Текст книги "Ковчег обреченных"

Автор книги: Николай Еремеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Так, будем думать. Как же хорошо, что это ничтожество никогда не любил держать дома деньги. Хотя бы немного, тысяч пять-десять. Значит, если у моего (а после всего, что сегодня произошло, так совершенно точно – бывшего моего) подлеца (а как прикажете его называть после того, что я услышала?) нет дома ещё пяти тысяч баксов, то до завтрашнего утра наверняка и не будет.

Потому что занимать деньги не в его привычках. Чтобы те, кто вчера дал, завтра сами к нему не обратились. Так что в долг кому-то давать для него, так уж лучше уксуса выпить. Таким образом, остаётся только его банк. А банк отпадает, потому что наверняка уже закрыт.

Откуда я знаю? А очень просто: когда я выходила из бутика с обновкой, машинально глянула на часы. Так как решала, хватит ли у меня времени на мороженое перед шейпингом. Тогда было начало пятого. От бутика к нашему дому доехать – не меньше сорока минут. Это если водитель умелый. И знает, как быстрее к нашему коттеджу в посёлке "Сокол" проехать, минуя всякие нехорошие места с километровыми пробками. Значит, привезли меня в пять, не раньше. Отсюда до банка, где этот Гобсек хранит то, что не успел ещё за кордон переправить, тоже не меньше часа. А в час пик, как сейчас, так и вовсе полтора. Определённо, у меня есть время до завтрашнего утра. Минимум – до одиннадцати. Максимум – до обеда.

Поэтому нужно попытаться улизнуть отсюда раньше этого часа икс. Для начала нужно хотя бы освободить руки. Но как? Я напрягла свои несчастные мозги, вспоминая, что же я держала в бельевой такого, что могло бы мне помочь освободиться. Но голова просто раскалывалась после удара, и на ум ничего путного не приходило. Наконец, я вспомнила про коробочку с шитьём, которую постоянно держала здесь. А ведь там определённо должны лежать и ножницы. Надеюсь, моё бывшее убоище не выбросило этот бесполезный, с его точки зрения, предмет на помойку?

Я попробовала подняться на ноги и тут с отчаянием обнаружила, что эти паразиты спеленали меня, словно мумию египетскую. Не только руки, но и ноги были плотно стянуты мерзкой липучкой. Для начала мне пришлось порядком покрутиться гусеницей по полу. Потом, обтирая плечом своего персикового пиджака побелку (сколько раз предлагала этому недоноску позвать маляра и покрасить бельевую изнутри водоэмульсионкой!), я с горем пополам встала на ноги. А затем принялась шарить носом по полкам. Ну, погодите у меня, подонки! Только выберусь, я сюда взвод милиции с автоматами приволоку. Вот тогда вы у меня попляшете!

Однако, сколько я ни шарила носом, картонка с шитьём всё не находилась. Я приуныла. Наверное, теперь, когда в доме не стало жены (женщины, а я была в этом уверена, у этого полового маньяка после моего ухода не переводились), коробочка с иголками-нитками стала ненужным обо мне напоминанием. И наверняка нашла свой последний приют на какой-нибудь свалке. Куда и я могу запросто угодить, если не справлюсь с проблемой. Мысли о свалке, о том, как неприятно там пахнет, придали мне новых сил, и я лихорадочно стала искать новый способ избавления от стягивающих руки и ноги пут.

Внезапно я натолкнулась на гладильную доску, прислоненную к стене бельевой. Пожалуй, это как раз то, что мне сейчас нужно. Наверняка, если долго тереть скотчем о её край, он (скотч, конечно же) должен перетереться. Поэтому, повернувшись к доске спиной, я поднесла к её краю связанные руки, и стала неистово двигать ими вверх-вниз. Чтобы помочь рукам и быстрее избавиться от этой ненавистной липучки, я даже приседала некоторое время. Но потом ноги устали, и я решила передохнуть.

