Текст книги "Клятва на мече"

Автор книги: Николай Буянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Они прошли через тронный зал, полукруглый свод которого поддерживали сто восемь золотых колонн, и через маленький портик вышли на галерею. Тяжелые двери перед ними тут же распахнулись, и четверо стражников застыли навытяжку. (Вначале, согласно этикету, они кланялись, но после участившихся покушений Лангдарма издал высочайший указ, запрещавший это: много ли пользы от охраны, если у нее согнута спина и глаза преданно смотрят в пол?) Двое стражников остались у дверей, двое других последовали за королем и Ти-Сонгом, и тот, взглянув на них, лишний раз убедился, что брат умеет подбирать себе окружение – будь то вельможа, советник или простой телохранитель. Породистые сторожевые псы, бесшумно шедшие сзади и настороженно смотревшие по сторонам, стоили, пожалуй, половины всех его, Ти-Сонга, наемных громил в тяжелых панцирях. Те только и могли, что напугать…

Неожиданно они повернули в узкий коридор. Охранники обогнали их и отворили узкую полукруглую дверь, тут же встав по бокам. Ти-Сонгу показалось, что перед ним разверзлось подземное царство. Ему понадобилась вся его воля, чтобы войти в эту дверь спокойно и равнодушно, позволив себе лишь легкое вежливое любопытство.

Двое нечестивцев, закованных в кандалы, в разорванных платьях…

Над их скрюченными фигурами грозно возвышался предводитель дворцовой стражи Кон-Гъял, настоящий великан с тяжелым, грубым лицом, начисто лишенным растительности. Оружейники Базго сделали ему доспехи из золотых пластин, отливавших сейчас красноватым светом. Тяжелый двуручный меч с крестообразной рукоятью казался у него на поясе несерьезным кинжальчиком. Держа в руке шлем с двумя изогнутыми рогами и пурпурным флажком, Кон-Гъял поклонился и отступил на шаг в глубь помещения.

– Сегодня утром эти двое пытались проникнуть в мою спальню, – сказал Лангдарма.

– Как… – еле слышно проговорил Ти-Сонг, стараясь не потерять пол под ногами. – А охрана?

Лангдарма тяжело вздохнул и поморщился, будто от зубной боли.

– Они сумели пройти незамеченными. Это возможно при двух условиях. Первое – мои убийцы прошли где-то хорошую выучку…

Он кивнул начальнику стражи. Тот подошел к одному из пленников и рванул его за остатки одежды у плеча. Голова пленника дернулась. Дико горящие глаза смотрели в упор, и в них было столько ярости, что Ти-Сонг попятился к двери. На плече у убийцы было выжжено искусное клеймо – Ваджра в окружении орнамента из листьев папоротника. Убийца пошевелился, и листья задвигались, будто по ним прошелся слабый ветерок.

– Они религиозные фанатики одной из тайных сект, ваше величество.

– Так это не монголы? – удивился Ти-Сонг.

– Нет, брат мой. Коренные тибетцы. Судя по всему, их община расположена в Саме. Ее организовал тридцать лет назад известный гуру Падма Джанма, выходец из Западной Индии.

Лангдарма помолчал.

– Возможно, у него были самые благочестивые намерения, когда он стал обучать монахов тантристским обрядам… Но у его преемников я – будто рыбья кость в горле. Да простит меня Амида Будда, я терпел их слишком долго.

Он повернулся к Кон-Гьялу и указал на пленников:

– Раз ты утверждаешь, что они фанатики, допрашивать их бесполезно. Я прикажу казнить их. Завтра в полдень на площади, как государственных преступников.

Ти-Сонг так и не заметил, как стража уволокла пленников. Лангдарма Третий, правитель богатейшей горной страны, живой и невредимый, перед которым трепетали, не смея поднять глаз, с улыбкой говорил что-то великану в золотой броне, и тот улыбался в ответ.

Слишком много «если» в каждом покушении. Это могло бы закончиться удачно – если бы Лангдарма не проснулся и не закричал. Если бы не держал меч в изголовье своей постели. Если бы не преданность и самоотверженность молодой красавицы Нъонг, четвертой жены правителя, которая прикрыла его своим телом от первого удара. Если бы не верный пес Кон-Гъял, не расстающийся с оружием даже во сне.

