Текст книги "Авантюры открытого моря"

Автор книги: Николай Черкашин

Хронометрия события

8 ноября 1975 г. 18.00 – ужин на «Сторожевом». Затем, начало показа первого кинофильма в столовой личного состава.

19.00 – визит Саблина к командиру. Сообщает о ЧП.

19.10 – оба спускаются в носовые выгородки. Саблин запирает командира в каюте.

19.20 – матросы Шеин и Аверин подпирают люк запертого командира раздвижным упором (2-й БП РТС).

19.30 – выступление Саблина перед офицерами. Голосование шашками в мичманской кают-компании.

19.45 – арест офицеров.

20.00 – начало показа второго фильма «Броненосец “Потемкин”».

22.10 – сигнал «Большой сбор». Построение экипажа на юте. Выступление Саблина перед матросами. В это же время матросы Копылов и Набиев пытаются обезоружить матроса Шеина во 2-м тамбуре.

22.50 – попытка лейтенантов Степанова, Саитова и мичмана Ковальченкова арестовать Саблина в каюте лейтенанта Саитова и офицерском коридоре.

22.00–22.30 – старший лейтенант Фирсов покидает корабль и перебирается на подводную лодку.

23.00 – Фирсов на берегу, в Риге. На «Сторожевом» начато экстренное приготовление корабля к бою и походу. «Сторожевой» снимается с якорной бочки и выходит в Даугаву.

00.00 – Фирсов у дежурного по штабу Рижской военно-морской базы.

9 ноября 1.30—1.40 – оперативный дежурный штаба Балтийского флота сообщает Косову о самовольном уходе «Сторожевого» из Риги.

1.40—1.50 – вице-адмирал Косов прибывает на командный пункт Балтийского флота.

2.00– 2.30 – Косов докладывает Главкому ВМФ Адмиралу Флота Советского Союза С. Горшкову о ЧП на «Сторожевом».

2.30 – Косов выходит на связь с Саблиным (до выхода корабля в залив).

4.00 – Адмирал Флота С. Горшков ведет разговор с Саблиным по радиотелефону.

5.00 – министр обороны Маршал Советского Союза А.А. Гречко ведет разговор с Саблиным по радиотелефону.

5 00—6.00 – корабли под командованием капитана 1-го ранга Бобракова выходят из Лиепаи на перехват «Сторожевого».

6.00 – поднята в воздух разведывательная авиация Балтийского флота. Доклад: в пятне нанесения удара 15–18 судов, не считая малых рыболовецких сейнеров.

6.30 – подняты в воздух армейские бомбардировщики.

7.00 – подняты ракетоносцы из Белоруссии (с аэродрома «Быково»).

8.00 – транспортный отцеп ракет. Появление пограничных катеров. Попытка передать в эфир воззвание: «Всем! Всем! Всем!».

9.40 – матросы Лыков, Набиев, старшина 2-й статьи Станкявичус освобождают запертых офицеров.

10.00 – матросы Лыков и Борисов взламывают люк 2-го поста РТС и освобождают командира Потульного. Раздача оружия.

10.09 – пограничные катера уходят.

10.20–10.32 – облеты самолетов. Обстрел. Арест Саблина.

Все трое летчиков, бомбивших «Сторожевой», умерли от рака. Первым скончался подполковник Поротиков…

Историческая справка

Первый корабль, который носил имя «Сторожевой», входил в состав Порт-артурской эскадры. До декабря 1904 года им командовал лейтенант Лукин, затем лейтенант Непенин. Миноносец «Сторожевой» принимал активное участие в морской обороне Порт-Артура и был подорван и затоплен при сдаче крепости японцам 2 января 1905 года.

Второй корабль, унаследовавший это имя, был построен на Балтике и принимал активное участие в первой мировой войне под командованием капитана 2-го ранга Коптева 2-го. В гражданскую войну корабль ходил под красным флагом. Разобран на металл в конце 1925 года.

Третий «Сторожевой» заложен в 1936 году. В 1940 году вошел в состав Краснознаменного Балтийского флота. Участвовал в обороне Ленинграда и Рижского залива. Потоплен в Ирбенском проливе немецкими самолетами в 1941 году.

Четвертый «Сторожевой» был построен на Калининградском судостроительном объединении «Янтарь». Переведен из класса сторожевых кораблей в большие противолодочные в 1972 году. Корабль 2-го ранга. Многоцелевой. Главное назначение – поиск и уничтожение подводных лодок, охранение больших кораблей в составе ударных корабельных группировок. Может ставить мины, высаживать десанты.

Его основные тактико-технические данные:

Водоизмещение – 3800 т

Длина – 123 м

Ширина – 14 м

Осадка – 4,5 м

Скорость – 30 узлов

Экипаж – 250 человек

ВПК вооружен зенитным ракетным комплексом, башенными артустановками, реактивными противолодочными бомбометами.

Район плавания не ограничен.

Саблин – первый из политработников Балтийского флота был награжден орденом «За службу Родине».

Саблины в российском флоте

Старинная казачья фамилия Саблиных на флоте прижилась давно и прочно.

На царской яхте «Штандарт» служили сразу двое Саблиных – не родственников, однофамильцев, тезок и ровесников: Николай Васильевич Саблин и Николай Павлович Саблин.

Первый – Николай Васильевич, родившийся в 1880 году, окончил Морской корпус в 1901 году (за 60 лет до выпуска из него Валерия Саблина). Служил на эскадренном броненосце «Ретвизан», участвовал в обороне Порт-Артура. Потом был начальником Сатакундской флотилии. Был зачислен в Гвардейский экипаж. Революцию встретил в чине капитана 2-го ранга.

Эмигрировал в Румынию. Жил в Бухаресте. В 1928 году вступил в Кружок офицеров российского императорского флота и вскоре возглавил его. Сотрудничал с парижским журналом «Военная быль», публиковался в «Морском журнале», во многих эмигрантских газетах. Написал воспоминания «Эскадренный броненосец «Ретвизан» и «Десять лет на императорской яхте «Штандарт».

В 1945 году с вступлением советских войск в Румынию был арестован и депортирован в СССР, отбывал свой срок в Джезказгане (Казахстан). В виду тяжелой болезни был передан румынским властям в 1955 году. Но через три года был арестован румынскими «чекистами» и приговорен к 28 годам заключения… Умер в тюрьме города Деж 20 января 1962 года в возрасте 82 лет.

Интересно, что Николай Васильевич Саблин приходился родным дядей Любови Евгеньевне Белозерской, второй жене Михаила Булгакова. Именно ей посвящены «Белая гвардия», «Бег» и «Собачье сердце».

Судьба второго Николая Саблина – Павловича, была более милостивой, если не считать, что жизненный путь его оборвался в 57 лет. Капитан 1-го ранга Саблин был лицом приближенным к императору, его часто приглашали на обед, семейные прогулки и вечера.

Скончался он в Париже 21 августа 1937 года и погребен на кладбище Сен-Женевьев де Буа. По всей вероятности, полковник лейб-гвардии Конной артиллерии Александр Павлович Саблин, приходился ему братом. Он также кончил свои дни в Париже в 1961 году.

В «Морском биографическом словаре» имя Валерия Саблина мы не найдем (хотя его кумир – лейтенант Шмидт представлен как подобает герою отечества). Но мы обнаружим в этом авторитетном издании двух других Саблиных – одного контр-адмирала, отнесенного советскими историками к «белогвардейцам», другого Героя Социалистического Труда, капитана мощного землесоса – «Северо-Западный-14».

Контр-адмирал Михаил Павлович Саблин принял Черноморский флот от вице-адмирала Колчака в лихолетье 1917 года. Он также питомец Морского корпуса (выпуска 1890 года), участвовал в русско-китайской и русско-японских войнах, командовал миноносцем «Завидный», канонерской лодкой «Донец». Цусимское сражение принял на борту миноносца «Бравый», который в числе немногих кораблей смог прорваться во Владивосток. В 1912 году получил в командование линейный корабль «Ростислав» на Черноморском флоте. В годы первой мировой войны командовал 2-й бригадой линкоров на Черном море, был награжден многими боевыми орденами и золотым оружием.

Умер он от рака печени 17 октября 1920 года в Ялте и погребен в Севастополе – в усыпальнице знаменитых адмиралов. Однако, с приходом в Крым Красной армии адмиральская усыпальница в нижнем храме Свято-Владимирского собора была уничтожена.

Саблин Петр Петрович, углубитель морей и каналов, окончил в 1970 году Горьковскцй институт инженеров водного транспорта, в котором преподавал в то время отец Валерия Саблина – Михаил Петрович Саблин.

