Текст книги "Тайны погибших кораблей (От 'Императрицы Марии' до 'Курска')"

Автор книги: Николай Черкашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)

Все это еще больше укрепило мнение офицеров, что взрыв – работа итальянских боевых пловцов. Сразу же поползли слухи, что в итальянских газетах за несколько месяцев до этих событий была поднята оголтелая шумиха: до каких пор их славный линкор "Джулио Чезаре" будет плавать под советским флагом? Пора, мол, что-то предпринять. А за месяц-полтора шумиха внезапно прекратилась. Конечно, все это слухи, но они были.

Версия о боевых пловцах князя Боргезе особенно укрепилась после выхода его книги "Десятая флотилия MAC" (M., 1957), где описаны подобные операции в бухтах Альхесирас и Суда, потопление английских линкоров "Вэлиент" и "Куин Элизабет" в Александрии в декабре 1941 года, налет на рейд Мальты и другие. Истинных же причин гибели "Новороссийска" до нас, командиров, официально никто не доводил.

Утверждение со ссылкой на "бывалых моряков", что это могла быть "связка ящичных мин", выставленная фашистскими минерами и ушедшая глубоко в донный ил, мне представляется крайне неубедительным.

Мы открыто признали свое разгильдяйство в обслуживании Чернобыльской АЭС, пропуске самолета на Красную площадь, катастрофах ряда судов. Думаю, что незнание причин гибели "Новороссийска" через тридцать с лишним лет после этого – тоже признак самоуспокоенности и зазнайства нашего командования. Не раскрыта истинная причина – не извлечен урок.

Трудно сейчас судить о действиях командования флота по спасению корабля и личного состава. Гибель такого огромного количества людей тяжелейшая трагедия, и она непростительна никому, и в первую очередь командованию флота. Но теперь эмоции не помогут, хотя мы все стали очень умными.

Не всякий начальник в те времена мог взять на себя ответственность за нарушение Корабельного устава, чтобы сразу вывести корабль на мель. Нарушивший устав или инструкцию всегда остается виновником всех бед и отвечает в таком случае головой. Весь позор падает не только на него одного, но и на его потомство в n-м поколении. А в то время Корабельный устав требовал борьбы за живучесть корабля до последнего. Это требование было выполнено. А чтобы не сеять панику, было решено не отправлять часть экипажа на берег. Даже после победы в Отечественной войне мы еще были подозрительны и не верили подчиненным. Думали: раз уберем на берег одних, обязательно побегут другие. Так нас приучили. Тем более никто не предполагал, что линкор шириной 28 метров может перевернуться вверх килем на 18-метровой глубине. И уж никак не могли предположить, что, эксплуатируя Ахтиарскую бухту более 170 лет, мы даже не изучили ее дна и не знали о слое ила. А тут еще упустили момент отдачи якорной цепи с бочки...

Возможно, потому, что корабли и их оружие очень дорого обходятся государству, мышление на флоте несколько более консервативное. Мы помним, что в парусном флоте Англии прорезание кильватерного строя противника в бою было под строжайшим запретом. Адмиралы, нарушившие это правило, платили жизнью. И долгое время Англия из-за соблюдения запрета терпела поражения на море, пока это не возмутило общественное мнение. Нашлись священник Павел Гост и конторский служащий Джон Клерк, которые обосновали прорезание строя противника как выгодный тактический прием. И это прекрасно доказал адмирал Нельсон своими победами.

И в случае с "Новороссийском". Выполняй требование инструкции и устава – и будешь прав. Это потом мы внесли соответствующие изменения в эти документы. А тогда, чтобы дать приказание сразу отбуксировать корабль к берегу или отправить лишних членов экипажа на стенку госпиталя в двухстах метрах, нужно было обладать решимостью капитана Гастелло или рядового Матросова. Начальство же, обремененное семьями, почетом и славословием подхалимов, не всегда способно на такие подвиги. Поэтому, прежде чем давать оценку руководству спасательными работами, нужно всесторонне оценить условия, обстановку и меру ответственности за нарушение устава и инструкций. Это ни в какой мере не затрагивает сохранение памяти о погибших".

