не верите? Да, конечно, на самолете.

Никто не принял этих слов за правду. Воцарилось неловкое молчание.

«О чем они говорят? – Старики недоверчивы. – Не летают самолеты в пургу. Скрывают, они, однако, что-то...»

А Сеня Ыгытов, улыбаясь, произносит:

– Я-то слыхал, где-то самолет летел. Но не говорил. Думал, засмеют, как Балагурову.

– Но как вы могли приземлиться? – спросил директор Захаров.

– Я знаю, вы на парашютах прыгали! – опередил всех Сеня-каюр, поглядывая на солдат влюбленным взором. Ему через год идти в армию, и он твердо решил проситься в пограничники.

– Точно, хлопец! – одобрительно прогудел Светличный. – Мы – парашютисты.

– Здорово! – парень подкидывает и мнет в руках шапку. Нет, он во что бы то ни стало будет десантником!

Иван Алексеевич еще только предполагает, что появление пограничников следует связывать с загадочными следами, увлекшими деда Балагура. Он пока не знает, какой результат имел их сигнал на гражданский аэродром.

– Ей-же-ей, особой охоты не было чоломкаться с бурей, – объяснил Светличный, – да у вас тут, в «Арктике», какие-то неведомые звери в хозяйстве завелись. Желаем их попытать, по какому праву в вашу артель заявились.

Тут все начали судить и рядить всяк по-своему о следах возле «Сердце-Камня». Коли уж военные люди интересуются, то, видать, напрасно в поселке посмеялись над девчонкой-охотницей. Ведь вон оно как оборачивается! Девку-то зря, выходит, обидели. Спохватились бы сразу, изловили сами «зверей». Ай, ай, нехорошо-то как, сплоховали!..

Сторожиха разожгла самовар – пограничников надо угостить после дальней дороги. Неписаный закон на севере: спервоначально путника чаем напои, а после интересуйся целями поездки, беседуй о новостях.

– Старина вашинский не возвратился, что за зверями гнался? – спросил Светличный.

– Ни слуху ни духу... Поди, отлеживается Балагур в снегу... – Теперь народ принялся обсуждать, каково там старику, хорошо ли упрятался от ветра, не кончилась ли у него рыба. А коли настиг «зверей»? Кто знает, как они с ним обошлись.

– Эх, вьюга похоронит следы – пойди отыщи, кто куда ехал и шел. Долго искать, однако, надо, – сокрушались люди.

Захаров пригласил пограничников в кабинет.

– Извиняйте, товарищ директор, особенно-то сидеть некогда, – заговорил в кабинете старшина. – Посодействуйте, будьте добры, по такому случаю: выделите пару упряжек и толкового проводника.

– Ну что вы, друзья! – изумился директор. – В эту заваруху – в тундру?! Псы ни в какую не пойдут.

– Служба!.. – шутливо вздохнул Светличный и развел руками. – Ничего не попишешь, придется бобикам на боевое задание и в пургу пробежаться. Дело, знаете, военное... Не терпит отлагательства.

– Понимаю вас, товарищи. Что ж, буду держать со своими совет. Обмозгуем, кого порекомендовать в проводники, кого с вами послать. А вы пока напейтесь чайку, обогрейтесь. Той порой соберу первых наших каюров.

В кабинет заглянула сторожиха, сказала о чем-то директору.

– Самовар вскипел, – поднялся Иван Алексеевич. – Давайте, товарищи, подкрепитесь, а я сейчас развернусь, – он вышел вместе с пограничниками, позвал к себе младшего Ыгытова.

– Ыгытов! А где Ыгытов? – понеслись голоса. – Он ведь здесь прыгал. Уже, почитай, унесся куда-то, вертопрах!..

Снарядили другого парня побегать по поселку и созвать в контору каюров.

Пограничники, усердно потчуемые хозяевами, пили горячий чай и ели отварное оленье мясо. Стали подходить по одному каюры. Каждый не без удивления приветствовал пограничников, внимательно оглядывая их с ног до головы, затем обращались к директору:

– Зачем вызывал, Иван Алексеевич? Собрание какое намечается?

– Решать будем, как пограничников доставить на Камень-Сердце. У них на берегу неотложные служебные дела, – отвечал Захаров, здороваясь с входящими за руку.

Сперва те качали головами:

– Ты о чем, директор? Какой может быть разговор?.. Какая собака по этому ветру потянет? Мы бы всей душой, сам понимаешь. Объясни товарищам пограничникам. Они-то люди нездешние, не знают, поди.

