Текст книги "Кремлевский заговор от Хрущева до Путина"
Автор книги: Николай Анисин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
Я перебрал в памяти послужной список Владимира Александровича за последние тридцать лет. Референт отдела ЦК КПСС. Завсектором отдела ЦК КПСС. Помощник секретаря ЦК КПСС. Помощник Председателя КГБ СССР. Начальник секретариата КГБ СССР. Первый зам начальника и затем начальник Управления КГБ СССР. Заместитель Председателя КГБ.
Служба Крючкова партии и государству – это служба на подхвате у вельможных персон. Он вышколен угождать прямым начальникам. Председателем КГБ его назначили благодаря Горбачеву, и ему и только ему смотрел в рот Крючков.
Под лабуду Горбачева о вхождении СССР в Единый Европейский Дом страну наводнили в разных личинах агенты спецслужб Запада. Они накачивали деньгами сепаратистские Народные фронты в республиках и всех тех в Москве и Питере, кто печатно и устно изгалялся над прошлым и настоящим Советского государства. Но агентов никто не трогал. Под ахинею Горбачева о переходе к рынку через жульнические кооперативы, банки и биржы сколачивались солидные капиталы. Но ни один из неправедно разбогатевших не нюхал нар в тюрьме.
Возглавляемый Крючковым могучий аппарат Комитета госбезопасности за всем происходящим следил, обо всем знал, а безобразий горбачевской политики не пресекал. Не пресекал потому, что Председатель КГБ, по природе референт-помощник, был без лести предан Горбачеву. И неужто теперь Крючков по своей воле отважился запереть начальника-благодетеля на даче в Форосе?
Среди членов ГКЧП пребывал и министр обороны Дмитрий Язов. Он, храбрый офицер с Волховского и Ленинградского фронтов, после Великой Отечественной прошел путь от командира батальона до командующего здоровенным военным округом – Дальневосточным. С со– ветско-китайской границы ему в его 64 года открывался вид на заслуженный пенсионный отдых. Но в 1987-м Язова вдруг переводят в Москву с полномочиями тусовать кадры всего громадного военного ведомства и в том же году назначают министром обороны.
Возвышение Дмитрия Тимофеевича состоялось после визита на Дальний Восток генсека Горбачева. В сопровождении супруги – Раисы Максимовны. А она, встретив в Хабаровске Язова, сразу вспомнила курорт Карловы Вары в Чехословакии, где некогда ее, еще не первую леди СССР, не раз тепло встречал и провожал учтивый советский военачальник.
Версию о том, что постом министра обороны Язов обязан приязнью к нему Раисы Максимовны, я слышал от его сослуживца – боевого офицера. Он вряд ли фантазировал, и, стало быть, Язов, облагодетельствованный четой Горбачевых, – такая же их марионетка, как Янаев и Крючков.
Среди семи членов ГКЧП, на мой взгляд, самым самостоятельным деятелем был премьер-министр СССР Валентин Павлов. Он медленно поднимался вверх по служебной лестнице в союзном Министерстве финансов при Брежневе. При Черненко и Андропове Павлов уже – член руководства мозгового центра Советской империи – коллегии Госплана. При Горбачеве, в 1986-м, его возвратили в Минфин – первым замом министра. А спустя три года он стал министром.
Правительство СССР Павлов возглавил в пик недовольства политикой Горбачева – в январе 1991-го. Тогда союзный Верховный Совет впервые обрушил вал обвинений на президента Горбачева за кризис в экономике. Тогда Верховный Совет российский и лично Ельцин призывали Горбачева подать в отставку. Тогда же с требованием отставки Президента СССР разразилась массовая шахтерская забастовка, грозившая парализовать жизнеобеспечение страны.
В Кремле возникла паника. Горбачев увольняет соавтора перестройки Николая Рыжкова – Председателя Совета министров: вот, товарищи, наказан главный виновник бед экономических. Изничтожается и сам Совмин. Вместо него учреждается Кабинет министров при Президенте СССР. Ни то ни другое Горбачева не спасало, и он, загнанный почти в угол, уговаривает нелояльного к его перестроечному курсу матерого экономиста-финансиста Павлова занять кресло премьер-министра. Павлов находит общий язык с шахтерскими стачкомами, гасит их забастовку и предлагает новую жестко регулируемую государством программу перехода к рынку. Под эту программу, дабы ослабить криминал в экономике, Павлов проводит обмен денежных купюр и изымает у теневого бизнеса 12 миллиардов рублей. Еще 22 миллиарда сомнительных рублей были заморожены в банках. То есть из оборота оказались выведены 34 миллиарда из 96. Это позволяло снизить дефицит товаров и приступить к частичному освобождению цен – для стимулирования отдельных производств.
Первые шаги премьера Павлова вызвали скрежет зубов у разбогатевших жуликов. Ими прикормленная либеральная пресса подняла вой: как мерзопакостен новый глава правительства. Президент Горбачев действия премьера публично не одобрил, но и не осудил. И в июне 1991-го Павлов вынес на обсуждение в Верховный Совет СССР ряд новых мер по наведению порядка в стране – подчинить Кабинету министров налоговую службу, запретить самодеятельность банков республик, создать единый союзный центр по борьбе с коррупцией и воровством чиновников. Затребованное Павловым постановление Верховный Совет с молчаливого согласия Горбачева не принял.
Ни у Президента СССР Горбачева, породившего разжиревшее жулье, ни у союзного парламента, где доминировало лобби этого жулья, проект Павлова – проект пресечения воровства и рыночных реформ без обнищания абсолютного большинства граждан – поддержки получить не мог. И вот – 19 августа 1991-го. До сего дня трезвомыслящий реформатор-экономист Павлов политического покровительства не имел. А теперь?
Я, прихватив сигарету, снова подался на балкон. Вид на всю в зелени улицу Одессы шевеление моих мозгов о событиях в Москве не застопорил. Угу, Горбачев заключен на шикарном курорте. Ого, у присвоившего себе всю власть ГКЧП – благие намерения. Ей-же-ей, ему, органу с чрезвычайными полномочиями, можно силой свершить все потребное стране: дрожите сепаратисты, воры и противники здравых экономических преобразований Павлова.
Но решающее слово в ГКЧП за марионетками Горбачева: Янаевым, Крючковым, Язовым. А они всерьез ли замахнулись покончить с горбачевской политикой и осуществить заявленные благие намерения? Им дано действовать умело и жестко?
Год назад мне, еще как спецкору придворной "Правды", довелось иметь дело с заместителем председателя Одесского облисполкома. Его телефон сохранился в моей записной книжке, и я ему позвонил: а не удостоите ли вниманием отпускника? Он радушно меня принял – с коньяком, шоколадом и сыром. Под звон рюмок выяснилось: явление стране ГКЧП деятелям областной власти – по нраву.
– Бестолочь Горбачев, – заметил мой чиновный собеседник, – давно всем опостылел. Товарищи, которые отгородили его от нас в Форосе, – просто молодцы. И в их обращении к народу все правильно сказано.
Я полюбопытствовал: какие директивы поступили от ГКЧП в обком и облисполком Одесской области. Оказалось – никакие. Государственный комитет по чрезвычайному положению есть, а инструктажа по чрезвычайным мерам и, соответственно, шагам новой политики – нет. Странно.
В кабинете зампреда облисполкома я накрутил номер телефона редакции "Дня" – на предмет: будем ли мы работать на ГКЧП и не надо ли мне срочно возвращаться в
Москву? Главного редактора Проханова на месте не было. Меня соединили с ответственным секретарем Нефедовым. Он сказал:
– На планерке сегодня утром постановили: никого из отпуска не отзывать. Ангажемента от ГКЧП мы не получили. Если ребята-гэкачеписты вздумают с нами подружиться – шлепнем тебе телеграмму по твоему адресу в Одессе.
Мне оставалось вернуться из облисполкома в гостиницу, переодеться и двинуть на пляж.
