355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Буренин » Памятные годы » Текст книги (страница 4)
Памятные годы
  • Текст добавлен: 17 октября 2016, 03:10

Текст книги "Памятные годы"


Автор книги: Николай Буренин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Литературу товарищи получали, конечно, в моей комнате. Елена Дмитриевна должна была раздеться. Штремер и я стали лицом к окну, а Елена Дмитриевна принялась за дело. Спрятаться ей было негде, так как в глубине комнаты стоял лишь маленький китайский столик.

Неожиданно в дверь просунула голову наша кухарка Аксинья. Легко представить себе ее изумление, когда она увидела Елену Дмитриевну раздетой в комнате, где находились два молодых человека. Издав какой-то нечленораздельный звук, Аксинья моментально захлопнула дверь. Сначала мы опешили, но затем расхохотались.

Оправившись от изумления и испуга, Аксинья помчалась к своей барыне, чтобы поделиться с ней столь потрясающей вестью.

Не менее была удивлена и барыня, вновь и вновь допрашивавшая кухарку. Обе они никак не могли объяснить себе это странное явление.

Гости мои ушли, не простившись с хозяйкой. Мне мама ничего не сказала, но больше она при встречах с Еленой Дмитриевной “дурой” себя не чувствовала. Глаза ее искрились и как будто говорили: “Ты, моя матушка, плети что тебе угодно, а я всё-таки кое-что про тебя знаю”.

Когда мама впоследствии узнала истинную подоплеку этого столь странного происшествия, она сама долго над ним смеялась.

Несколько забегая вперед, должен сказать, что в дальнейшем мать узнала о моей подпольной деятельности и сама стала моим верным и неоценимым помощником.

Вот что писала в своих воспоминаниях старая большевичка, член Боевой технической группы при ЦК РСДРП в 1905 году С. М. Познер: “Потом уже, спустя несколько лет после революции 1905 года, выяснилось, что постоянным источником малых и больших сумм боевой группы была мать Н. Е., покойная Софья Игнатьевна Буренина. Она широко предоставляла и свою квартиру, и давала средства для нужд партии и, в частности, боевой организации. Очень приветливо и ласково встречала она нас, часто весьма и весьма обтрепанных, в своей фешенебельной квартире на Рузовской ул., д. 3, и самое участливое отношение проявляла к нам. Она была на редкость отзывчивый человек”.

Человек очень живой и непосредственный, мать не стеснялась в своих действиях. Однажды после обыска, произведенного в нашей квартире, к дому приставили городового.

Городовой чувствовал себя неловко. Как-никак хозяйка дома-помещица, сын ее-офицер лейб-гвардии, зять-тоже гвардейский офицер. Но служба есть служба. Городовой стоял, ведя наблюдение за домом. Когда мать выходила, он спешил открыть ей дверь. Матери надоел городовой, и она раскричалась на него:

– Ты здесь зачем? Кто тебе приказал здесь стоять? Скажи тому, кто тебя поставил, что если я еще раз увижу твою физиономию, буду жаловаться градоначальнику.

Городовой, вытянувшись во фронт, ответил:

– Слушаюсь, ваше превосходительство. Мать моя никогда “превосходительством” не была, но приняла такое обращение как должное, села в экипаж, позволила городовому застегнуть полость и уехала.

Досталось от нее и сыщику. Однажды приехав домой поздно вечером, мать вышла из экипажа. К ней подскочил незнакомый человек в бараньем тулупе, навел на нее электрический фонарик. Мать вначале опешила, но позвонила дворнику, а у подскочившего человека в тулупе спросила:

– Кто ты такой? Что тебе надо? Не зная, очевидно, с кем он разговаривает, сыщик, обряженный в тулуп, ответил:

– Я здешний дворник. А вы кто такая будете?

– Кто я такая? Ах ты, мерзавец, негодяй! Что я, своих дворников не знаю?

И, оборотясь к вышедшему дворнику, мать сказала:

– Корней, выпроводи его, и чтобы я больше его не видела.

В общем, много хлопот стало у полиции, когда завелось крамольное гнездо в таком доме.

Впрочем, потом полиция стала меньше стесняться и не раз подвергала нашу квартиру обыску.

Явки, типографии, склады

Нам, людям, руководившим технической работой Петербургского комитета РСДРП, сосредоточившим в своих руках нити от явок, складов, типографий, не рекомендовалось что-либо переносить самим или хранить в своих квартирах. Делали мы это в крайних случаях. Распространяли литературу переносчики, “транспортеры”, – главным образом молодые студенты и рабочие, беззаветно преданные делу. Они действовали осмотрительно и в то же время решительно и смело. Каждую минуту им угрожала тюрьма, ссылка, каторга, но ничто не могло помешать им выполнять свой долг. В трудных условиях товарищи проявляли исключительную находчивость и самообладание.

Одним из лучших наших транспортеров был рабочий Шлиссельбургской мануфактуры Дианов. Он никогда не падал духом, никогда не отступал от требований конспирации, какие бы трудности ни приходилось преодолевать.

Однажды, приехав в Петербург, Дианов нагрузился литературой, чтобы отнести ее по указанному адресу. Но произошло недоразумение. Когда Дианов пришел на место, его “не признали”. Видимо, Дианову дали неправильный адрес.

Транспортер попытался отыскать нужный адрес, но сделать этого не смог. Уже поздно вечером он вынужден был явиться обратно на ту явочную квартиру, где получил литературу. Но опять неудача: к этому времени товарища, давшего ему литературу, здесь уже не было. Дианова встретили другие люди, совершенно ему незнакомые. Ни в какие переговоры они с ним не вступали и, как выяснилось позже, приняли его за шпика. Так Дианов и ушел с литературой обратно.

Что же ему было делать?Он знал адреса товарищей, знакомых по подпольной работе, но идти к ним не мог, так как это противоречило правилам конспирации. Дианов не был уверен и в том, что его не выслеживают. Не мог он с литературой возвращаться и домой.

Всю ночь Дианов, обмотанный листовками, блуждал по городу, стараясь не навлечь на себя внимания городовых. Надо еще добавить, что дело было зимой.

Только утром Дианову удалось найти нужного товарища и сдать литературу. Характерно, что он не выразил ни малейшего неудовольствия случившимся. Наоборот, радовался тому, что всё кончилось благополучно, что он, несмотря на все трудности, выполнил партийное задание – сдал литературу куда следует.

Я привел этот обычный случай из практики наших транспортеров, чтобы читатель, в особенности молодой, понял, сколько усилий, труда стоило распространение партийной литературы в условиях подполья, с каким риском было связано это дело.

Не так просто было найти подходящую квартиру для хранения литературы. Такая квартира должна была быть исключительно надежной. Кроме того, следовало подумать, как доставлять литературу в эту квартиру, как уносить ее отсюда по районам.

Случалось, что какой-либо из наших складов литературы оказывался под угрозой. Возникала необходимость срочно очистить его. Сделать это нужно было до наступления ночи, когда, по нашим сведениям, следовало ожидать обыска. Хорошо, если удавалось заблаговременно подготовить новое, надежное хранилище. А если его у нас не было? Где разместить хотя бы временно всё, находившееся на складе?

В этих случаях приходилось действовать очень энергично, сочетая осторожность с безудержной смелостью и твердой решительностью.

Среди наших транспортеров были наряду с молодыми рабочими и отдельные выходцы из состоятельных слоев населения, честно служившие делу революции. Они, если это нужно было, умело использовали свое положение, свои связи.

Однажды товарищи, спасая склад от ожидавшегося налета полиции, принесли пакет с нелегальной литературой, обложенный ученическими тетрадями, в гимназию, где преподавала Маргарита Вячеславовна Януш. Дочь видного юриста, Маргарита Вячеславовна была членом подпольной социал-демократической организации.