Тем более, что за дверью вновь послышались шаги этого "гуманиста". Которые прошлёпали (теперь я уже ориентировалась в звуках) на кухню и там смолкли. Раздался хлопок дверцы холодильника и звяканье стекла. Всё правильно: сейчас этот волк в овечьей шкуре нальёт себе очередную дозу. Как раз его время. Совсем, как англичане со своим файв-о-клоком. Но у моего бывшего он называется сикс-о-клок. Каждый вечер в шесть часов он должен выпить. Потому что, как говорил, имеет право. День, говорил он, на то и день, чтобы деньги зарабатывать. А вечером – почему не выпить под телевизор? И пил. Каждый вечер в шесть. А потом смотрел свои дурацкие новости по телеку. Довольно мерзкая привычка, замечу я вам.

Шаги прошаркали обратно в гостиную, откуда вскоре раздались позывные первого телеканала. А я, подождав немного для верности, с новыми силами продолжила перетирать мои путы. Скрутившиеся в трубочку и елозившие по запястьям полоски скотча очень больно впивались в кожу при каждом движении. Но я не оставляла надежды освободиться и с завидным упорством двигала руками вверх-вниз. От перенапряжения становилось трудно дышать: ведь рот-то мой был залеплен, и я могла втагивать воздух только ноздрями. Нет, какие же всё-таки сволочи. Так запеленать! А если бы у меня был насморк?

Постепенно скотч начал уступать перед моим упорством. Я уже чувствовала, как удавка, стягивающая мои запястья, стала слабеть. А затем и вовсе разошлась. Пошевелив пальцами рук, я встряхнула ими пару раз, отлепила от кожи остатки липкой ленты и стала массировать пальцы и запястья, восстанавливая кровообращение. Вскоре чувствительность вернулась, и я возобновила попытки спасти свою жизнь.

Первым делом я сорвала скотч со рта. Прямо скажу, это было непросто. И достаточно неприятно. Эти подонки обмотали его вокруг головы, поэтому я смогла лишь сдвинуть его вниз, и теперь липкая полоска болталась у меня на шее, словно ярмо у коровы. Я слышала, мужчинам, особенно с растительностью на лице, это делать вообще очень больно. Зато дышать теперь стало гораздо легче.

Следующим этапом моего вызволения из плена стало освобождение ног. Тут пришлось повозиться. Потому что эти мерзкие похитители добропорядоёных женщин обмотали скотчем мои лодыжки, будто лошади на лугу. Половину рулона перевели, никак не меньше! Однако вскоре, после непродолжительных, но упорных трудов и ноги мои также обрели свободу.

Однако, степень свободы, как сказал кто-то из умных, определяется всего лишь длиной поводка. Моя степень свободы определялась площадью бельевой комнаты, в которой я была заперта. И выйти отсюда без посторонней помощи не представлялось возможным. Хотя бы потому, что на внутренней стороне двери не было даже ручки. А снаружи дверь запиралась на обычный английский замок.

В другой ситуации это бы меня не смутило: я могла бы попросту вышибить дверь или попробовать открыть её тихонько с помощью кредитки. Но сейчас и первый и второй вариант отпадал. Во-первых, я не могла поднимать шум: кто знает, что на уме у этого монстра, которого я почти четыре года называла своим мужем? А во-вторых, кредитка осталась в сумочке. А её в бельевой я так и не нащупала. Ну что же, придётся пока освобождаться дальше, а там посмотрим.

Но насчёт посмотреть, я погорячилась. Проведя рукой по лицу, я обнаружила ещё одну полоску скотча, приклеенную на мои глаза. Вот тут-то я и столкнулась с проблемой. Точнее, с самой главной проблемой. Я не раз наблюдала за героями фильмов, которые совершали подобную операцию. И знала, что сдёргивать липучку лучше очень быстро: это будет не так больно. Поэтому, нащупав пальцами край полоски скотча, я приготовилась к неминуемой боли и дёрнула. Ау, вот чёрт! Я никогда не подозревала, что это настолько больно. От неожиданности я просто взвыла, не сумев сдержать вырвавшегося изо рта крика. Да за одно это стоило прибить то животное, которое раньше звалось моим мужем!