Ах, Одесса… Три следующих дня я, заслуживший отдых, наслаждался всем, чем можно было насладиться в жемчужине у моря. Но при всем том в телевизор заглядывал. Новости с экрана чем дальше, тем больше навевали у меня скепсис к творцам чрезвычайной политики и, в конце концов, склонили к выводу: ГКЧП – эта акция спецслужб Запада. Что основания давало для такого вывода?
Первое. В ночь с 18 на 19 августа гэкачеписты ввели в мирно спавшую Москву танки и бронетранспортеры – наступательные боевые машины. Им не кого было атаковать. Цель ввода бронетехники – лезло мне в голову – вызвать раздражение рядовых москвичей. Вот вам – пробки на дорогах, вот – покореженный гусеницами асфальт на ваших улицах, вот – рев двигателей под окнами. Как всем тем не возмутиться?
Второе. Кайф на жульничестве словившим в горбачевскую перестройку ГКЧП с его благими намерениями – противен. Центром притяжения всех недовольных гэкачепистами в Москве стал дворец Верховного Совета РСФСР на Красной Пресне. А его не взяли в кольцо бойцы милиции и внутренних войск – кому-то надо было, чтоб там визжала толпа.
Третье. Стадо баранов во главе со львом сильней стаи львов во главе с бараном. Дабы толпа богатеев-жуликов и шизанутых интеллигентов-демократов у Верховного Совета что-то из себя представляла, ей надобен был лев – с триумфом победивший в июне на выборах Президента РСФСР Борис Ельцин. Но члены ГКЧП не приказали взять его ночью из постели и обособить с бутылками водки на закрытой от всех даче. Ельцин беспрепятственно прибыл на Красную Пресню, воодушевил толпу, влез на окруженный ею танк и прочитал указ: ГКЧП – вне закона и всем Вооруженным силам СССР подчиняться Президенту РСФСР. Кто-то был заинтересован в том, чтоб Ельцин предстал в стране и мире как победитель гэкачепистов.
Четвертое. 21 августа, после того, как трое хулиганов из толпы у Верховного Совета, напав на бронетранспортеры, невзначай погибли, ГКЧП не отдал приказ разогнать толпу, а сам себя упразднил. И направил одного из своих членов – Крючкова – в Форос каяться перед Горбачевым. Кем-то было установлено главным гэкачепистам: играйте в чрезвычайщину до первой крови.
Пятое. Цензура на телевидении, целиком подконтрольная ГКЧП, за три дня его существования не пропустила ни одного укола лично Горбачеву и позволила показать героическое восхождение на танк Ельцина, восставшего своим указом против гэкачепистов. Кому-то выгодно было, не заплевывая паскудного Горбачева, выдвинуть в центр политической сцены беспринципного авантюриста Ельцина. Так кто же и с какой целью поставил спектакль под названием "ГКЧП"?
У моря, у теплого моря в Одессе я вспомнил прохладный московский Цветной бульвар. Прогуляться по нему весной 1991-го меня пригласил полковник Главного раз– ведуправления Генштаба. Ему, как он выразился, русскому хохлу, глянулась моя статья "Шлях во тьму" – о сепаратизме на Украине – и он надумал просто так мне посодействовать. Полезной, по его словам, для политического журналиста информацией.
В начале восьмидесятых, узнал я тогда на Цветном, загадочная смерть настигла трех сотрудников внешней разведки Комитета госбезопасности СССР. Самый известный из них – тележурналист Каверзнев. Причина гибели всех троих – талантливое исполнение своих обязанностей. Они добыли списки иностранной агентуры влияния в СССР, инструкции ей последних лет и схемы ее финансирования. Наградой разведчикам от руководства КГБ во главе с Андроповым стала отрава – в расцвете сил их отправили на тот свет одного за другим.
Шагавший рядом со мной по Цветному бульвару человек с удостоверением полковника ГРУ нисколько не походил на сумасшедшего. Рассказ его выглядел логично. Но – и нереалистично.