И, наконец, еще один Саблин – Юрий Борисович, капитан 2-го ранга, погибший на «Курске». Он родом из Севастополя, родился в 1966 году в семье офицера-подводника. Сам стал подводником – командиром электромеханической боевой части новейшего атомного подводного крейсера. Писал стихи. В том числе и эти, пророческие:

 
А Родина тебе венок сплетет
Из нежных пластмассовых цветов.
По совести судить вновь не смогла
Всю правду рассказать, не приукрасив слов.
Но верю я, что время то придет
И будет ясно, кто был виноват.
Ну, а пока – мы вновь за шагом шаг
Идем по лестнице крутой, ведущей в ад.
 

Эти строки вполне могли бы стать эпитафией и морякам «Курска» и Валерию Саблину.

ВАХТЫ СТОЯЛИ В РТУТНЫХ ПАРАХ

Вице-адмирал запаса Николай Александрович Шашков. В период арабо-израильского военного конфликта – так называемой «шестидневной войны», ракетная атомная подводная лодка, которой он в ту пору командовал, находилась в восточной части Средиземного моря – в водах «горячего региона». На долю экипажа К-172 выпало едва ли не самое тяжкое испытание…

Вице-адмирал Николай Шашков:

– Перед выходом на боевую службу я получил распоряжение Главнокомандующего Военно-Морским Флотом СССР Адмирала Флота Советского Союза С.Г. Горшкова – «быть готовым к нанесению ракетного удара по побережью Израиля». Разумеется, в том случае, если бы американцы и израильтяне начали бы высадку десанта на побережье дружественной нам Сирии. Собственно там, вблизи сирийских берегов и находился мой основной позиционный район. Была и запасная позиция – в заливе Сидра. Меня очень сковывала дальность полета моих ракет. Она не превышала шестиста километров, поэтому мне пришлось елозить, как говорят подводники, в опасной близости от американских авианосных ударных группировок. А их было три во главе с атомными авианосцами «Америка», «Форрестол» и «Интерпрайз». А в экскорте у каждого немного-немало 20–30 кораблей и почти на каждом – системы поиска подводных лодок. А я – один. К тому же в воздухе висели патрульные американские самолеты. Временами над морем кружились до семнадцати крылатых охотников за субмаринами, которые молотили своими радарами по всему Восточному Средиземноморью. На антенне все время бил сигнал[38]38
  Речь об антенне отметчика работы чужих радаров.


[Закрыть]. Они искали советскую подводную завесу, не подозревая, что вместо нее под водой находилась лишь одна моя К-172. И мой корабль был, если хотите, козырным тузом в той весьма накаленной и вовсе некарточной игре. Шла война и уже отнюдь не холодная. Никто не знал как повернутся события через день. Заметьте, это было второе после Карибского кризиса обострение международной обстановки, которое могло привести к обмену ракетно-ядерными ударами, то есть к атомной войне всемирного масштаба. Я должен был начать ее первым по первому же сигналу из Москвы. И чтобы не пропустить его надо было подвсплывать на сеансы связи через каждые два часа. Море весеннее – неспокойное – 3–4 балла, качает. То и дело приходилось нырять от приближающихся самолетов. Вокруг – обычная в принципе жизнь: сухогрузы, лайнеры, рыбаки. А мы – почти все время на перископной глубине. А эта глубина для подводной лодки опаснее, чем предельная – можно угодить под чей-нибудь форштевень. Еще очень опасались американских низкочастотных гидроакустических станций – сонаров. Нас наша разведка просто запугала – «берегитесь, они берут лодку с двухсот миль при любой гидрологии». Ни черта не брали. Мы их слышали, они нас нет.

– Вы в этом уверены?

Николай Шашков покачивает, усмехаясь, головой:

– Да если бы они меня обнаружили мы бы с вами не вели этой приятной беседы. Это был бы конец моей командирской карьеры… Если бы они меня обнаружили, сбежалась бы полдюжины противолодочных кораблей, надо мной висели бы «Си Кинги» (противолодочные вертолеты. – Я. ¥.), а на хвосте сидела бы торпедная атомная лодка, готовая всадить полный залп, едва бы я открыл крышки ракетных контейнеров. Так что уверен на все сто – свою скрытность мы ничем не нарушили. Это подтвердилось данными разведки с приходом в базу.

– А арабы знали о вашем присутствии?

– О том какая лодка и где она находится – конечно нет. Но знали, в критической ситуации Советский Союз поддержит их любыми средствами, в том числе и ядерными. Откуда будет нанесен удар по Израилю тоже догадывались – с моря.

Но вот, что было странно: с проходом Гибралтарского пролива в отсеках К-172 стали исходить пренеприятные вещи: матросы – крепкие дюжие парни валились с ног от непонятной хворобы, их тошнило, выворачивало, хотя на глубине качки не было и в помине… В конце концов корабельный врач доложил командиру об эпидемии непонятного заболевания.

Я и сам чувствовал себя прескверно. По ночам мерещилась какая-то чертовщина. Во рту металлический привкус, есть не хочется, на любую жидкость – чай, кофе, вино, компот – смотреть противно. Решили проверить воду. Хотя чего ее проверять, мы сами ее в своих испарителях варим. Вода – норма. Стали грешить на фруктовые соки. Разбились по отсекам: первый пьет только яблочный, второй – только сливовый, третий – только виноградный. Результат: у всех одна, как говорят врачи: клиника…

«Может быть радиация»? – Предположил доктор. Но это мы сразу проверили – биозащита в норме, дозиметры – в пределах фона. А люди загибаются. Бледные, квелые, на глазах сохнут. Ре шили не есть. Но и голодание не принесло ни малейшего облегчения.

Доктор предположил отравление солями тяжелых металлов. Но у нас нет на борту никаких солей, кроме поваренной. Свинец в биозащите? Так чтобы его окислить нужны ого-го какие температуры. Может, ртуть? Ртуть на лодке может быть только в лаге – приборе, показывающем скорость корабля. Там ее около 18 килограммов. Но лаг герметичен. Прибор исправно работает. В чем дело? Мистика какая-то, чертовщина, бермудский треугольник… Люди чахнут день ото дня. Надо в Москву докладывать. Но это возвращение с боевой службы, срыв выполнения стратегической задачи. Понимаете чем это было чревато для меня как командира? Полный крест на всей дальнейшей службе. «Не справился с выполнением важной государственной задачи». И все. А как, что, почему – это уже брызги. Никого не волнует. А с другой стороны, не доложишь, а вдруг начнутся смертные исходы. Опять командир виноват.

Все-таки дал радио в Москву. Приказ: выйти в такую-то точку, встать к борту БПК – большого противолодочного корабля. Подхожу, встаю, перехожу на борт, беру трубку радиотелефона. Голос главкома, Сергея Георгиевича:

– Ну, что, сынок, трудно?

– Держимся, товарищ главнокомандующий.

– Принимай решение сам! Ты командир, тебе на месте виднее. Главное – людей побереги. Если есть угроза для жизни – возвращайтесь.

– Будем держаться!

– За вами сам товарищ Брежнев следит. Вернетесь с победой – к звезде Героя представлю.

Часть личного состава, кто уж совсем влежку лежал – сменили. Спасатели – крепкие мужики – смотрели на нас и слезы у них в глазах стояли. Жалко нас стало – такие доходяги и снова на боевые позиции. Командир БЧ-5, инженер-механик Шота Данелия еле ноги волочил.

«Ну, что Шота, – спрашиваю, – пойдешь на БПК?»

«Нет! Здесь останусь». – «Ну и правильно, я бы тебя все равно не отпустил».

Я и сам еле двигался. С 30 марта из Центрального поста не выходил, на барбете перископа прикорну и снова на вахту. А в голове шум, на душе тоска.

К нам врачебную бригаду подсадили – майора и подполковника, стали изучать, анализы брать, через сутки сами свалились.

– Там что же все-таки отравляло вам жизнь?

– Ртуть. Точнее ее пары. Ведь ртуть начинает активно «парить» уже при 18 градусов Цельсия. Мы полтора месяца травились в парах ядовитейшего вещества. Точно нас проклял кто!.. Установили это сразу же как только вернулись на Север. Я был весь в ртути. Потом у всего экипажа выгоняли ее из печени – там она оседала и накапливалась больше всего. Я потом шутил – у наших матросов их печени можно и золото добывать. Шутки шутками, а источник выделения ртутных паров так и не определили. Ясно одно, что он в центральном посту. Там самая концентрация. Лодку погнали на завод – на демернуризацию, очистку от ртути. Демонтировали все основные агрегаты, ободрали с перебором всю пробковую крошку, краску. Концентрация тажа. Сменили фильтры, перебрали всю вентиляцию – результат тот же. Комиссия из Москвы, экспертные группы медиков, инженеров, кораблестроителей – никто ничего не может понять. Витает эта самая проклятая ртуть хоть тресни.

Мы все в госпитале. Встретили нас как героев – с оркестром, цветами, обещаниями представить весь экипаж к наградам. Ведь полтора месяца сохраняли боеготовность в ядовитейших парах, поотравлялись все, кто с желудком слег, кто с почками, кто в печенью, а с позиций не ушли, и ракетный залп готовы были дать в любую минуту, и скрытность сохранили, и ни одного человека не потеряли. Вдруг одна из высоких комиссий доложила главному, что мы тут мудрим, темним, скрываем источник ртутного заражения. И вся ситуация развернулась на 180 градусов. Никаких наград. Одна награда на всех – не наказали. Офицерский костяк экипажа распассировали и разбросали по разным флотам, матросов демобилизовали.

Обидно, конечно… Да… Не награждать у нас умели, как и «прощать» геройские дела.

– Но почему же так получилось?

– Такая сложилась практика. Печальная практика… Командирам не верили, потому что командиры боялись докладывать. Доложить о ЧП, тебя же и накажут – в любом случае, ибо командир отвечает за все. Дело доходило до абсурда, до курьезов.

Атомная подводная лодка К-52, командир капитан 1-го ранга Борисенко, шла в подводном положении через Тунисский пролив. Вдруг удар. Всплыли – огляделись: горизонт чист. Глубины – километровые, никаких подводных скал нет. Ага – значит столкнулись с чьей-то подводной лодкой. Осмотрелись в отсеках – все в порядке, замечаний нет. Погрузились, пошли дальше. Через несколько суток запрос из Москвы: «Доложите, что у вас произошло в Тунисском проливе». Борисенко отбивает бодрое радио: так мол и так, столкнулись с неопознанной подводной емкостью. – Емкостью! – Видимых повреждений нет. Выполняем задачи боевой службы.

А что получилось? Столкнулись они с американским атомоходом. Американец подвсплыл под перископ и сфотографировал вынырнувшую по аварийному всплытию К-52. Бортового номера, конечно, не было. Но по силуэту установили – советская ПЛА такого-то класса. Доложили в свой центр управления. Оттуда информация госсекретарю США: столкнулись с советским атомоходом, наблюдали его погружение, сведениями о дальнейшей судьбе не располагаем. Киссинджер в порядке вежливости звонит Косыгину: мол все ли у вас о’кей с подводниками, живы ли и здоровы? А Алексей Николаевич к Леониду Ильичу. Тот, разумеется ничего не знает. Звонил министру обороны. Гречко – «Не могу знахь. Разберемся», и тут же к главному ВМФ. Горшков пожимает плечами – первый раз слышу и сам немедленно вызывает оперативного дежурного: кто у нас там Тунисский пролив проходил? Борисенко? К ответу его. А, пустяки – «неопознанная подводная емкость». Доложил – наказали бы. Не доложил – наказали. Это же всеобщая практика была, по всей стране: скрыть промашку, но красиво отрапортовать об очередном успехе.

– И что, источник ртути так и не обнаружили?

– Обнаружили. Это уж когда особисты подключились. Предполагалась диверсия. Опросили всех и каждого, кто, что, где, когда. Нашли даже матроса-химика из первого экипажа. Он перед роковой нашей «автономной» уволился в запас и уехал в Баку. Матрос вспомнил, что он вылил несколько килограммов ртути в раковину умывальника. Зачем? Чтобы избавиться от ненужного реагента. Дело в том, что на первых порах наука разработала способ определения кислорода в воде первого контура ядерного реактора с помощью ртути. Потом эту технологию упростили, а ртуть в стальных бутылках с атомных подводных лодок «Эхо-два» не изъяли. И наш доблестный матрос-химик, не долго думая вылил восемнадцать килограммов жидкого металла в умывальную раковину, которая находилась у него в химпосту в Третьем отсеке, где, кстати говоря, расположен и центральный пост – глаза и мозг подводной лодки. Килограммов десять ртути осталось в изгибе сливного сифона. Вот оттуда-то и шли ядовитые испарения.

– И что сделали с этим матросом?

– А что ему сделаешь? Он уже гражданский человек. Не ведал, что творил. Командир отвечает за все. Командиру сделали… Между прочим, мне мои матросы, зная, что меня представляли за этот поход к званию Героя Советского Союза, подарили искусно выпиленную из латуни геройскую звездочку. Вон она – на стене висит. Для меня это очень дорогая награда.