– Все-таки подумаем. Дело государственной важности. Отмахиваться нельзя, – возражал директор, и каюры дымили трубками, негромко обсуждая в своем кругу слова директора. «Государственное дело... Секретное задание...» – слышно было, повторяли они.

Вернулся парень, который бегал посыльным от директора.

– Уехали! – крикнул он, всполошив всех этим криком.

– Кто уехал? – спросил Иван Алексеевич.

– Сенька и Балагурова внучка! Уехали они куда-то... На двух упряжках...

Главбух Федор Федорович первым прокомментировал эту новость:

– Час от часу не легче! Это точно, они на Камень-Сердце подались. Ах, Ыгытов, Ыгытов! Каков пострел? И девушку за собой потащил! Ну что ты с ним будешь делать?

Балагур

В беду ты попал, старый Балагур! И никто не приходит тебе на помощь. Не пускает людей метель, на каждом шагу ловушки насторожила – иди, кому жизнь надоела.

Когда бы один был – отлежался бы спокойно день, другой, и недомогание бы прошло, и метель бы переждал. Но в берлоге старому охотнику покоя не видать.

Сроду, как ни трудно жилось, как ни голодали, ни мерз, не доводилось делить своего несчастья с черствыми и злыми людьми. И недаром сон-то был – про бандита Кинжала и рыжебородого торговца. Ох, не пустой этот сон, однако! Больно схожи они – его давние враги и те двое, что невесть как появились на Камне-Сердце.

Коренастый выгнал деда на поиски топлива – кончились дрова. Выпустил его наружу как собаку – на веревке. Еще поскалился:

– Гляди не перегрызи, старый черт!

Дед долго шарил в сугробах, промок от пота, но отыскал одну сучковатую лесину. Кряхтя, хрипло дыша, впихнул свою находку в нору.

Дылда сидел перед открытым ящиком с радио. Что-то слушал в черных наушниках. Увидя деда, поднялся, убрал аппаратуру и объявил:

– Ты, старик, готовь упряжку. Я скоро поеду на озеро, которое ты называешь Чердак.

– Нельзя, нельзя, – возражает осторожно Балагур. – Ветер большой летает...

– Молчи, дурак старик! – супит Дылда мохнатые брови. – Я говорю!..

Путем не отдышавшись, не обогревшись, дед снова выполз из норы.

«Погибну с ними, – соображал он. – Уеду-ка сам. Уеду... Пусть они остаются. Иначе и упряжку замучают и сами замерзнут. Ишь ты, давай ему собак! В такую пургу...»

Слабым голосом вызывая ездовых по кличкам, дед как бы просил лаек помочь ему освободить их от снега. С большой неохотой поднимались псы и тут же норовили снова улечься в снег на прежнее место. Ругаться на них, приказать им громко старик не смел. Берёг остаток сил. Кое-как подняв, наконец, упряжных, он сел на занесенную снегом нарту, вздохнул, что оставил в берлоге чайник и оленьи шкуры.

Постромки натянулись, нарта сдвинулась... Хотя бы немного отъехать – и те двое уже не опасны ему. Пусть после ругаются, пусть грызутся между собой. Худые люди. Как волки голодные...

Из дыры, служившей входом в берлогу, высунулся Коренастый. Он завопил как ошпаренный. А Балагуру теперь все равно – нарту им не догнать. Собаки сейчас потянут, спасут его.

– Пать – фу-у! – крикнул старик как можно громче, чтобы этим криком взбодрить ездовых.

Потянули, потянули!.. Ты спасен, дед Балагур! Прочь, прочь от страшных пришельцев. Даже вой вьюги, даже холодный снег добрее их, чужаков! Снег согреет тебя, ветер соорудит крышу над головой, мороз отступится от тебя.

В спину Балагуру небольно что-то ударило. «Кинули они в меня чем?» – удивленно подумал он и, обмякнув, замешкавшись от удивления, упал, ткнулся лицом в сугроб и не почувствовал сразу, что не сможет подняться. Правое плечо горело огнем, ныло...

– Стой, стой! – раздался крик Коренастого. Лаяли и визжали собаки.

«Зачем они бьют собак? – думал Балагур. – Чем они кинули в меня? Помру я здесь... Замерзну я...»

Старик пытался позвать собак. Но голос плохо повиновался, и он скоро осознал безысходность своего положения, устало закрыл глаза.