И вот ведь как: помянешь чёрта, а он тут как тут. Услышав вой, донёсшийся до гостиной из запертой бельевой, этот Синяя Борода вдруг вспомнил о моём существовании. Потому что за дверью я услышала приближающиеся шаги. Ну, точно: он шёл именно сюда. Я лихорадочно зашарила руками вокруг в поисках более-менее подходящего оружия. Ничего, кроме простыней, пододеяльников, да полотенец. Не бить же его гладильной доской? Стоп! Где доска, там должен быть и утюг. Я отчётливо помню, что мы всегда держали его с краю на самой нижней полке, среди ненужных тряпок.

Нагнувшись, я протянула наугад руку и почти тотчас же наткнулась пальцами на прохладный металл утюга. Схватив его в правую руку, я выпрямилась, прижалась боком к стене и затаила дыхание именно в тот момент, когда шаги затихли, остановившись перед дверью.

– Эй, ну, что у тебя там?

Голос его трусовато подрагивал. Я стояла, боясь пошевелиться и почти не дыша. Ни звука не доносилось и снаружи. Должно быть, этот имбецил размышлял: почудился ему крик, или нет. Наконец, его врождённые любопытство и глупость перевесили. Щёлкнул замок и в бельевую проник тонкий лучик света. Я занесла руку над головой и приготовилась для удара.

Ничего не разглядев в узенькую щёлку, он приоткрыл дверь ещё пошире и просунул голову в образовавшееся отверстие, ожидая увидеть меня лежащей на полу. Однако тут его ожидало полное разочарование. Не увидев меня в полоске света, этот кретин начал приподнимать голову наверх. Лучшего момента нельзя было и представить. Изо всех сил, вложив в этот удар всю свою злость за пережитые сегодня страх и боль, я шандарахнула его тяжёлым утюгом по макушке.

Олег

Расстояние между нами стремительно сокращалось. Я вообще бегун никакой, а тут ещё тяжёлый кофр, который то и дело стукал меня по коленям, основательно затрудняя отступление. Мой преследователь был явно уверен в успехе, наверное поэтому прекратил стрельбу. Я понимал, что долго мне не протянуть. Если уж он меня догонит, то просто тумаками я не отделаюсь. Раз он затеял стрельбу, не побоявшись возможных неприятностей с чешской полицией, значит, задачу ему поставили до предела ясно.

Нужно было срочно выбирать: аппаратура или здоровье. А то и жизнь. Но жизнь, понятное дело, всегда дороже. Поэтому подбегая к перекрёстку и уже буквально спиной ощущая на коже дыхание врага, я бросил кофр ему под ноги и стремительно метнулся за угол. Я бы бежал не оглядываясь и дальше, если бы не визг тормозов, раздавшийся за моей спиной. Повернув голову на звук, я отчётливо рассмотрел последний акт трагедии.

Не ожидая от меня подобной подлянки, преследователь постарался перепрыгнуть так некстати оказавшееся на его пути препятствие, но нога его всё же зацепилась за ремень кофра. Запутавшись в нём и, вытянув вперёд руки, в одной из которых по-прежнему был зажат пистолет, парень начал валиться на асфальт. Однако, сила инерции была столь сильна, что он пролетел тротуар и свалился на проезжую часть.

Водитель автобуса, проезжавшего мимо, не был готов к подобной ситуации, поэтому вместо того, чтобы отвернуть в сторону и объехать тело, он, от неожиданности, нажал на тормоз. Но моментально остановить многотонную махину автобуса конечно же был не в состоянии. Огромное колёсо, встретив на своём пути преграду, немного самортизировало. Но всё же не настолько, чтобы не превратить в кашу грудную клетку пострадавшего.

Стоп, стоп, стоп! О чём это я? Ну, ничего себе! Это кто же пострадавший? Тот самый гориллообразный, что стрелял в меня из своего бесшумного пистолета? Да если бы не кофр, вовремя брошенный мною под его ноги, вполне возможно, что под автобусом мог покоиться я. Кстати, о кофре, хорошо, что не забыл: нужно бы прибрать его, пока не поздно и сматываться с этого места куда подальше.

