Текст книги "Балтийский эскорт"
Автор книги: Николай Черкашин
Жанр:
Морские приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)
Бывший Кенигсберг, нынешний Калининград, едва ли не самый мистический город во всей Европе. Его сделало таким не столько средневековье, сколько минувшая война, когда по распоряжению гросс-мистика третьего рейха Гиммлера в Кенигсберг под своды старинного университета “Альбертин”, что стоял до 45 года, до мощнейшей британской бомбежки, посреди города на островке Кнайпхоф, свезли всевозможных магов, шаманов, колдунов, ясновидцев для разработки эзотерического “вундер-ваффен” – чудо-оружия, способного разом изменить ход войны путем сверхчувственного воздействия на лидеров антигитлеровского блока. Возможно, с той поры в бывшей столице Восточной Пруссии осталось нечто такое, что будоражит многие умы, подвигая их то на поиски “янтарной комнаты”, то на исследование истории Кенигсберга, полной тайн и загадок.
В июне 2005 года горожане были потрясены уникальной находкой в подвалах уничтоженного Королевского Замка. Археологи наткнулись на серебряный ларец, замурованный в кирпичную стену. Когда его раскрыли, то увидели набор рунических табличек с колдовскими знаками. Это была самая полная коллекция известная ученым-историкам магических принадлежностей такого рода.
Каждый старый дом бывшего Кенигсберга хранит свою особую тайну.
Нынешним летом, приехав в город на Преголе по делам, мне довелось переночевать в гостинице для "особо важных персон", где останавливаются в основном столичные чиновники высокого ранга. Собственно, на гостиницу этот старый немецкий дом, чудом сохранившийся в годы войны, совсем не похож. Двухэтажный особняк на Кёрттеаллее, ныне улица Кутузова, почти не видный с улицы из-за глухого кирпичного забора и густых липовых крон, затенявших его фасад выше островерхой черепичной крыши, походил скорее на декорацию для фильма про Штирлица или замок, где происходили загадочные убийства в духе Агаты Кристи… С этим весьма настороженным чувством я и растворил его массивные дубовые двери. Внутри тоже было все также мрачно и таинственно. Почти весь первый этаж занимала гостиная с огромным камином, в черную топку-пасть которого при желании можно было войти не пригибаясь. Примыкавшие к ней столовая, биллиардная и зимний сад были отделаны темными дубовыми панелями, резная дубовая же лестница в два плавных изгиба вела на второй этаж, где и находились в бывших дортуарах гостевые комнаты.
Хозяйка этого дома, женщина лет сорока, исполнявшая обязанности кастелянши, горничной и буфетчицы, одна во всех лицах провела меня в угловую комнату с видом во двор, заросший столетними липами, сиренью, туей, бересклетом, вручила мне большой бронзовый ключ и пригласила в столовую на вечерний чай. Пока она хлопотала у электрического самовара, я расспросил ее о том, кому принадлежал этот дом при немцах и кто в нем жил.
– Построил его еврей-фабрикант, но в середине тридцатых годов эмигрировал из Германии в Америку. – Рассказывала моя хозяйка. – Особняк перешел в ведение городского магистрата. Но в 1944 году, Геринг, который возглавлял правительство Восточной Пруссии, подарил особняк одному летчику, отличившемуся в боях на восточном фронте. Летчик прожил в нем недолго. Говорят, он зарезал свою любовницу в ванной, после чего его отправили штрафником на фронт, а дом пропустовал до самого прихода наших войск. Был здесь какой-то штаб, потом сделали служебную гостиницу… Правда, приезжают к нам редко. Вы сегодня у нас единственный гость.
После того, что она поведала, мне совсем не улыбалось провести ночь в этих стенах, чьи темные панели впитали в себя не менее темные истории.
– Ночуйте спокойно, ничего не бойтесь, – наставляла меня хозяйка. – Если услышите стуки на потолке, не пугайтесь, это наша барабашка. Она у нас безобидная, только очень любопытная, особенно к новым постояльцам. Особенно неравнодушна к красивым женщинам. После того, как у нас погостит кто-то из театральных звезд или киноактрис – затихает надолго. А так – кому, как повезет…
После того предупреждения мне и вовсе сделалось не по себе.
– И давно у вас эта барабашка завелась?
– Ой, давно! С прежних еще хозяев… Меня она поначалу невзлюбила. То дверь запрет так, что и ключом не откроешь, то черепицу спихнет с крыши чуть ли не голову. А прошлым летом пожар на кухне устроила, еле водой залила. Тогда я стала ее умасливать, ну, как всякого домового. Напекла блинов и на чердак один снесла. Ей понравилось… Теперь я каждое первое число отношу на чердак тарелочку то с пирожком, то с оладушкой. Вот только в этот раз не успела. Так что не обессудьте, если она пошумит немного. Завтра ей принесу…
С этими замечательными словами горничная-буфетчица-кастелянша и покинула меня до утра. Стараясь выбросить из головы всю эту чепуху, я поднялся по скрипучей лестнице на второй этаж, приготовил ко сну постель и отправился в ванную чистить зубы. Таких больших и высоких ванных комнат я еще никогда не видел. Огромная ванная возвышалась на чугунных львиных лапах, над мраморной умывальной раковиной поблескивали два бронзовых крана с фаянсовыми вертушками, на которых по-немецки было написано "kalt" и "warm". Едва я открыл кран с холодной водой, как из него хлынула – я глазам своим не поверил! – кровь… Кран зафыркал, зашипел, и вдруг внятно, хотя и очень хрипло выговорил немецкое слово:
– Ф-ф-фер-р-флю-х-хт! ("Проклятье!")
Я опрометью бросился вон из ванной. Ведь это же здесь геринговский любимец лишил жизни несчастную женщину!
Однако слегка успокоившись и взяв себя в руки, я снова вошел в ванную. Как я и предполагал, кровью оказалась всего навсего ржавая вода, которая уже вся стекла и теперь бежала вполне прозрачная струйка. Я даже рискнул открыть второй кран – с горячей водой. И снова вздрогнул от утробного сиплого голоса, исходившего из глубины водопроводных труб, из недр старого особняка:
– Ф-ф-фер-р-флю-х-хт!
Похоже, это было последнее слово любовницы, вырвавшееся из перерезанного горла…
Не закончив умывания, я поспешил в свою комнату и запер дверь на два оборота тяжелого средневекового ключа. Эта небольшая спаленка показалась мне плохим убежищем. Больше всего меня беспокоило несоразмерно большое настенное зеркало с мраморным подзеркальником, который поддерживал козлоногий сатир. Только этой нечисти здесь не хватало! Не внушало доверие и готическое оконце, выходившее на крутой скат черепичной крыши и глухой заросший сад.
Быстро раздевшись, я юркнул под одеяло. Придавил ухо второй подушкой и попытался уснуть. Не тут-то было…
По потолку медленно прокатился железный шар. Не знаю отчего еще мог исходить такой мерзкий звук, не говоря о том, кому это за полчаса до полуночи понадобилось что двигать на чердаке. Неужели это, и в самом деле, развлекается голодная "барабашка"?
Но ведь чушь же это! Не может же современный человек с университетским образованием верить в то, что примерещилось какой-то полуграмотной тетке?! Но тогда как объяснить вот этот протяжный рокочущий звук, который пополз по другой диагонали потолка? И почему вдруг так явственно громко заскрипела резная дубовая лестница? Если я совершенно один в этом особняке, то кто же хлопнул сейчас дверью в моем коридоре, и чьи это шаги приближаются к моей двери?
Я отбросил подушку и сел на постели. Может, это душа убиенной здесь женщины навеки поселилась в доме убийцы, и неприкаянно бродит здесь, пугая новичков-постояльцев? И словно отвечая на мой немой вопрос, полуночную тьму комнаты озарила иссиня-белая вспышка, точно молния полыхнула. И тут же что-то протяжно зажужжало. Я перекрестился в холодном поту – что это?
Если бы не догадался сразу, сошел бы через минуту с ума от ужаса. Там на подзеркальнике сама собой сработала вспышка моего фотоаппарата, который я туда положил. А зажужжала обратная автоматическая перемотка пленки, поскольку кадр был последним.
Но кто нажал на спуск? Любопытная барабашка, как предупреждала хозяйка этого зловещего особняка? Почему электронная "мыльница" вдруг не с того не с сего сработала? Эй, ты, который с университетским образованием, объясни что-нибудь! Все равно ведь уже больше не уснешь…
Я и не уснул. Глаз не сомкнул, пока рано утром не пришла буфетчица-горничная-кастелянша в одном белом фартуке.
– Ну, как вам тут почивалось? – Любезно осведомилась она. Я бы счел вопрос издевательским, если бы хозяйка честно не предупредила меня с вечера о возможных аномалиях старого дома.
Я не стал расписывать свои ночные страхи, а молча последовал за ней на чердак, где стал свидетелем старинного языческого обряда умасливания домового. Это было в начале двадцать первого века и дело происходило не деревенской глуши, а в современнном индустриальном и университетском городе, бывшей столице Восточной Пруссии… И я снимал все это на свою вторую – цифровую камеру.
Однако на том чудеса не кончились. Хозяйка протирала бронзовую статуэтку Нефертити, стоявшую на каминной полке.
– Вот – единственная вещь от того летчика осталась. Он ее из Египта, говорят, привез.
– Воевал, наверное, там.
– А кто же его знает, может и воевал… Так барабашка эту Нефертити очень боится. Как разбуянится, так я эту статуэтку с собой в комнату приношу – враз смолкает. Как черт ладана боится.
– Что ж вы мне ее с собой-то не дали?
– Да забыла. Вы уж простите. В следующий раз обязательно поставлю.
Спустя ровно час после этого разговора, я заглянул в кафе у ворот Зоопарка, чтобы подкрепить себя после полубессонной ночи чашечкой крепкого кофе. И вдруг просто остолбенел, даже глаза протер: за стойкой бара стояла живая Нефертити. Именно она и подавала мне чашечку кофе. Сходство было разительное! Я рассказал молодой женщине о том, что произошло со мной минувшей ночью, про бронзовую статуэтку, про то, как потрясающе она похожа на древнеегипетскую царицу.
Она верила и не верила. Особенно насчет Нефертити.
– Мне никто этого никогда не говорил.
Я попросил ее выйти из-за стойки и сфотографировал женщину на фоне тростниковой циновки, которая завешивала солнечное окно на веранде. Потом показал ей на мониторе цифровой камеры интерьеры виллы и бронзовую статуэтку жены фараона. Все было более, чем наглядно. А когда я упомянул, что у Нефертити было пятеро дочерей, то и моя собеседница вдруг всплеснула руками:
– И у меня – пятеро! И все девочки!
Тут уж настала моя очередь верить, не верить. Так не бывает. Ведь это нечто более, чем простое портретное сходство. Тут и явная параллель женской судьбы.
В конце концов, Лену, так звали калининградскую Нефертити, вся эта история заинтересовала настолько, что она согласилась заглянуть в обеденный перерыв на таинственную виллу. В сопровождении хозяйки дома, потрясенной тем, что ее бронзовая статуэтка столь сказочно ожила, Лена обошла все комнаты и даже рискнула подняться на чердак. В мертвой тишине загадочного дома только поскрипывали деревянные ступени под нашими ногами.
– Ну, все! – радовалась горничная-кастелянша. – Теперь пусть только попробует пошуметь. Слышь, барабашка, живая Нефертити на тебя объявилась! Она тебе задаст!
Что должна была задать барабашке Нефертити, хозяйка особняка не уточнила, но вторая и третья ночи были совершенно тихими. И кран в ванной комнате перестал хрипеть свои проклятия. Вот только все часы – и напольные в гостиной, и настенные в спальнях вдруг все остановились.
Остановись, мгновенье…
КАИНОВ ДЫМ
Все мы вышли из моря. Все мы стремимся вернуться в него, хотя бы на несколько минут во время курортных купаний.
Море кормит нас так же, как и земля: рыба, моллюски, водоросли, китовое мясо, тюлений жир, ракообразные…
Но мы принесли в нашу древнюю колыбель – смерть! Смерть, которая страшнее Хиросимы и Чернобыля… Мы нанесли мощнейший химический удар по Океану. Чем-то он ответит?
В августе 1969 года датские рыбаки, ловившие сельдь в Малом Бельте (пролив на выходе из Балтийского моря) вывалили из трала вместе с рыбой ржавую бочку с полустершимися германскими литерами на боках. Бочка была наглухо закупорена. Но из проржавевшей оболочки на палубу стекала вязкая бесцветная жидкость. Через несколько секунд рыбаки, сбежавшиеся посмотреть на странный улов, почувствовали нестерпимую резь в глазах. На руках, прикоснувшихся к бочке, вздувались ожоги, переходящие в язвы… Вызванный по рации вертолет береговой охраны эвакуировал пострадавших. По счастью, все остались живы, но ослепли. Врачи констатировали тяжелое отравление ипритом.
Иприт – бесцветная, жидкость тяжелее воды„… Боевое отравляющее вещество, протоплазматический яд, поражающий глаза, кожу, верхние дыхательные пути, легкие…»
Трагедия датских рыбаков быстро стала достоянием гласности. На курортных пляжах Южной Швеции поднялась паника… Туристы, напуганные слухами, о затопленном в балтийских проливах германском химическом оружии, спешно покидали пансионаты. От рыбной продукции с пометкой "сделано, в Дании" покупатели шарахались, как от зачумленной (спустя пятнадцать лет так будут шарахаться от салата, грибов, яблок, выращенных в чернобыльской округе). Рыботорговцы и владельцы курортных зон несли, огромные убытки. И скандальную историю с пиритовой бочкой быстро замяли.На тему затопленного химического оружия, легло, табу: не надо пугать прибалтийского бюргера – потребителя-покупателя, туриста…
А рыбаки датские, шведские, норвежские еще не раз выволакивали донными тралами контейнеры с химической смертью. Закрытая, статистика утверждает, что таких происшествий было около сотни.
Человечество, неистощимо в своих самоубийственных выдумках: хлор, иприт, бациллы чумы, выращенные в спецбиолабораториях, оружейный плутоний, ядерные бомбы, межконтинентальные ракеты подводного старта с разделяющимися боеголовками, лазеры-смертоносцы…
После Хиросимы и Чернобыля душа современника устала удивляться опасности приуготовленных на наши головы спецсредств – оружия массового поражения.
Мой дачный участок расположен неподалеку от самого крупного в мире хранилища синильном кислоты. Ну и что? Привык я, привыкли соседи… Если, утечка, то не жить всем – ни мне, ни соседям, ни Москве, ни миру…
Ну, подумаешь, химическое оружие? А биологическое лучше что ли? А радиация? А световая вспышка? А ударная волна?
В школе на уроках гражданской обороны начисто отбили и интерес, и страх перед всякими там ипритами, фосгенами, заманами,; заринами…
Вот терминаторы, киборги, батманы – куда страшнее… Они зримы, зрелищны и даже как-то реальнее, чем все абстракции ГРОБа – гражданской обороны.
То, о чем.мы не. хотим задумываться сегодня весьма волновало в тридцатые годы самого "мистического" из всех советских писателей Михаила Булгакова.(странно, что не писателя Михаила Зощенко, хлебнувшего отравляющих газов на германском фронте). Булгаков написал пьесу "Адам и Ева" на тему химической войны, между капиталистами и коммунистами. За 15 лет до взрыва атомной бомбы в Хиросиме он сумел нарисовать картину грядущего варварства и даже дату предсказал, ошибшись всего на три дня. Трагедия Хиросимы произошла 6 августа, гибель в пьесе Ленинграда от химического взрыва состоялась 9 августа. Так ли далек был от жизни Булгаков в своих фантасмагориях?
* * *
Химическое оружие на парады не вывозили. И газеты не трубили о героях-химиках. Но среди всех прочих хроник человечества военные архивы хранят и такую:
8О-ые годы 19 века: случайное открытие "горчичного газа" 10-ые годы XX века: профессор Абер выдвинул идею применения токсичных химических веществ в боевых целях. Появился термин "химическое оружие".
1915 год: широкомасштабное применение "горчичного газа" под Ипром. Появился термин "иприт".
1916 год. Профессор Зелинский предложил идею угольного противогаза для защиты солдат от боевых ОВ.
1915 – 1918 годы: разработаны новые виды боевых отравляющих веществ – хлорциан, фосген, адамсит, люизит…
1919 год: Версальский договор запрещает Германии производство химического оружия.
1925 год: Женевская конвенция запрещает применение химического оружия в военных действиях.
1926 год: открытие немцами Школы химической войны в СССР (официально между Рейхсвером и РККА) под Вольском в Самарской губернии.
1926 – 1933 годы: серия испытаний химического оружия с помощью авиации, дистанционных химических бомб и цистерн по химическому заражению местности. Испытание нового ОВ – вязкого иприта. Вопреки договоренности многие германские разработки остались закрытыми для советских специалистов. Испытание защитных средств и профилактики ипритовых поражений на красноармейцах-добровольцах.
1935 год: фашистская Италия применяет иприт в войне с Абиссинией.
1937 год: заявление Гитлера о том, что Германия не будет совершать ошибки первой мировой войны, то есть химическое оружие будет применяться в широких масштабах.
1939 год: применение фашистами газовых камер в психиатрических больницах «для очищения
1941 год: использование фашистами газовых камер в концлагерях. Все химические заводы Германии переведены на производство химического оружия.
1941-45 годы: применение газов «Циклон», «Кларк-Б» и «Табун» для массового умерщвления людей в нацистских лагерях смерти.
Чтобы противостоять угрозе химической войны, мало было выпускать противогазы и плащ-накидки, надо было создавать свои химические арсеналы. С 1928 года в СССР начал работу первый завод по производству боевых ОВ. Он располагался в городе Дзержинске, что в Горьковской области.
«Индатрен» – по этому кодовому слову, обозначавшему безобидный краситель в ткацкой промышленности, вермахт должен был начать широкомасштабную химическую войну. По счастью, зловещий пароль не прозвучал в эфире даже тогда, когда Гитлеру, уходя из жизни, очень хотелось «громко хлопнуть дверью».
В 1945-1946 годы германские химические арсеналы были разделены между странами-победительницами с условием, что каждая сторона сама уничтожит свою долю. Поскольку специальных технологий по уничтожению химоружия не было, решили топить его в океане – на больших глубинах. Англичане погрузили бочки на старые пароходы и повели их на буксирах в места затопления. Но в Атлантике бушевали осенние штормы и тогда, не долго думая, затопили суда-могильники там, где показалось удобнее – на выходе из Балтийского моря.
В 1987 году представитель министерства обороны Норвегии, заявил, что удалось точно установить местонахождение 27 затопленных судов вместе с германским крейсером "Лейпциг», в трюмах которых находится 179 тысяч тонн опасных химических веществ.
До сих пор на укладывается в голове, что да эту чудовищную по неразумности акцию: пошли, такие здравомыслящие страны. как Англия и Америка. Ладно, советские головотяпы, нашвырявшие экологические бомбы замедленного действия у себя под боком: под Лиепаей и Кронштадтом, в Ладожском озере и черт знает, где еще. Но ведь англичане поступили и того хуже – топили суда-саркофаги в проливах Скагеррак, откуда донные течения уходят во внешние моря на соединения с Гольфстримом, который омывает берега стольких стран. Воистину, после нас хоть потоп, хоть иприт!
4 мая 1990 года побережье Белого моря близ Архангельска было сплошь устлано мертвой рыбой… Даже с вертолета, не. Просматривался конец этой, страшной белой кайме вдоль прибойной полосы. А волны выбрасывали все новые и новые погибшие косяки. Прибывшие из Питера обнаруживали в тканях выброшенных рыб весьма существенные дозы иприта… И что же? А ничего. Кто-то пустил общественное негодование по ложному, руслу. Обвинили подводников-атомоходчиков: они де откачали за борт радиоактивную воду. Но радиация, убивает, не враз, а постепенно. Другое дело высокотоксичная боевая химия…
Бывший офицер Генерального штаба ВС СССР генерал-майор в отставке Б.Т. Суриков:
– Меня просто взорвала та ложь насчет радиации. И я рассказал в печати то, что мне открыл мне бывший командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц. Мы лежали с ним в одном госпитале – в Мытищах. Дело было в 1970 году. И он, коротая время, рассказал, как его корабли топили в Балтийском море трофейное химическое оружие. Но это было всего: 13% от общей массы, затопленного союзниками в Скагерраке И В ДРУГИХ МЕСТАХ. Хуже всего то, что в 50-е годы, признавался Трибуц, мы затопили в Белом море несколько эшелонов с химическими боеприпасами собственного производства. Как устаревшее… А иприт практически не стареет.
"Ох, какую большую свинью подложили мы своим детям и внукам!" – Вздохнул адмирал. Если бы свинью подложили, а том чудовищную бомбу замедленного действия. Это пострашнее, чем Чернобыль будет.
Многие годы генерал Суриков бил в набатный колокол: писал тревожные статьи, выступал по телевидению и по радио. К его голосу прислушивались в США и Германии, Англии и Италии, но только не в Советском Союзе. Тем не менее, быть может все же с подачи генерала Сурикова в Санкт-Петербурге вместе с группой норвежских фирм была разработана Программа подъема затонувших судов, уничтожения или утилизации затопленных отравляющих веществ. Она получила название «Экобарос». Беда же в том, что затопленные суда с химическим оружием поднимать нельзя. На вопросы «почему?» и «чем это грозит?» отвечал перед телемониторами видный ученый вице-адмирал Тенгиз Борисов:
– За полвека пребывания на грунте корпуса судов настолько коррозировали, что любая попытка оторвать их от грунта приведет к залповому выбросу иприта и других ОВ содержащихся в их контейнерах. Все-таки есть вполне реальный способ уменьшить угрозу залпового выброса. Он, этот способ уже опробован нами при герметизации первого отсека затонувшей атомной подводной лодки «Комсомолец». Суть его в том, что по специальной трубе, спущенной о борта надводного судна, закачивается жидкий бетон внутрь корпуса затонувшего объекта. Раствор заполняет все промежутки, между химическими боеприпасами и превращает корабль, в прочнейший железобетонный монолит, из которого не просочится ни одна капля иприта или другого яда. Такая уникальная технология разработана российскими учеными. Мы готовы применить свой опыт на практике, если международное сообщество возьмется всерьез решать проблему затопленного химического оружия, если мировая общественность осознает, наконец, всю реальность угрозы из-под воды для себя и наших потомков.