Что же ей было делать с пакетом? Оставить его в гимназии? Нельзя. Маргарита Вячеславовна вышла с пакетом на улицу, обдумывая, где же его спрятать. И в этот момент она увидела шедшего навстречу… военного прокурора – товарища ее отца по Военной юридической академии. Прокурор часто бывал у них в доме, хорошо относился к Маргарите Вячеславовне и, конечно, понятия не имел о ее причастности к революционной работе. Увидев свою хорошую знакомую с тяжелой ношей, он предложил помочь. Жил прокурор неподалеку от гимназии, и у Маргариты Вячеславовны мелькнула мысль воспользоваться его квартирой.

– Вы, кажется, идете домой? – спросила она. – Это ученические работы, они мне скоро понадобятся в гимназии, может быть, вы разрешите временно оставить их у вас? Только я бы попросила хорошо спрятать пакет, чтобы никто его не развязывал, так как в нем много записочек и заметок, которые мне очень нужны, а они могут выпасть и затеряться.

Прокурор сказал, что возьмет пакет к себе в кабинет и трогать его не будет, потому что не интересуется детскими сочинениями. Так пакет с нелегальной литературой пролежал в домашнем кабинете военного прокурора, пока не был найден новый склад.

Настоящими героями были работники наших нелегальных типографий. Они делали свое дело в очень трудных условиях, под ежеминутной угрозой ареста.

Обычно под типографию приспосабливали какой-нибудь подвал, над которым был склад или торговое помещение, где находились под видом лавочников или торговцев “хозяева” типографии, то есть наши товарищи, ведавшие печатанием и распространением литературы. Наборщики и печатники жили и работали в типографии нелегально, поэтому из помещения выходили очень редко, подолгу были оторваны от внешнего мира.

Каждая типография обслуживалась целой сетью передаточных квартир и несколькими десятками переносчиков. Адрес типографии был известен очень узкому кругу людей. “Хозяин” типографии получал тексты листовок в условленном месте. Для этого подыскивались самые надежные квартиры, никак не вызывавшие подозрений полиции, или такие места, где постоянно толпилось много людей и охранке трудно было установить слежку. Часто использовались помещения, где устраивались выставки картин. Уславливались встретиться у какой-нибудь картины, привлекавшей к себе особенно много зрителей, и незаметно, в толпе, передавали текст.

Выполнив заказ, заведующий подпольной типографией относил напечатанные листовки в одну или две квартиры-склады, где он тут же нагружался бумагой, краской, шрифтом. Всё он, как правило, переносил на себе: наполнял карманы, обматывал бумагу вокруг тела. В руках у транспортеров ничего не было.

В этих трудных условиях работники типографий, переносчики и все другие товарищи, связанные с печатанием и распространением литературы, действовали очень четко и быстро.

Лидия Христофоровна Гоби, заведовавшая в 1902 году техникой Петербургского комитета РСДРП, рассказывает в своих воспоминаниях:

“Мы выпустили к 1 Мая десятки тысяч первомайских листовок и распространилиих 30 апреля к концу работы, примерно около четырех часов дня, на всех крупных и менее крупных фабриках и заводах столицы. Это произвело большой эффект на петербургскую полицию, которая пришла в бешенство оттого, что какая-то неведомая ей тайная рука может так четко и ловко работать”.

Больших трудов стоило добывание шрифта. Иногда нам удавалось доставать его в легальных типографиях. Одно время нашим “поставщиком” шрифта была частная типография “Слово”, находившаяся на улице Жуковского. В этой типографии работали братья Войтенко, оказывавшие нам большую помощь.

Старший из братьев – Василий Андреевич Войтенко – приехал в Петербург из Черниговской губернии. У него обнаружился хороший голос, и я занимался с ним музыкой и пением.

Нуждаясь в средствах, Войтенко работал по вечерам в конторе типографии “Слово”, а своего младшего братишку Колю устроил в этой же типографии мальчиком-учеником. Черноглазый шустрый мальчуган быстро завоевал общие симпатии. Ему разрешали свободно ходить в типографию по парадной лестнице, а не через специальный вход для рабочих, где каждого обыскивали.