...Чьи-то сильные руки оторвали от земли его голову, влили в рот глоток обжигающей жидкости. Сквозь смерзшиеся ресницы он увидел маленькую красную звездочку на шапке солдата. Он видел перед собой сына!

– Ты, Кырынас? – вымолвил он.

Человек с красной звездочкой обрадовался, что дед заговорил, но ответил по-якутски и вовсе неожиданное:

– Кычкин я, дедушка! Иннокентий Кычкин...

Сеня и Настя

Сене Ыгытову не терпелось сообщить новость о прибытии пограничников Балагуровой внучке. Ведь она зачинщица всей этой тревоги. Вот удивится-то, когда узнает, чьи следы обнаружила на побережье!

Метель слепила, колола лицо острыми иголками. Он пригибался, закрывал глаза рукавицей, но продолжал бежать.

Настя сидела на табуретке, чинила старые дедовы кянчи. Девушка очень старательно ухаживала за стариком, следила, чтобы всегда у него было белье на смену, накупила ему теплых цветных шарфов, носила из аптеки новые лекарства. Дед, бывало, даже ворчал: «Как за малым ходишь... А крепок я, еще с молодыми потягаюсь». «Перестань, перестань, – обрывала она, – лучше одевай-ка на собрание тот костюм, который я из райцентра привезла. Раньше ты обо мне заботился, а теперь я о тебе. Не люблю, дедушка, как ты споришь. Вот действительно что малыш-капризуля!»

Настя думала: скоро стихнет вьюга и поедет она искать деда, обязательно захватит эти кянчи и байковые портянки – первым делом старика переобуть, а то вовсю расхворается.

Кто-то дернул дверь и первой мыслью, заставившей Настю вскочить на ноги, была: «Вернулся дедушка! А у меня чай не подогрет...»

Увидя молодого Ыгытова, удивилась: «По такой погоде он по гостям ходит?»

Сеня широко улыбался.

– Привет, Анастасия! Ты молодец, я тебе скажу! Здорово, а?!

– О чем ты? Что-то не пойму...

Парень подскочил к ней, схватил за руку и потряс торжественно, будто с премией поздравлял.

– Чего ты? – спрашивает она недоуменно.

– Перед нами молодая героиня Анастасия Балагурова! – не унимался директорский каюр. – Ее грудь украсит орден! Или, по крайней мере, медаль.

Настя вырвала у него свою руку:

– Ты, парень, лишнего выпил, что ли?

– Погоди, погоди, сейчас все изложу, как на бумажке. Говори, ты первая видела на берегу следы?

– Какие следы? У Камня-Сердца? Ну...

– Ты слыхала самолет в тумане? Ты! Так вот, – Сеня понизил голос до свистящего шепота, – знай же, это иностранный самолет был. Поняла? Иностранный! И шпионы с него прыгали на парашютах! Эх, – он с размаху наградил себя звонкой оплеухой, – дурак я, почему сразу не догадался? А ты молодчина, Анастасия. Проявила бдительность. Пограничники к нам прибыли – они будут ловить твоих шпионов, – заключил он.

Насте стало жарко от внезапно нахлынувшего волнения. А тут еще этот парень все хватает и жмет ей руку – вот-вот обниматься начнет, такой восторженный и сияющий.

– Постой!.. – вздрогнула она. – А дед?

– Что дед? – спрашивает каюр. – И ему, наверно, объявят благодарность или тоже дадут медаль. Это уже посмотрит правительство.

– А дедушка мой? – повторяет Настя. Она готова разреветься и уже вовсе не походит на героиню.

– Ты почему это? – морщится парень как от незрелой морошки. – От радости нюни распустила? Не годится!

– Так ведь дедушка там, на Камне-Сердце. Ему что будет? Если они его убьют?..

Теперь Сеня начал что-то соображать. Он опустился на лавку и отвел в сторону растерянный взгляд.

– Семен... – говорит Настя нетвердым голосом, но уже без слез. – У тебя собаки дома?

Каюр кивнул.

– Ты смелый парень, – продолжила Настя. – Все говорят, что ты смелый парень...

Сеня потупился от этого комплимента и не догадывается, куда клонит Балагурова внучка.

– Ты поедешь со мной выручать дедушку? Если он... если его...

– Сейчас прямо? – вскакивает каюр. – Что ты, что! Директор не разрешит мне.

Девушка отворачивается, всхлипывает. Ыгытов замирает – он не выносит ничьих слез. И выпаливает отчаянно:

– Собирайся! Я быстро!... – Голос его обрывает стук захлопнувшейся двери.