Когда начальник стражи ворвался впереди всех в королевские покои, Лангдарма защищался от двух убийц. Одного он успел ранить в живот, второго тут же скрутили охранники.

– Вы переоцениваете мои заслуги, ваше величество. Вас спасла ваша собственная доблесть и несравненное мастерство во владении мечом.

– Я ничего не переоцениваю. И ничего не забываю. Даже тот совсем крошечный меч из дерева, который ты вырезал для меня. Мне тогда едва исполнилось шесть лет. И ты стал давать мне уроки.

Начальник стражи склонил голову:

– Я польщен, мой повелитель. Вы действительно ничего не забыли. Смею заметить, вы всегда были прекрасным учеником.

– Да? – Лангдарма довольно рассмеялся. – Тогда испытай меня. Прямо сейчас!

Он подошел к стене и взял висевший на ней изогнутый клинок-дао – традиционное оружие айнов, к рукояти которого был прикреплен яркий флажок.

– Ваше величество, я не смею, – в ужасе проговорил Кон-Гьял.

– Нападай! И имей в виду: почувствую, что ты мне поддаешься – тебя казнят заодно с теми двумя. – И он сбросил мантию на пол.

Великан даже, кажется, не шевельнул рукой, но его меч ослепительной молнией рванулся вперед, и так же стремительно Лангдарма нырнул вниз, распластавшись в стойке леопарда. Айнский клинок описал дугу, с шипением разрезав воздух.

«Двойное кольцо змеи».

«Тигр идет по ущелью».

«Водяное колесо».

«Красавица ткет покрывало».

Ти-Сонг чувствовал, что волосы на голове поднимаются дыбом. Мечи ни разу не зазвенели. Слышался только невнятный шелест, будто мокрые после дождя ветви деревьев сплетались и расплетались на ветру. Два клинка вписывались в движения друг друга, точно связанные тончайшей шелковой нитью. Этот поединок стоил того, чтобы, посмотреть на него. Поединок, в котором встретились два первоклассных бойца. Казалось, что воздух в помещении внезапно загустел.

Кон-Гьял, двигавшийся легко и свободно, несмотря на тучность и тяжелые доспехи, все же с трудом отражал атаки более молодого соперника. Он уже и не думал поддаваться. Им овладел азарт боя. Он применял самые разнообразные приемы, пытаясь нащупать крошечную брешь в обороне противника. И, как показалось ему, нащупал. Уловил-таки то короткое мгновение, когда Лангдарма закончил очередную атаку и сделал незаметную паузу, замер перед началом следующей серии выпадов…

С торжествующим криком он метнулся вперед, занося над головой свое страшное оружие… Он способен был остановить свистящий полет двуручного меча, как только тот коснется волос на голове Лангдармы. Он уже видел растерянность своего господина, но нарочно проигрывать и не собирался. Уговор!

А в следующее мгновение он понял, что проиграл. Его атаку спровоцировали и ждали с нетерпением. Тяжелое тело в доспехах проскочило по инерции вперед, и меч просвистел, не встретив препятствия. Кон-Гьял мгновенно развернулся для повторной атаки и тут же почувствовал стальной клинок у своего горла.

– Я не поддался! – быстро выкрикнул он. – Вы победили честно, ваше величество!

– Верю.

Лангдарма, опустив меч, рассматривал длинную царапину у себя на боку.

– Все-таки ты меня щадил. Будь это настоящий бой, после такой раны я бы не встал.

Внезапно он снял со стены еще один меч – прямой дзянъ – и протянул его Ти-Сонгу рукоятью вперед. Тот невольно отшатнулся:

– Зачем это?

– Теперь я хочу сразиться с тобой. Давай, брат. Покажи, на что ты способен!

Пол под ногами заколебался… Хотелось убежать, вжаться спиной в холодную стену, спрятаться…

Негде. Каменный мешок. Вот оно, жертвоприношение! Сон, повторяющийся вновь, на этот раз в реальности. Мрак и холод, алтарь – огромный мальтийский крест, распластанный на полу – и ощущение обреченности и бессильной ярости: все зря, зря! Великий Небесный Отец, окруженный языками пламени, равнодушно смотрит с высоты. А что ему? Только родной брат – самый страшный и ненавистный человек во всем мире – вместо того монаха без лица…

– Но ведь ты король. Вдруг я нанесу тебе рану или даже убью по неосторожности?