Василий Войтенко часто выполнял обязанности переносчика нелегальной литературы. С помощью своего братишки Коли он прятал литературу в типографском складе для бумаги. Кроме того, Коля таскал для нас из типографии шрифт. Во время обеденного перерыва мальчик входил в комнату корректоров, которые его очень любили, оттуда проникал в наборную, подходил к реалу и брал связанные полосы использованного шрифта.

Однажды с Колей призошел такой случай. Засунув шрифт во внутренний карман своего старенького, рваного пальтишка, он выбежал на улицу и направился по указанному ему адресу. Не успел мальчик дойти до Невского, как карман прорвался, шрифт выпал и рассыпался по панели. Коля перепугался, бросился в первые попавшиеся ворота и пустился наутек. К счастью, двор оказался проходным. Ни жив ни мертв, Коля вышел на Невский. Немного успокоившись, он стал думать, что же делать дальше, как выполнить поручение. Вернулся и обошел злополучное место, попытался подойти к нему с другой стороны, но тут услышал свистки городовых, увидел взбудораженных дворников. Мальчик всё-таки вернулся в типографию, ухитрился незаметно взять набор двух уже отпечатанных объявлений и благополучно доставил шрифт в условленное место. Помню, как Коля уморительно рассказывал о происшедшем: “Аж с переляку у меня волосы дыбом встали и глаза на лоб повылезали”.

Листовки с прокламациями печатались не только в типографиях, но и на гектографах, мимеографах, ротаторах, пишущих машинках– одним словом, всеми возможными способами.

Здесь также было немало трудностей. Мы не могли, например, покупать гектографическую массу, чтобы не навлечь на себя подозрение. Этот состав мы варили сами. Но необходимый для ее изготовления глицерин продавался в аптеках маленькими дозами, которые нас никак не устраивали. Приходилось вовлекать в заготовку глицерина ряд товарищей, чтобы собрать его в необходимом количестве. Точно так же приходилось обходить целый ряд магазинов, чтобы собрать нужное количество бумаги.


Участники подпольной организации в имении Кириасалы. Слева направо: В.А. Войтенко («Дрон»), Н.Е. Буренин, М.А. Ставровский («Скрипач»).

Фото 1908 года.

***

Огромную, поистине неоценимую услугу оказывали нам люди, предоставлявшие свои квартиры для подпольных явок, собраний. Находили иногда здесь временный приют и товарищи, скрывавшиеся от царской полиции.

Владельцы этих квартир были людьми внешне вполне благонамеренными, подозрений у полиции не вызывали. Но они сочувствовали нашему делу и стремились помогать нам, рискуя собственным благополучием. Часто мы устраивали подпольные явки в квартирах врачей или адвокатов, где многочисленные посетители не обращали на себя внимания городовых. Сюда наши товарищи приходили под видом больных или клиентов, нуждавшихся в совете адвоката.

Несколько явочных квартир было в здании Академии художеств. Так, например, много лет подряд, начиная с 1902 года, служила нам квартира Эрнеста Францевича Зиварта.

С Эрнестом Францевичем я познакомился, занимаясь в Академии художеств. Был он человеком прогрессивных взглядов, сочувствовал социал-демократии.

Зиварт работал в печатной мастерской Академии художеств, где заведовал граверной студией. Занимал он казенную квартиру, помещавшуюся над печатной мастерской. Чтобы попасть в мастерскую и в квартиру Зиварта, нужно было миновать ворота, затем со двора войти в дверь, откуда расходились в разные стороны длинные, запутанные, слабо освещенные коридоры. К квартире Зиварта можно было направиться по любому из этих коридоров. Та часть коридора, где находилась дверь этой квартиры, была совсем темной; по коридорам постоянно сновали вперед и назад студенты Академии.

