Текст книги "Канатоходец. Записки городского сумасшедшего"

Автор книги: Николай Дежнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Подошел, опустился перед ней на колени. Ее взгляд с прищуром был оценивающим. Загорелое лицо под выбившейся прядкой седых волос освещала мягкая, показавшаяся мне сочувственной улыбка. Прошло, наверное, с минуту, прежде чем она заговорила, да и сказала лишь одно слово:

– Двадцать!

Не знаю почему, такое, видно, было настроение, я покачал головой:

– Не-а, двадцать пять!

Лицо старухи стало задумчивым, лоб нахмурился. Губы беззвучно шевелились, как вдруг в глазах запрыгали веселые чертики. Протянув руку, она коснулась моей щеки:

– Что ж, может случиться, и двадцать пять!

И пропала, а я проснулся, как и не спал. Сразу, с морозной ясностью сознания. С единственной мыслью, с убеждением, что торговались мы о том, сколько мне осталось жить. Обещанные двадцать лет казались мне тогда чем-то вроде вечности, а испрошенные двадцать пять, несмотря на ее вроде бы согласие, предельным сроком, за чертой которого жизни мне не будет, так чтобы и не рассчитывал.

Неужели прошло двадцать лет?.. Рука дернулась, под лезвием бритвы выступила капелька крови. Гарантийный срок истек, думал я, прикладывая к порезу ватку с одеколоном, и вовсе не факт, что пять выторгованных лет мне отпущены. Хотя старуха и улыбалась, полной уверенности не было. Что бы я теперь ни сделал, что бы ни предпринял, все на собственный страх и риск!

Глядя на свою вытянувшуюся в стекле физиономию, усмехнулся: у других такой гарантии никогда и не было. Может, Морт для того и приходил, чтобы мне об этом сообщить, но за разговорами забыл? Вряд ли, вовсе не это месье интересовало, а вернее, тех, кто его послал. Воспоминание принесло с собой волну страха, усилием воли я его отогнал. Поживем, увидим, не стоит заниматься бегом трусцой впереди паровоза. Встал под душ, высушил волосы забытым Любкой феном и тщательно причесался. Надел один из двух темно-синих протокольных костюмов, тот, который выигрышно подчеркивал фигуру. Нацепил любимый галстук, красный, в мелкую белую горошинку. Повертелся перед зеркалом. Ну, с Богом! Успеха тебе, парень, в твоем нелегком деле.

Знакомая лестница помнила эхо моих шагов, взлетал по ней когда-то, не в состоянии дождаться лифта. Может быть, действительно с годами в жизни человека обнаруживается логика, скрытая до поры до времени окружающей его суетой. Сделав все возможные ошибки, он начинает понимать, что по судьбе ему дано, а на что наложен запрет. Проку, правда, от этого понимания уже никакого. Так думал я, взбираясь на пятый этаж, чтобы занять чем-то голову. Лучше было бы вообще не думать, но это уже высший пилотаж, доступный только йогам и любителям сериалов.

Дом был старый, сталинской постройки, с огромными лестничными площадками, на которых, по мысли архитектора, а не в убогих личных закутках, должна была бурлить общественная жизнь. Она и бурлила, поскольку сюда выгоняли курильщиков, со многими из них в те далекие времена я был лично знаком. Поднявшись, задохнулся. Что ни говори, а напоминает о себе возраст. Постоял, приводя в норму дыхание. Распушил, как торгаш на рынке, головки цветов. На улице моросило, и, влажные, они благоухали. Из большого окна на два лестничных пролета было видно, как в свете фонаря секут воздух струи разошедшегося дождя. Вспомнилось почему-то, что на демонстрациях при подходе к Историческому музею из репродукторов неслось: «Товарищи, вы вступаете на Красную площадь, поправьте оформление!» Поправил. Подтянул узел галстука, провел ладонью по волосам, проверил, имеется ли на лице дежурная улыбка.