– И что? – беспечно отозвался Лангдарма. – Будешь править вместо меня. Ты слышал, Кон-Гъял? Это мое официальное распоряжение.

Ти-Сонг взглянул на меч. И шальная мысль пронзила его: а ведь стоит только коснуться лезвия…

И надежнейший свидетель – начальник дворцовой стражи – стоит рядом. Даже он будет не в силах помешать. Один молниеносный удар!

Ти-Сонг не успел додумать мысль до конца. Его тело само рванулось вперед, вытянувшись в струну. Вот они – трон империи, богатство, власть – на острие меча… Избавление от кошмаров (правитель, восседающий на ступе между рогов горного яка и его, Ти-Сонга, собственное тело, распластанное на жертвенном алтаре).

Лангдарма небрежно отодвинулся чуть в сторону, позволив противнику с воплем врезаться в стену. Из глаз Ти-Сонга посыпались искры. Он только и успел заметить взмах широкого меча-дао и подумал: «Вот сейчас я умру…» Но Лангдарма не стал пускать в ход оружие. Вместо этого он коротко, почти без замаха, ударил брата кулаком под ребра. И когда тот с жалобным всхлипом согнулся и осел на пол, спокойно произнес:

– А ты не так искусен в бою, как те двое наемников. Вообще-то их было трое… Третий – придворный вельможа, который помог им пробраться во дворец. Ты хорошо его знаешь, брат.

Лангдарма вздохнул, глядя на лезвие своего меча.

– Мудрецы говорят: когда человек стареет, он начинает осознавать иллюзорность земной жизни и мысли о смерти перестают его пугать… Не знаю. Этот вельможа был стар, он служил еще нашему отцу. Он так просил меня сохранить ему жизнь! Обещал даже назвать того, кто дал ему денег, чтобы заплатить убийцам. Я его заколол. Предатели всегда вызывали у меня отвращение.

– Кто сказал тебе про покушения?

Она прикинулась удивленной.

– Разве это тайна? Я не знала… Впрочем, какие тайны могут быть во дворце?

Ее ладонь нежно, почти чувственно, коснулась стены, покрытой великолепной росписью. Золотая клетка…

– Говорят, здешние стены умеют слышать. Это правда, мой господин? И не только слышать, но читать мысли…

«Змея, – подумал он. – Ядовитая змея».

Он схватил женщину за обнаженные плечи. Скрюченные пальцы вцепились в нежно-белую кожу, не знавшую солнца. Если ей и было больно, то виду она не подала.

– Ты хочешь, чтобы я признался тебе? – спросил Ти-Сонг. – Хорошо, будь по-твоему. Эти покушения организовал я. Я платил убийцам из своей сокровищницы. Вот так. – Он выдохнул. – Теперь об этом знают лишь двое. Ты и я. Остальные мертвы.

– Прошу прощения, если разгневаю вас, мой повелитель, – тихо произнесла Фасинг. – Но вы не правы. Ваш солнцеподобный брат, король Лангдарма… Он тоже знает, кто подослал убийц.

Он отшатнулся от женщины:

– Нет! Неправда…

Фасинг молчала, и на Ти-Сонга это подействовало сильнее любых слов. Он знал, что она права. И она знала, что он знает.

Он – знал.

Он, стремившийся прекратить религиозные войны на Тибете и упрочить границы для отпора кочевым племенам, рыскающим, словно стая голодных волков… Он, не желавший оглядываться на внутренних врагов, число которых все росло. Бон, бывшее еще недавно единственным учением (иноверие безжалостно искоренялось), реформировано, что вызывает открытое недовольство многих высокопоставленных лам. Их кровожадные боги требовали обильных жертвоприношений, а потому ламы призывали к войне с буддизмом, пустившим на Тибете глубокие корни.

– И ты полагаешь, что твой человек справится с этой задачей? – спросил Ти-Сонг.

– Я уверена в этом, мой господин.

– В чем же его особенность?

Фасинг задумалась.

– Я рискну сказать, мой господин, что он… Не совсем человек. Хотя и в человеческом обличье.

– Уж не сам ли Царь Тьмы? – хмыкнул он, с трудом скрыв охватившую его дрожь.

А хоть бы и так, сказал он сам себе. Главное сейчас – устранить Лангдарму, взойти на трон, опираясь на острия мечей. А там – посмотрим.