Всё это делало квартиру Зиварта очень удобной для конспиративной работы. Наши товарищи были предупреждены о всех деталях ее расположения. Заметив в коридоре подозрительного человека, они спокойно проходили мимо и, никуда не заходя, удалялись в противоположную сторону, а затем выходили на улицу. Словом, здесь была большая возможность сбивать с толку шпиков.

Эрнесту Францевичу можно было полностью доверять. В его квартире проводились заседания Петербургского комитета РСДРП, устраивались наиболее важные явки, хранилась нелегальная литература. Здесь мы печатали листовки на мимеографе и гектографе, а в 1905 году хранили оружие и приготовляли взрывчатую смесь для бомб. Эрнест Францевич снабжал нас печатями, которые он искусно вырезал из пальмового дерева. Эти печати были нам необходимы для паспортов, которыми нужно было снабжать товарищей, находившихся на нелегальном положении.

Охотно предоставляла нам для явки свою небольшую квартирку на Васильевском острове старая учительница Яковицкая. Она была честным и надежным человеком, в чем мы имели много возможностей убедиться. На подпольщиков, особенно женщин, старушка смотрела вначале с недоумением и каким-то сожалением. Она говорила, что не понимает, зачем мы, молодые, губим себя, лишаем себя радостей жизни, советовала бросить такое опасное дело. Однако затем и хозяйка квартиры втянулась в нашу работу, стала выполнять некоторые поручения. Здесь была одна из лучших наших явок.

По заданию Елены Дмитриевны Стасовой я подыскивал надежные адреса для писем, прибывающих из-за границы, а также из других городов России. Адреса всех этих квартир в моей записной книжке были зашифрованы. Когда в 1907 году меня арестовали и я попал в тюрьму, у следователя оказалась моя записная книжка. Но только через три месяца полиции удалось расшифровать написанное, да и то не совсем точно. За это время я успел предупредить товарищей, и обыски, проведенные у них, не дали полиции никаких результатов.

Нам, техникам, имевшим дело с типографиями, складами, подпольными явками, приходилось вырабатывать свою систему шифрования. Мы в этом настолько усовершенствовались, что писали шифры со скоростью обычного письма. При этом применяли двойной шифр: переименовывали слова по известной аналогии и шифровали уже переименованные слова.

Один из членов нашей технической группы-А. М. Игнатьев, придя домой, обнаружил у себя зашифрованную записку: “Был тот, кто лает у ворот”. Игнатьев вспомнил поговорку: “Енот, что лает у ворот”. Среди известных ему товарищей людей с фамилией “Енотов” или похожей на нее не было. А вот Бобров был. И Игнатьев сразу догадался, что автор записки имел в виду Боброва, так как есть енотовые и бобровые воротники.

Однажды-это было в 1905 году-я должен был сообщить А. Я. Гуревич, заведовавшей в то время партийным архивом, что начиненные ручные бомбы удалось благополучно перенести из опасного места, куда могла нагрянуть полиция.

Не застав Анну Яковлевну дома, я оставил записку: “Свадебные мешки с конфетами переданы дружкам, и они очень довольны”. В тот же вечер у А. Я. Гуревич был обыск. Записка попала в охранное отделение, но “как не имеющая значения” через два месяца была возвращена с прочими вещами, взятыми при обыске.

Хранить дома адреса квартир, используемых для нелегальной работы, строго запрещалось.

Помню, я заказал знакомому столяру, человеку, которому доверял, специальную полочку. Она очень хитро раздвигалась, и я прятал в ней бумажки с зашифрованным текстом. Полочку эту я хранил в комнате знакомой старушки, которая ко мне очень хорошо относилась. Старушка, конечно, и не подозревала о назначении полочки. Но она помнила мои слова, что эта полочка дорога мне по воспоминаниям, и заботливо ее оберегала. Полочку я в свое время сдал в Музей Великой Октябрьской социалистической революции в Ленинграде.

Вообще же мы старались меньше записывать и больше запоминать, доходя в этом отношении до виртуозности.