Нажал кнопку звонка. Быстро, два раза. Память руки. Она много чего помнила из того, что я старался забыть. Ждать пришлось, но недолго, я бы даже сказал, в меру. Никто не топтался наготове у порога, но и заставлять меня рассматривать потертую дерматиновую обивку тоже не стал. Чего я, собственно, ждал?.. Да ничего. Когда ничего не хочешь и не ждешь, не будет и разочарования. Открывается дверь, а ты стоишь себе и ничего не чувствуешь, как будто нет тебя на белом свете. Классное словечко: «ничего», лучшая в мире защита от себя, дурака.

Дверь отворилась. Передо мной стояла Варя. Такая же, какой я ее помнил, и не такая. Лицо молодое, с непривычным для переживших зиму москвичей легким загаром. Стройная, легкая, с гладко зачесанными на затылок волосами. Седая прядь через всю голову ее только украшала. Красить их – как можно такое подумать? – ниже ее достоинства. Интересно было бы знать, в каких единицах она его, это достоинство, измеряет. Господи, Господи, каким же я стал злым и несправедливым!

Улыбнулась мило, так мило, что это граничило с безразличием. С такой улыбкой входят в бутик, признавая ею факт существования продавщицы, так улыбаются в ресторане подошедшему официанту. Нет, передо мной была не прежняя Варенька, другая. Глаза серые, большие, но холодные, смотрят на меня, как на обстоятельство ушедшего времени. Надо же, ты все еще жив, а я и забыла! Черты лица приобрели определенность, как если бы художник по имени жизнь счел нужным придать им скульптурную отточенность.

– Вытирай ноги, проходи! – Пропуская в прихожую, посторонилась на метр, на большее не позволяли ее размеры. – Извини, у меня не прибрано.

Прошла легкой походкой по коридору, обогнула в гостиной стол и, не снимая целлофана, сунула походя принесенный мною веник в вазу. А ведь розы, помнится, любила. В напольную, китайскую. Раньше ее здесь не было, а в остальном обстановка комнаты почти не изменилась. В ней и правда царил некоторый беспорядок, впрочем, не больший, чем в любой старой московской квартире. На окнах выцветшие от времени плотные шторы, с потолка над столом, оставляя в тени углы, свисал большой, модный в пятидесятых красный абажур. Под знакомым на стене пейзажем горел торшер, под ним на журнальном столике стоял раскрытый ноутбук, лежали какие-то бумаги. Видно, до последней минуты работала.

– Чай?.. Кофе?..

Просто Аэрофлот какой-то! Через приоткрытую в спальню дверь был виден чемодан, она поспешила ее закрыть. В атмосфере квартиры чувствовалось что-то нежилое, как если бы она долго стояла запертой.

Догадку эту Варя тут же подтвердила. Сказала из кухни, гремя посудой:

– Я здесь не живу, бываю изредка, наездами. Ты застал меня случайно…

Больше, пожалуй, не стоит, но полстакана водки, можно без закуски, я бы сейчас заглотал. Попросить – было бы проявлением слабости, да и спиртное в этом доме отродясь не водилось.

– Где же ты обитаешь?

– По большей части в Милуоки, преподаю в местном университете, но часто по делам бываю в Лондоне, ну и, естественно, в Нью-Йорке… – заметила словно бы между прочим, по обязанности развлекать гостя. Что ж, понятно, где же ей, такой самостоятельной и уверенной в себе, еще обретаться, как не в городе Большого Яблока. – Когда участвуешь в международных проектах, приходится мотаться по свету…

Я подошел к журнальному столику. Экран ноутбука был черен, бумаги оказались распечатками статей, почти все на английском. Прочел: «Tarot deck – the Magician», «Devil’s dance» и по-русски что-то там про глубинную психологию и семиотику, о которых даже отдаленного представления я не имел. Под каждым названием статьи стояла фамилия Вари, девичья, с добавлением буковок, означавших, что автор доктор философии. Вот оно как, не хухры-мухры!

Не удержался, спросил:

– И чему же ты учишь подрастающее поколение? Судя по всему, какой-то чертовщине…

– Что?.. – не расслышала она. – Ты что-то сказал? – И, выглянув из кухни, улыбнулась. Мельком, про себя, но все же удостоила. – «Дьявол» – название карты, не более того…

Внесла в комнату поднос с чашечками для кофе и пачку сухих крекеров, поставила все это на стол и вернулась в кухню за джезвой.