Не обращая внимания на взволнованные крики тех немногих пассажиров, что начали вываливаться из автобуса, я метнулся назад, к перекрёстку. Кофр, как и следовало ожидать, валялся у самого края тротуара. Доли секунды мне хватило на то, чтобы подхватить его за ремень и броситься наутёк. И вовремя: к перекрёстку стремительно приближались две фигуры в тёмных костюмах. Стрелять в присутствии десятка зрителей они, скорее всего, поостерегутся, но впрочем, кто их знает?

Как говорится, бережёного и Бог бережёт. А чтобы поберечься, следовало как можно скорее найти хоть какую-нибудь щёлку и забиться туда поглубже. Но, как на грех, таковой всё не находилось. Дома на этой улице стояли впритык один к одному, окружённые солидными каменными заборами. Если я начну перелезать, то неминуемо потеряю время и преследователи обязательно меня настигнут.

А они, кстати, были не так уж и далеко. Топот их ботинок по асфальту раздавался, казалось, прямо за моей спиной. А может быть, это так колотилось моё сердце? Я нёсся вперёд, хватая воздух широко раскрытым ртом и думал только о том, чтобы не дай Бог не споткнуться.

Добежав до конца квартала, я, как заяц, сделал ещё один рывок в боковую улицу, но и там меня ожидало разочарование. Мало того, что она, как и предыдущая, состояла из сплошных заборов, так ещё и до следующего перекрёстка было не менее двухсот метров. Я понял, что не сумею добежать до следующего угла и тем, кто гонится за мной не составит труда подстрелить меня на этой пустынной улице.

Но видно судьбе было угодно, чтобы я ещё немного пожил. Иначе я не наткнулся бы на пару мусорных контейнеров, мирно стоявших у края тротуара. Поняв, что это мой единственный шанс, я, приподняв крышку одного из них, метнул внутрь многострадальный кофр. Затем, сняв с ноги одну кроссовку, бросил его изо всех сил по ходу движения и тут же нырнул в контейнер вслед за кофром.

Воняло внутри просто немилосердно. После долгого бега лёгкие просто требовали новых порций воздуха, однако то, что я вдохнул внутри контейнера, оказалось не совсем тем, что мне было нужно. Горло сдавил спазм тошноты. Только этого мне не хватало. Чтобы кроме всего прочего я добавил к этому букету содержимое собственного желудка? Ну, уж нет! Я зажал рот рукавом, пытаясь использовать ткань как фильтр, но это мало помогло. Однако, другого выхода пока у меня не было.

Зато задумка с кроссовкой оказалась удачной. Буквально через секунду после того, как я упокоился на дурно подванивающем мусоре, по тротуару прогрохотали ботинки двух бегунов. Пробежав мимо контейнера шагов на двадцать вперёд, преследователи остановились. Я представил их недоумённые рожи и мысленно поздравил себя за находчивость.

– Смотри, тапок вроде его, – раздался неподалёку задыхающийся от быстрого бега голос одного из преследователей. – Точно, его! Смотри, ещё тёплая. Наверно через забор свалил, падла. Ладно, я за ним, через забор, и во дворах порысачу, а ты вокруг. Да гляди, не упусти, если на тебя выбежит, а то нам Кирилл яйца оторвёт.

Дождавшись, когда кряхтенье перелезающего через забор прекратилось, а шаги того, что пустился за мной в погоню затихли за углом, я приподнял крышку своего вонючего убежища. Улица в оба конца была совершенно пуста. Лишь на тротуаре метрах в двадцати от контейнера сиротливо валялась моя кроссовка. Справедливо рассудив, что лучше бегать в одной кроссовке, чем не бегать вовсе, я развернулся в другую сторону и понёсся наутёк.

Только квартала через три я наконец нашёл для себя мало-мальски приемлемое убежище. Забившись в щель между двумя заборами, и пытаясь перевести дух, я лихорадочно соображал, что же мне делать дальше. О том, чтобы вернуться в гостиницу не могло быть и речи. Там меня наверняка поджидали. Обращение в полицию тоже не сулило ничего хорошего. Ещё навесят на меня того, что под автобусом. Да и вообще, могу вляпаться в нехорошую историю: я ведь не знаю даже, кого снимал в гостинице. И из-за чего теперь на меня идёт охота.

