355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Анисин » Кремлевский заговор от Хрущева до Путина » Текст книги (страница 1)
Кремлевский заговор от Хрущева до Путина
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 20:01

Текст книги "Кремлевский заговор от Хрущева до Путина"


Автор книги: Николай Анисин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Кремлевский заговор от Хрущева до Путина



Глава 1
Да будет свет

Ливень за окном шумел уже полчаса. Кругом потоп, я покумекал: и Серега заклинится в пробках. Но он выплыл к особняку Союза писателей ранее, чем столковано было. И в 19.20 позвонил из машины:

– Карета у парадного подъезда.

От писательского особняка, где наша редакция арендовала кабинеты, мы покатили по Комсомольскому проспекту и за Крымским мостом съехали на Садовое кольцо.

Жуткой мочи джип Серега вел лихо, как обычно, словами перекидывался спокойно. Но странную мину имел на физиономии: будто шуганули его где-то невзначай – испуг рассеялся, а не по себе.

У Смоленской площади Серега повернул направо – в задворки МИДа. Там рванул, разметая лужи, по кривой улочке и закатил в зеленый двор – к яркой вывеске китайского ресторана:

– Вот тут и пображничаем.

Сказанул он это как ухарь-купец, удалой молодец. А смятение с лица не уронил.

Когда взбредало Сереге на ум тяпнуть со мной водки и посудачить про политику, он завозил меня в кабак на Старом Арбате, где все официанты знали его по имени-отчеству. Ныне же почему-то новое выбрал место.

Холл китайского ресторана украшал рой русских юниц – в белых кофточках и черных юбчонках. Заметив нас на пороге, девушки все, как по команде, вспорхнули со скамеек.

Незанятых столиков в зале ресторана было полно. Но Серега прошествовал мимо них – к двери в левой стенке. Мы вошли в отдельный кабинет. Сели за в снежной скатерти стол, и трое красоток из холла застыли перед нами. Одна – с меню в кожаных обложках, другая – с марлевыми, влажно-горячими салфетками для рук, третья – просто с улыбочкой: чего еще изволите?

Вскрыв меню, Серега поднял на меня глаза. Я кивнул: снова все как всегда – что закажешь, то под водку и умнем. Неспешно и твердо Серега пустился диктовать: сок из апельсинов выжать, солений таких подать, салатов – эдаких, запечь утку по-пекински…

– Я есть по менталитету фарцовщик джинсами из Калининграда.

Так нарисовался передо мной Серега в день нашего знакомства.

Шла тогда вторая неделя смуты 1993-го. Под вечер во вторник я приплелся в редакцию. Сдал в секретариат заметки со своими мыслишками о шуме-гаме в Москве. И услыхал от Жени Нефедова – ответственного секретаря:

– Помощница Командира названивает. Тебя у приемной обождался какой-то фестивальный мужик.

Кабинет Командира – главного редактора нашей газеты «День» Александра Андреевича Проханова – был этажом ниже секретариата. Я спустился по лестнице.

Рядом с приемной прохановского кабинета в коридоре стоял диван. На нем восседал мордоворот лет тридцати пяти. С драгоценного его пиджака, казалось, сыпались искры, от высокого лба и упитанных щек – веяло жарким курортом. В правой руке с золотым перстнем-печаткой он держал номер газеты «День» с моим последним репортажем из Дома Советов.

Ага, заметил я себе, очередной читатель прибыл пытать меня нотациями. Как вихри враждебные меж двумя ветвями власти завеяли, мне раз по десять на дню приходилось выслушивать: что писать надо во вразумление парламента. Наставлять через газету депутатов на победоносные шаги по выкуриванию Ельцина из Кремля жаждали и голодные, и сытые.

Мордоворот представился: Сергей Потемкин. Продекларировал свой менталитет. Доложил, что в политику он никоим боком не вхож. И, к изумлению моему, далее изрек:

– Мне не все равно, кто победит: Ельцин или парламент. Поэтому я, Потемкин, решил развеять тьму в Доме Советов и купил в подарок депутатам передвижную электростанцию.