– Жаль, мне совсем бы не помешало пообщаться с магом, а лучше с волшебником…

Прозвучало это довольно фальшиво, как если бы я бил на жалость. И ведь так оно и было, бил! Варя, добрая душа, сделала вид, что не заметила. Показала рукой на стул:

– Присаживайся!

И принялась разливать по чашечкам кофе. Со стороны, должно быть, мы могли сойти за проживших вместе полжизни супругов, этаких правильных ребят в преддверии серебряной свадьбы. Далеко еще не старых, ценящих незамысловатое общение. Любящих побыть вдвоем, поговорить о мелочах, из которых, по большому счету, и состоит жизнь, в атмосфере душевной близости и сердечного расположения. Да и слова нам в общем-то ни к чему, понимаем друг друга с полувзгляда. Я пришел с работы усталый, проблем невпроворот, Варенька хлопочет, старается повкуснее накормить. Рассказывает между делом об успехах сына, он пошел во второй класс, дочке самое время взять репетиторов, на будущий год экзамены в университет на исторический. В субботу, хочешь не хочешь, а надо идти на юбилей к Петраковым, отказываться неудобно, за месяц пригласили…

– Что с тобой? Ты меня слышишь?..

– А?.. Извини…

– Я уже третий раз спрашиваю: сахар принести?..

– Сахар?.. Нет, спасибо! Со мной иногда случается, почудилось…

Интересно, помнит, что я кофе люблю сладким, или спросила так, из вежливости? Неужели старею, потянуло к семейному очагу? Еще немного, и понадобятся теплый халат и тапочки, и спать буду не с женщиной, а с грелкой, в кружевном чепце на облысевшей голове.

Варя опустилась на стул напротив. Круг света абажура сомкнулся, отрезал нас от остального мира, но не от прошлого, оно обосновалось за столом третьим.

– Мама?..

В лице Вари мелькнуло что-то болезненное.

– Почти сразу после…

Не договорила, но и без того было ясно, что отсчет времени велся от момента нашего разрыва. Если то, что я выкинул, можно назвать этим доставшимся нам от романтических времен словом. Быстро сменила тему:

– А ты, я вижу, добился, чего хотел! Видела тебя случайно в передаче…

Естественно, случайно, интеллигентным людям смотреть поганый ящик западло. Кивнул, не хотелось пускаться в объяснения. Программа на канале была мутной, позвали на круглый стол из каких-то своих соображений, а получилось, чтобы печалиться о готовой склеить ласты российской культуре. Ведущий, кремлевский соловей, пытался нас как-то взбодрить, камлание его лишь усугубляло сходство с поминками. Я старался отмалчиваться, но говорили по очереди, так что пришлось произнести об усопшей ритуальные слова. Впрочем, бесцветные и замусоленные до самоварного блеска. С тех пор никуда больше не приглашали, видно, не приглянулся, а мне и нужды нет, мне и так не хило. Главное, душой не покривил, хотя и того, что стоило бы сказать, не сказал. Слаб человек, опаслив.

Но, произнося «добился», Варя имела в виду совсем другое. Все окупилось, говорила она без слов, поздравляю! И под словом «все» понимала то, что не хотел понимать я. Глаз не отвела, смотрела на меня задумчиво, наверняка помнила, что я ей тогда наговорил. Под этим молчаливым взглядом мне было сильно не по себе. Покраснел бы, наверное, если бы не разучился краснеть.