Единственым правильным выходом для себя я видел только возвращение в Москву. Уж там-то меня ни за что не разыщут. Какое счастье, что я имею привычку хранить деньги и документы в своём кофре, с которым никогда не расстаюсь. Этому меня учил ещё мой учитель, который постоянно вдалбливал: – “Помни, фотохудожник без аппаратуры – как музыкант без партитуры. Никогда не знаешь, через которое мгновение Судьба подарит тебе единственный шанс стать знаменитым. Лови момент!”.

Вот я его и поймал. Знаменитым я могу и не стать, зато безымянным трупом – вполне. Если меня разыщут те двое горилл. Значит, единственный шанс избежать встречи с ними, это поскорее вернуться домой.

От Усти-над-Лабем, городка в котором за мной шла охота, до Праги я мог добраться только поездом. Может быть, автобусом тоже, но в ночное время автобус явно не ходит. Значит нужно пробираться к вокзалу. Если мне повезёт и я попаду на электричку, то утром могу уже быть в пражском аэропорту. А это как раз то, что было для меня сейчас важнее всего.

С величайшими предосторожностями, поминутно оглядываясь, я пошёл к центру города, выбирая улицы потемнее. Пару раз забегал в парадные домов, пережидая пока мимо проедет очередной подозрительный автомобиль. Нужно ли говорить, что после случившегося все проезжающие авто казались мне подозрительными?

Одна из машин остановилась как раз у парадного, где я, скрючившись в тамбуре между двумя застеклёнными дверями, прятался от очередного света фар. От страха, что меня сейчас поймают и даже, может быть, убьют, противно заныло в животе и почему-то сразу ослабели ноги.

Однако, опасения мои оказались напрасными, так как это оказалось такси, привезшее к дому целую компанию подвыпивших молодых людей. Когда все они высыпали из салона, я понял, что Судьба в очередной раз являет мне свою благосклонность. Выскочив, как ошалелый из дверей парадного, чем привёл в замешательство молодых людей, я ринулся к машине с криком: – Такси!

Слава Богу, таксист оказался понятливым, и мне без особых проблем удалось объяснить ему, куда нужно ехать. Он только поморщился, уловив носом неприятный запах, исходивший от моей одежды, но вида не подал. Уже через десять минут такси притормозило у привокзальной площади и водитель, обернувшись, вопросительно посмотрел на меня:

– Где пан выйдет?

Что-то остановило меня от того, чтобы расплатиться с ним сразу и выйти тут же, на площади. Вместо этого я попросил таксиста проехать ещё пару раз туда-сюда по площади, объяснив, что хочу разыскать своих знакомых, которые должны ехать со мной одним поездом.

Вполне вероятно, и даже почти наверняка в Москве меня послали бы подальше, однако, Чехия – это хоть и Восточная, но уже Европа. Поэтому сидевший за рулём парень не стал возмущаться, а медленно повёз меня сначала в одну сторону, затем в другую. Я внимательно глядел по сторонам, но никого подозрительного не заметил.

Все бывшие в это время на привокзальной площади выглядели вполне мирно, были заняты своими делами, и ловить человека с кофром не собирались. Я бы так и попался в расставленные моими загонщиками сети, если бы не водитель. Когда я уже собрался расплачиваться и выходить из машины, таксист указал рукой на двоих парней, стоявших под деревом, густая крона которого не пропускала фонарный свет и не позволяла рассмотреть их лица:

– Не это ли друзья пана?

Но нет, это не были мои друзья. Кто бы они ни были, но только не друзья. Скорее – это были мои враги. С места, где они стояли, можно было котролировать все подходы к вокзалу. Никто, из пожелавших отправиться этим вечером в путь на поезде, не мог бы проскользнуть незамеченным мимо этой парочки. И хотя их лиц в темноте не было видно, я знал, что они ждут именно меня. Потому что в руке одного из парней была зажата моя кроссовка.

Алина

После того, как тело несостоявшегося женоубийцы опрокинулось навзничь, гулко ударившись башкой о паркет, я осторожно переступила через него, и выбралась из душной бельевой. На то, чтобы определить, убила я его, или просто оглушила на время, у меня не было ни сил, ни желания. Главное, побыстрее выбраться из этой западни. Но перед уходом, я обязательно должна забрать свои цацки. Раз уж попала в этот дом, пусть и против своей воли, так хоть пользу какую-никакую поимею.

