Текст книги "Зверюшки"

Автор книги: Николай Эдельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Войдя в азарт, Председатель принялся размахивать руками, изображая, как поднимает ружье и прицеливается – и все содержимое пивной кружки, выполняющей роль ружья, вылилось на его волосатую грудь. Будучи весьма брезгливым человеком, он побежал под душ – отмываться.

Он явился через пару минут, покрытый мыльной пеной, громко заявляя, что разберется с теми диверсантами, которые отключили воду.

Одворил развел руками и произнес, пытаясь выдавить из себя улыбку:

– Придется посылать Дитриха за водой из ручья.

Секретарь городской редколлегии сказал:

– Подождите! Есть же ещё и кран!

– Ну и что? – пожал плечами Одворил, оборачиваясь к раковине умывальника. – Трубопровод-то один.

– Нужно все до конца выяснить, – заявил Председатель. – Это заговор.

Редактор по идейному наследию протянул руку к крану, и в это мгновение в сливной горловине заворчало, как ворчат трубы, когда отключают воду, и из нее, как чертик из коробочки, навстречу людям выскочила мерзкая тварь. Она была отдаленно похожа на ящерицу. Самым отвратительным в ней был её цвет буро-зеленый, как будто она только что извалялась в навозе, и вдобавок её морщинистая кожа была покрыта мелкими пупырышками и редкими волосками. У твари была большая голова – оставалось непонятым, как она пролезла по трубе – с маленькими черными бусинками глаз и огромной пастью, набитой мелкими острыми зубами. Никто и опомниться не успел, как эта тварюга вцепилась в руку Председателя телерадиокомитета, прокусив её до крови, и молниеносно прыгнула на грудь Нинели, процарапав на ней острыми коготками лап кровавые борозды. Нинель закричала от страха и боли и смахнула мерзкую тварь на пол. Та, прыткая, как резиновый мячик, бросилась на одну из девушек, Линду. Линда подпрыгнула в воздух, так отчаянно завизжав, что у всех заложило уши. Через мгновение к ней присоединилась и Августина, которой тварь пыталась взобраться на ногу. Она отскочила к Одворилу и укрылась за спиной хозяина, вцепившись ему в плечи. Председатель телерадиокомитета, изрыгая бешеные ругательства, схватил пивную кружку и швырнул её в тварь. Кружка со звоном разлетелась на осколки.

Тварь металась по сауне так проворно, что за её перемещениями было невозможно уследить. Люди шарахались в стороны, стараясь не оказаться у неё на дороге, отталкивая и сбивая с ног друг друга. Председатель телерадиокомитета метался вслед за тварью, швыряясь в неё всем, что попадалось под руку. В пылу погони он поскользнулся на мыльной пене, натекшей с него же самого на пол, повалился на Нинель, и та ударилась о раковину и расшибла себе руку. Наконец, Грета, самая энергичная и сообразительная из девушек, оправилась от шока и в чем была бросилась за помощью. Через минуту она вернулась в сопровождении садовника и одного из охранников. Но в сауне уже было тихо. Люди затравленно озирались.

– Где она? – спросила Грета, оглядываясь.

– Ушла, – еле выдавила из себя Августина, все ещё пытаясь спрятаться за спину Одворила. – Прыгнула назад в раковину и пропала.

Она не успела договорить, как Линда вновь пронзительно завопила, вытаращив глаза. Все поспешно обернулись и увидели, что мерзкая тварь снова выпрыгнула из раковины, хлопая огромным ртом, как будто её дергали за ниточку. У дверей возникла давка – все спешили покинуть проклятое место. Садовник, сжимая в руке тяпку, кинулся вперед, слепо нанося удары направо и налево. Но неуловимая тварь каждый раз избегала гибели, метаясь из стороны в сторону. Охранник, вытащивший пистолет, пытался разобраться в происходящем. Стрелять он не мог, не рискуя попасть в увлеченного охотой садовника. Наконец, тварь снова исчезла в раковине, и суматоха улеглась.