Сказал не к месту и не ко времени, но так уж получилось:

– Какая горькая ирония, мой первый рассказ назывался «Счастье»…

Тот сентябрьский день выдался на редкость теплым. Воздух был тих и прозрачен, дворники, стараясь успеть до дождей, жгли листья, и по городу плыл их горьковатый, тревожащий душу запах. Деревья на бульваре стояли в золотом убранстве, но в прощальном этом тепле уже слышалось что-то безнадежное, дышащее близкими холодами. Я бежал в редакцию журнала, не чуя под собой ног, и все во мне пело. Там, за порогом двери, к которой с улицы вели три ступеньки, шла совсем другая жизнь. Там творилась с большой буквы Литература. Там ждал меня мой новый волшебный мир, и то, что небожители согласились прочесть рукопись рассказа, наполняло меня трепетом. Это было ближе к вечеру, а днем мы гуляли с Варенькой по городу, и я рассказывал ей о своих планах, о том, что станет смыслом моей жизни. От желания работать дрожали руки. Когда узнал, что рассказ будет напечатан, первой позвонил ей и слышал, как она всхлипывала в трубку. То были самые счастливые дни моей жизни, не говоря уже о ночах…

Сцепил, чтобы не застонать, зубы. Безумец!

– Когда мамы, не стало, – произнесла Варенька, как если бы не слышала, что я сказал, – меня здесь ничего уже не держало…

Удивительно, думал я, размешивая в чашечке отсутствующий сахар, после стольких лет разлуки мы можем так вот просто сидеть и говорить, пусть и каждый о своем. Значит, что-то нас объединяет, что-то, что уходит корнями в наше прошлое. У нас нет нужды подыскивать слова и нанизывать их гирляндами на нить разговора, потому что мы говорим сразу обо всем.

– …и ты эмигрировала в Штаты! – подсказал я с готовностью, но она покачала головой:

– Нет, сначала жила по студенческой визе, а когда пригласили преподавать, университет помог с видом на жительство. Гражданство получила много позже, оно понадобилось мне лишь для того, чтобы свободно передвигаться по миру. С американским паспортом в кармане это проще. В России, из которой уехала, заниматься тем, что меня интересовало, было невозможно. В нынешней – лишено смысла. Здесь на все смотрят через призму денег. Я прилетела в Москву по приглашению одного частного университета, но сотрудничать с ним отказалась. Они рассматривают мое направление исследований как способную привлечь платных студентов экзотику, да и деньги предложили мизерные…

Изменилась Варенька, изменилась! О деньгах мы с ней никогда не говорили, да их у нас и не было. Западная штучка, никакой ложной скромности и прочих интеллигентских экивоков.

– Но не в этом дело, может быть, согласилась бы и на копейки, если бы от этих людей за версту не несло делячеством. Ребят жалко, обманывают себя тем, что будто бы учатся, теряют собственное время за родительские деньги. – Поднесла к губам чашечку и сделала глоточек. – Таро вовсе не бесовство и уж точно не гадание…

Посмотрела на меня с едва заметным прищуром, именно это слово я и употребил. Сложись разговор по-другому, спрашивать бы не стал, но, коли Варя сама заговорила, не задать вопрос не МОГ:

– Ну и что же, в таком случае, это такое?

Теперь, когда она брала двумя пальчиками крекер, я мог ее как следует рассмотреть. Не красавица, по меркам культивирующих коровьи стандарты глянцевых журналов, просто очень милая женщина. Сдержанная, независимая, из породы стойких оловянных солдатиков. Такие, как она, идут по полям сражений с высоко поднятой головой, несут себя закованными в броню из невзгод и нанесенных им обид. Ум их холоден, манера общаться иронична. Простым ребятам от сохи, вроде меня, до них не дотянуться, не достучаться до их чувств, если те все еще наличествуют.

Хрустнула печеность белыми зубками, подняла на меня глаза:

– Тебе действительно интересно? Что ж… – Но я видел, она колеблется, не может решить, стоит ли тратить время на сидевшего перед ней недоумка. Помедлила. – Начать, пожалуй, надо с главного, с того, что человек – существо глубоко одинокое, а карты Таро это действенный и фактически единственный инструмент, позволяющий заглянуть в его внутренний мир. Никто не знает, когда люди впервые взяли их в руки, но некоторые исследователи считают, что идеологически они восходят к «Книге Тота», древнейшему памятнику человеческого гения. Откровения ее зашифрованы в картинках старших арканов, так называются первые двадцать две из семидесяти восьми карт колоды…

Голос Вари звучал ровно, именно в такой манере, думал я, наблюдая, как двигаются ее губы, она читает лекции на иностранном английском. Спросить, что ли, любят ли ее студенты или боятся встретиться с ней лицом к лицу на экзаменах.