Он взмахнул номером «Дня»:

– Вот вы тут расписываете, как маются в парламенте без света. Лично меня это не волнует. Заседают депутаты при свечах – и пусть. Пусть клянут Лужкова за лишение их удобств. Но, чтоб парламент мог доказать народу свою правоту перед Ельциным, ему нужно врубить его радиопередатчики и обратную связь держать с правильным людом – от Москвы до самых до окраин. А моей электростанции – залей в нее малость бензина – хватит и на радиотрансляцию, и на питание раций, и на зарядку телемобильников. И на свет для заседаний, кстати, тоже.

Изжоги у меня пижонистый гость редакции уже не вызывал. Я даже вмиг избавился от вызванной недельным недосыпом сонливости и сам продолжил разговор:

– До подарка такого парламенту вы додумались или кто-то другой?

Крупной ладонью светоносец Потемкин поправил аккуратную прическу:

– Я – в прошлом комбат-десантник. Не один год в Афгане гонялся за душманами. Кому, как не мне, знать – что значит радиосвязь?

– Странно, – вырвалось у меня, – «афганцам» режим Ельцина солидные льготы в коммерции даровал, и они им довольны в большинстве своем. Вы, судя по виду вашему, также не бедствуете. Но покупаете для парламента инструмент против Ельцина.

– Я против Ельцина и с автоматом пойду, если стрельба начнется. Не важно, какой у меня доход. Мне, нормальному человеку, мразь трудно переваривать.

Потемкин откинулся на спинку дивана:

– Меня в 1989-м выписали из госпиталя, и что тут обнаружилось? Я – отставной боевой офицер с орденами – нищий, а с кооператоров, которых Горбачев наплодил, жир капает. Они – кровь за Родину проливали? Они – луноход изготовили, БАМ построили? Разбогатели жулики с блатом – те, кто через власть выдоил государственные ресурсы в свои кооперативные ведерки.

Я не пропал. Способ добывать на кусок хлеба нашел – покупал джинсы в Польше и перепродавал в Калининграде и Риге. Но мои деньги – это труд весь на нервах. А жулики под речи Горбачева о народном благе перестроили кооперативы в банки с биржами и не соки уже, а кровь стали из государства на халяву высасывать.

Ход мысли моего собеседника скуку не навевал, и я разговор не только не свернул, но сам продолжил:

– На ваш взгляд, Горбачев и Ельцин – это два сапога – пара?

Потемкин решительно замотал головой:

– Нет. Горбачев – башмак в навозной жиже – вспомнил-вскормил кровососов. Но при нем их аппетиты все-таки ограничивались. А Ельцин – сапог в дерьме – сделал власть обслугой кровососов. Дал им цены без контроля и свободу афер – с грошами, с арендой-покупкой зданий, с экспортом: налоги не платите, кредиты из бюджета заныкивайте, граждан с вкладами в банках облапошивайте, заглатывайте задарма торговлю и сервис, зарывайте за бугром валютную выручку, тащите импорт, а в таможне фиг оставляйте, а не пошлины. Короче: обогащайтесь как сумеете. Страну оголодите окончательно – не проблема. Построение капитализма требует жертв. Ельцин, в отличие от Горбачева, не мечется туда-сюда между трудом и капиталом. Он своей политикой изготовляет капиталистов – бугров, столпов нового строя. Но из кого изготовляет? Из гнид. А я не хочу жить при вшивом капитализме.

Из руки в руку Потемкин переложил номер «Дня» с моим репортажем из Дома Советов:

– Здесь у вас – точный вывод. Парламент мешал вхожему в Кремль жулью приватизировать самое лакомое: нефтескважины, газопроводы, шахты с рудниками, порты, крупные заводы. И именно потому Ельцин издал указ о его роспуске. Парламент указ не признал. За ним – закон. Но, как я понял из ваших слов, депутаты не рвут пуп, чтоб их постановление об отставке Ельцина было выполнено. Они сидят и ждут, что он сам уйдет, что испужает– ся скрипа перьев в Конституционном суде, который шьет ему нарушение закона.

Но на кону – куш: несметное добро. Не исчезнет Ельцин из Кремля – гниды этот куш сорвут и в громадных вшей превратятся. Ельцин им позарез нужен. За ним – денежная сила гнид. Не выставит против нее парламент кулак из нормальных людей, все профукает. Ему до этих людей надо докричаться, и моя электростанция тут может пригодиться. Поэтому я вас прошу мне подсобить.

Я вывел на лице недоумение:

– В чем подсобить?

– Все подступы к Дому Советов перекрыты. Проход только с одной стороны. Там – пост милиции. Надо, чтоб бойцы из охраны парламента его смяли и забрали у меня электростанцию. Вы, если вашей статье верить, в разные парламентские кабинеты вхожи. Можете с кем-то из начальников договориться насчет бойцов?

– Вероятно, да.

– Тогда забираем станцию и – марш?

– Где забираем?

– Под окнами вашей редакции.

– Едем.

Мы встали с дивана. Потемкин протянул мне руку:

– Приятно встретить писателя статей, который от теории готов перейти к практике.

Электростанция Потемкина, упакованная в крепкий деревянный ящик, стояла на прицепе к авто – «Ладе» последнего писка моды. Когда мы сели в ее кресла, я спросил:

– Машину вы напрокат взяли?

– Нет, – взметнул он бровями, – купил. Моя она.

– Но номера у нее московские. А вы говорили, что торгуете джинсами в Калининграде.

Потемкин включил первую скорость:

– Торговал. До реформ Гайдара. Он цены отпустил, и денег в кармане у народа на еду еле хватать стало. Джинсы с куртками залеживались, и я переквалифицировался. Завязал постепенно со шмотками и взялся за харчи. Капиталец имелся, авторитет – тоже, и вышло недурно.

Он сделал паузу, выруливая со двора в поток машин на Цветном бульваре:

– А зимой позапрошлой приехал в Калининград мой батя. Мы вместе не живем тридцать лет – у него другая семья. Но отношения у нас прохладными никогда не были. Так вот, он узрел, как я дело с продуктами поставил, и приговорил: «Тебе нужен новый масштаб – перебирайся в Москву». Батя до разгрома СССР ходил в замах у союзного министра, связей у него полно. Кое-чем он мне помог, и теперь у меня фирма – здесь. Я арендовал нижний этаж жилого дома в Замоскворечье, откопал толковых хлопцев – из десантуры в основном, навел мосты в местной системе купи-продай, и опт-вал наш на харчовом рынке хоть и не шибко, но растет.

Так-так, мелькнуло в моих извилинах, выехал я в Дом Советов с рядовым фарцовщиком из провинции, приеду туда со спекулянтом-оптовиком из столичной торговли продуктами – сплошь почти криминальной. Дар парламенту от первого блистал бы благородством, дар же от второго попахивал корыстью.

Ведь мог бы Потемкин, я рассуждал, ущучить у подъездов Дома Советов кого-то из депутатов, знакомых по телевизору, и мог сам договориться о доставке электростанции. Но в этом случае не исключалось: кто из деятелей парламента у него подарок принял, тот о нем, как о дарителе, тут же и забыл. А если преподнести станцию через журналиста, то факт дарения, как пить дать, попадет на газетную полосу. Победит парламент, родится новая власть, и публикация даст шанс постучаться в ее двери: голубушка, у меня, коммерсанта Потемкина, заслуги перед тобой и моей фирме грех не посодействовать…

Мы миновали станцию метро «Баррикадная». За ней следовало поворотить налево. Но путь потемкинской «Ладе» перегородил густой людской поток, валивший к Дому Советов. Застряли мы в нем минут на десять, и пока сквозь него продирались, мои подозрения о небескорыстном дарении электростанции укрепились.

Три дня назад в то же примерно время такого многолюдья сторонников парламента у «Баррикадной» не было. Но тогда и не было у Потемкина желания дать свет депутатам. А сегодня, 28 сентября, оно у него вдруг появилось. Почему именно сегодня?

Недельное противоборство Кремля и Дома Советов завершилось вничью. 21 сентября президент Ельцин на бумаге совершил государственный переворот: издал противозаконный указ о роспуске парламента – высшего органа власти в Российской Федерации. Съезд депутатов тем же днем и также на бумаге с переворотом расправился – постановил отрешить Ельцина от должности. Но он остался хозяином в Кремле, а депутатов никто не выносил из Дома Советов – ни живыми, ни мертвыми. Налицо была исключительно словесная война. А в ней, несмотря на то, что все электронные пушки били через эфир по парламенту, Ельцин не выигрывал.

Чем изощренней телеканалы и радио смешивали депутатов с грязью, тем больше москвичей шли к Дому Советов выказать свою солидарность с ними.

Вялотекущая разборка двух ветвей власти каждому обывателю позволяла спокойно сделать выбор. А поскольку Ельцин, а не парламент, озолотил меньшинство и вверг в нищету большинство, то в подсознании этого большинства мало-помалу возникал иммунитет против ельцинской пропаганды. И все ее потуги давали эффект прямо противоположный желаемому.

Политически пассивный гражданин смотрел телерепортаж, где Ельцин – благодетель, а парламент – сборище мракобесных болтунов, и делался политически активным. Но активным – на стороне парламента.

Вечером в понедельник, 27 сентября, у Дома Советов состоялся грандиозный митинг. Такой тьмы народа стены парламента раньше не видывали. На воскресный же митинг ельцинистов на Красной площади с концертом оркестра Ростроповича в качестве приманки людей собралось в несколько раз меньше.

Ничья в словесном поединке Ельцина и парламента была явно в пользу последнего. Выбор большинства стал очевиден – и не только политологам.

Сегодня поутру, когда я дома еще корпел над заметками, мне позвонил мой главный редактор Проханов:

– Запиши телефон управления общественных связей банка «Менатеп». Освободишься, свяжись – там предлагают разместить у нас их рекламу.

Разумеется, я связался и получил приглашение – прийти и заключить договор на 22 миллиона рублей. Ни от каких банков прежде нам подобных приглашений не поступало.

Редколлегию нашего «Дня» украшали самые ненавистные Кремлю депутаты – Бабурин, Павлов, Астафьев, Константинов. Их фракция «Россия» доминировала в Верховном Совете. Они срывали бурные аплодисменты на массовых антиельцинских митингах. Им, свершись отставка Ельцина де-факто, если не ведущие министерские посты светили, то уж точно – решающая роль в формировании нового правительства. Так с бухты ли барахты крупный банк «Менатеп» поспешил осчастливить нас рекламой?

И не по сходным ли с банкирами мотивам неслабый коммерсант Потемкин надумал через сотрудника «Дня» оказать услугу парламенту?

Вел ли он со мной игру или из идейных убеждений электростанцию купил, мне было все едино, по большому счету. Я согласился стать посредником в благом деле и о том не пожалел – ни когда искал в Доме Советов генерала Макашова, ни когда с приданным мне по его приказу взводом казаков возвращался назад к Потемкину

Его «Лада» была припаркована у забора стадиона «Красная Пресня» – чуть поодаль от нескончаемой толпы, плывшей от метро к парламенту. Увидев меня с казачьей свитой, Потемкин отсоединил от машины двухколесный прицеп с электростанцией. Трое казаков подхватили его спереди и покатили задом. Остальные – прокладывали им дорогу в человеческом муравейнике. Милицейский пост задержать прицеп даже не попытался.

У поста я и расстался с поставщиком света парламенту. На прощание Потемкин вручил мне визитку. Но ни словом, ни взглядом не намекнул на то, чтоб я не запамятовал им содеянное. В глазах его лишь читалось: что замыслил, исполнил – и на душе полегчало. От светлого потемкинского довольства собой мои подозрения о корыстных мотивах дарения электростанции как-то поблекли.

Я с приязнью пожал на прощание его стальную ладонь и потопал в толпе к Дому Советов.

Глава 2 Он вернулся из боя

Площадь перед дворцом парламента 28 сентября не была, как сутки назад, заполнена до краев. Но народ все прибывал – волна за волной. Народ пожилой и молодой, в обносках и шик-одеяниях с иголочки. Столь разнооблич– ной публики вместе мне в былое время не доводилось видеть, хотя за два последних года я не пропустил ни одного из многих антиельциновских митингов. Ряды злобу на Ельцина выплескивающих колоссально обновились и пополнились.

С балкона Дома Советов хрипло сотрясал воздух мегафон – глаголились решения депутатов из провинции: Новосибирский облсовет не выполнит указ Ельцина о роспуске парламента, Владимирский – считает его не действующим в области… За каждым таким известием следовал гром аплодисментов. На площади витал победительный дух.

Я протиснулся в прорве митингующих к двадцатому подъезду Дома Советов и поднялся на пятый этаж – в буфет. Там, купив бутербродов, сел за столик к одиноко вкушавшему сыр с хлебом депутату Николаю Павлову. Он, неделю не покидавший здание парламента, полюбопытствовал:

– Ну и какие у вас на оккупированной территории новости?

– Забавные, – ответствовал я в тон ему. – К вам, в свободную от ельцинизма зону, вот-вот выдвинется Моссовет – в полном почти своем депутатском составе. Он ножками прошествует с Тверской на Красную Пресню и останется под вашей крышей дневать с вами и ночевать.

Павлов поморщился:

– Большая нам выпала удача. Ты б лучше соврал мне на радость, что из Рязани идет маршем присягать парламенту десантная дивизия.

Я заглотил остаток бутерброда с философским причмоком:

– Все музы, от Каллиопы до Терпсихоры, любят терпеливо-упорных. Армия ценит отчаянно-лихих. Пусть голенище с усами, назначенное вами вместо Ельцина исполнять обязанности президента, совершит подвиг. Даже не подвиг, а сумасбродный поступок с риском для жизни – и флаги дивизий в гости к вам обеспечены.

В полемике Павлов напоминал волкодава. Но на сей раз он мой не бесспорный постулат не растерзал:

– Да в жизни всегда есть место подвигу. Но если господин Руцкой не нашел его за целую неделю, то теперь уже не найдет и подавно. Ты заметил, как с воскресенья Кремль изменил акценты в пропаганде?

– Помои на ваши головы пошли на убыль. Заседайте вы с сентября хоть до белых мух, хоть до черных. От вас самих вреда уже никакого – вы списаны указом Ельцина на свалку истории. Но поскольку вам туда не хочется, вы используете для защиты от Ельцина полууголовный сброд. К вам едут со всей страны головорезы, хлебнувшие крови в «горячих точках» бывшего СССР. Они, возрастая в числе день ото дня, получают оружие, захватывают заложников и пытают их в подвалах Дома Советов. То есть вы, истребленные указом народные депутаты РСФСР, свиваете в центре Москвы гнездо террористов, и именно поэтому вас нельзя оставлять в покое. Так все подается?

– Не знаю, как по телевидению, а по радио – близко к тому. А кому, по-твоему, галиматьевая страшилка адресована в первую очередь?

– Не столице нашей Родины.

– Но и не провинции. Казарме. Там нет источников информации, кроме ельцинских. Нет ни наших листовок, ни газет вроде вашей. Там высосанная из пальца угроза Москве от боевиков-наемников и политической шпаны выглядит правдоподобной. А какой отсюда вывод?

Я не уразумел, к чему клонит Павлов:

– Какой?

– Винтовка, которая рождает власть, все менее нейтральна к нам. Время работает против нас. Мы скоро получим статус стада баранов, приговоренных к закланию. – Павлов опустил кулаки на стол. – Ладно, хватит скулить. Пойдем на балкон покурим.

– Минуту, – не мог я уняться. – Вы ждали штурма Дома Советов в первую ночь после переворотного указа

Ельцина. Вы готовились к нему во вторую ночь и в третью… Но он не случился до сих пор. Почему? Оружие у вас выдано не шпане, а красным офицерам и белым казакам с боевым опытом. Ненавидя одинаково Ельцина и воров за ним, они кровушки не пожалеют – ни своей, ни потенциальных штурмовиков. Значит, приказ на штурм – это приказ на обильное кровопускание. Кто из генералов его отдаст, тот рано или поздно пойдет под суд. А в нынешнем генералитете погоду делают те, кому собственная шкура – всего дороже. Маловероятно и появление приказа – риск для карьеристов велик – и его доблестное исполнение. В натасканных на штурм спецподразделениях командиры знают наверняка, что Дом Советов обороняют профи. Лезть под их пули ради спасения мошны ельцинских жирных котов спецназовцам резона нет. Так может не винтовка, а толпа родит новую власть – как это было в августе 1991-го?

На усталом лице Павлова вскипел гнев и вылился в частушку:

– Милый мой, Абрам кривой, я твоя подслепая…

Он вонзил в меня зрачки:

– Ты веришь, что в августе 1991-го высшая номенклатура СССР, соорудив ГКЧП – Госкомитет по чрезвычайному положению, действительно хотела спасти от распада великое государство и изменить политику в пользу большинства?

Я развел руками:

– Единственно правильного мнения на сей счет не имею. Абсолютно точно знаю: Председатель КГБ СССР, член ГКЧП Владимир Александрович Крючков, уезжая с дачи в день изоляции Горбачева в Форосе, сказал жене – Екатерине Петровне: «Не успел вот убрать черноплодную рябину. Теперь ее птички поклюют». Что стоит за этой фразой? Возможно, сговор с Горбачевым: сегодня я приказал запереть Михаила Сергеевича в Форосе, а завтра он с триумфом оттуда выйдет и мне, Крючкову, придется малость посидеть в тюрьме – до того, как птички склюют мою рябину.

Кто-то, видимо, в составе ГКЧП был предателем, кто– то – трусом. Поэтому послушная комитету винтовка не выстрелила и не разогнала полупьяную толпу. И она своими криками сделала Ельцина главным в Кремле и позволила ему разгромить союзный Центр. Сейчас винтовка тоже, скорее всего, будет молчать – де-юре она подчиняется и. о. президента Руцкому, де-факто – низложенному президенту Ельцину. А ему ей, винтовке, возжелай он крови, с какой радости повиноваться? Так что…

– Не стратегически мыслите, сударь, – не дал мне договорить Павлов. – Приснопамятный ГКЧП – верхушка айсберга номенклатуры – плыл туда, куда дрейфовала основная глыба. А она уже успела словить кайф от того капиталистического уклада, который сладили в недрах социализма Горбачев с Рыжковым. Номенклатура богатеть хотела, а не наводить прокукареканный ГКЧП порядок. Будь все не так, чины из ЦК КПСС, Совмина СССР и силовых ведомств сгрызли бы кого угодно. Горбачев, даже при шу– рах-мурах с кем-то из ГКЧП, вечно куковал бы в Форосе, а Ельцин, который, по сути, устроил мятеж против законного органа союзного правительства, пилил бы лес в красноярской тайге. Но у высшей советской номенклатуры не было стимулов драться за власть. С потерей постов главные чиновники в ЦК и министерствах СССР ничего не теряли – у всех уже были свои теневые фирмы, банки, совместные с иностранцами предприятия, доход от которых превышал все номенклатурные блага. А теперь иное время на дворе и иные ставки в драке за власть.

Павлов огладил свою иссиня-черную бороду:

– Вокруг Ельцина стоит круг лиц, имеющих не деньги, а огромные деньги. Его уход из Кремля не только создает им проблему – как сохранить и приумножить капитал? – но и открывает некоторым вид на тюремную решетку. Любому из них очевидно: в схватке Ельцина с парламентом толпа на нашей стороне. Поэтому они бросят мешки рублей и долларов на то, чтобы одних с винтовкой сбить с понталыку и удержать от вмешательства в схватку, а других – сделать наемными убийцами. Ну а ты, я надеюсь, понимаешь: вопль толпы перед пальбой винтовки – ничто.

Железные вроде бы доводы Павлова меня не разубедили. Выстрелит ли винтовка – бабушка надвое сказала. А превеликая толпа с победительным духом – вот она – у стен парламента.

Сказанное Павловым о подкупе винтовки я вряд ли бы скоро вспомнил, если бы через пару часов от шелеста огромных денег не хрустнула моя правая ключица.

В сумерках Дом Советов наглухо изолировали. Вся территория вокруг него была оцеплена поливальными машинами и колючей проволокой. У единственного прохода к парламенту меж стадионом «Красная Пресня» и сквером, где был пост из пяти милиционеров в обычной форме, теперь стояла в два ряда орда ОМОНа – в бронежилетах, в касках, с пластиковыми щитами и резиновыми дубинками.

Прочь следовавших от Дома Советов омоновцы выпускали и никого к нему не пропускали. Драли глотки, выставляя пред собой мандаты, депутаты Моссовета. С благим матом тыкались в бронепластиковый заслон неомандатченные граждане. ОМОН не внимал ни тем ни другим: проход туда был закрыт для всех.

Ор толпы мало-помалу оборачивался в единый воинственный гул: по какому праву нас лишают свободы передвижения по городу?! С теми, кому перекрыли дорогу, объединялись уходившие от Дома Советов. Возмущенные человеческие тела у рядов омоновцев набирали ту критическую массу, которая способна была продавить и разметать заслон. И тут раздался диковинный грохот.

Я околачивался на правом краю толпы и при гвардейском моем росте мог все вокруг обозревать. Грохот издавала как из-под земли явившаяся с трех сторон тьма солдат в шинелях и стальных зеленых касках. Шагая к толпе, солдаты лупили дубинками по щитам в их руках: всех сейчас будем мутузить!

Поголовного избиения не свершилось. И солдатики срочной службы из дивизии внутренних войск, как читалось по их погонам, и толстомордые мужи из ОМОНа обрушили дубинки на толпу как-то нехотя, лениво. Они не столько удары наносили по людям, сколько пугали их взмахами дубинок. Но масса солдат и омоновцев превышала массу толпы, и та вытеснена была по переулку на магистраль – улицу 1905 года. Толпа разлилась по тротуару, омоновцы и солдаты отхлынули назад к Дому Советов.

Паники в толпе натиск дубинок не вызвал ни малейшей. Заполненный народом тротуар клокотал, как кипяток: нас оскорбили применением силы, и мы должны отмстить. Стихийно, без всяких призывов, толпа обратно двинулась в переулок, из которого ее только что выдавили. Но новую стычку с дубинками остановил истошный женский крик:

– Товарищи, мы не пройдем. Там – стена. Дом Советов – от мира отрезан. В нем уже убивают – и депутатов, и рядовых защитников Закона. Пусть об этом все узнают – выйдем на дорогу и остановим движение.

Истерика молодой по голосу дамы вдруг сработала как приказ. Толпа впервые за час услыхала конкретное указание и тут же взялась его исполнять.

На проезжую часть улицы с поднятыми вверх руками высыпали перед мчавшимися машинами сначала десятки, а затем сотни людей. Машины с двух направлений движения под мат водителей разворачивались и удалялись прочь. Толпа завладела улицей и немедленно приступила к строительству – строительству баррикады. Никто к тому не взывал. Толпой руководил неведомый какой-то инстинкт.

От расторопности баррикадостроителей у меня просто дух захватывало. Кто-то тащил со дворов на улицу металлические баки для мусора, кто-то – деревянные доски от столиков и скамеек. Скелет автомобиля «Запорожец» без колес и стекол, полусгнивший тополь, покалеченный диван и пустые фанерные ящики изымались откуда-то и доставлялись на улицу 1905 года. Первая с того года баррикада в Москве сооружена была творчеством масс минут за пятнадцать.

Еще столько же времени сотворившие ее довольно поглядывали на собственную постройку и на круговые потоки машин с двух ее сторон. А потом стали слышны речи: пора так же перекрыть Садовое кольцо.

Тысячи полторы людей, и я в их числе, рысью мелкой поднялись в горочку мимо станции метро «Баррикадная» к Садовому. Здесь перерезать автомобильное движение удалось быстрей. Бойкие парни из толпы сходу напали на троллейбус у остановки, высадили водителя и, скинув рога– токоприемники с электролинии, руками выкатили внушительную машину поперек дороги. Два прибывших троллейбуса постигла такая же участь. Возникла преграда транспорту из транспортных средств. Парализовав движение, толпа у троллейбусной баррикады начала скандировать:

– Ель-цин – у-бий-ца! Ель-цин – у-бий-ца!

В сотне метров от баррикады топтались у «Форда» с мигалкой трое офицеров ГАИ и спокойно наблюдали за буйством толпы. Но, не реагируя на нее, они сообщили о происходящем куда следует – Садовое опустело: коллеги офицеров заворачивали машины задолго до подъезда к баррикаде. Делалось это, как оказалось, не только для того, чтобы скрасить неудобство водителям.