Все были так подавлены происшествием, что ни о каком продолжении веселья не могло быть и речи. Дверь в сауну закрыли и заперли на замок. Затем стали изучать свои травмы, собираться и разъезжаться. Хуже всех пришлось Нинели. У неё была расцарапана вся грудь и серьезно повреждена рука. Председатель телерадиокомитета во время беготни в страшной жаре едва не заработал инфаркт: он был багровый как рак и, казалось, вот-вот вскипит. Дыхание с хрипом вырывалось из его разинутого рта, а больше он очень долго не мог ни шевелиться, ни даже членораздельно говорить.

Одворил уехал в город вместе с гостями, заодно дав двухнедельный отпуск своим девушкам, чтобы они оправились от тяжелых переживаний. Вновь он осмелился показаться на даче только через три недели, но ещё долго после этого никто не приезжал к нему на выходные, и знаменитая сауна пустовала, запертая на замок.

11.

Однажды, когда Н. лежал на нарах в безразличной отрешенности, раздался скрежет открываемой двери, и сквозь наполняющий камеру дремотный туман проникли слова:

– Кто здесь Н.? На выход!

Н. не имел никакого желания никуда идти. Опять начнутся унылые бессмысленные вопросы и омерзительные сцены в кабинете следователя. Его почти отключившемуся мозгу стало ясно, что если он не станет откликаться и будет лежать на нарах, с ним ничего не сделают – бить его нельзя, а что они ещё могут придумать? Но какая-то последняя частица мозга, из которой ещё не выветрилось привитое с детства законопослушание, послала сигнал полуатрофировавшимся мышцам. Он сел, опустив ноги на пол, протер слипающиеся глаза и выдавил из себя какие-то звуки, которые должны были означать: "Это я".

Как ни странно, никто его не торопил и не понукал. Тюремный смотритель был на удивление молчалив и смирен, а стоявший рядом с ним щуплый чернявый человек в кителе просто сверлил Н. пронзительным взглядом. Н. с трудом поднялся на ноги и заковылял к двери. Мрачная торжественность поджидавших его стражей сказала ему больше, чем любые слова. "Посмотрим на урановые рудники, если Филипп не врал", – вяло подумал он.

За его спиной гулко захлопнулась железная дверь. Мысль о том, что он больше не услышит этого грохота, такого же безнадежного и обжалованию не подлежащего, как стук печати в Комиссии, почему-то обрадовала Н. Правда, кто знает, какие двери ему встретятся там, на рудниках... Впрочем, в любом случае мучиться осталось недолго.

В коридоре их зачем-то ждал второй офицер. Он обменялся парой коротких реплик с первым конвоиром и возглавил процессию. Н. вели коридорами, по которым он никогда раньше не ходил. Казалось, что подземные проходы опускаются все ниже и ниже: ему несколько раз приходилось спускаться по грубым бетонным ступенькам с торчащими из них прутьями арматуры, но подниматься – ни разу. Тусклые лампочки попадались все реже, и вообще сам коридор все больше походил на туннель. Редкие железные двери выглядели так, будто их уже десятки лет никто не открывал, и они намертво приржавели к петлям. Н. обратил внимание на непрерывно тянущуюся вдоль стены тонкую проволоку и, приглядевшись к переднему конвоиру, понял, что тот почти не снимает с неё руки, прослеживая её направление. Двери, кое-где перегораживавшие коридор в более обжитой части тюрьмы, им давно не попадались. Потом и лампочки кончились, и по сырым стенам запрыгало пятно света из фонарика.

Чем дальше, тем внимательнее приходилось смотреть под ноги. Туннель стал таким низким, что приходилось идти, сильно согнувшись, рискуя либо расшибить лоб об какой-нибудь выступ, либо свалиться в яму прямо посреди прохода – такие ямы попадались им иногда, и каждый раз передний провожатый предупреждал, что надо быть осторожнее, но луч его фонарика не мог выхватить из темноты и пол, и потолок. Вонь от нечистот и разложения, как ни привык к ней Н. за время сидения в камере, стала почти нестерпимой. Гулкое пространство туннеля доносило до них непонятные шорохи, царапанье, шипение, звуки, похожие на стремительное бегство множества мелких существ, стучащих когтями о твердую поверхность. Н. смутно припомнил разговоры сокамерников о тюремных коридорах; тогда он считал, что они ему приснились, но сейчас пришел к выводу, что, похоже, слышал их на самом деле.