– Помещенные на картах изображения, – продолжала она тем временем, – напоминают иллюстрации к сказкам или к приключенческой истории, каковой является путешествие человека от рождения к смерти. Каждая из них символически описывает одну из жизненных ситуаций, в то время как расклад преподает человеку урок, который тот, в меру своего развития, должен усвоить. Их также сопоставляют с основными архетипами теории Юнга о коллективном бессознательном, но это, боюсь, будет для тебя слишком сложно…

Умолкла, словно хотела убедиться, что я еще не выпал в осадок. При всей сухости речи, которой она пыталась от меня отгородиться, я не мог не чувствовать беззащитности, доставшейся ей от той, прежней Вареньки. Слушал ее, не вдумываясь в значения слов, искал за скованностью черт тень знакомой милой улыбки.

– Ты следишь за мной? – усомнилась Варя.

Конечно, особенно за выражением твоего лица.

– Очень интересно, тем более что работы Юнга читал!

Не то чтобы соврал, немного преувеличил. Не читал, а просматривал, и не труды Карла, а популярную литературу, но, что тот был мистиком и духовидцем, знал. С Фрейдом по жизни был знаком ближе. Такое впечатление, что кое-что и» наблюдений нал человеком он у меня позаимствовал, а теорию свою построил на моем личном опыте.

Варя посмотрела на меня с любопытством. Так мог бы удивиться энтомолог, та мети в, что козявка под микроскопом строит ему глазки.

– Похвально!

Тон был профессорским, и я почувствовал себя студентом на экзамене, трясущимся, потому что дальше вводной части курса ничего прочесть не успел. Один-единственный вопрос по существу, и меня под фанфары вынесут, но Варя его не задала. Продолжила:

– Приход в мир карт Таро изобилует легендами. Одна из них гласит, что жрецы Древнего Египта пользовались ими для предсказания будущего. Опасаясь, что в результате упадка страны могущественное знание попадет не в те руки, они спрятали старшие арканы, а младшие отдали цыганам, которые и принесли их в Европу…

– В Средние века, – улыбнулся я, – тебя сожгли бы на костре…

Варя покачала головой, но на улыбку не ответила.

– Еще не поздно! Люди с тех пор мало изменились, не желают знать, что Таро раздвигает рамки их обыденного сознания. В силу ограниченности мышления не могут посмотреть на него, как на инструмент постижения мира. Им невдомек, что древние карты позволяют извлечь из подсознания то, что определяет жизненный путь человека. Еще Гермес Трисмегист учил, что расклад нельзя считать случайным скоплением символов, это послание на языке образов, которым человечество когда-то владело, но знание его утратило. Сочетание карт может не только многое о человеке сказать, но и излечить его больную психику, помочь выйти из сложной жизненной ситуации…

По мере paссказa Варя все больше увлекалась, но выползшая по-пластунски на мое лицо улыбочка ей явно не понравилась.

– Можешь не верить, твои проблемы – хмыкнула она, но, кажется, не слишком обиделась. – Мы живем в мире символов, пользуемся ими, пытаясь что-то друг другу сказать или хоть что-то узнать о себе. Разговаривая с нами, к ним прибегают высшие силы, беда лишь в том, что занятые покорением природы люди утратили способность доискиваться смысла. Это относится не только к Таро, но и, скажем, к астрологии. Мы, зрители театра теней, смотрим на их игру и силимся понять, что происходит за занавесом на невидимой нам сцене…

Не стоило, наверное, ее дразнить, но так уж получилось. Мы часто спорим о чем-то постороннем, в то время как причина разногласий куда важней тех мелочей, о которых говорим. Это даже не эзопов язык, а попытка любым путем утвердиться, как будто победа в малом может повлиять на разрешение истинных проблем. Тоже, между прочим, своего рода игра теней, но уже в театре человеческого абсурда.