Пройдя в гостиную, я направилась в угол комнаты, и подошла к бюро, стоявшему у самого окна. Интересно, на месте ли мои побрякушки, или это похотливое животное уже успело раздарить их своим беспутным девкам? Открыв нужный ящичек, я с удовлетворением обнаружила, что золотишко на месте. Ну, может, чего-то и не хватало, так на это я не обратила внимания. Главное, что заветное колечко оказалось в целости и сохранности, чем я не преминула воспользоваться, нацепив его на палец.

Оглянувшись по сторонам в поисках чего-нибудь, в чём можно было бы унести мои сокровища, я не нашла ничего удобоваримого. Ну, не нести же мои сокровища по улице прямо в ящичке? “Наверное, в кухне смогу отыскать какой-нибудь пакет”, – подумала я и, осторожно переступив через лежащее в прихожей тело этого великого гуманиста, направилась на поиски.

Там-то, в кухне, я и увидела свою сумку. Она преспокойно лежала на подоконнике, а внизу, рядом с батареей – пакет из бутика. Смотри-ка, какие порядочные нынче похитители пошли: за три тысячи баксов (сами говорили) они похищают посреди Москвы молодую женщину. А оставить себе сумочку, цена которой пятьсот и туфли из бутика за триста – постеснялись. Я уж не говорю о такой мелочи, как зажигалка Дюпон из золота с эмалью. Хотя, что это я так раздухарилась? А может, и взяли? Однако проверять не стала: потом посмотрю.

Больше мне ничего не требовалось: сумка вполне вместит все мои цацки и ещё место останется. Так что я потянула её с подоконника, одновременно нагибаясь вниз за пакетом. В это самое время мимо моей головы и пролетел этот белый, продолговатый конверт. Который шлёпнулся на пол, рядом с моими ногами. И на котором я увидела свои имя и фамилию, пропечатанные в целлофановом окошке конверта.

Смотреть, что же там, внутри, у меня не было времени. Я и так уже позволила себе оставаться в одной квартире с… (а может быть, я действительно его убила, и он теперь труп?) впрочем, неважно с кем. Главное, побыстрее отсюда смотаться. Я снова перепрыгнула через неподвижное тело, подбежала к бюро и побросала в раскрытую сумку свои побрякушки. Затем прихватила конверт, пакет с босоножками и бросилась к дверям.

На улице Алабяна, куда я выскочила в поисках такси, было совсем малолюдно. Стоя у края проезжей части, я постоянно нервно озиралась по сторонам, ежесекундно ожидая ещё какой-нибудь подлянки со стороны того, кто остался лежать на полу в моём бывшем супружеском гнёздышке. Страх всё не отпускал и меня начала бить мелкая и противная нервная дрожь. Только четвёртая или пятая из машин, которые я тормозила, остановилась, наконец, у бордюра. На небольшое облачко пыли, обдавшее мои ноги, я не обратила внимания.

– К метро “Семёновская”, бросила я водителю, плюхаясь на заднее сиденье.

Пожилой мужчина, сидевший за рулём, согласно кивнул головой и тронул машину с места. Я нервно оглянулась назад, но позади всё казалось совершенно спокойным. Негромкая музыка лилась из приёмника, мы ехали вперёд, и никто не гнался за нами следом. Достав из сумочки пачку, я вытряхнула одну сигарету, потом, пошарив внутри сумки рукой, выудила зажигалку и закурила.

Успокаивающее действие выпускаемого тонкими струйками дыма, постепенно уняло дрожь в моём теле, я начала заново осмысливать то, что сегодня со мной произошло. Нет, но каков засранец! Так поступить с человеком, с которым почти четыре года сидел за одним столом и спал в одной кровати. Да ему просто нет прощения. Даже, если я и прибила его, поделом мерзавцу! А если не убила, а только оглоушила? И вот тут, в зеркальце заднего вида, я поймала осуждающий взгляд пожилого водителя. Увидев, что я это заметила, он со вздохом промолвил:

– Эх, зря ты это сделала, дочка.