В какой-то момент до Н. дошло, что привычка ходить, держа руки за спиной, за тот месяц или больше, что он безвылазно просидел в камере, оставила его, и он, хотя сперва выполнял принятый в тюрьме ритуал, уже давно идет, размахивая руками в такт шагам, но никто из его провожатых не обращает на это внимания и не требует вести себя как положено. Заметил он и то, что передний конвоир идет как-то настороженно, с легкой опаской огибая углы – совсем не так, как водили его на допрос. Наконец, когда Н. уже давно потерял всякое представление о том, сколько времени продолжается их путь и какое расстояние они прошли, и двигался чисто по инерции, как игрушка, у которой ещё не кончился завод, они внезапно оказались в тупике. Предводитель остановился и, полуобернувшись, спросил у замыкающего:

– Здесь?

Н., удивляясь собственной наглости, обернулся, заметив при этом, что тюремный смотритель куда-то исчез и они остались втроем, и, глядя в лицо человеку в кителе, задал вопрос:

– Кто вы?

Он был уверен, что эти люди не имеют никакого отношения к персоналу изолятора. Более того, он полагал, что они каким-то непонятным образом уже давно выбрались за пределы тюрьмы. Судя по тому, как гудели его ноги, они прошли не меньше пяти километров – и он ещё удивлялся, как у него хватило на это сил. Не могут тюремные коридоры так долго тянуться!

Конвоир – в руках у которого не оказалось оружия, свой пистолет он убрал в кобуру – не разразился вспышкой ярости. Он спокойно встретил взгляд Н. и ответил:

– Потом вам все объяснят. А я не имею полномочий.

Передний ударил кулаком по шершавой глухой стене, и на бетоне появились четкие линии прямоугольника, обрисовавшие контур потайной двери. Она отъехала в сторону, офицер вытащил из кармана черную тряпку и сказал:

– Извините, но мы должны завязать вам глаза.

Н. не стал протестовать; если таковы правила перехода из этого мира в какой-то другой – какой, он не в силах был себе представить, а может быть, подсознательно боялся представлять – так что ж.

После того, как ему завязали глаза, один из провожатых взял его за руку и провел сначала метров десять вперед, а затем ещё столько же вбок.

– Тут лестница, – сказал он. – Осторожнее.

Н. стал подниматься, нащупывая руками и ногами железные ступени. Наверху ему снова подали руку, помогли взобраться, и Н. ощутил кожей лица сухой и пыльный воздух летнего города. Не успел он опомниться от неожиданного сюрприза, как его снова схватили за руку и повели дальше. За спиной он услышал железный лязг. Ноги ступали не по грубому бетону туннеля, а по ровному асфальту. Затем его усадили в автомобиль. Щелкнула, захлопнувшись, дверца, зафырчал мотор, и машина покатилась.

– Можешь снимать, – раздался чей-то удивительно знакомый голос.

Н. сорвал с головы повязку, заморгал, огляделся и сразу же увидел, что они катят по проспекту Героев, проходящему по правобережной стороне города. Но водитель... не узнать это простоватое лицо с добродушной улыбочкой, эти не поддающиеся никакой расческе волосы было невозможно.

– Здорово! – хмыкнул Свен, оборачиваясь к остолбеневшему Н. Звук его голоса убедил Н., что перед ним не мираж, но разинутый от удивления рот никак не желал захлопываться. Он сомнамбулически пожал протянутую ему руку приятеля и ошеломленно пробормотал:

– Что все это значит?

– Это значит то, мой милый, что с возвращением тебя из Столицы!

– Но я дотуда так и не дое... – произнес было Н., но даже не закончил фразу, настолько внезапно его захватила необходимость узнать ответ на более важный вопрос. – Что с Алиной? – поспешно выпалил он, как будто бросаясь в ледяную воду. Он безумно боялся ответа, который мог дать ему Свен, но неизвестность была ещё мучительнее.

– В порядке, – поспешно ответил Свен. – Жива-здорова. Ждет тебя.

Облегчение было таким огромным, что Н. ощутил полный упадок сил. Мир, казавшийся плоским и черно-белым, начал обретать материальность.

– Где она? – продолжил Н. расспросы.

– Мы к ней едем, – Свен похлопал его по плечу и ухмыльнулся. – Черт, везет же некоторым. По мне бы кто так сохнул!

– Нам далеко?

– Не очень. На дачу к товарищу Одворилу.

– Кому-у?!

– А ты, что, знаешь его? – в свою очередь, удивился Свен.

– Как же, наслышан! – язвительно процедил Н. – Если вы меня ради него из этого изолятора, или как там его, вытащили, то могли бы не стараться.

– Ну не знаю, чем он тебе не угодил. Очень симпатичный мужик, среди Любимых Руководителей ты второго такого не встретишь. И в тебе принимает участие. А раз он приложил такие старания, чтобы освободить тебя – между прочим, первый случай на моей памяти – то надо нанести ему хотя бы визит вежливости, тебе не кажется?

– Так это были его люди?

– Что значит его люди? Обыкновенные служащие, выполняющие задание начальства.

– А ты тут с какого бока примазался?

– Помнится, я обещал тебе, что постараюсь помочь. Вот и помогаю... в меру своих сил. И за Алину тебе Одворила надо поблагодарить – он ей приют дал, что, между прочим, противозаконно.

"В конце концов, Филипп мог врать", – успокаивал себя Н. Теперь его грызло нетерпение; он был готов молотить кулаками по приборной доске, чтобы машина ехала быстрее, а легким не хватало внезапно ставшего душным и горячим воздуха. Н. казалось, что на всех светофорах при их приближении будто нарочно зажигается красный свет и никак не желает сменяться зеленым. Он скрежетал зубами и стискивал ладони, переплетая пальцы и едва не ломая их.

Свен, заметив его состояние, усмехнулся:

– Потерпи чуть-чуть. Два месяца ждал, а сейчас всего-то полчаса осталось!

– Два месяца? А сейчас какой у нас месяц?

– Начало августа.

– И год тот же самый?

– Разумеется.

– Я представления не имел, сколько времени прошло. Мне казалось, я там вечность просидел. А оказывается, всего пару месяцев... Так что случилось с Алиной? – продолжил он расспросы. – Кто были те люди в джипе?

– Она была ранена в бедро, и вдобавок при падении сломала руку, но сейчас уже поправилась. А те люди... Думаю, ты как-нибудь с ними встретишься. Видишь ли, твоя личность многих интересует. Впрочем, все равно ты сейчас ни черта не соображаешь, верно? Так что не забивай голову вопросами. Отдохнешь, и тогда у нас будет серьезный разговор.

Н. крутил головой, пытаясь заметить какие-нибудь перемены в городском пейзаже. Но нет, все было по-прежнему – серые от пыли тополя, неуклюжие вывески, выбоины на мостовой, жестяные коробки троллейбусов. На окраине города Свен повернул на дорогу, идущую по долине реки Барахты. Н. никогда по ней не ездил и полагал, что дорога ведет в какой-нибудь санаторий или воинскую часть. Шлагбаум, загораживавший въезд на дорогу, блестел свежей краской. Из будки вышел часовой с автоматом. Свен перекинулся с ним парой фраз, часовой кивнул и поднял шлагбаум.

Лента шоссе, идущая по горной долине, постепенно забиралась все выше. Листва на растущих вдоль дороги березах уже пожелтела. Кое-где на склонах виднелись причудливые скалы, в которых фантазия могла увидеть скульптурные изображения людей и животных. Наконец, дорога повернула ещё раз и по распадку вывела к большому дому, стоявшему в центре широкой безлесной котловины. Н., вспоминая услышанные в тюрьме рассказы об Одвориле и его гареме, был сильно разочарован – хотя здание имело внушительные размеры, на дворец оно не тянуло. Машина миновала ворота с двумя часовыми и подкатила к дому.

Какой-то высокий худой человек сбежал с крыльца и открыл дверцу машины. Н. вышел, настороженно озираясь. К дому вела огибавшая неработающий фонтан дорожка, аккуратно выложенная каменными плитами, с газонами по обеим сторонам. Разительный контраст с цветниками составлял высоченный глухой забор, как будто отрезавший дом от внешнего мира.

Навстречу гостям с крыльца спускался хозяин дома, сам товарищ Одворил – низенький пухленький человечек с румяными щеками, подвижный, как капля ртути.

– А-а, вот и вы! – обрадованно воскликнул он, потирая руки. Он весь так и излучал из себя радушие. – Давно мечтал с вами познакомиться!

– Вы очень вовремя! – заявил Одворил, пожимая им со Свеном руки. Сейчас подадут обед. Впрочем, – подмигнул он, – уверен, что вам не терпится встретиться ещё кое с кем... Вас ждут. Только не задерживайтесь, проходите в столовую.

Н. осознал, что Свен тащит его куда-то вглубь дома. Он краем глаза замечал высокие потолки, отполированный до блеска паркет, охотничьи трофеи на стенах. Затем распахнулась ещё одна дверь – и перед Н. предстала Алина.

Мгновение они остолбенело глядели друг на друга, затем Алина сорвалась с места, подбежала к нему, повисла у него на шее и начала целовать его с энергией, совершенно ошарашившей Н. Он сделал слабую попытку обнять её в ответ и тоже поцеловал – робко и недоверчиво.

– Ну, здравствуй, – вымолвил он, наконец, чуть отстраняясь от Алины, чтобы остаться в её объятиях, но иметь возможность рассмотреть её получше. – Давно не виделись, однако.

– На кого ты похож, Н.! – воскликнула Алина. – Что они с тобой сделали!

– Ничего особенного, – ответил Н. – С другими обходились гораздо хуже.

Алина тоже выглядела неважно – сильно похудела, под глазами чернели мешки, отощавшие руки были бледными до синевы. Но все равно она была такой красивой, что сердце Н. на каждом ударе проваливалось в какую-то дыру.

– Зачем такой похоронный тон? – побранил приятеля Свен. – Ну ладно, что тут встали? Проходите.

– Идем, – сказала Алина, взяв Н. за руку. – Формально я до сих пор на постельном режиме, – она кивнула в сторону незастеленной кровати.

– Это из-за того? – спросил Н. – Бедная... – и он снова прикоснулся губами к впалой щеке подруги.

– Ой, оставь, – отмахнулась Алина. – Все это давно прошло и зажило. Вот ты только зачем под пули лез?

– Под какие пули? – удивился было Н., но сообразив, о чем речь, прибавил, – а что же мне ещё оставалось делать?

– Ну ничего себе! А если бы ты погиб, как бы я тогда – об этом ты подумал?

– Тогда мне надо было думать только об одном – как бы тебе не попасть в лапы к этому негодяю, – устало произнес Н. Он был настолько измотан, что ему не хватало сил на возмущение злодеяниями Акрора и его подручных.

– Ну ладно, не сердись, – улыбнулась Алина. – Садись, и дай я на тебя погляжу хорошенько.

– Наглядитесь еще, – оборвал их словоизлияния Свен. – Хозяин ждет. А я, между прочим, целые сутки не ел.

12.

В столовой Н. озирался в поисках следов того гарема, о котором толковал Филипп, но видел только двух прислуживавших им длинноногих девиц, одетых весьма легкомысленно – в чрезвычайно коротенькие юбочки и прозрачные блузки – но все-таки одетых. Когда с обильным обедом, тяжелым комом улегшимся в желудке у Н. – он отвык от подобных трапез, а если точнее, то не помнил, чтобы когда-нибудь наедался до отвала – было покончено, хозяин спросил у гостей:

– Ну, а теперь что вы скажете насчет сауны?

– Чего? – переспросил Н.

– Сауны. Никогда не слышали? Это баня такая.

– Ну, я – всегда за, – заявил Свен.

Н. вопросительно взглянул на Алину; он полагал, что она откажется, а покидать её у него не было никакого желания. Но к его удивлению, она согласилась, как будто ходить в баню с мужчинами было для неё самым обычным делом.

Уже через минуту они оказались в помещении со стенами из золотистых досок, где у Н. сразу же перехватило дыхание – такой нестерпимый стоял здесь жар, от которого кожа мгновенно покрывалась потом. Услужливые девицы принесли водку и пиво. Они совсем разделись, но Н. тщетно пытался найти на их телах пресловутые клейма.

Заметив, как его голова неотрывно поворачивается вслед за длинноногими красотками, Алина шутливо дернула его за ухо:

– Ты куда смотришь? Здесь, что ли, ничего интересного не находишь?

Н. до сих пор с трудом осмеливался поднять на неё глаза и поспешно отводил взгляд всякий раз, как тот падал на нагое тело подруги, будто ослепленный нестерпимым сиянием. Он чувствовал себя страшно неуютно, опасаясь, что природа возьмет верх, и все его тайные побуждения будут слишком явно выпирать вперед, не прикрытые никакой одеждой.

– Пейте пиво, – угощал его хозяин. – Ручаюсь, что такого пива вы никогда не пробовали.

– После водки? Хм... – сомневался Н. Одной-единственной рюмки за обедом после долгого воздержания оказалось достаточно, чтобы сейчас ходить, держась за стенку. А тут ещё такая жара... – Мои возможности не безграничны.

– Сейчас я вам покажу, как это делается, – сказал Одворил. Взяв пивную кружку и отхлебнув из неё половину, он щедрой рукой плеснул туда водки, затем крепко прикрыл кружку ладонью и стукнул её донышком о колено. Адская смесь в кружке моментально взбилась, превратившись в воздушную пену. Одворил протянул кружку Н. со словами: – Пейте скорее, пока не осело.

Повинуясь его повелительному тону, Н. выхлебал странный коктейль, к своему удивлению, не почувствовав тошнотворного вкуса "ерша". Через минуту ему показалось, что он воспарил и сидит на облаке. Стены вокруг раздвинулись, все звуки стали далекими и неотчетливыми. Одворил что-то бубнил, наклонясь к его уху, но Н. воспринимал только бессмысленные обрывки фраз, которые тут же мгновенно забывал, и поэтому был не в состоянии связать с ними последующие предложения.

– ...Да и есть ли он вообще?.. Прогрессивный строй... Не думайте, что я в нем сомневаюсь, что вы, никогда в мыслях... Наоборот, хотелось бы наметить яснее цели... перспективу, так сказать, обозначить. ...Первым секретарем... А на его место никого не назначают... Или же над ним больше нет никакого начальства? Так ведь никак не узнаешь. А если есть, то как он относится к нашему шебуршению? Нарочно устроил провокацию? ... Каждый должен знать свое место. А где оно, это место? Можно мне строить бассейн, или я ещё не дорос по чину? Кто знает, что Комиссии понравится, а что нет? Какой шаг законен, какой – нет? Ведь законы никакие не писаны. И получается игра, правила которой неизвестны и меняются вдобавок в процессе игры. А за неверный ход Комиссия... Может быть, приказы эти сами собой где-то в аппарате зарождаются... Это как Зверюшки: приходишь утром, а на столе лежит томик с красной обложкой – "Основные направления развития". Так и со Зверюшками – делает их кто-то из своих же, знать бы только, кто... Нет, ну что вы, – обращался он уже к Свену, отвечая на какой-то его вопрос, который Н. не расслышал в обволакивающем его пьяном тумане. – С Киром Суиром даже вам не в силах установить связь. Вы видите – я знаю о нем больше, чем вы, при всей вашей феноменальной способности добывать информацию. Он просто-напросто скромный пенсионер, живущий за Облачной горой. Говорят, ему подчиняются все. Он держит все нити управления Краем в своих руках, распоряжается жизнями по своему усмотрению и забавляется, наблюдая, как мы движемся, приводимые в движение его ниточками. И может быть, мы сейчас сидим тут только потому, что ему так захотелось. А может, и над ним кто-то стоит...

– Ну, это вы загнули, – громко заявил Свен, подливая водки в пивную кружку. – Например, я совсем не был уверен, что наша очаровательная спутница, – он поднял глаза на Алину, сидевшую напротив него, – согласится составить нам компанию. А если бы она отказалась, то и Н. бы не стал её покидать, а тогда и разговора бы никакого не состоялось.

– Это доказывает только то, – возразил Одворил, – что товарищ Кир Суир – лучший психолог, чем вы, Свен, как бы сильно я вас ни уважал.

– Ну хорошо, а зачем ему нужно, чтобы мы здесь встретились и заговорили? Он не может управлять каждым шагом каждого жителя Края. Вот, например, я и сам не знаю, что мне сейчас делать: то ли ещё пива выпить, то ли сходить под душ.

– Это несущественные мелочи, поскольку они никак не могут повлиять на наш разговор. А зачем Киру Суиру понадобилось его устраивать – ну, например, дать вам знать о его существовании. Посудите сами: кому же ещё управлять народом, как не тому, кто разбирается в мыслях и побуждениях других людей лучше, чем они сами, а следовательно, лучше их знает, что им пойдет на пользу, что – во вред? Кир Суир знает меня, знает мою слабость к бане и спиртным напиткам, знает, что у меня под их воздействием развязывается язык, и умело пользуется этой чертой моей личности.

Неожиданно Н. испугался, что сейчас он снова проснется в кабинете у Акрора. Он помотал головой, чтобы избавиться от наваждения и удостовериться, что бодрствует – слишком нереальной казалась картина перед его глазами. Толстопузый Одворил разглагольствуя, держит в одной руке пивную кружку, а другой без особого азарта, скорее, по привычке или по обязанности, гладит по попке оказавшуюся рядом девушку-прислугу, и его детородный орган, похожий на хозяина – такой же коротенький и толстенький живет своей собственной жизнью, а напротив, ничуть не смущаясь, сидит Алина, как всегда гордая и неприступная, набросив ради стыдливости полотенце на бедра, глянцевая от растекающегося по её телу пота, и её острые сосочки мелко подрагивают, когда она шевелится.

– Так может, и нет никакого начальства? – высказывала она самые еретические мысли, совершенно потеряв стыд. – Кто его когда видел? Кто с ним встречался? И в Благодетеля Нации в вашего я не верю.

Одворил погрозил ей пальцем:

– За такие вопросы, дорогая, вас бы следовало... Вот послушайте. Мой отец был писателем. Он писал книгу про великих людей нашего Края. Благодетель Нации об этом услышал и заинтересовался. Захотел поговорить с автором. Позвонил в секретариат союза и оставил номер телефона, по которому тот должен позвонить. Дома у отца телефона не было, он пошел звонить из автомата. Набирает номер – а ему: "Сейчас с вами будет говорит Благодетель Нации". Папаша мой был мужик крепкий, от разрыва сердца не умер. Ждет, когда Благодетель трубку возьмет. А к автомату уже очередь скопилась, дверь дергают. Он наружу – "Не мешайте! Я с Благодетелем Нации разговариваю!" Наконец, в трубке – голос Благодетеля. Ну, разговора у них не получилось, отец нервничал очень. Он сказал: "Извините, я долго не могу говорить, звоню из автомата, у меня дома телефона нет". Повесил трубку – а его уже ждут двое: "Так с кем это вы разговаривали?" Отвезли его куда следует... Он объясняет. Ему не верят, стали проверять. Звонят по тому номеру, по которому он звонил, и вдруг вытягиваются в струнку. Извинились, посадили в машину, повезли домой. Он к дому подъезжает – а в его квартиру уже телефонный кабель тянут. И вот он полгода сидел, не отходя от телефона, ждал звонка.

– Дождался? – спросил Свен.

– Не знаю... Нет, кажется, Благодетель потерял к нему интерес. А телефон, между прочим, до сих пор стоит. Один на весь дом. Хотите съездим, покажу, если не верите.

Они со Свеном, подбадривая себя "чпоком", пустились в занудный спор можно ли считать это доказательством и что будет, если снова позвонить по тому телефону. Тогда Н., надеясь протрезветь, поднялся на ноги и заковылял в душевую. Потом одна из длинноногих девиц терла ему мочалкой спину и ненавязчиво предлагала другие услуги. Судя по звукам, доносившимся из соседней кабинки, Свен оказался не столь щепетилен и воспользовался аналогичным предложением. Когда Н. вернулся в сауну, Одворила уже не было. Алина объяснила, что он пожелал всем спокойной ночи и удалился, сославшись на возраст и завтрашний трудовой день.