Вспоминая те далекие дни, с глубокой признательностью и уважением думаешь о бескорыстных, самоотверженных людях, которые, не страшась опасности, помогали партии, вносили свой вклад в ее великое дело.

В Боевой технической группе

Вскоре после январских событий 1905 года по решению Петербургского комитета РСДРП была создана Боевая техническая группа. Возглавлял эту группу секретарь Петербургского комитета Сергей Иванович Гусев. В состав группы входили Феодосия Ильинична Драбкина (“Наташа”), Софья Марковна Познер (“Татьяна Николаевна”), автор этих строк (“Герман Федорович”) и другие товарищи.

Группа устанавливала связь с рабочими, создавала боевые отряды в районах и на предприятиях, добывала и распределяла оружие.

Как известно. Третий съезд РСДРП, состоявшийся в апреле-мае 1905 года, принял специальное решение “О вооруженном восстании”. В этом решении съезд партии предложил всем партийным организациям “принять самые энергичные меры к вооружению пролетариата, а также к выработке плана вооруженного восстания и непосредственного руководства таковым, создавая для этого, по мере надобности, особые группы из партийных работников”.

После Третьего съезда РСДРП Боевая техническая группа перешла в непосредственное ведение Центрального Комитета партии. Во главе группы был поставлен, по предложению В. И. Ленина, член ЦК Леонид Борисович Красин (“Никитич”). При Петербургском комитете после этого был создан боевой комитет, который подчинялся Боевой технической группе.

Какие же задачи возлагал ЦК на Боевую техническую группу? Эти задачи вытекали из простых и ясных слов Владимира Ильича:

“Вооружение народа становится одной из ближайших задач революционного момента”. (Полн. собр. соч., т, 9, стр. 203.)

Рабочему классу, поднимавшемуся на решительную борьбу, нужно было дать оружие. Это была новая, трудная задача, вставшая перед партией, перед Петербургской организацией.

Владимир Ильич Ленин живо интересовался деятельностью Боевой технической группы. Мы работали, руководствуясь его указаниями.

Летом 1905 года Владимир Ильич потребовал, чтобы кто-нибудь из Боевой технической группы приехал к нему в Женеву для решения некоторых практических вопросов, связанных с приобретением оружия за границей. Выбор пал на меня, и я, быстро собравшись, отправился к Ленину.

Я ехал в Женеву, взволнованный предстоящим свиданием, думая о том, как примет меня Ильич. Почему-то казалось, что попасть к нему будет очень трудно. Ведь я совершенно не знал, в каких условиях жили и работали наши товарищи в эмиграции.


Н. Е. Буренин. Фого 1905 года.

Вопреки моим ожиданиям, я быстро и без труда попал к Владимиру Ильичу. Он жил в маленьком, типично швейцарском домике на одной из окраин Женевы. Звонка на двери не было. Я постучал. Дверь открыла приветливая, скромная женщина, одетая в обычный костюм петербургской курсистки. Это была Надежда Константиновна Крупская. Я ее сразу узнал, так как встречался с ней в Петербурге, в Смоленской школе для взрослых, где иногда участвовал в культурно-просветительных вечерах для рабочих.

Я представился, назвал свою партийную кличку – “Герман Федорович”.

– Владимир Ильич давно вас ждет и очень беспокоится, что вы так задержались с приездом, – сказала Надежда Константиновна. – Пройдемте к нему, он работает на веранде.

Вместе с Надеждой Константиновной мы вышли на веранду, пристроенную к домику. Стены ее, так же как и потолок, были увиты виноградом. Сквозь листья пробивались солнечные лучи, ярко освещавшие работавшего за столом Ильича. Перед ним лежали кипы газет, книги на русском и иностранных языках. Владимир Ильич был в простом пиджачке. И вся обстановка поразила меня простотой и скромностью: стол, несколько стульев; пол, как мне помнится, был земляной.