Деньги на подрыв СССР изнутри, далее просветил меня полковник, Запад начал выделять еще при Сталине. Но при нем вербовка агентов шла туго – весь почти аппарат управления был идейно предан нашему государству.
Все изменилось с возвышением Хрущева. Он не только реабилитировал казненных до войны врагов народа, но и насадил протекционизм их детям и внукам. Те толпою жадною полезли к подножью трона – сделались референтами, советниками и консультантами в ЦК КПСС и Совете министров. Потомки репрессированных ненавидели СССР за сокрушение в нем своих дедов и отцов и составили ядро "пятой колонны" в Советском государстве.
Абсурд в политике и экономике при Хрущеве и Брежневе, утверждал полковник ГРУ, есть результат тупости высших чинов и хитроумия их интеллектуальной прислуги. Она готовила ущербные для страны проекты решений – вислоухие деятели в Кремле их принимали. В результате страна в значительной мере впустую транжирила свой потенциал, не избавлялась от зливших граждан проблем и недовольство властью в ней накапливалось.
Агенты влияния Запада, по мнению полковника, успешно действовали в СССР не менее тридцати лет. Но запас его прочности, заложенный в сталинские времена, был настолько велик, что к середине восьмидесятых Советский Союз все еще оставался серьезным военным и экономическим конкурентом западных держав. И остался бы таковым, возможно, не один десяток лет, если бы "пятая колонна" не продвинула на главный пост в стране своего ставленника – Михаила Сергеевича Горбачева.
В год смерти Сталина, повествовал полковник, студент МГУ Миша Горбачев женился на студентке того же университета Рае Титаренко – провинциалке с Алтая. А она родственников имела в семьях важных особ в столице – в семьях первого зама председателя Госплана СССР Сабурова и первого же зама министра иностранных дел Громыко. Вместе с рукой и сердцем Раи Миша получил возможность проводить выходные на дачах в Серебряном Бору на реке Москве, где уже вселялись потомки пламенных революционеров.
Есть люди, которые в первые лета так называемой хрущевской оттепели видели чету Горбачевых в компании будущих референтов, советников и консультантов ЦК и Совета министров. В компании арбатовых-хренбатовых, ша– талиных-моталиных, бовиных-мовиных. Им розовощекий крестьянский сын Горбачев с орденом за труд на комбайне понравился, и они, ставшие потом агентами влияния Запада, повели его вверх по служебной лестнице.
Горбачев, уверял полковник, своей небывалой для хрущевско-брежневских времен карьерой обязан покровителям из Серебряного Бора – агентам влияния Запада, опутавшим высших чинов СССР.
В 1955-м выпускник Московского университета Горбачев возвратился на родину – в Ставропольский край. Разумеется, не в свое село Привольное. В столице края – Ставрополе – его почти сразу берут не в райком или горком, а в крайком ВЛКСМ. На должность заместителя заведующего отделом пропаганды и агитации.
Дальнейший путь Горбачева – бег по комсомольским и партийным кабинетам. Бег все выше и выше по служебной лестнице. В 35 лет он, ни дня не руководивший ни колхозом, ни заводом, ни учреждением культуры или образования, возглавляет город Ставрополь, в 39 – становится первым лицом всего огромного Ставропольского края. Ничего выдающегося в крае Горбачев не свершает, но в 47 лет его забирают в Москву, делают Секретарем ЦК КПСС и затем членом Политбюро.
Вступая в должность начальника над всеми начальниками СССР – в должность Генерального секретаря ЦК КПСС – в свои 54 года Горбачев клялся:
– Обещаю приложить все силы, чтобы верно служить нашей партии и нашему народу. И все должны знать, что интересами нашей Родины и ее союзников мы не поступимся никогда.
Партии, заметил полковник, генсек Горбачев послужил так, что теперь в результате его руководства ею в нее готовы плеваться и дворники, и академики. От горбачевской службы народу ему все несносней жить. Верных союзников в мире у нас практически не стало – все дружественные нам режимы Горбачев предал в угоду враждебным к Родине западным странам.
Некогда, вывел полковник ГРУ, Горбачев, вероятно, дал иную тайную клятву. Тем агентам влияния Запада, которые обеспечили ему стремительную карьеру и вручили необъятную власть. Клятву им он выполнил. Ослабил колоссально СССР как конкурента США и НАТО. Но великий Советский Союз сегодня скорее жив, чем мертв. Его надо Западу добить – расчленить на 15 якобы суверенных республик и превратить в свои рынки сбыта, источники сырья и дешевой рабочей силы. Для этой цели Горбачев ни как генсек ЦК КПСС, ни как Президент СССР западным державам уже не нужен. Он, дутая политическая фигура, исполнил все веленое кукловодами и тихо-мирно, подобно спущенному шарику, должен упасть с высоты власти.
"Пятая колонна" Запада, заключил полковник, уже обмозговывает вариант деликатного избавления от Горбачева. А все ее крупные силы и средства бросаются теперь на рост веса руководителей республик – прежде всего Президента РСФСР Ельцина. Он по натуре своей и по статусу подходит на роль политика-бульдозера, который может развалить и снести институты советской государственности. И скоро мы, граждане великого Советского Союза, будем жить в его осколках.
Встреча на Цветном бульваре с полковником-развед– чиком была у меня в конце апреля 1991-го. Его оригинальную информацию я просто принял к сведению и никак не использовал в писанине: ну не верилось во всесилие в СССР "пятой колонны" Запада. Но минуло меньше четырех месяцев, и мне, наблюдавшему по телевизору в Одессе за развязкой дела ГКЧП, пришлось однажды августовским вечером хлопнуть себя по лбу: ба, да ведь сбывается прогноз полковника. В свете его можно было объяснить все – и рождение, и бездействие, и покорную капитуляцию ГКЧП.
Кукловоды Горбачева из "пятой колонны" подкинули ему идею – дабы предотвратить взрыв недовольства вами в партийно-государственном аппарате, надо произвести в нем прополку. Конкретно: надо сымитировать ваше незаконное заточение в Форосе и подобие государственного переворота – кто одобрит то и другое, тех вырубить. Генсек-президент на идею клюнул и поручил лично преданным Янаеву и Крючкову организовать операцию под названием "ГКЧП".
Все пощло-поехало как было велено. Государственный комитет по чрезвычайному положению сказал "А": нет прежней горбачевской политике. Говорить же "Б", "В", "Г", "Д" – то есть предпринимать меры по смене курса страны – не спешил. Янаев и Крючков строго следовали угодному Горбачеву сценарию – дразнили москвичей вводом бронетехники и сквозь пальцы смотрели на шум– гам все возраставшей толпы во главе с Ельциным у дворца Верховного Совета РСФСР. Толпа брызгала слюной на ГКЧП и требовала возвращения в Москву Горбачева. Все вроде бы складывалось в его пользу. Как только страсти слегка накалились, Янаев с Крючковым немедля толпе вняли и последний полетел освобождать из Фороса Горбачева. Тот вернулся, казалось бы, на белом коне и с шашкой наголо: народ драл за меня глотку на митингах и я вправе покарать всех чиновных Ляпкиных-Тяпкиных, симпатизировавших ГКЧП. События 19–22 августа состоялись по заявке Горбачева и должны были умножить его политический вес. А вышло наоборот.
В день ареста у Председателя КГБ Крючкова под телекамерой журналиста Молчанова сорвалась с уст фраза:
– Мы с Михаилом Сергеевичем Горбачевым еще вместе поработаем.
Надеялся на это брошенный в тюрьму Крючков не безосновательно – он же все сделал так, как было договорено с шефом, и тому грешно о нем не позаботиться. Горбачев, возможно, и не отрекся бы ни от Крючкова, ни от Янаева, если бы на исходе операции "ГКЧП" не почуял, что от него самого отрекается некогда вручившая ему власть мощная "пятая колонна" Запада.