Он все всматривался в черное небо над вершинами гор. Огромный город, где жизнь не замирала с наступлением темноты, раскинулся далеко внизу, ибо королевский дворец Потала был воздвигнут на скале, окруженной тремя широкими каналами, а башня, в которой находилась резиденция Ти-Сонга, возвышалась надо всем дворцом, подобно гнезду орла. Ти-Сонг редко поднимался сюда: он не любил башни. Высота пугала его, но он надеялся с помощью этого страха заглушить другой, гораздо более сильный. Женщину должны были доставить к нему еще вечером, до захода солнца. Теперь же до него долетал едва различимый звон большого колокола: в монастыре Син-Кьен, на горе Алу, монахи-буддисты готовились к полуночным службам…

Глава 4
ПРОБА СИЛ

– Слишком быстро. Нужно плавнее.

Тренер взял Аленку за руку и сам потянул вперед, показывая движение.

– А по-моему, чем быстрее, тем лучше, – не согласилась она.

– Быстрота рождается из медленного. Ты слишком надеешься на свою силу. Еще раз, и не торопись.

Аленка попробовала.

– Нет. Это резко. Еще.

– Никак!

– Постарайся сделать тягуче. Чувственнее. Ты же женщина.

Она подняла бровь:

– Пардон? Тренер смутился:

– Ну, будущая женщина. Так и будь женственнее.

Аленка постаралась быть женственнее. Однако понятие «женственность» в ее представлении плохо сочеталось с боевыми приемами. Она сделала еще пару попыток повторить движение, вздохнула и села прямо на пол, поджав под себя ноги. И, подумав, сообщила:

– А в каратэ все по-другому.

– Ты занималась каратэ? – спросил Владлен.

– Нет, гимнастикой. Теперь бросила.

– Почему?

Она пожала плечами:

– Не сошлись характерами кое с кем.

– А откуда знаешь про каратэ?

– У Валерки смотрела по видику. Здорово! Красиво – все в белых кимоно, рукой – раз, ногой выше головы – два! А зачем они кричат?

– Ну, это сразу не объяснишь. Сама поймешь когда-нибудь.

Когда-нибудь. Значит, пока не доросла. Впрочем, Аленка весьма трезво относилась к себе самой и видела, что, несмотря на разряд по гимнастике, движения у нее получались довольно корявые. Руки-крюки и ноги-крюки не желали работать так, как от нее требовали. И она потихоньку злилась, совершенно не понимая, почему тренер доволен ею, пожалуй, больше, чем остальными.

А потом и думать об этом перестала. Все ее существо постепенно, незаметно для сознания, погружалось в какой-то сложный, кажущийся на первый взгляд хаотичным ритм (ничего общего с каратистским «ит, ни, сан!»). Скорее это было похоже на некую сложную программу.

И она увидела Шар…

Шар был живой и неживой одновременно. Он переливался всеми цветами радуги, а внутри, под полупрозрачной оболочкой, двигалось и дышало что-то живое. Она пригляделась – и неожиданно увидела себя.

Маленькая девочка посреди зала, погруженного в полумрак, только несколько свечей роняют тусклые отсветы пламени на стены, покрытые темным бархатом. Неподвижные, будто деревянные статуи, ученики, сидящие полукругом на скрещенных ногах, вокруг низкого подиума. Голос гуру, духовного наставника:

– Тьма и свет, инь и ян – не есть, как думают многие, две стороны медали. Это две соседние ступени огромной лестницы. Стоит сделать шаг – и ты пересечешь эту границу, не заметив…

Внутри Шара было неуютно. Огромные тени мелькали по поверхности вперемежку с отблесками пламени. Потом сквозь них проступили очертания исполинской ладони.

– Ты видела тело?

«Чье тело? – испугалась Аленка. – Мое, что ли? Я вроде не умерла».

– Тело засыпало лавиной, – ответил незнакомый женский голос. Низкий, преисполненный глубокой печали. – Я одна спаслась каким-то чудом… Мне страшно, господин.

Потом женщина исчезла. Аленка не видела, куда та ушла и ушла ли вообще. Просто перестала ощущать ее присутствие. Ладонь, охватившая Шар, уплыла вверх.

– Он жив, – сказал кто-то. – Главное, он жив.

Она не замечала проведенного здесь времени. Секунды растягивались в часы, как в замедленном просмотре кинопленки, часы прессовались в краткий миг – хватило бы только прикрыть глаза и вновь открыть их. Тренировки в додзе – зале для боевых искусств – перемежались с беседами по восточной философии и религии, релаксационными гимнастиками, языками и многим другим. Она и не думала уставать. Только однажды, уже ближе к лету, у нее неожиданно возник повод для огорчения.

Марина.

Та самая девочка, восхитившая Аленку своим мастерством в первый раз… Было уже поздно, что-то около десяти вечера. Аленка, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами, с трудом привела себя в порядок в раздевалке, подхватила на плечо спортивную сумку и двинулась к выходу.

Было гулко и пусто. Она хотела выключить свет, но вдруг остановилась. Посреди зала, выглядевшего сейчас нелепо громадным, будто покинутый всеми вокзал, стояла Марина. Тоненькая, словно тростинка, она казалась крошечной и беззащитной – одна во всем мире, во всей Вселенной. Она подошла к низкой лавочке, стоявшей вдоль стены присела на нее, тут же встала, зачем-то коснулась рукой гимнастического каната, свисавшего с потолка, как громадный удав. Аленка не выдержала и, поколебавшись немного, подошла:

– Ты почему здесь?

Марина подняла голову. Глаза у нее были большие, серые и печальные.

– Я уезжаю, – тихо сказала она.

– Куда?

Марина не отреагировала. Медленно, будто в зачарованном сне, она подошла к стенке, туда, где на перекладине висел тяжелый кожаный мешок в виде человека-уродца: массивное круглое туловище, ручки-обрубки, а ног вообще нет. Ткнула его ладонью, вроде бы несильно, без замаха, но мешок, будто снаряд из пушки, отлетел к стене и закачался на цепи.

– Жалко, что все закончилось.

– Тебя родители увозят, да? Вы переезжаете?

Марина покачала головой:

– У меня нет родителей. Я из детдома.

– Из детдома, – повторила Аленка. – Я и не знала.

Ей стало грустно. Она представила себе: коридор, серые стены, мрачные комнаты с установленными в нескончаемый ряд железными кроватями. Воспитанники в чем-то одинаковом, безликом и бесполом, сразу не отличишь, мальчик или девочка. Лица у всех печальны и непроницаемы. По свистку – отбой, по свистку – подъем… Впрочем, это, кажется, сцена из какого-то фильма про войну. На самом деле, возможно, все не так уж плохо, но все равно…

– Почему ты раньше не сказала? Можно, я тебя провожу?

– Нет, не надо.

– Мы же подруги!

– Не надо, – повторила она. – Ты и знать про это не должна. Я твердо решила ничего не говорить… А вот вырвалось. Не расспрашивай меня, ладно? Просто посидим вместе.

Они сели рядышком на узкую низкую лавочку. Сидеть было неудобно (жестко, и коленки торчат вверх), но они этого не замечали. Аленке жутко хотелось узнать подробности: как это? куда? зачем? Было очень непохоже, чтобы подруга уезжала на неделю или на месяц. Нет, Маринка совершенно точно знала: они больше не увидятся.

Она прощалась навсегда.

Потом Аленка много раз вспоминала свою подругу. Даже лицо осунулось (правда, ненадолго: цветущей юности длительная меланхолия не свойственна). Что-то было в ней… Что-то, из-за чего сразу выделяешь человека в толпе – не по внешнему признаку, а повинуясь необъяснимым магнитным потокам… Говорят, таким магнетизмом обладали многие из великих: талант талантом, но чтобы тебя узнавали – по походке, по неуловимому жесту, по повороту головы – нужно уметь покорять людей (не в смысле подавлять!) силой своей личности.

В тихом скверике, через который пролегал обычный путь домой (домой сегодня никак не хотелось: грусть светла, на душе покой, а предки неизвестно в каком настроении, предполагать надо всегда худшее), встретился Валерка, верный рыцарь (Рыцарь Печального Образа – с тех пор как Артур в красивом прыжке снес башку тому «новоруссу» и его «шестерке»).

– Привет.

– Привет, – равнодушно отозвалась она.

– С тренировки?

– С нее.

Некоторое время они шли молча.

– Что грустишь так, восходящая звезда мировой гимнастики? – не выдержал Валерка.

– Не звезда уже. Бросила.

– О! – Он удивился. – И давно? Минут десять?

– Больше.

Валерка покрутил головой:

– Новости. А Алла Федоровна в курсе?

– Нет еще.

– Рано или поздно придется сказать. Она-то, бедная, спит и видит тебя на пьедестале… А сейчас чем занялась?

– Да тоже, в общем, гимнастикой. Восточной.

– Ага, – развеселился Валерка. – Дамское кунг-фу. Знаем, проходили.

Он весьма забавно попытался изобразить боковой удар ногой, чуть при этом не упав. Ну улыбнись, взмолился он про себя. Скажи что-нибудь, хоть подзатыльник дай! В былые времена он подобной вольности не допустил бы, разозлился… Не всерьез, конечно, разозлился, а так, для виду, будто играя свою роль в древней как мир игре. Сейчас бы и для виду не стал.

Испокон веков (то есть три года с небольшим) у них был обычай: вечером Валерка встречает ее с тренировки, и они идут в маленькое стеклянное кафе под названием «Белый медведь», угощаться мороженым. В зависимости от времени года мороженое заменялось на кофе с бутербродами. Аленка решительно плевала на диету, предписанную гимнасткам, что на фигуру не оказывало ровно никакого воздействия («Не в кобылу корм» – выражение Аллы Федоровны).

Теперь гимнастика плавала где-то за бортом, а обычай сохранился, и они, не сговариваясь, по привычке повернули к «стекляшке». На первом этаже гудел ресторан, переливаясь разноцветными всполохами, точно новогодняя елка, засунутая в аквариум. Валера с Аленкой поднялись выше, в бар, и уселись на высокие кожаные табуреты. Валерка (взрослый уже, как же!) заказал себе пиво в высокой узкой жестянке и пачку «Уинстона». Аленка остановила выбор на большой чашке кофе и бутерброде с ветчиной. Раньше она тоже глотала пиво, хотя не любила горький вкус, и с вызовом поглядывала на Верного Рыцаря, а тот, изображая сурового папахена с пуританскими взглядами, хмурил брови: «Рано тебе еще». – «Да ну! В самый раз». – «А я говорю, рано. Сначала пиво, потом коктейль, потом водка, и оглянуться не успеешь, а ты уже законченная алкоголичка». – «Водка? Нет, что ты. Мне только месяц как „торпеду» вшили в одно место". – «Это в какое?» – «А сейчас покажу»… Обычный милый треп, импровизация на ходу.

Аленка сидела молча, меланхолично помешивая на дне чашки кофейную гущу. Умела бы гадать – погадала бы на Артура…

– И английский забросила. Зря я тебя учил?

– Не ты, а твоя мама.

– И я тоже!

– Ты практиковался.

Инглиш она и не думала бросать. В клубе английский и немецкий входили в программу обучения. И преподавались, надо сказать, не в пример обычной школе, где и родной русский вызывает отвращение. Так что, пожалуй, болтает она теперь получше Валеркиной мамы. Но не хвастать же этим.

Валерка шумно вздохнул, щелкнул зажигалкой, закурил (чуть не закашлялся, бедолага).

– Муха, что с тобой происходит?

– Ничего.

– С предками не поцапалась?

– Я больше с ними не цапаюсь. – Она помолчала. И с непонятной грустью сказала: – У папки скоро отпуск, уезжает в санаторий. Хочет там поработать как следует.

– В санатории – работать? – удивился Валерка. Аленка пожала плечами:

– Такой уж он… Весь. Нам с тобой не понять.

– Ты с ним?

– Нет, я еду в спортивный лагерь.

– А со мной не надо было посоветоваться? – возмутился он.

– А ты мог бы мне запретить?

– Нет, конечно. Просто…

Ей на ум опять пришел Артур. Она чувствовала то, что чувствуют все – рано или поздно, с радостью и тревогой: что-то будет? Почему один человек – один-единственный – дороже тебе, чем друзья, родители, сама жизнь… Если бы он вдруг не разрешил ей ехать – она бы тут же отказалась, хотя и хотела до умопомрачения.

Она украдкой взглянула на Валеру. Да, да. Росли вместе… Английским занимались. Может быть, как раз из-за этого она и не чувствовала к нему ничего – ничего такого… Мальчик с непокорными вихрами, в джинсовой курточке. А хотелось каменную стену за спиной.

– А где твой лагерь?

– На Кавказе. Недалеко от Тырнауза.

– Вот здорово! – неожиданно обрадовался он. – Я туда же еду со стройотрядом. Навестить тебя?

«А почему бы и нет, – подумала Аленка. – Как ни крути, а друг детства. Вроде братишки…»

– Ты куда? – спросил он, увидев, что она встала с табурета.

– Прическу поправить.

На самом деле Аленка почувствовала на себе взгляд. Впечатление было мимолетным, словно кто-то за стеклянной дверью с витражом посмотрел мельком, без особого интереса (клевая, мол, девочка, но не в моем вкусе). Однако она тут же поняла, кому этот взгляд принадлежал…

Но виду не подала. Помахивая сумочкой, она подошла к большому зеркалу и критически взглянула на свое лицо. Не красавица. Симпатичненькая – это да. Глаза папины. Нос и губы мамины. Вот если бы нос чуть потоньше, а губы – более пухлые… И лицо чтоб не такое круглое. Лицо-тарелка с глазами-сливами. Меньше жареной картошки надо кушать, подруга. Она поставила сумочку на стул, прижала ладонями щеки. Лицо стало овальным. Так гораздо лучше. И с прической надо что-то делать, а то торчат патлы в разные стороны (она с удивлением подумала: «А Валерка на такую каракатицу смотрит с немым обожанием…»). «Как-нибудь выкрашусь в блондинку, как мама».

На нее смотрели. Наблюдали с ленивым прищуром, оттягивая момент. Их было двое: тщедушный прыщавый мальчишка-портье и бритый наголо «качок» в фирменной кожаной куртке поверх ярко-зеленого спортивного костюма.

– Вон она, – сказал «качок». – Где?

– Да вон, в бело-синей олимпийке, у зеркала. Спортсменка-комсомолка, бля. Сейчас я ей устрою зеркало…

– Мишка. – Портье опасливо взглянул на приятеля.

– Ну?

– Если что, меня босс с потрохами сожрет. В прошлый раз, когда ты тут «гулял», он от ментов еле отмазался. И тебя отмазал, между прочим.

– Не ссы. За ней должок. Надо бы получить.

Мишка сплюнул сквозь золотые зубы.

– Мы ее культурно хотели покатать на машине, так она, в натуре, начала целку корчить. А потом дядя этот встрял, каратист долбаный. Ну, я тебе рассказывал.

– Это тот дядя, который тебе пластырь на лоб приклеил? – хмыкнул портье, но тут же отскочил на шаг, увидев выражение на лице приятеля. – Шутка. Может, вам номер на двоих организовать? Сделаем в лучшем виде.

– Не стоит. Мы уж так, по-рабоче-крестьянски.

– Слушай, – зашептал портье на ухо Мишке. – А вдруг она опять с тем типом? Еще как выскочит!

– Не, я проверил. В баре наверху сидит ее пацан. Не тот. Короче. Как мы с ней зайдем в сортир, повесь табличку, типа, там ремонт. Понял?

– Ох, Мишка, доиграешься…

– Да не ссы, я сказал. Она еще и довольна останется.

Аленка подняла глаза и увидела «качка» в зеркале позади себя. Тот возвышался над ней, как Эльбрус, и золотозубо улыбался.

– Ну, привет.

– Привет, – отозвалась она.

– Признала?

– А как же. Ты тот дебил из «мерседеса».

– Поговори еще. Должок отдавать собираешься?

– Разве я должна?

Он улыбнулся еще шире:

– Еще как. Ну что, сама пойдешь или на руках донести?

Она вздохнула:

– Куда идти-то?

Если Михаил и был слегка удивлен покладистостью девочки, то виду не подал, лишь мигнул портье: не забудь, мол, о своих обязанностях. («Боров драный, свернет малолетке шею, это уже серьезно, не отмажешься ни за какие бабки…»)

Будто старые знакомые, они, чуть ли не обнявшись, толкнули дверь с буквой "М" и скрылись за ней.

– Прямо тут? – спросила Аленка, брезгливо дотрагиваясь до стены.

– Прямо тут, – радостно подтвердил Ммшка. – Вообще-то нам предлагали отдельный нумер, но, знаешь ли…

– Знаю, знаю, ты извращенец.

– Поговори мне.

Его уже охватило возбуждение. Он припер ее к стене огромной ладонью, другой одновременно расстегивая ширинку на брюках, и прохрипел прямо в лицо:

– Давай, девочка, трудись. Защитничка твоего рядом нет, так что…

«Защитничек… – подумала она. – Сидит в баре, дует пиво и воображает себя ковбоем…»

– Нет, я одна сегодня. Не повезло тебе.

– Это чегой-то? – удивился «качок».

– Ну, он ведь тебя пожалел в прошлый раз. Приложил пару раз о капот и отпустил. Я этим вряд ли ограничусь.

Портье с истовым облегчением перекрестился, когда девочка, смущенно улыбаясь, выскользнула из-за двери. Без мокрухи обошлось, слава тебе, господи.

Она мельком взглянула в зеркало, поправила прическу и, покачивая бедрами, пошла наверх. Вскоре она почти бегом вернулась, таща за руку недоумевающего спутника, и они скрылись за входной дверью. Мишка появляться и не думал. Из туалета доносился невнятный шум воды («Подмывается, гад чистоплотный»). Пять минут портье терпел, потом, матерясь, вылез из-за конторки.

Мишкины брюки аккуратной горкой лежали в грязной раковине, и на них сверху из крана текла вода. Хозяин брюк сидел, провалившись голым задом в унитаз, так что голова торчала на уровне мясистых коленок. Руки за спиной были связаны брючным ремнем. Глаза горели бешеной злобой.

– Мишка, – в ужасе прошептал портье. – Сюда же никто не входил, только ты с девкой. Кто же это тебя так? Твой этот… дядя – он что, ниндзя какой-нибудь? Он сквозь стены может проходить?

– Козел, – прохрипел Мишка. – Что стоишь, руки развяжи! Ну, поймаю суку…

– Да как он сюда вошел?

– Кто? – заорал он. – Кто вошел? Не было никого! Это она, девка эта… Ее кто-то готовил специально. Она же убийца! Ну, поймаю…

– Нет. – Портье чувствовал, что его тело сотрясает крупная дрожь. – Нет, ты уж лучше ее не лови.

Валерка покорно добежал с Аленкой до остановки, прыгнул в подошедший автобус и только тогда возмутился:

– Муха, что за скачки? Я у бармена даже сдачу не забрал.

Автобус наконец тронулся. Аленка вдруг погрустнела и съежилась, будто ей стало холодно. Остро захотелось спрятаться куда-нибудь, стать маленькой, словно Дюймовочка из сказки.

Народу в салоне почти не было. Она забилась на заднее сиденье, к окошку, в узкое пространство, и пожалела, что сейчас не час пик. Она чувствовала бы себя защищеннее… Так, как она сейчас, наверно, наши далекие предки ощущали себя на открытом пространстве, среди бескрайней древней степи: возникни опасность – и не скроешься, не заберешься на дерево, и нет рядом товарища, способного прикрыть спину…

– Так объяснишь дураку или нет? – подал голос Валерка.

– Напоролась на одних знакомых, – нехотя ответила она, глядя в окно. – Помнишь, я рассказывала тебе. Они меня пытались посадить в «мерседес».

– Эх, – огорчился он. – Жаль, меня рядом не было. Я бы им показал!

Она постаралась не фыркнуть. И вдруг услышала голос.

«Я в тебе не ошибся», – сказал он.

Аленка вздрогнула и посмотрела на спутника:

– Что ты сказал?

– Я? Я молчу.

«Ты почувствовала вкус. Таких людей, как ты, очень мало на Земле».

– Какой вкус?

Валерки рядом не было. Салон был абсолютно пуст и ярко освещен неоновыми лампами, будто операционная. За окнами чернела ночь – ни огонька: ни светящихся окон в домах, ни фонарей, ни разноцветных реклам.

«Вкус смерти».

– Я не понимаю!

Ее охватил страх. Автобус мчался сквозь тьму без остановок и без поворотов, по одной бесконечной прямой.

Неведомый голос был настойчив:

«Во время медитации ты видела Шар. Это дано далеко не каждому. Шар разговаривает только с теми, кого выбирает сам. Многие пытались наладить контакт… И пытаются до сих пор. Их манит могущество, они верят, что могут приобщиться к Учению, стать Избранными… Глупцы! Ты боишься?»