Они трое вернулись в столовую. Там Свен извлек на свет ярко-красную бутылку. Помахав сосудом в воздухе, он заявил:

– Вот. Теперь надо выпить за твое возвращение по-нормальному, без посторонних. Эту бутылку, – усмехнулся он, – добыть было почти так же трудно, как вытащить тебя из тюрьмы.

Н. взглянул на этикетку: вишневый ликер. Такой напиток он пробовал только один раз, на каком-то дне рождения в общежитии, и с тех пор мечтал о том, чтобы отведать его снова.

Свен разлил ликер по трем рюмкам. Н. удивился: насколько он знал, Алина не употребляла никаких спиртных напитков. Но сейчас она, не ломаясь, взяла рюмку, поднесенную ей Свеном, чокнулась с обоими молодыми людьми, и с явным удовольствием выпила.

– Чтобы не было Зверюшек! – провозгласил Свен.

– Тебя что, споили в мое отсутствие? – спросил Н. у Алины. – Ты же раньше не пила!

– От такого угощения грех отказаться, – засмеялась Алина и неожиданно опустила голову ему на грудь. Судя по тому, как заблестели её глаза, она сразу же опьянела. Н., удерживая её в своих объятиях, прикоснулся губами к её губам. Алина подалась ему навстречу, и он обнаружил у себя во рту её язык, теплый и сладкий. Все поплыло у него перед глазами, как будто он только что слез с карусели. Но состояние полуобморочного блаженства неожиданно было нарушено развязным от смущения голосом Свена:

– Ладно, ребята, давайте ещё по одной, и я последую примеру товарища Одворила. Три часа ночи уже, дрыхнуть пора.

Н. с сожалением оторвался от губ Алины. Она, словно проснувшись, открыла глаза и, улыбаясь, посмотрела на него снизу вверх, затем сделала попытку подняться.

– Лежи, – не пустил её Н. – Сейчас я тебе подам рюмку.

Взяв налитую рюмку, он поднес её к раскрытым губам Алины, и медленно наклонив рюмку, влил ликер ей в рот, будто поил больную с ложечки. Но как аккуратно он ни проделывал эту операцию, немного ликера все же пролилось на руку и подбородок Алины. Тогда, наклонившись, он стал слизывать языком капли густой приторной жидкости с её кожи, ещё сильнее пьянея и с радостным удивлением осознав, что какую бы глупость ни сотворил, Алина будет только ещё блаженнее улыбаться. Наконец, его язык, усердно облизывающий подбородок девушки, проник ей в рот, и их губы снова слились в головокружительном поцелуе. Они были настолько поглощены друг другом, что не заметили, как Свен тихонько удалился, оставив их вдвоем.

13.

Он лежал, уткнув подбородок в подушку, и в полусне по внутренней поверхности его закрытых век проплывали странные видения. Вероятно, они зарождались по непонятным законам в каких-то отдаленных уголках его мозга, но ему казалось, что они возникают сами собой и живут своей, никак не связанной с ним, жизнью. Он видел уродливую рожу, принадлежавшую даже не человеку, а какому-то до невозможности отвратительному и мерзкому существу, и эта рожа непрерывно меняла свой облик. Тонкая кожа, покрывавшая её, лопалась, обнажая череп, разрывы расширялись, потом зарастали и снова возникали, но уже в других местах – но помимо этого, изменялись и очертания самой головы, как будто она была сделана из глины, поддающейся прикосновениям невидимых пальцев. Он ещё не спал, хотя все сильнее погружался в дремотное оцепенение, но у него оставались силы, чтобы пошевелиться, открыть глаза и прервать цепь отвратительных видений. Он уже совсем собрался это сделать, когда видения стали невыносимо назойливыми, но внезапно темп превращений резко ускорился, картинки стали сменять друг друга с головокружительной скоростью, и ему показалось, что он падает во внезапно разверзшийся под ногами колодец. И на дне этого колодца его ожидало последнее видение.