Она щелкнула по носу Горбачева еще до его возвращения из Крыма. Ее ставленники с капитуляцией гэкаче– пистов сразу нацелили пропагандистскую машину на дискредитацию всего союзного руководства. Горбачев летел с Черного моря, а из телевизоров и радиоприемников по всей стране неслось: ГКЧП – это кровавая коммуно-фа– шистская клика. Высшие чины СССР, не отдавшие приказа ни на один выстрел, представлялись не только злодеями, но и тупыми, корыстными сановниками, которые учредили орган чрезвычайного управления ради удержания своих постов и прилагающихся к ним благ. А каков приход, подсознательно внушалось гражданам, таков и поп – Президент СССР: союзная власть насквозь прогнила и все надежды на лучшее надо связывать с властями республиканскими.
Вернуть себе контроль над проникающим в каждый дом телерадиовещанием Горбачев не мог. Он и вообще по– еле Фороса почти ничего самостоятельно решать был не способен, ибо санкционированную им операцию "ГКЧП" на последнем этапе "пятая колонна" откровенно повернула против него. Сойдя с трапа самолета на московскую землю, Горбачев уже получил не щелчок по носу, а нокаутирующий удар.
План операции "ГКЧП" предусматривал шумную толпу у Верховного Совета РСФСР и исключал ее разгон. Ей надлежало проклясть гэкачепистов и визгами с воплями вызволить из псевдоплена Горбачева. Толпа выполнила предназначенную цель. ГКЧП самоликвидировался, генсек-президент благополучно прибыл в столицу. Толпа победила. Победила входивших в состав ГКЧП руководителей КГБ, МВД и Министерства обороны. Победила их со всем им беспрекословно подчиненным воинством. А это означало, что толпа – единственный силовой субъект власти в Москве.
По плану операции "ГКЧП" толпе следовало дождаться прилета Горбачева, выслушать от него слова благодарности и разойтись по домам, предоставив ему свободу рук – кого карать, кого миловать. Но генсек-президент еще был в воздухе, а толпа получила команду буйствовать в центре Москвы – сносить памятники деятелям Компартии и громить ее штаб – ЦК КПСС.
Ход операции на ее финише "пятая колонна" изменила – разъединила Горбачева и толпу. А поскольку она, толпа, являлась единственным орудием власти и так как ее кумиром был Ельцин, то Горбачев попал под его беспалую, изуродованную в детстве лапу.
Коммунистический расстрига Ельцин запрещает деятельность компартии, и генсек ЦК КПСС Горбачев с кислой миной на лице незаконный запрет одобряет. Под диктовку Президента РСФСР Ельцина Президент СССР Горбачев увольняет одних союзных министров и назначает других, вычищает из армии нелояльных к демократии генералов и крушит КГБ, разделяя его на несколько служб…
Зависимость Горбачева от Ельцина означала полную независимость органов власти Российской Федерации от властных инстанций Советского Союза. Фактический суверенитет самой крупной республики позволил в открытую распоясаться и сепаратистам в остальных республиках. По одной шестой суши стартовал парад суверенитетов.
К исходу августа 1991-го СССР уже вполне напоминал коммунальную квартиру – главы каждой из 15 комнат-республик желают и могут жить сами по себе. Общий начальник – Президент Советского Союза – им без надобности. Горбачев – политический полутруп. Происходило то самое деликатное избавление от него, которое предсказывал четыре месяца назад полковник ГРУ.
Монолог полковника на Цветном бульваре в Москве я не раз прокручивал в памяти в последние августовские дни своего отпуска в Одессе. И однажды – на ее Французском бульваре. Там пахло не политикой, а безмятежным досугом. Гражданочек с гражданами, прибывших в жемчужину у моря из республик единого государства, похоже, совсем не беспокоил грядущий его развал. А коренная рус– скоговорящая Одесса, видимо, даже и не подозревала, что скоро будет принуждена официально употреблять только засоренный латинскими словами язык хуторов и местечек Западной Украины.
Курортная моя путевка была до 10 сентября. На работу я вышел спустя неделю после приземления в Москве – незачем было спешить. Газета "День" не выходила. Под лозунгом "ГКЧП – коммуно-фашистская клика" в Москве разгромили не только парткомы КПСС, но и правление Союза писателей СССР – за якобы сочувствие гэкачепи– стам. Захватившие власть в СП густопсовые литераторы– демократы – евтушенки с черниченками и оскотские – немедля постановили: отказаться от учредительства "Дня". Поскольку в обращении ГКЧП к стране некоторые строки почти дословно повторяли строки статей из газеты "День", ее новое правление СП объявило идейной ВДОХновительницей «коммуно-фашистской клики». Министерство печати с этим доводом согласилось и регистрацию «Дня» отменило.
Руководство же Союза писателей РСФСР демократического переворота в своей организации не допустило. Силой духа. Секретари и члены правления российского СП забаррикадировались в особняке на Комсомольском проспекте и заявили окружившим его боевикам московской мэрии во главе с префектом Центрального округа Музыкантским: завладеть печатью и документами Союза вы можете только через наши трупы. На штурм особняка и вынос тел известных каждому в стране писателей – Бондарева, Белова, Распутина, Проскурина и других – власти Москвы не решились: скандал будет несусветный.
Российский Союз писателей сохранился не только как юридическое лицо, но и как самостоятельный идеологический субъект и взял на себя учредительство "Дня" вместе с пятью его сотрудниками. Со мной в том числе. Заявление СП РСФСР Министерство печати долго мурыжило-муры– жило и все-таки, как полагалось по действующему закону, выдало свидетельство о регистрации газеты. Прежний "День" с прежними авторами снова появился у подписчиков и в продаже в киосках – с лейтмотивом публикаций: победившая в стране демократия – чума.
Той осенью 1991-го я выдал на страницах "Дня" два очерка об арестованных по делу ГКЧП. О секретаре ЦК КПСС Олеге Шенине и секретаре Совета безопасности СССР Олеге Бакланове. Строитель из Сибири Шенин и творец ракет с Украины Бакланов – солдаты Советской империи. Они доблестно ей служили и на высоких постах в Москве пытались ее спасти введением режима особого управления. Их теперь держат в тюрьме с обвинением по уголовной статье за измену Родине. А им, доказывал я в очерках, чрезвычайные меры абсолютно не нужны были лично для себя. И они, политики-созидатели, этими мерами принесли бы благо Родине. Принесли, если бы в ГКЧП не доминировали игравшие на его поражение сообщники Горбачева..
Моя песнь о двух Олегах вызвала неожиданный отклик. В телефонной трубке у меня дома вдруг раздался год в ней не звучавший голос Веры:
– Привет, Николай Михайлович. Ты знаешь – кто тебе звонит?
– Еще бы, память у меня, как мокрая глина в моей деревне Нижние Авчухи: раз ступил, след оставил и…
– Нет, – прервала меня Вера. – Ты не знаешь, кто тебе звонит. Звонит тебе не твоя почитательница, а читательница. Ваш "День" – единственная газета в моем рационе. Кроме нее – ничего не перевариваю. Славно, что вы не подняли руки вверх перед сволочами, танцующими на костях ГКЧП. Как ты написал о Шенине и Бакланове – мне понравилось. Но есть критические замечания. Хочу их высказать. Приглашаешь в гости?
Встречи мои с Верой не стали, как прежде, постоянными. У меня был сложный роман с Ритой, у нее – с Павлом. Виделись мы в начале девяностых редко, но часто говорили по телефону. У нас возникла взаимная тяга – необъяснимо сильная – поговорить! Мы обсуждали все: от политики до личной жизни.
Наши взгляды на события в стране – на смертный приговор СССР в Беловежской Пуще, на реформы Гайдара, на бузу российского парламента против этих реформ – по большому счету, совпадали. Разумеется, Вера, руководительница по природе, наставляла меня – так и эдак надо писать. Но наставляла не навязчиво, не обременительно.
После государственного переворота Ельцина и расстрела им Дома Советов в октябре 1993-го наше единомыслие с Верой ничуть не нарушилось. Когда два номера запрещенного властью "Дня" вышли под шапками других газет, Вера специально приехала ко мне за этими номерами. Новую нашу газету – "Завтра", тираж которой продавался нелегально, с рук, Вера покупала у Музея Ленина и почти всегда любопытные давала комментарии к моим статьям и заметкам.
Как единомышленницу и читательницу я потерял Веру не скоро. Но потерял. Осенью 1996-го она уволилась из Московской консерватории и, по ее выражению, сделалась спекулянткой. Включилась в скромную фирму своей подруги Нади – в фирму по закупке партий парфюмерии в Париже и оптовой их продаже в Москве и Питере. Поход в коммерцию мне Вера объяснила так:
– С волками жить – по-волчьи выть. Ельцин переизбран на второй срок. Гнусный его режим, при котором я – преподаватель лучшей в мире государственной консерватории – обречена быть побирушкой, устоял. Пока меня нищета не душит – есть накопления в золоте и валюте. Но они не вечны. Я трачу сейчас на себя в несколько раз больше, чем получаю в консерватории, а отказаться шиковать не могу. Поэтому надо осваивать искусство спекуляции.
Бизнес Нади с Верой удался. За счет чего и как, я при встречах и телефонных разговорах с Верой не допытывался. Но она все меньше жаловалась на взяточничество таможенников и прочих чиновников и на срыв оплат по договорам поставок.
Обрушение рубля в дефолте 1998-го больно шарахнуло по их фирме: французские ароматы стали стоить в московско-питерских магазинах в три-четыре раза дороже. "То, что у нас влет уходило, – возмущалась осенью того года Вера, – мертвым грузом теперь лежит на складах. Ну какие гады нами правят!"
Негодяйство Кириенко и Чубайса в Кабинете министров фирма Нади и Веры все-таки выдержала. Перемогла кризис. Новое правительство Примакова-Маслюкова пресекло грабеж казны через займы у коммерческих банков со ста процентами годовых. Поползли вверх мировые цены на энергоносители. Зарплаты и пенсии возросли и Надя с Верой не только сбыли свои залежи французской парфюмерии, но и все чаще стали мотаться в Париж за новыми партиями.
Дела у фирмы барышень шли настолько гладко, что следующей зимой Вера дважды позволила себе слетать на отдых в жаркие страны. С Кипра она привезла мне в подарок скульптурку Афродиты. А через пару месяцев – в январе 2000-го – я набрал номер мобильного телефона Веры и застал ее на белом песке Сейшельских островов. Возвратившись домой, она прочитала мне лекцию – как надо воспринимать уход из Кремля Ельцина и назначение им разведчика-неудачника Путина исполняющим обязанности президента.
С тех пор созванивались мы лишь по праздникам. Но однажды Вера разбудила меня телефонным звонком в буднее утро.
– Драгоценный Николай Михайлович, позволь не указаниями тебя пытать, а челом пред тобою бить. Моей фирме нужен новый просторный офис в приличном здании в центре Москвы. Я натравила одного из своих менеджеров на поиски аренды по объявлениям – он искал-искал и ничего приличного не нашел. Золотой Николай Михайлович, нет ли средь обилия твоих знакомых человека, толк знающего в рынке столичной нежилой недвижимости?
Я продиктовал Вере телефон друга Сереги Потемкина. Они встретились. Серега вывел Веру на того, кто ее проблему решил, и в знак благодарности получил приглашение на банкет по случаю открытия офиса.
То годичной давности знакомство Веры с Серегой обернулось теперь для меня изжогой. Не случись оно – кредиторы Сереги не вышли бы на Веру, связанную как– то с занимающим их особистом Сталина и мне б не пришлось втягиваться в тягостную авантюру. Но знакомство состоялось, и по мольбе Сереги, загнанного в угол заимодавцами в лице вице-президента корпорации Евгения Петровича, я вынужден буду скоро ехать с Верой добиваться незнамо зачем расположения сталинского особиста – Тихона Лукича Щадова.