Я непроизвольно вздрогнула. Что? Неужели по мне заметно, что я только что, возможно, убила человека? Как он мог догадаться? Может быть, где-то на мне его кровь? Да нет, вроде, я не заметила. Ну, не-етушки, свидетелей не было, значит пойдём в несознанку, пока точно не припрут к стенке. Поэтому, сделав по возможности удивлённые глаза, я неестественным, севшим от волнения голосом переспросила:

– Что вы имеете в виду?

– Да то, что вы, молодые, зря так за модой гоняетесь. Не для всех нынешняя мода годится. Ну, посмотри сама: красивая ведь ты деваха, а что с лицом сотворила? И куришь, как паровоз. Вон, голоса нет совсем, хрипишь, как мужик.

Ещё не понимая, что он имел в виду, когда говорил о лице, я перегнулась через спинку сиденья и потянулась к зеркальцу. То, что я увидела, не поддаётся никакому описанию: из зеркала на меня глядело совершенно безбровое лицо с красными от слёз глазами. Французская тушь на остатках ресниц тоже пострадала от скотча и теперь обрамляла глаза широкой траурной каймой. Про помаду на губах и говорить не стоит. У клоунов в цирке и то аккуратнее.

Нет, определённо всё, что получил мой бывший от меня сегодня, не стоит и сотой доли того, что он должен бы получить по праву. Едва осознав, что же на самом деле имел в виду водила, я нервно засмеялась. И смеялась всё громче, всё заразительнее, пока и он не начал сначала улыбаться, а потом и вовсе хохотать во всё горло.

Я смеялась до слёз, с новой силой хлынувших из глаз, до колик, до судорог, и сама не заметила, как опустилась до банальной истерики. Теперь меня всю колотило, слёзы лились, из носа текло, воздуха не хватало. Водитель, поняв, что со мной явно что-то не так, остановил машину, прижав её к обочине и, развернувшись на своём сиденье, принялся меня успокаивать. Но, не тут-то было. Чем активнее он меня жалел, тем обильнее лились слёзы из моих глаз. Вскоре, поняв всю бесплодность своих попыток, он чертыхнулся, снова завёл машину, и повёз меня к Люське.

Подружка поплакала вместе со мной, сопереживая моим сегодняшним злоключениям, потом вытерла слёзы, улыбнулась и предложила:

– А давай-ка, Алинка, надерёмся сегодня до поросячьего визга, а? Что это мы слёзы льём, когда надо праздновать твоё счастливое избавление от этих негодяев? У меня припрятана бутылочка “Киндзмараули”. Ну что, годится?

Я согласно кивнула, утирая слёзы, и тоже попыталась улыбнуться. Люська, получив моё согласие, тут же умчалась на кухню. Не буду скрывать, мы ещё по разику всплакнули, пока не опорожнили всю бутылку. На десерт умяли по порции мороженого, предусмотрительно купленного запасливой подругой, и стали размышлять.

– Так ты говоришь, твой Гобсек был готов выложить аж восемь тыщ, чтобы тебя укокошили? – возбуждённо вопрошала подруга, закуривая сигарету.

– Ну, некоторым образом, получается, что так. Во всяком случае, три тысячи за моё похищение он им уже заплатил. А ещё пять обещался отдать завтра.

– Чем же ты ему так насолила, Алинка? Может, он на твои деньги зарится?

Я тоже закурила и задумалась. В самом деле, не на деньги же он мои польстился. Ну, было у меня на счёте в банке чуть больше ста тысяч. Так он сам предложил положить их на моё имя в банк после того, как я продала родительскую квартиру. И с тех пор ни разу о деньгах не вспоминал. Слава Богу, нам хватало денег и от его бизнеса.

И, насколько я знаю, его дела после нашего расставания, всё время шли только в гору. Уж сколько он за кордон переправил, не знаю, врать не буду. Но думаю, что на его счетах за границей лежит никак не меньше двух-трёх миллионов. Так что его меркантильный интерес к моей персоне в этом случае отпадал по определению.

Ревнивцем он тоже не был. Во всяком случае, до сих пор. Конечно, как и всякий мужик, любил иной раз позудеть про мои частые походы на шейпинг. Но я думаю, это скорее делалось для профилактики и по инерции. Может быть, услышал какую-нибудь оскорбившую его грязную сплетню? Но я твёрдо знаю, что никогда своим поведением не давала повода для подобных разговоров. Тогда – что?

– Ай, подружка, что мы всё думаем? – прервала мои мысли Люська. – Давай-ка спать ложиться: утро вечера мудренее.

Действительно, пора было укладываться. За прошедший день на меня навалилось столько переживаний, что я уже не в силах была сидеть за столом. Голова клонилась к рукам, и глаза закрывались сами собой. Засунув руку в сумочку, чтобы достать расчёску, я вдруг наткнулась пальцами на свои цацки, которые до сих пор так и не выложила. Доставать побрякушки по одной уже не было ни сил, ни желания. Я просто перевернула сумочку над столом и высыпала на скатерть всё содержимое.

– А вот за это хвалю, – одобрительно заметила Люська, увидев на столе горку золотых колец, серёг и цепочек. – Нечего этому кровососу своё добро оставлять. Ой, а это что?

В руках она держала конверт, который я впопыхах сунула в сумочку и потом благополучно о нём забыла. Повертев конверт в руках, она обследовала его со всех сторон, потом уставилась на меня:

– Ну, и что там, внутри?

– Да я ещё не читала. Просто схватила, когда увидела и кинула в сумку.

– Как же не читала, когда конверт вскрыт?

– Значит, мой любопытный бывший муженёк сунул туда свой длинный нос.

– Можно? – с любопытством в голосе спросила Люська, приоткрывая конверт.

– Валяй, – ответила я покладисто. – Какие секреты могут быть у меня от лучшей подруги?

Люська вытащила из конверта сложенный втрое листок, развернула его и принялась за чтение. Видно, что-то там было такое в этом листке, отчего подруга пришла в некоторое возбуждение. Прочитав весь текст от начала до конца, она перечитала его ещё раз, потом схватила конверт, и принялась изучать обратный адрес отправителя.

– И ты даже полглазком не заглянула внутрь, пока ехала?

– Я же говорю, не читала, а что там?

– Ну и дура, что в конверт не заглянула. Тогда бы мы с тобой весь вечер голову не ломали, почему с тобой такое приключилось сегодня, – заявила Люська и, протягивая мне листок с текстом, велела: – Прочти.

Дрожащей рукой, полная ужасных предчувствий, я взяла листок и поднесла его к глазам. Однако, по мере чтения, ужасные предчувствия куда-то улетучились, зато мысли в голове сразу завихрились, да так, что я еле могла соображать:

“Уважаемая госпожа Озерова, – было написано на том листке.

Вы приглашаетесь в Инюрколлегию по адресу (далее следовал адрес) для решения вопроса о получении наследства, завещанного Вам господином Аарни Ярвинен, скончавшемся 29.11.2000 года в городе Хельсинки, Финляндия.

Там было что-то ещё, но я уже не могла читать: слёзы застилали глаза. Дедушка! Я никогда его не видела, только знала о нём по рассказам папы. В 1920 году, когда Ленин подписал Декрет о независимости Финляндии, мой родной дед, Пертти Ярвинен, решил, что должен строить новый мир в Стране Советов.

Всмерть разругавшись с отцом и матерью, он с одним чемоданчиком уехал из Хельсингфорса в Петроград. Сменив свои имя и фамилию с Пертти Ярвинен на Пётр Озеров, он, вместе со своими товарищами по Коминтерну, все силы отдал построению коммунизма в отдельно взятой стране.

Работа для дедушки всегда была на первом месте. Поэтому, оказавшись в стране Советов, он с головой ушёл в партийные дела. Партийная ячейка стала его домом, партийцы – его семьёй. Настоящей семьёй он обзавёлся лишь, познакомившись на митинге в поддержку немецких товарищей с моей будущей бабушкой, такой же как и он сам пламенной революционеркой. Словом, основатели нашей семейки были ещё теми личностями. В таком же революционном духе они воспитали и моего папу.