– Почему бы в таком случае не включить в твой список хиромантию и гадание на кофейной гуще?..

Варя умолкла на полуслове. Улыбнулась так, что я вспомнил библейское: ты взвешен на весах и найден слишком легким.

– Твоя правда, чтобы разбудить интуитивное знание, все средства хороши! Царствие небесное внутри нас, Господь говорит с нами на тех языках, на которых находит нужным, а Таро из них самый продвинутый… – Взгляд ее стал отсутствующим. – Знаешь, если бы дело происходило в Штатах, я бы отправила тебя с порога к другому аналитику. Давай условимся, ты для меня всего лишь один из клиентов, приходящих в мой кабинет по предварительной записи, и только! К картам Таро, кстати, я прибегаю в ходе консультации далеко не всегда, а лишь в тех случаях, когда меня об этом просят. Ты попросил…

Не знаю, что со мной случилось, кровь бросилась в голову, а может быть, моча. Что она о себе воображает? За кого меня держит? Слово не воробей, вырвалось само, правда, ловить его я не собирался.

– И дорого берешь?

Чувствуя себя последней скотиной, полез в задний карман за бумажником. Мазохист. Видел свою ухмыляющуюся физиономию со стороны, и это доставляло мне сладкую боль. В лучшем стиле анекдота про скорпиона и черепаху: вот такое я говно.

Варя смотрела на меня изучающе. Как в пыточной палач, прикидывающий, а не потыкать ли в мерзавца раскаленным железом, но вместо этого усмехнулась:

– Не суетись, в моей бухгалтерии ты проходишь по статье благотворительность! Зачморен-ной России из гуманных соображений надо помогать. Если тебя интересует финансовая сторона вопроса, то консультации в области «Mental Health» вещь не из дешевых…

– Как ты сказала? – не разобрал я.

– По-русски: психическое здоровье. Я член профессиональной ассоциации психологов, работаю по лицензии. Здесь это не принято, а в Штатах многие к нам обращаются, слишком велик стресс, душат личные проблемы. В приемной моего кабинета портретная галерея из тех, кого можно было бы вылечить: Ван Гог, Бетховен, Андерсен, даже Дарвин и Хемингуэй…

– Достойная у меня компания! – ухмыльнулся я. Не сдержался, продолжил в ее манере: —…Вылечить и сделать из гениев коптящих небо обывателей…

Не боясь меня обидеть, Варя посмотрела на часы:

– Извини, я устала, а еще собираться, давай займемся твоими проблемами! – Выйдя из-за стола, произнесла из полной красными тонами полутьмы: – Кстати, о хиромантии, в Японии без нее не получишь кредита, а во Франции не найдешь работу…

Вернулась в круг света, держа в руках большую, значительно крупнее игральной, колоду. Движения ее рук гипнотизировали, как если бы она священнодействовала. Преферансисты сдают карты играючи, прихватив пальцами за внешний угол, Варя тасовала их бережно, выкладывала на стол аккуратно, словно каждая была произведением искусства. А может, и была, откуда мне знать.

Первой на скатерть легла картинка с беззаботным малым с узелком на палке через плечо. Глядя на голубое небо, он занес ногу над пропастью, в то время как рядом вертелась смешная белая собачонка. Внизу готическими буквами стояло: «The Fool».

Понять, что это значит, не составляло труда.

– Все, можно не продолжать!

Старался говорить небрежно, но получилось, кажется, фальшиво. Когда помру, а долго ждать, видно, не придется, провожать меня в могилу должны аплодисментами. Клоун в жизни, он тоже артист, весь вечер на арене. Цирк уехал, а он остался.

Варя лишь недовольно дернула плечиком.

– «Дурак» – вовсе не плохая карта, она символизирует начало нового, а это, как нетрудно догадаться, именно то, чего бы тебе хотелось, – с подобием кривившей губы улыбки вскинула на меня глаза, – или я неправа?..

Я промолчал. Не из желания сойти за умного – куда уж мне, – не знал, что сказать. Игра, похоже, пошла в одни ворота. Карты ложились на стол, я не успевал их рассматривать. Тут были уже знакомый мне «Дьявол», и неизвестный «Повешенный», и другие, такие же красочные, но потертые от времени по краям. Нетрудно было поверить, что им не одна сотня лет и они многое могли рассказать о человечестве.

– Что ж, – вздохнула Варя, – обратимся к твоему прошлому! Посмотрим, кого еще ты предал и что за эти серебреники поимел… – Не отрывая взгляда от расклада, подняла предупреждающе руку: – Помолчи, пожалуйста! Жена, надо понимать, от тебя ушла… Ребенок… девочка…

Я не стал ждать продолжения:

– Что значит «предал»? Ты выдаешь желаемое за действительное…

– Желаемое?.. – подняла Варя брови. – Какое мне дело до твоих заморочек! Я лишь повторяю то, что говорят карты…

– Ну, если уж они такие говорливые, – фыркнул я, – давай оставим мое темное прошлое в покое…

– Как скажешь, – легко согласилась она, – можем и оставить, только вряд ли оно оставит в покое тебя!

– Но это уже элементарно нечестно, ты пользуешься инсайдерской информацией…

Варя улыбнулась, но так, что лучше бы она этого не делала.

– Ты даже представить себе не можешь, насколько мы чужие люди! Но желание клиента для аналитика закон, я не имею права вторгаться в области, которых он не хочет касаться.

Вот и славненько! Откинувшись на спинку стула, я ослабил начавший душить узел галстука. Почему, спрашивается, я должен позволять всем подряд ковыряться в моем прошлом? И в первую очередь Варе!

Она тем временем сосредоточилась на разглядывании карт. Не отрываясь от своего занятия, поднесла к губам чашечку с начавшим остывать кофе.

– Итак, твое настоящее!

После этих ее слов в комнате воцарилась тишина. Интересно, думал я, что она скажет о том, что со мной происходит. Что вообще могут картинки рассказать ей обо мне? О том, как лихо меня колбасит? О ночах без сна и стакане водки под утро, чтобы хоть немного забыться? Вон как нахмурилась, хреново, видно, обстоят дела в Датском королевстве. Берется разгадывать чужую судьбу, а знает ли сама, что такое счастье? Хорошо, пусть я разгильдяй, что с меня взять, но она-то – доктор философии, психолог, ей по статусу это знать положено. Или жизнь ее так распланирована, что для таких глупостей нет времени? Для работы – есть, для общения с друзьями, для фитнеса, для секса… Чему это ты так удивился? Красивая, ухоженная женщина, опять же полезно для этого… – как она сказала? – для умственного здоровья! Или ты думаешь, расставшись с тобой, она, не позавтракав, побежала в монастырь? Востребованная во всех смыслах, с чего бы стала вдруг запирать себя в четырех стенах? Но случай, видно, достался ей не из простых, я крепкий орешек. Кропал в школе сочинения исключительно о лишних людях, не догадывался, что сам к ним принадлежу.

Варя продолжала молчать. Наконец подняла от расклада голову и произнесла едва ли не по слогам:

– Видишь эту карту? Она называется «Луна», а иногда «Сумерки». В сочетании с другими ее следует толковать, как блуждания души в потемках без понимания того, что происходит. Ты не в ладах с собой, тебе что-то мешает жить…

Я пожал плечами: тоже мне – откровение!.. Кто в наше время в ладах, кто собой доволен? Разве только народные избранники и клинические идиоты! Ну а жить я мешаю себе сам, столь ответственное дело другому не поручишь. Кимвал звучащий, писал про тех, у кого нет любви, апостол Павел, интересно, с каким инструментом сравнил бы святой отец меня, того, кто имел ее и по глупости потерял? С иерихонской трубой, что все вокруг, а главное себя разрушает? Смешной малый, научился жонглировать словами, но чего-то главного про жизнь так и не понял.

Варя смотрела на меня выжидающе:

– Хочешь что-то спросить? Таро располагает к диалогу, дает возможность заглянуть в глубины подсознания…

Я?.. Неужели, как сказал Бендер, я похож на человека, у которого могут быть родственники? Неужели я выгляжу столь глупым, что соглашусь на археологические в себе раскопки? Если уж на то пошло, в мое бессознательное без болотных сапог соваться не стоит, а лучше бы в противогазе и с фонарем.

– Ну, как хочешь! – истолковала как отказ молчание Варя. – В таком случае остается только узнать, что ждет тебя в будущем! Для этого, впрочем, ты ведь и выплыл из небытия…

Не добра ко мне была, не добра! Даже если бы это было правдой, могла бы промолчать, а это ложь. Зато с плаванием провидчески угадала. Плаваю, но не в небытии, а в фекалиях, причем норовлю все больше баттерфляем. Выскочишь так вот на поверхность, вдохнуть воздуха, и снова в глубину! И что радует, дерьма хватит не только на мой век, но и на грядущие поколения, человечество об этом позаботилось. Но спорить, а тем более оправдываться не стал, разом обрушилось безразличие. Показалось вдруг, что и жил блекло, и чувствовал глухо, словно через ватную подушку, а яркий, праздничный мир видел через мутное стекло.

Трудно сказать, как долго я практиковался в самоуничижении, только Варя за это время не произнесла ни слова. Отрезанные от остального мира границей света абажура, мы молчали, а если кто и говорил, то только наше прошлое. Не знаю, как ей, а мне оно нашептывало, что хорошо бы взять мокрую тряпку и стереть прошедшие годы. На книжной полке тикал будильник, звонка его я никогда не услышу.

Сказал, чтобы хоть что-то сказать:

– Читал где-то, занятие Таро – дело опасное…

Варя смотрела мимо меня куда-то туда, где за мокрым от дождя окном начиналось одиночество большого города.

– Так и есть, знание убивает! Особенно знание человеческой природы…

Вернулась взглядом к разложенным на белой скатерти картинкам.

– Очень необычный расклад, никогда такой не встречала…

Манией величия я не страдаю, но обратное было бы удивительным. Подняла на меня глаза. Я невольно вздрогнул. Появившееся в них выражение я видел у хирурга, объяснявшего мне, почему отказывается оперировать моего друга. Покойного.

– Никакой надежды?

– Сказать так было бы слишком просто! – попробовала улыбнуться Варя. – Боюсь, для истолкования расклада мне недостает квалификации…

С докторской диссертацией в кармане и двадцатью годами практики за спиной?.. В этом была вся Варенька! Та нежная, большеглазая девочка, которую я знал когда-то. Сжаться в комочек, спрятаться в раковину, только бы невзначай кого-нибудь не обидеть. Вранье это, что человек со временем меняется, стопроцентная лажа. Как же убог наш язык, как неразвита фантазия, если те же слова про квалификацию произнес и хирург!

– А ты не истолковывай, ты скажи, что думаешь!

Варя колебалась. Я ее не прессовал, просто смотрел в глаза и улыбался.

– Хорошо, – вздохнула она, хотя за километр было видно, что ничего хорошего не предвидится. – Пустая карта в твоем случае, ее еще называют белой, говорит о том, что информация о будущем заблокирована, на нее наложен запрет. Никаких оценок, просто факт, с которым следует считаться. Это может означать что угодно, например что решение в высших сферах еще не принято, а может, что все зависит от тебя самого. Есть и третий вариант: человеку это знать не нужно…

Что тут скажешь, не нужно, значит, не нужно! Возможно, пожалев, она не сказала мне правды, припудрила ее словами до неузнаваемости. Спасибо, очень благородно! Глядя через пространство комнаты в окно, Варя хмурилась, и я вдруг понял, о чем она думает. Так ясно, будто читал ее мысли. Варя считала! В тот памятный сентябрьский день, когда мы гуляли по расцвеченной осенью Москве, я рассказал ей о своем сне. О старухе с ясными глазами и о нашем с ней уговоре. Не должен был, наверное, а рассказал. Тогда это казалось нам забавной шуткой. Варя считала, прибавляла вновь и вновь к двадцати четырем двадцать, и каждый раз результат ее не устраивал…