Участники Боевой технической группы при ЦК РСДРП в 1905 году. Сидят (слева направо): М. В. Януш, И. И. Рябков, Л. Р. Менжинская, Н. Е. Буренин, А. М. Игнатьев. Стоят (слева направо): А. А. Трояновский, В. И. Богомолов, М. Л. Сулимова, А. Л. Шмидт, 3. Н. Доссер (член Московской боевой организации), Л. Б. Красин, Ф.И. Драбкина, С.Н. Сулимова, С.М.Познер, Н.Н. Рябкова.

Фото не позднее 1925 года.

Ильич очень тепло встретил меня, забросал вопросами.

– Почему поздно приехали?-раздался его немного картавящий голос. – Рассказывайте, какие привезли новости. Слышал про вас. Работаете хорошо. Как это вам удалось организовать транспорт в таком большом масштабе?

Смотрите, не увлекайтесь! Провалить такое дело нельзя.

Всё это было сказано так по-товарищески, дружелюбно, что я сразу почувствовал себя очень спокойно и стал рассказывать.

Особенно подбадривал меня веселый смех, которым Владимир Ильич встречал мои рассказы о том, как нам удавалось надувать таможенных чиновников, пограничную стражу, шпиков и полицию. Никто не мог смеяться так заразительно, как Ильич. Всю мою застенчивость как рукой сняло.

Я говорил, а Владимир Ильич с живым интересом слушал меня и только изредка прерывал, обращаясь к Надежде Константиновне:

– Надя! Ты только послушай, что он рассказывает.

Владимир Ильич подробно расспрашивал меня о том, что делается в Питере, на Украине, в Сибири, на Урале, на Кавказе. Но вряд ли я сообщил ему что-либо новое. Находясь вдали от России, он знал обо всем гораздо больше, чем я, и мне оставалось только удивляться его осведомленности.

Затем Ильич очень сердечно и заботливо стал расспрашивать меня, где я устроился, как питаюсь. Я был растроган простотой Ленина, его теплым, товарищеским отношением ко мне, рядовому работнику партии.

Я уехал в Россию, горя стремлением выполнить указания, данные мне Ильичом, сделать всё возможное и, как он говорил, даже невозможное, для того чтобы помочь рабочему классу вооружиться.

При воспоминании о своей встрече с Владимиром Ильичом в Женеве мне невольно приходят на память слова Г. М. Кржижановского. Рассказывая о своем первом свидании с Лениным, Глеб Максимилианович писал: “Расставаясь с ним, я начал уличать себя в чувстве какой-то полноты жизни именно в его присутствии, в дружеской беседе с этим человеком. Уходил он – и как-то сразу меркли краски, а мысли летели ему вдогонку”.

Второй раз мне довелось встретиться с В. И. Лениным спустя несколько месяцев, в Петербурге.

Как известно, в начале ноября 1905 года Владимир Ильич приехал из Женевы в Россию. Мне было поручено принять меры для обеспечения безопасности Владимира Ильича во время его переезда. И тут мне опять оказали помощь наши финские друзья. По моему поручению навстречу В. И. Ленину в Стокгольм выехал студент Гельсингфорсского университета Ула Кастрен, сопровождавший Владимира Ильича до Гельсингфорса. Ула Кастрен и сам точно не знал, кого он сопровождает. Мы сказали ему, что он должен встретить и сопровождать одного из видных участников русского революционного движения.

8 ноября 1905 года я встречал Владимира Ильича на Финляндском вокзале в Петербурге. С вокзала мы направились на извозчике на Можайскую улицу, где жила моя сестра Вера Евгеньевна Иванова.

Сестра моя, жена офицера лейб-гвардии, была очень далека от политики и тем более от революционного движения. Но с детства она питала ко мне большую привязанность и всегда готова была оказать мне любую помощь. Нередко она прятала и нелегальную литературу. Ее муж, гвардейский капитан, убежденный монархист, не имел, конечно, об этом ни малейшего представления. Неоднократно я мог убедиться в том, что сестра заслуживает полного доверия. В то же время ее квартира была очень удобна, так как не вызывала у полиции никаких подозрений.