Откроем книгу, которую помянул в письме контр-адмирал Бондарь и которая вышла у нас спустя два года после гибели "Новороссийска". Написал ее бывший офицер итальянского военно-морского флота князь Валерио Боргезе, возглавлявший в годы войны специальную диверсионную флотилию. В нее входили водители человекоуправляемых торпед, быстроходные катера, начиненные взрывчаткой, сверхмалые подводные лодки, боевые пловцы – подводные диверсанты. Весь этот дьявольский арсенал был успешно опробован в подводных операциях против англичан в Александрии и Гибралтаре.

"По условиям мирного договора 1947 года, – констатирует издательское предисловие к книге, – штурмовые средства итальянского флота подлежали уничтожению, а личный состав – демобилизации. Однако при прямой поддержке агрессивных стран, и прежде всего США, Италия под разными предлогами сохранила часть штурмовых средств и специалистов. После включения страны в Североатлантический блок командование итальянского флота открыто приступило к подготовке новых кадров, строительству новых и модернизации старых типов подводных и надводных штурмовых средств".

Теперь, не откладывая далеко мемуары Боргезе, заглянем в советский журнал "Зарубежное военное обозрение" № 11 за 1980 год.

Статья "Сверхмалые подводные лодки": "В послевоенные годы интерес к созданию сверхмалых лодок значительно снизился... Однако с середины 50-х годов (разрядка. – Н.Ч.) строительство сверхмалых подводных лодок возобновилось. В Италии фирма "Космос" (г. Ливорно) спроектировала и построила лодки типов SX-404 и SX-506. В зарубежной печати сообщалось, что с 1955 года фирма построила и продала другим странам более 60 таких лодок".

Невольно напрашивается мысль: уж не после ли подрыва "Новороссийска" интерес к сверхмалым подлодкам так резко обострился в середине 50-х годов?! Ведь именно с 1955 рокового года фирма "Космос" стала получать отовсюду заказы на столь успешно показавшие себя в реальном деле SX-ы! Гибель "Новороссийска" могла послужить отличной рекламой нового диверсионного средства.

Что же оно представляло собой? Журнал рассказывает об этом подробно: "Сверхмалая подводная лодка SX-506 относится к однокорпусному архитектурному типу. В носовой оконечности ее корпуса размещена цистерна главного балласта, а четыре дифферентные цистерны расположены в надстройке, которая покрывает большую часть прочного корпуса. В надстройке находятся также заваливающаяся воздухозаборная шахта и выхлопной трубопровод РДП. Наружная обшивка выполнена из стеклопластика.

Прочный корпус цилиндрической формы разделен поперечными переборками на три отсека. В центральном отсеке находятся приборы и средства управления лодкой, а также жилое помещение, оборудованное восемью складными койками и рассчитанное на 13 человек личного состава (пять членов экипажа и восемь боевых пловцов). Пловцы выходят через шлюзовую камеру с донным люком, которая расположена в носовом отсеке. Энергетическая установка размещена в кормовом отсеке. На лодке могут быть установлены гидроакустическая станция, батитермограф и аппаратура звукоподводной связи.

Одновальная энергетическая установка включает дизель мощностью 300 л. с. и гребной электродвигатель. Первый используется при движении в надводном положении и под РДП, а второй – под водой.

Подводная лодка имеет сменное штатное вооружение. В него входят акваботы – транспортировщики боевых пловцов – двух типов, которые крепятся на внешней подвеске по одному с каждого борта, большие и малые мины и торпеды. Транспортировщики (длина около 7 м, ширина 0,8 м, вес 2 т) имеют дальность плавания 50 миль при скорости хода 3,5 узла, полезную нагрузку 270 кг и 50 кг, снабжены взрывателями с часовым механизмом. Торпедные аппараты заряжаются американскими малогабаритными торпедами Мк37.

Подводная лодка имеет следующие варианты вооружения: два транспортировщика, каждый из которых несет большую мину, и восемь малых мин, размещенных в надстройке: шесть больших мин (вместо транспортировщиков) и восемь малых, которые доставляются к месту постановки боевыми пловцами; две торпеды, принимаемые вместо транспортировщиков или больших мин, и восемь малых мин в надстройке.

Кроме того, место крепления транспортировщиков может быть использовано для размещения прочных водонепроницаемых контейнеров, загруженных боеприпасами и снаряжением для боевых пловцов. Эти контейнеры отбуксировываются в район действия с помощью надувной шлюпки".

Вернемся же к книге Боргезе, к тем ее страницам, где "черный князь" характеризует дух своих людей.

"Какая же внутренняя сила воодушевляла их и поддерживала? Что же делало этих людей так непохожими на многих других, отрешенными от личных материальных интересов? У них не было стремления к честолюбию; они не принимали даже искреннего признания их заслуг и избегали почестей и похвал. Богатство их не прельщало; они не получали никакой премии за свои подвиги. Они не получали и повышения в звании и должности, чего легче добиться сидя в министерстве. Не тщеславие руководило ими в стремлении быть участниками исключительных подвигов, поскольку на пути к цели их ждала смерть, а какая польза от того, что тебя отметят после смерти? Одно только вдохновляло их верность долгу!.. Это безграничное самопожертвование является результатом инстинктивного и глубокого чувства – любви к родине".

Девизом боевых пловцов Боргезе были слова: "За короля, за честь знамени!"

Раздел итальянского флота и передача Советскому Союзу, бывшему противнику, такого крупного корабля, как линкор "Джулио Чезаре", нанесли чувствительный удар по национальным амбициям фашиствующих патриотов.

"Ни один итальянский корабль не будет служить под флагом большевиков!" – заявил репортерам Боргезе. Меньше всего этого человека можно обвинить в пустом фразерстве. Угроза была брошена мастером подводных диверсий высшего класса, у которого не гнушались поучиться и кичливые моряки гитлеровского флота.

Заметим еще и такой факт. "Водители управляемых торпед, – пишет в своей книге Боргезе, – два раза в неделю прибывали в Специю, где с баркаса или с подводной лодки спускались в море и проводили в ночное время учение, включающее: подход к гавани; преодоление сетевых заграждений; скрытое плавание внутри гавани; сближение с целью; подход к подводной части судна; присоединение зарядного отделения торпеды и отход... Объектами для нападения были отдельные корабли, временно находившиеся в гавани. Вспоминаю, в частности, случай с линейным кораблем "Чезаре" (будущим "Новороссийском". – Н.Ч.). Водителям торпед удалось присоединить зарядные отделения незаметно для находившихся на борту корабля людей, хотя предварительно командование и вахтенные были предупреждены и поэтому элемент внезапности отсутствовал. Только когда на "Чезаре" после нескольких часов внимательного изучения поверхности моря скептически заключили: "Они не смогут этого сделать", вблизи борта показались шесть черных голов, и водители, сделав жест рукой, означающий "Все готово", исчезли в ночной темноте".

К этому надо добавить, что итальянские боевые пловцы знали в деталях не только подводную часть линкора "Новороссийска", но и севастопольские бухты, так как в 1942-1943 годах в Севастополе орудовало одно из подразделений флотилии Боргезе, оснащенное скоростными катерами и "карманными" подводными лодками типа СВ.

"В начале пятидесятых годов, – пишет из Минска читатель "Правды" В.П. Филиппенко, – среди отдыхающих в крымских международных санаториях ("Коммунар" и "Красное знамя" в Мисхоре) бывало немало итальянских граждан. И отличались они от других гостей не только молодостью и здоровьем, но и повышенным интересом к подводному плаванию. Мы, крымские мальчишки (я жил и учился тогда в Алупке), с завистью смотрели на их подводное снаряжение. У них мы впервые увидели маски, ласты, акваланги и т. д. Под видом интереса к подводной фауне и флоре Крыма они свободно разъезжали по всему Крымскому побережью".

Таким образом, к покушению на линкор люди Боргезе были готовы и морально, и технически. К нашей великой беде, их задача упрощалась еще и преступным небрежением, с которым неслась охрана подступов к Севастополю с моря. Контр-адмирал Бондарь привел некоторые факты, которые подтверждают в своих письмах и другие моряки.

"Корабль дозора (большой охотник), – пишет из Ленинграда офицер запаса М.В. Богданов, – несший охрану входа в главную базу, 28 октября был отозван со своей позиции в район Лукула и Бельбека для обеспечения полетов ночной авиации".

Как удалось уточнить, большой охотник с гидролокатором на борту вернулся в свой район лишь в 0 часов 17 минут 29 октября, то есть за час с небольшим до взрыва. Практически вход в севастопольскую гавань не охранялся почти весь день. Дозорный корабль покинул свою позицию рано утром – в 5 часов 50 минут.

Как бы в оправдание прислал письмо бывший замполит того злосчастного большого охотника капитан-лейтенант в отставке В. Юдин.

"Незадолго до происшествия наш корабль вышел на боевое дежурство в точку... что находится на выходе из бухты. В те времена мы несли дежурство по десять суток с задачей перекрывать фарватеры и подходы к главной базе средствами акустики и визуального наблюдения. Там дежурят и сейчас...

28 октября рано утром мы получили от оперативного дежурного по флоту неожиданный приказ: выйти в район Качи на обеспечение полетов авиации. Полеты кончились в 16.00, но приказа вернуться в точку дежурства все не было и не было, несмотря на наши запросы.

И только глубоким вечером мы получили приказ о возвращении. Далеко за полночь мы пришли в свою точку. Не успели отдать якорь, как с Константиновского рейдового поста нам передали светосемафором, а потом по радио: "Идти к "Новороссийску" спасать людей".

Рванули в бухту. В бухте стояли крейсера и мощными кормовыми прожекторами освещали место трагедии. Линкор плавал вверх килем. В носовой части перед броневым поясом зияла огромная пробоина. В воде уже никого не было...

Спустя некоторое время в главную бухту ворвался весь наш охранный дивизион. "Охотники" ринулись в Южную и Северную бухты на поиск подводных лодок".

Еще одно письмо, из Севастополя. От ответственного секретаря Военно-научного общества при Доме офицеров флота капитана 2-го ранга в отставке С. Соловьева.

"К моменту тех трагических событий я служил в Севастополе в должности командира маневренной гидрографической партии и 29 октября 1955 года по тревоге был направлен к месту катастрофы на ГПБ (гидрографический промерный бот). Это было уже утром, около 8 часов, когда линкор плавал вверх килем. Наш бот задержали при выходе из Южной бухты, пропустив к линкору только катер начальника Гидрографической службы Черноморского флота капитана 1-го ранга И.А. Наумова. Возвратившись, начальник ГС ЧФ дал приказание капитану 2-го ранга Н.Н. Прокопчуку следовать к носовой части линкора и производить промер на предмет обнаружения воронки от взрыва, а мне определить координаты носа и кормы методом обратной засечки. Подойдя к опрокинутому линкору со стороны Черной речки, ГПБ пришвартовался к стоящему у борта водолазному катеру. Перейдя через катер, я оказался на днище линкора и приступил к выполнению своего задания. От днища до уреза воды в тот момент было около 3-4 метров. На днище находился начальник Аварийно-спасательной службы (АСС) ЧФ капитан 1-го ранга Кулагин с группой своих специалистов и заводчан. Со стороны выхода в море к опрокинутому "Новороссийску" были пришвартованы три спасательных судна. С их кормы были заведены шланги, которые уходили в воду под линкор. Общее впечатление от увиденного было гнетущее – беспомощность и отсталость, полное несоответствие спасательных средств стоящей перед АСС задаче. Офицер-водолаз готовился проникнуть внутрь линкора через кингстон, рабочие пытались автогеном прорезать отверстия в днище по указанию специалистов в комбинезонах, ходивших с чертежами... Эта картина напоминала возню лилипутов с Гулливером. После определения по береговым опорным пунктам заданных мне точек я установил, что корма находится в 130 метрах от набережной госпиталя. Полученные результаты были переданы в штаб флота, где мне потом поручили подготовить на плане севастопольской бухты картинку положения линкора, а затем в кабинете начальника противоминного отделения И.П. Попова поручили проверять отчеты по навигационно-гидрографическому обеспечению боевого траления бухт Севастополя, правильно ли вычислены среднеквадратические ошибки заданного перекрытия тральных галсов. В это время в кабинет приносили поднятые со дна в районе взрыва предметы, которые могли быть частями взорвавшейся мины. Ничего похожего – со свежими изломами – не было: все было старое, ржавое.

В скором времени меня назначили командиром маневренного гидрографического отряда, на который были возложены обязанности по обеспечению работ по подъему "Новороссийска".

Исполнявший обязанности командира линкора капитан 2-го ранга Григорий Аркадьевич Хуршудов после трагедии был назначен командиром дивизиона гидрографических судов, и мне приходилось с ним часто общаться. Говорил он о том, что на борту линкора находился практически весь Военный совет Черноморского флота и его присутствие отнюдь не помогало делу. Когда же поступил доклад о достижении критического крена и он, Хуршудов, предложил снять с борта личный состав, не занятый борьбой за живучесть, то Пархоменко сослался на слова адмирала С.Г. Горшкова: "Спасение экипажа в спасении линкора". Это справедливо для океана, но никак не подходит для бухты теплого моря.

Перед самым опрокидыванием Григорий Аркадьевич получил приказание сопровождать представителя особого отдела и капитана 1-го ранга Иванова к местам борьбы за живучесть. Первым спускался особист, за ним Иванов, и замыкал группу Хуршудов. Когда они спустились на 5-7 ступенек трапа, то почувствовали, что корабль валится.

"Я повернул обратно, – рассказывал Хуршудов, – и, выскочив на палубу, побежал к поднимающемуся борту. Когда бежать стало невозможно, я уцепился за леер и держался до тех пор, пока не повис уже над водой. Попав в воду, запомнил кратчайшее направление. Попытался вынырнуть, но стукнулся головой о палубу, поплыл дальше, понимая, что если снова будет палуба, то это конец... Вынырнул, глотнул воздуха, и голова пошла кругом. На счастье, рядом оказался какой-то главный старшина, который поддержал меня, сунул в руки плавающий обрешетник и сказал: "Держитесь, товарищ старпом". Так я спасся с помощью главстаршины..."

Говоря о причине взрыва, Григорий Аркадьевич однозначно считал, что это диверсия: "...они ошиблись на 10 метров, иначе бы попали в погреб главного калибра, и тогда взрыв был бы подобен взрыву малой атомной бомбы".

С мнением Хуршудова о диверсии я полностью согласен и не согласен с версией связки ящичных мин, которые якобы ушли в грунт. При последующем боевом тралении путем подрыва шнуровых зарядов не сработала ни одна мина. Водолазы находили ящичные мины, но они не были окончательно снаряжены и взорваться могли только в результате детонации.

Крымская сейсмическая станция зафиксировала смещение почвы в два раза большее, чем дала его ящичная мина, взорванная экспериментально на Бельбекском рейде. Говоря о диверсии, надо иметь в виду, что диверсанты Боргезе базировались в свое время в Севастополе, боновые ворота со Дня ВМФ были круглосуточно открыты, а стоявший в дозоре "охотник", по-видимому, имел неисправную гидроакустическую станцию. Об этом среди флотских офицеров ходили разговоры, мол, командир "охотника" срочно переписывал вахтенный журнал, где это было зафиксировано. Подводные диверсанты могли свободно не только зайти, но и выйти. Ведь корабельно-поисковая ударная группировка вышла на поиск подводной лодки через 8 часов после взрыва! А авиация вылетела с этой же целью через 12 часов! Где уж тут найти иголку в стогу сена!

Кому удобна "минная версия"? Конечно же, т. Пархоменко – на флоте был полный порядок, бдительность была на высоте. Удобна она и консерваторам, которые идеализируют прошлое. Но эта версия не способствует воспитанию бдительности. Было ли благополучно с бдительностью в те годы? Нет, нет и нет! Не говоря уже об общеизвестных фактах, таких, как безнаказанные полеты иностранных самолетов над нашей территорией, безнаказанные нарушения госграницы и т. п., могу сказать, что часовые порой спали на постах, да не просто спали, а с удобствами: вахтенный на посту СНиС* в районе Алушты, например, постелил на пол тулуп и спокойно спал, как спала вся дежурная служба этого поста, а капитан-лейтенант Соловьев обошел всю территорию и поднялся на наблюдательный мостик, где и споткнулся о спящего вахтенного. А как меня трое суток искали пограничники в районе Пицунда – Мюссеры из-за оставленных следов на берегу? А как пост воздушного наблюдения в районе Нового Афона прозевал падение МиГ-17 у себя под носом в море, а потом его три недели мы искали? А как представители Таврического военного округа во главе с главным инженером авиации округа пьянствовали на берегу? И это в сталинское время, когда все считалось идеальным, а многими и поныне считается идеальным. Вопрос бдительности актуален и в наше время".

Любая гипотеза при отсутствии прямых доказательств строится на косвенных фактах, порой даже на отзвуках фактов...

"Мой муж, бывший военный моряк, – пишет участница Великой Отечественной войны, вдова офицера-подводника Любовь Михайловна Топилина из Севастополя, – в свое время изучал загадочную причину взрыва "Новороссийска". В конце 60-х годов нас навестил товарищ мужа, тоже бывший военный моряк, работавший в Министерстве рыбного хозяйства СССР. В те годы наш океанический рыболовный флот еще только создавался, и наш знакомый часто ездил по служебным делам за границу. Однажды он побывал в Милане и посетил тамошний городской музей. На одном из стендов он увидел портреты двух итальянцев, награжденных высшей наградой страны. Из подписи явствовало, что награждены они за подрыв линкора итальянского военно-морского флота, доставшегося нам в качестве трофея.

Кстати, именно в Милане были выпущены в свет мемуары Боргезе".

К "отзвукам фактов" я отношу и свое собственное наблюдение, о котором подробно рассказал в повести "По следам "Святого Георгия". В 1977 году с отрядом советских военных кораблей мне довелось побывать в Ливорно. В том самом Ливорно, где строились сверхмалые подводные лодки SX-506, где размещался центр подводных исследований ВМС, где расположена военно-морская академия, из стен которой вышел и Боргезе... Кстати, именно здесь, в академии, на приеме в честь советских моряков, мне удалось впервые увидеть портрет "черного князя". Я представлял его себе худым, крючконосым, эдаким Мефистофелем подводного царства. На самом деле с фотографии, сделанной в годы Второй мировой войны, на меня смотрел красивый морской офицер – пухлые губы, выразительные глаза. Если не знать, что стоит за плечами этого бравого тененто ди корветте*, то лицо его может показаться не лишенным обаяния. И только взгляд – напряженный, настороженный – выдавал в нем рыцаря плаща и кинжала, где "плащом" была морская гладь, а "кинжалом" человекоуправляемая торпеда.

Но самое интересное открылось мне в зале гардемаринской столовой. Взглянув на две большие картины, висевшие по соседству – у входа (других в зале не было), я уже не смог от них отойти. На одном полотне был изображен линкор-красавец "Джулио Чезаре", ведущий огонь на полном ходу. Вторая же картина, вывешенная рядом, как бы давала понять, каким образом было смыто черное пятно с флага итальянских ВМС. В темно-зеленых фосфоресцирующих красках ночной глубины восседали верхом на торпеде два боевых пловца в дыхательных масках. Волосы их развеваются в воде, и кажется, будто они встали дыбом от ужаса... Оба диверсанта уже под днищем корабля. Один из них держится за бортовой киль, другой крепит зажим для мины...

Никакой подписи у картины не было. Скорее всего, она изображала боевой эпизод в Александрийской гавани. Но почему в паре с ней оказался парадный портрет "Чезаре" – "Новороссийска", а не какого-либо другого, более знаменитого линкора итальянского флота?

"...Корабль вздрогнул от двойного взрыва"

"Возможно, это было эхо, но я слышал два взрыва, второй, правда, потише. Но взрывов было два", – пишет мичман запаса В.С. Спорынин из Запорожья.

"В час 30 раздался странный звук сильного сдвоенного гидравлического удара..." – сообщает в своем письме севастополец капитан 2-го ранга инженер запаса Н.Г. Филиппович.

Бывший старшина 1-й статьи Дмитрий Александров, живущий ныне в Красноармейском районе Чувашской АССР, в ночь на 29 октября 1955 года стоял начальником караула на крейсере "Михаил Кутузов". "Вдруг наш корабль задрожал от двойного взрыва, именно от двойного взрыва", – подчеркивает Александров.

О сдвоенном взрыве говорит и бывший дублер главного боцмана "Новороссийска" мичман Константин Иванович Петров, о нем же пишут и другие моряки, как "новороссийцы", так и с кораблей, стоявших неподалеку от линкора. Да и на ленте сейсмограммы легко просматриваются отметки двойного сотрясения почвы.

В чем же дело? Может, именно в этой "двойственности" и таится разгадка причины взрыва?

"Связка мин, ушедшая в грунт, не смогла бы пробить линкор от киля и до "лунного неба". Скорее всего, взрывное устройство было вмонтировано внутри корабля, где-нибудь в трюмах". Это предположение бывшего старшины 2-й статьи А.П. Андреева, некогда черноморца, а ныне ленинградца, показалось мне сначала абсурдным. Как, линкор "Новороссийск" шесть лет носил в себе свою смерть?!

Но когда инженер-полковник в отставке Э.Е. Лейбович не только высказал такое же предположение, но и начертил на схеме линкора, где, по его мнению, мог находиться подобный заряд, я стал прорабатывать и эту на первый взгляд маловероятную версию.

Элизарий Ефимович Лейбович – профессиональный и авторитетнейший инженер-кораблестроитель. Он был главным инженером экспедиции особого назначения, поднимавшей линкор, правой рукой патриарха ЭПРОНа контр-адмирала Николая Петровича Чикера.

– Линкор был построен с носом таранного типа. При модернизации в 1933-1937 годах итальянцы надстроили нос на 10 метров, снабдив его двоякообтекаемым булем для уменьшения гидродинамического сопротивления и повышения тем самым скорости хода. В месте сопряжения старого и нового носа был некий демпфирующий* объем в виде наглухо заваренной цистерны, в которой-то и могло быть размещено взрывное устройство с учетом, во-первых, конструктивной уязвимости, во-вторых, близости к артпогребам главного калибра и, в-третьих, труднодоступности для осмотра.

"Что, если и в самом деле было так?" – думал я не раз, разглядывая схему, набросанную Лейбовичем. Линкор могли заминировать с тем расчетом, чтобы по приходе в Севастополь с частью итальянской команды на борту пустить взрывное устройство, выставив на нем, по возможности, самый отдаленный срок взрыва: месяц, полгода, год.

Но, вопреки первоначальным условиям, всех без исключения итальянских моряков сняли с корабля еще в Волоне, в Албании.

Так что вместе с ними сошел и тот, кто должен был взвести долгосрочный часовой механизм в Севастополе. Вот и ходил "Новороссийск" с "пулей под сердцем" все шесть лет, пока в Ливорно не построили диверсионную подводную лодку SX-506. Наверное, слишком велик был соблазн привести в действие уже заложенную в недра корабля мощную мину. Путь для этого был один инициирующий взрыв у борта, точнее, у 42-го шпангоута.

Небольшую (всего 23 метра в длину), с характерным для надводных судов острым носом субмарину легко было замаскировать под сейнер или наливную баржу-самоходку. А дальше могло быть так.

На буксире ли, своим ли ходом некий "сейнер" под подставным флагом проходит Дарданеллы, Босфор, а в открытом море, сбросив ложные надстройки, лодка погружается и берет курс на Севастополь. В течение недели (сколько позволяла автономность с учетом обратного возвращения к Босфору) SX-506 могла вести наблюдение за выходом из Северной бухты. И, наконец, когда в перископ ли, по показаниям ли гидроакустических приборов было замечено возвращение "Новороссийска" на базу, подводный диверсантоносец лег на грунт, выпустил из шлюзовой камеры четверку боевых пловцов. Те сняли с внешних подвесок семиметровые пластиковые "сигары", заняли места под прозрачными обтекателями двухместных кабин и бесшумно двинулись к никем не охраняемым, распахнутым сетевым воротам гавани. Мачты и трубы "Новороссийска" (силуэт его читался безошибочно) виднелись на фоне лунного неба.

Вряд ли водителям подводных транспортеров пришлось долго маневрировать: прямой путь от ворот до линкоровских якорных бочек не мог занять много времени. Глубины у борта линкора идеальные для легководолазов – 18 метров. Все остальное было делом давно и хорошо отработанной техники...

Двойной взрыв – доставленного и заложенного ранее – зарядов сотряс корпус линкора глухой ночью, когда SX-506, приняв на борт подводных диверсантов, держала курс к Босфору...

Взаимодействием этих двух зарядов можно объяснить и

L-образную рану в теле "Новороссийска".

Так ли все было или иначе – печальной сути произошедшего это, увы, не меняет. Важно другое: расставить обе версии – "минную" и "итальянскую" – в том порядке, который диктует степень вероятности этих событий.

Истина не определяется голосованием, но я согласен с теми многими моряками и специалистами, которые поделились со мной своими аргументами и выводами и которые считают, что окончательное заключение о причине взрыва линкора должно звучать так:

"Корабль погиб, скорее всего, в результате диверсии, хотя и не исключена возможность подрыва на связке старых немецких мин". Трагедия "Новороссийска" стоит в одном ряду с кровавыми уроками Порт-Артура, Пёрл-Харбора и Бреста. Но разве не набила оскомину фраза: "Бдительность наше оружие"?

"Безоружному – смерть!" – отлили в бронзе строители корабля. Рубка дальномера главного калибра, украшенная латинским изречением, первой сорвалась в воду при гибельном крене линкора.

В тот год, когда писались эти строки, в городской газете "Слава Севастополя" появилась заметка, которую я немедленно вырезал и положил в рабочую папку. "Взрыв через 70 лет" – так называлась небольшая корреспонденция.

"Рано утром седьмого октября 1916 года город и крепость Севастополь были разбужены мощными взрывами, разнесшимися над притихшей гладью Северной бухты.

Люди бежали к гавани, и их глазам открывалась жуткая, сковывающая холодом сердце картина. Над новейшим линейным кораблем Черноморского флота – над "Императрицей Марией" – поднимались султаны черного дыма, разрезаемые молниями чередующихся почти в запрограммированной последовательности взрывов..."