Не успела толпа вволю пошуметь, как на пустынном Садовом со стороны Нового Арбата заревели сирены милицейских автобусов. Они мчали пятью колоннами и у баррикады рассыпались веером. Из них высыпали омоновцы – несть им числа – и, не проронив ни слова, бросились на толпу, охаживая дубинками всех подряд. Им отвечали кулаками. Но мужчины в толпе разделены были женщинами, и тех, кто пробовал отбиться в одиночку, за– хлобыстывали сразу несколькими дубинками.

Брызгая кровью, толпа попятилась к тротуарам и проемам между троллейбусами. Окровавленные лица, стоны, ругательства и женские визги омоновцев не утихомиривали, а распаляли. За троллейбусной баррикадой толпа рассыпалась во всю ширь Садового, и избиение ее пошло с таким остервенением, что она вся до единого человека побежала.

Я удирал от дубинного вала к площади Маяковского в компании народа, гораздо менее меня подвижного. Драпать было стыдно и противно. Кроме того, мне хотелось поглазеть – кого и как будут колошматить, чтоб завтра это описать. Поэтому, прибавив темп, я изрядно от компании оторвался и стал у арки монументального дома с видом случайного прохожего: не понимаю – что здесь за буза?

Компания строителей баррикады прочесала мимо меня с минутным примерно отрывом от дюжины преследовавших ее омоновцев. Я, добродушно скрестив руки на груди, замер на месте: мне ни до чего нет дела. Но один из дюжины так не посчитал и, поравнявшись со мной, повернул к стене дома и сходу опустил дубинку на мою голову. Я уклонился от удара, спружинив корпусом. Омоновец саданул меня ботинком в бедро. Я плюхнулся в стену и, оттолкнувшись от нее, пнул ногой его в живот. Он отлетел на пару метров. Но сбоку подскочил другой омоновец и со всего размаха огрел меня дубинкой – целил он по голове, попал по ключице. От боли острой в моих глазах потемнело. Я сполз вниз по стене с мыслью: надо закрыть голову – иначе забьют. Но побоев не последовало. Люто залаяла собака – из арки вышла миниатюрная старушка в платочке со здоровенной овчаркой на поводке. Тот омоновец, которому я всадил пинок, прорычал:

– Бабка, убери зверюгу. Пристрелим.

Старушка безмолвствовала, овчарка кровожадным заливалась лаем. Я приподнялся, бочком правым продвинулся вдоль стены и нырнул в арку. Погони не было. Овчарка лаяла и лаяла.

К метро «Маяковская» я добрался без проблем. Ключица ныла. Но ныла вполне терпимо. И лишь дома мне стало ясно: вместо одной кости от правого плеча до грудины – у меня теперь две.

Вызвав «Скорую», я попал в больницу в Сокольниках, где, сделав рентгеновский снимок, мне поставили диагноз – внутренний перелом ключицы со смещением: надо надевать кольца – гипсовую повязку, стягивающую два плеча через шею и спину.

Три дня я привыкал дома жить в обручах из марли с гипсом. Ни 29 и 30 сентября, ни 1 октября, как говорили репортеры по телевизору и приятели по телефону, у Дома Советов ничего нового не происходило. Там по-прежнему били всех. Били, между прочим, одиночек, случайно оказавшихся у заслонов ОМОНа, били с успехом, обращая в бегство огромные толпы. Омоновцев навезли в Москву со всей страны – черт на печку не вскинет. Им, вероятно, платили бешеные деньги, и их необъятная сила, помноженная на корысть, изничтожала все потуги сторонников парламента прорвать блокаду Дома Советов.

Поскольку бить начинали сразу у выходов из метро «Баррикадная» и «1905 года», в субботу, 2 октября, враждебная Ельцину организация «Трудовая Россия» назначила свой митинг на Смоленской площади. Узнав о том, я с затворничеством распрощался: что дома сиди-лежи, что спокойно гуляй среди народа – сломанной ключице все едино. На удаленной от депутатской резервации площади, по моему разумению, побоища не предвиделось.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю