Текст книги "Смутная пора"

Автор книги: Николай Задонский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

VI

20 октября князь Меншиков прислал гетману просьбу немедленно приехать к нему для совещания. Вместо себя Мазепа отправил Войнаровского с известием, что сам он тяжко болен.

– Ох, дядя, дяди! Неладно все это выходит, – поморщился Андрий. – Не люблю я обманывать…

– Политика – не гусли, – возразил гетман. – Не обманешь, так и не сыграешь… Ты передай мою записку князю и скорее возвращайся…

Андрий уехал.

А на другой день из шведской ставки вернулся пан Быстрицкий и сообщил, что король с войском завтра утром подойдет к Десне.

Мазепа собрал преданную ему старши́ну и, объявив свое окончательное решение, приказал тайно передвинуть сердюцкий полк и казацкое войско к Десне.

Ночью вместе с гетманским обозом уехала и Мотря, последние дни жившая в Борзне. В то же время гетман отправил в Батурин монашку уведомить Кочубеиху, чтобы та на всякий случай, ввиду военных неожиданностей, покинула город. Кочубеиха вместе с младшим сыном Федором и вдовой Искры уехала в Сорочинцы – поместье Апостола, где собрались все родственники покойного Кочубея.

Утром 23 октября прискакал Войнаровский. Он объявил дяде, что князь Меншиков едет к нему для свидания сам.

Мазепа вместе с племянником верхами помчались в Батурин.

Там гетман уединился с преданным ему полковником Чечелем, открыл свой замысел и сказал:

– Я надеюсь на тебя, Дмитро. Как ты с малых лет мне верно служил, так и теперь послужи, а мною забыт не будешь… Я оставляю тебе две тысячи войска. Батурина, если подойдут русские, не сдавай. Отбивайся до последней возможности. А я обещаю скоро оказать сикурс, приду с войсками шведскими…

Чечель поклялся города не сдавать, но просил удалить из Батурина полковника Анненкова, который может помешать подготовить город к обороне.

Гетман отправил Анненкова к Меншикову с запиской, что ждет князя в Батурине.

25 октября, догнав свой обоз, Мазепа переправился через Десну. С ним были верные ему люди из числа генеральной старши́ны и полковников, сердюки, около двух тысяч казаков.

Построив свое войско, Мазепа обратился к нему с большой речью.

– Вам ведомо, – сказал он, – какие обиды приходится всем нам терпеть от великороссийских людей, какое великое утеснение наших прав и вольностей имеем от царского величества, который ныне, как подлинно мне известно, замыслил всех казаков в солдаты перевесть, а Украину воеводам и боярам отдать… Я много раз старался отвратить царя от пагубных намерений, но из этого ничего доброго не вышло. Поэтому не нашел я иного способа спасения, как обратиться к великодушию короля шведского. Он обязывается уважать и защищать наши права и вольности против всех, кто посягнет на них. Братья! Пришло время свергнуть ненавистное ярмо и сделать нашу Украину страной свободной и независимой! Вот к какой будущности я вас всех призываю. Мы достигнем этого при помощи короля шведского.

Ударили тулумбасы. Взвились знамена.

– Слава гетману! Слава королю! Слава! – закричала старши́на.

Но ее поддержало лишь несколько разрозненных голосов. Казаки стояли с опущенными головами. Неожиданность всех потрясла. До сих пор старши́на говорила, что ведет казаков против шведских войск, вступивших на украинскую землю… И вдруг оказалось, что они становятся врагами русских! Было над чем подумать!

Петро Колодуб чувствовал себя так, словно его кипятком ошпарили.

«Как? – гневно думал он, – продать нашу матку Украину шведам и панам! Привести на нашу землю шведов! Надеть на себя новый хомут! Так вот какую вольность готовил нам пан гетман… Ну, нет! Мы дрались против бояр и прибыльщиков, стояли за веру и волю, но отчизны не продавали. Со шведами и панами в дружбе нам не быть!»

Весь день ходил Петро мрачнее тучи, а когда пала ночь и зажглись казацкие костры, собрал к себе в палатку наиболее близких булавинцев.

Грицко Омельянюк, потрясая здоровенным кулачищем, крикнул:

– Обманул нас, как последних дурней, гетман! Продал, Иуда! Зрадниками[33]33
  Зрадник – изменник.


[Закрыть] всех сделал!

– Не быть тому!! – перебил Петро. – Будем думать, браты, как из такой неволи себя вызволить.

– И думать нечего, Петро! Уходить надо! – дружно отозвались булавинцы.

Петро посмотрел на товарищей, потер лоб:

– Сам так мыслю, браты, да куда уходить?

Булавинцы призадумались. Положение для них создавалось тяжелое. Против шведов стояли войска царя Петра, от которого, конечно, нечего и ожидать милости донским бунтовщикам. Куда же пристать им, желавшим постоять за цельность и вольность матери-отчизны? После долгих размышлений и споров они решили укрыться пока в лесах и действовать против шведов самостоятельно. Хорошо, что были у них добрые кони и оружие, а достать пропитание нетрудно!

О том, кому начальствовать над охотным конным отрядом, согласились единодушно:

– Быть нашим батьком тебе, Петро Колодуб!

Петро снял шапку, поклонился:

– Что ж, пусть будет по вашей воле… Собирайте всех, кто похочет с нами, да седлайте коней!

Той же ночью отряд Петра Колодуба, состоявший более чем из трех сотен булавинцев и казаков, переправился через Десну и ушел от изменника гетмана. Многие другие казачьи сотни тоже последовали его примеру. Силы Мазепы таяли, как вешний снег…

VII

В глубине души король презирал Мазепу. Он мнил себя великим полководцем и рыцарем. Он хотел покорять страны шпагой, умом и благородством. Интриганы и предатели не пользовались его благосклонностью, вызывали чувство гадливости. Король понимал, что измена гетмана царю может оказать большую помощь шведской армии, но доверия и дружеского расположения к изменнику не ощущал.

Графу Пиперу с большим трудом удалось убедить короля принять гетмана с подобающими его сану почестями.

29 октября в Горках состоялся первый прием.

Почетный караул из батальона гренадер и батальона королевских драбантов выстроился у главной квартиры, занимавшей большой деревянный дом. Карл сидел в кресле у крыльца, хмурый и молчаливый. Несмотря на холодную, ветреную погоду, на короле был обычный костюм: помятая шляпа, наглухо застегнутый зеленоватый сюртук, высокие сапоги. Около короля находились: граф Пипер, генерал-квартирмейстер Гилленкрок, генералы Реншнльд, Крейц и Левенгаупт, большая свита.

Мазепа, в богатом гетманском кунтуше и отороченной собольим мехом шапке, ехал верхом. Его окружали старши́на и полковники. Впереди шла сотня сердюков. Несли войсковые клейноды, гетманский бунчук и булаву. Ударили барабаны, загремела музыка…

Подъехав к королю, Мазепа легко соскочил с коня. Придерживая саблю, опустился на одно колено. Старши́на последовала его примеру.

Каол уже не хмурился, смотрел с любопытством. Первое впечатление от гетмана, сверх ожидания, было приятно.

Король сразу отметил и оценил военную выправку гетмана, богатство его снаряжения, умелые манеры. До сих пор Мазепа почему-то представлялся угрюмым бородатым скифом. Склонившийся перед ним человек имел за шестьдесят лет, был среднего роста, худощавый, без бороды, но с украинскими длинными, свисавшими вниз седыми усами. Этот старик, владыка казаков, никак не казался дикарем.

Король встал, взял Мазепу за руку, помог подняться, предложил свое кресло.

Гетман поклонился:

– Мне не подобает сидя говорить с вашим величеством, – произнес он по-латыни.

– Ваши годы, гетман, дают вам это право, – нетерпеливо сказал Карл. – Я не привык соблюдать церемоний. Садитесь…

Мазепа сел.

– Ваше величество! Я двадцать лет верой и правдой служил царю Петру, но никогда не видел от него таких почестей, какими вы, государь, чья мудрость и храбрость известны всему свету, удостоили меня, – витиевато начал он свою речь. – Я благодарю бога, что он в лице вашем послал бедному народу малороссийскому избавителя…

– А вы уверены, гетман, что ваши казаки будут верно служить мне? – перебил король.

– Я приехал просить о протекции с общего согласия, ваше величество, – уклончиво ответил гетман. – Верность свидетельствуется делами, государь… Я могу сообщить, что вам приготовлены лучшие города для квартир, фураж, провиант и потребная амуниция…

– Спасибо, гетман… Я на вас надеюсь…

– Бог свидетель, что ваше величество отныне имеет во мне верного подданного…

Мазепа прогостил у короля весь день. Приглашенный к королевскому столу, он развлекал короля и придворных веселыми рассказали из казачьего быта, был любезен и остроумен. Все составили о нем самое хорошее мнение.

Прощаясь с Карлом и увидев, что тот одет слишком легко, гетман заметил:

– Вы, государь, надеетесь на свою молодость. Я понимаю, в молодости есть огонь, который греет. Но он с годами проходит. И меня когда-то холод не страшил, а теперь вот, как пришла старость, не лишней оказывается и шуба.

– Я не привык к мехам, солдату не подобает их носить, – сказал, рисуясь, король.

– Вашему величеству необходимо сохранить свое здоровье для счастья ваших подданных, – с чувством произнес Мазепа.

На другой день он прислал в подарок королю несколько драгоценных черно-бурых лисиц.

Карл, чтобы не обижать старика, велел подбить мехами свой сюртук.

VIII

Князь Александр Данилович Меншиков не подозревал ничего худого. Узнав, что гетман «при кончине своей жизни обретается», он писал царю:

«Сия ведомость зело меня печалит. Первое – тем, что не получил его видеть, другое – тем, что жаль такого доброго человека, ежели от болезни бог его не облегчит. А о болезни своей пишет, что от подагричной и хирогричной приключилась ему апелепсия…»

24 октября князь поехал в Борзну к умирающему, но по дороге встретил полковника Анненкова. Тот передал записку Мазепы и сообщил Меншикову, что гетман ожидает его в Батурине.

– Как в Батурине? – переспросил, недоумевая, Меншиков. – Он третьего дня писал, что ждет себе последнего целования…

– Видно, господь облегчил, – ответил полковник. – Вчера я видел его в Батурине в добром здоровье…

Тут впервые в душу Меншикова закралось смутное подозрение. Но он сдержал себя и, не подав вида, приказал полковнику:

– Пошли нарочного в Батурин, извести гетмана, что я к нему вскоре буду…

Отдохнув в местечке Мена, Меншиков собрался ехать в Батурин. В это время подъехала карета киевского губернатора князя Голицына.

– А я к тебе, Александр Данилович, – произнес встревоженный губернатор. – Неладные слухи ходят про гетмана…

– Знаю, знаю, – раздраженно перебил Меншиков. – Нечего прежде времени гадать… Садись в мою коляску, вместе поедем.

По дороге встретили солдат полка Анненкова.

Те сообщили, что гетман уже уехал из Батурина, а замок заняли сердюки. Меншиков и Голицын переглянулись. Злой умысел Мазепы становился понятным.

Остановившись в батуринском подворье, Меншиков с Анненковым верхами поехали к замку.

Ворота крепости были закрыты, мосты, перекинутые через ров, разорены. На стенах виднелись вооруженные люди. Из бойниц грозно глядели пушки.

– Что это значит?! – крикнул полковник, остановив лошадь у самых стен замка. – Зачем вы укрепились, словно против неприятеля? Отворите ворота, впустите князя Меншикова и царских ратных людей…

– Гетман никого не велел пускать, – отвечали со стен. – Никакого князя мы не знаем, да и знать не хотим. Отъезжайте с богом, пока целы… Стрелять будем…

– Но где же гетман?

– К царскому войску поехал! – насмешливо крикнул полковник Чечель, поднявшись на стену.

Теперь для Меншикова все стало ясным.

А вечером он получил новое известие: Мазепа с обозом переправился через Десну.

«Через сие злохитрое его поведение, – немедленно отписал князь царю, – признаем за истину, что, конечно, он изменил и поехал до короля шведского. Явная есть причина и то, что племянник его Войнаровский, будучи при мне, двадцать второго октября в полночь, не простясь с нами, к нему уехал и с этого времени гетман ко мне ни о чем не отзывается. Инако об нем рассуждать не извольте, только что совершенно изменил. При сем еще доношу вашей милости, что в здешней старши́не, кроме самых вышних, також и в простом народе, с нынешнего гетманского злого учину никакого худа не видать. Ко мне из всех ближних мест съезжаются сотники и казаки, приносят нарекания на изменника, просят со слезами, чтоб за них предстательствовать и не допустить до погибели, ежели от гетмана будет над ними промысел… Советую вашей милости обнадежить здешний простой народ универсалами, дабы на прелести гетмана никто не склонился…»

… Царь Петр с войсками сторожил на Десне неприятеля. Его квартира находилась в местечке Погребках. Здесь 27 октября, ранним утром, он получил письмо Меншикова.

Неожиданное известие привело царя в ярость. Петр был честен. Он привык со всех строго взыскивать за каждую провинность, он не мог простить и собственной оплошности. Весь день Петр провел в одиночестве, никуда не показываясь. Тяжелые думы о своей, хотя и невольной, вине не давали покоя.

«Я, я один виновен, – с горечью думал он. – Поверил льстивым словам… Ослеп. Но как я мог усомниться? Двадцать один год этот Иуда был верен. Двадцать один год служил честно, показывал усердие. Кто же ведал его подлинные замыслы? Нет, были, были такие люди… Сколь раз нас предупреждали о его злых факциях… Кто не верил? Кто пролил невинную кровь Кочубея, Искры и других честных? Мой, мой грех…»

Петр припомнил десятки случаев, дававших возможность проверить гетмана и оставленных без внимания. Вспомнил, как не раз сам смеялся над слухами о хитрости Мазепы.

Стиснув ладонями виски, он мучительно застонал.

Все встречи и разговоры с Мазепой представлялись теперь в ином свете… Вот этот любимец Васьки Голицына стоит перед ним со смиренным видом на коленях там… в Троице… клянется служить до последней капли крови… Разве можно было тогда ему верить?.. Вот тихий, потонувший в садах казачий городок Острогожск… Гетман опять клянется, подносит царю богатую турецкую саблю, сверкающую золотом и дорогими камнями…[34]34
  Свидание царя с Мазепой в Острогожске состоялось в августе 1696 года, после взятия Азова. Гетман подарил царю богатую турецкую саблю, оправленную золотом и драгоценными камнями, а также щит на золотой цепи, украшенной алмазами, яхонтами и рубинами. Петр благосклонно принял подарок Мазепы и в свою очередь одарил гетмана, который получил 12 кусков бархата и соболий мех.


[Закрыть] Вот Москва, Кремль… Гетман принимает только что пожалованный ему орден Андрея Первозванного… и опять клянется… Сколько клятв! Сколько лживых слов слетело с окаянного языка клятвопреступника!

Нет, отныне нельзя никому слепо верить… Никому. Даже ближним. Даже Сашке…

Петр поднимает скомканное и брошенное на пол письмо князя, вновь перечитывает. Нет, всех равнять, конечно, нельзя. Этот не продаст. Вороватый, но свой, близкий… Ишь ведь, пишет как…

– Пирогами торговал, а ныне царям советы дает… Мин херц… собачий сын… – усмехнувшись, вслух произнес Петр.

И почувствовал, что неожиданно злоба отхлынула. Ясный разум рождал уже иные мысли. Надо думать о том, чтоб не допустить пущего зла. Петр сел к столу, стал писать ответ князю:

«Мы получили письмо ваше о нечаянном никогда злом случае измены гетманской. Ныне надлежит трудиться, как бы тому злу забежать и не допустить войско казацкое переправиться через Десну по прелести гетманской. Немедленно пошли к тем местам несколько полков драгунских. А казацким полковникам и старши́нам вели ласково, чтоб они тотчас ехали сюда для избрания нового гетмана…»

Царь остановился, потер лоб, минуту подумал и добавил еще одну строчку:

«И вы тоже немедленно сюда приезжайте…»

IX

Слух об измене гетмана Мазепы быстро облетел всю Украину. Народ, давно уже подозревавший ненавистного Мазепу в злом умысле и тайных связях с польским панством, гневно отвернулся от предателя. Времена жестокого владычества шляхты воскресли в памяти народной.

В царскую ставку со всех концов Украины спешили полковники, сотники, казацкие выборные люди.

Жители Прилук в челобитной царю Петру писали:

«Не отринь нас убогих от своей благодати и не предай нас в вечное пленение иноверцам».

Жители Лубен, Лохвицы, Новгород-Северска и многих других городов, проклиная изменника, присягали на верность Петру, клялись до конца жизни стоять против общего неприятеля.

Царь приказал «для лучшего упреждения всякого зла и возмущения» съезжаться всем в Глухов, где должно было 5 ноября состояться всенародное отрешение Мазепы от гетманства, а затем выборы нового гетмана.

… Маленький, тихий украинский городок Глухов необычайно оживился. Толпа горожан и селян, несмотря на холодную, ветреную погоду, еще с ночи заполнила обширную площадь перед собором. Люди стояли, тесно прижавшись друг к другу, взгляды всех были прикованы к освещенному смоляными факелами высокому помосту, воздвигнутому в центре площади и охраняемому казаками. Над помостом, окрашенным в черный цвет, была сооружена виселица. Столбы с перекладиной были видны отовсюду.

Народ шептался, строил догадки:

– Словили, говорят, Мазепу-то…

– Дай боже! Давно удавить пора!

– Мазепа с нечистой силой знается, его не словишь!

– Родичей его везут, вешать будут…

– Не родичей, а старши́ну генеральную, коя с ним заодно стояла…

Ранним утром подошел в боевом порядке солдатский полк Анненкова. Солдаты и казаки, потеснив немного толпу, выстроились полукругом возле помоста, куда вскоре затем подкатила сопровождаемая драгунами карета, запряженная четверкой взмыленных лошадей.

Из кареты выскочил проворный и молодцеватый Меншиков в генеральской шинели нараспашку, следом, кряхтя и охая, опираясь на палку, вышел Головкин. Они что-то сказали драгунскому офицеру. Тот, пришпорив коня, помчался к городскому острогу, стоявшему близ площади.

В ожидании прошло несколько минут. Но вот тяжелые острожные ворота распахнулись, показалась окруженная сильным конным конвоем телега, на которой стоял кряжистый мужик в красной рубахе.

В одной руке он держал топор, другой придерживал за шиворот сидевшего перед ним на скамье человека.

Народ, стоявший на площади, зашевелился. В мужике все узнали палача, но кто сидел на скамье? Судя по одежде – богатому кунтушу и орденской голубой ленте, – это же не кто иной, как сам подлый пан Мазепа! Однако почему он так странно подскакивает па каждом ухабе? Да и лицо, с обвисшими усами, кажется безжизненным. Хорошо бы поглядеть поближе, да разве пробьешься сквозь конвойных…

Кляча, впряженная в телегу, мотала головой и фыркала. Солдаты и казаки с трудом сдерживали напор любопытствующих.

Наконец кого-то осенила верная догадка:

– Это ж не гетман, а рукодельная его персона… Лицо из воска слеплено…

Народ шумел и волновался. Кто-то пронзительно свистнул. В «персону» гетмана полетели камни и комья глины.

Меншиков и Головкин стояли у помоста. Приметив, как жалует народ изменника, Александр Данилович довольно усмехнулся, потом, наклонясь к уху Головкина, шепнул с лукавинкой:

– Вот как, Гавриил Иванович, дружка-то твоего старого…

Головкин сморщился, простонал:

– Ох, не береди ты мою душу… Без того муторно, как вспомнишь этого дьявола!

– Ладно, давай начинать, что ли…

Телега остановилась. Палач с «персоной» гетмана в руках прошел под виселицу.

Меншиков и Головкин поднялись на помост. Народ обнажил головы. Головкин достал царский манифест, откашлялся, начал читать:

– «Объявляем всем нашим подданным, что гетман Мазепа, забыв страх божий и крестное целование, изменил нам и переехал к неприятелю нашему, королю шведскому. По договору с этим королем, а также с королем польским, Лещинским, выбранным от шведов, гетман Мазепа хотел поработить малороссийскую землю под владение польское, а церкви и святые монастыри отдать в унию…»

Глухой, негодующий рокот покрыл последние слова. Головкин передохнул и, возвысив голос, продолжил:

– «Понеже нам, яко государю и оборонителю малороссийского края, надлежит отеческое попечение о вас имети, того ради повелеваем всей генеральной старши́не, полковникам и прочим, дабы на прелесть и измену сего бывшего гетмана не смотрели, но при обороне наших войск против тех неприятелей стояли… При сем же объявляем, что известно нам учинилось, как бывший гетман хитростью своей, без нашего указу аренды и многие другие поборы наложил на малороссийский народ, будто на плату войску, а на самом деле ради обогащения своего, – сии тягости повелеваем мы ныне с малороссийского народа оставить…»

Слова манифеста были ясны и понятны. Едва только Головкин закончил чтение, как площадь отозвалась разноголосым мощным гулом:

– Слава великому государю!

– Слава русским, братьям нашим!

– Будем заедино против общих неприятелей!

– Клянемся! Клянемся!

– Смерть зраднику Мазепе!

Меншиков, выждав время, пока шум несколько затих, поднял руку и крикнул:

– Его величество, отрешив изменника Мазепу от гетманства, повелевает лишить его орденской награды и повесить… Понеже изменник еще не пойман, государь указал свершить казнь над сей рукодельной «персоной» того клятвопреступника и злодея…

Александр Данилович повернулся к палачу, махнул рукой. Тот сорвал с рукодельной персоны орденскую ленту, накинул петлю на шею. Звонкая барабанная дробь рассыпалась по площади. «Персона» изменника, при общем одобрении народа, отделилась от помоста и закачалась между двух столбов.

На другой день состоялась рада. С согласия царя казацкая старши́на выбрала гетманом полковника стародубского Ивана Ильича Скоропадского.

Через неделю по всем церквам гремела грозная анафема. Имя изменника предавалось вечному проклятию.

… Мазепа не сдержал своего слова, данного полковнику Чечелю. Обещанной скорой помощи батуринцы не получили. Мазепа мог бы настоять перед королем о посылке в Батурин шведских войск, но ему было некогда. Он занимался спасением и охраной своего богатого имущества и упустил время.

Войска князя Меншикова взяли приступом и дотла сожгли Батурин. Сотни верных гетману людей погибли в кровавой схватке. Чечель и другие начальные люди были схвачены и казнены.