Зная, что сегодня приедет Владимир Ильич, я предупредил сестру, что зайду к ней с одним человеком, с которым должен иметь деловую беседу.

В квартире сестры Владимир Ильич пробыл несколько часов. Сюда к нему пришли Леонид Борисович Красин и другие товарищи. Потом Ильич уехал на квартиру члена ЦК РСДРП П. П. Румянцева, где прожил более двух недель.

К величайшему для меня сожалению, мне очень редко приходилось встречаться с Владимиром Ильичом, и встречи эти были весьма кратковременными. На всю жизнь я сохранил память о его необычайной скромности, приветливости, о его душевном отношении к товарищам.

***

Размах работы Боевой технической группы, особенно после Третьего съезда партии, необычайно расширился. Боевики обязаны были заботиться о приобретении оружия не только для Петербурга, но и для других промышленных центров. В Питер приезжали товарищи с Кавказа, Урала, из Латвии, Эстонии, с разных концов страны. Всё в больших размерах поступали требования на оружие. Удовлетворить их в мало-мальски достаточной степени не было никакой возможности. Тогда-то и возникла мысль о применении такого действенного средства вооруженной борьбы, как ручная бомба.

Ручные бомбы предназначались для уличных баррикадных боев, для взрыва кабелей и железнодорожных путей в моменты боевых выступлений. Нечего и говорить, что применение бомб с целью индивидуального террора совершенно исключалось, так как партия отвергала индивидуальный террор как средство борьбы. Владимир Ильич писал в сентябре 1905 года на страницах газеты “Пролетарий”:

“К счастью, прошли те времена, когда за неимением революционного народа революцию ,, делали” революционные одиночки-террористы. Бомба перестала быть оружием одиночки-,, бомбиста”. Она становится необходимой принадлежностью народного вооружения”.(Полн. собр. соч., т. 11, стр. 269.)

Владимир Ильич, говоря о ручных бомбах, подчеркивал, чтоих изготовление, в отличие от других видов оружия, “возможно везде и повсюду”.

Для того чтобы уничтожить кустарничество в сложном и опасном деле изготовления бомб, “Никитич” потребовал выделить в нашей боевой организации особую группу, которая была названа химической. К работе этой группы были привлечены специалисты-химики: профессор, которому дали кличку “Эллипс”, и два химика с кличками “Альфа” и “Омега” (Скосаревский-“Омега”, Л. Пескова-“Альфа”).

Они работали над изготовлением бомб в лабораториях морского ведомства, где служили, но, кроме того, пользовались и теми помещениями, которые нам удавалось для них найти. Эти помещения, конечно, были самым строжайшим образом законспирированы. “Никитич” требовал полной изоляции членов химической группы от всякой общественной деятельности.

Химики получили от “Никитича” конкретные задания: 1) найти подходящее сильнодействующее и в то же время безопасное при хранении взрывчатое вещество, 2) создать совершенно безопасный запал, 3) дать тип негромоздкого, но сильнодействующего снаряда, годного для уличного боя.

С оболочками для бомб дело обстояло сравнительно благополучно. Я очень хорошо помню, как вначале мы присматривались ко всем предметам, которые могли бы служить для этой цели. Коробки от сардин, от монпансье, от всяких консервов, отрезки газовых труб и т. д. привлекали наше внимание. По проекту “Никитича” на одном из литейных заводов была изготовлена большая партия новых чугунных цельных оболочек, которые доставлялись для дальнейшей обработки в небольшую кустарную мастерскую “по производству детских игрушек”, созданную в Новой Деревне в Коломягах, на Озерковской линии. В мастерской изготовлялись оловянные солдатики, игрушечные пожарные машины, паровозики и т. д. Главное же назначение этой мастерской состояло в обработке оболочек для бомб. В оболочку врезали пробку, в которой делали отверстие для фитиля, соединенного с капсюлем гремучей ртути, или приделывали к оболочке особый ударный механизм. Дело было поставлено так, что никакого подозрения у полиции мастерская долго не вызывала.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю