355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Николай Шипилов » Мы — из дурдома » Текст книги (страница 3)
Мы — из дурдома
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 17:24

Текст книги "Мы — из дурдома"


Автор книги: Николай Шипилов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

В выходные дни семи последних зим и лет Юра Воробьев видел доброе семейство из окна мансарды. В первые теплые дни весны, беспокоя пару своих деревенских ласточек, Юра выходил на висячий балкон. Он с любопытством пришельца разглядывал цветочные клумбы в соседском палисаднике. В виде слиянных сердец они были аккуратно выложены из кирпичных половинок руками жены мастера. В их тихом доме царила любовь – животворный воздух мироздания. С какой-то душевной радостью Юра наблюдал Ивана Данилыча, похожего на чемпиона мира по сухости тела и большерукости, он лицезрел его благоверную супругу, деловитую, серенькую и храбрую, как воробьиха, пестующая пару своих птенцов – большого и малого.

Это светлейшее семейство стало чем-то вроде остановленного мгновения или якоря-кошки, который держал судно «Безумец Юра Воробьев» в незыблемой, тихой гавани классических веков, сливаемых бездельниками от общественных наук в золотой унитаз неотроцкистской перестройки. Юра видел смиренное и послушное чадо Ивана Даниловича и понимал, что это смирение естественно, как сам ежедневный труд, когда не работа тебя ищет, но ты – ее.

Поднимая ребенка в труде, как рыбенка в реке, Иван Данилович думал о его будущем благоденствии и устойчивой плавучести – раз. «А два… – думал Юра. – Два – Иван Данилович, как и весь трудовой народ, безнаказанно ограбленный кишкодеем и татем, бывшим пионером Егоркой Гайдаром, стремился делать какие-то запасы на непредвиденный случай, на черный день».

Но черные дни стали повторяться на всем пространстве государства-симулякра слишком часто.

Чтобы понять дальнейшую логику безумного Юры, надо сказать, что в браке он не состоял, детей не имел даже «на стороне», потому что был признан недееспособным в силу своего безумия, удостоверенного советской еще справкой. И по существу привязанность его к этому семейству напоминала дорожную тоску блудного сына по отцу, только с той разницей, что сын этот выдумал себе отца, маму и самое семейство. Так выдумывают свою единственную правду о родителях сироты, и она дает им, пусть мнимое, но спасение души. Она приносит то равновесие, с которым человек, пусть и сам себе режиссер, но без которого он – сам себе убивец.

А однажды осенью, когда изможденной природе нет дела до человека, коровы или собаки, Юра увидел, как из дачного домика Ивана Даниловича люди выставили гроб и на руках понесли его на недальнее сельское кладбище.

«Кто, Вася?» – спросил свой рассудок Юра, чувствуя невыразимую печаль и смятение чувств. Он видел, что за гробом идут родители, а следовательно, ответ однозначен. И он тянет за собой следующий вопрос: каким должен быть человек, способный пережить такое горе? Оказалось, мальчика в городе сбил нетрезвый автомобилист. Мальчик прожил в любви, смирении и послушании неполных тринадцать лет. Что делать? В Евангелии приводятся факты воскрешения умерших людей.

«И вот, завеса в храме раздралась надвое, сверху донизу; и земля потряслась; и камни расселись; и гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим»[10]10
  Матф. 27, 51-53


[Закрыть]
.

После невольных слез, пролитых с подачи большой поддачи спиртного, после воя душевного, напоминающего вой одинокого животного, во плоти которого с болью вызревает душа, Юра вспомнил Гарри Меркурьева. Гарри – это федоровец, который отдыхал у нас в «дурке» с диагнозом «патологическая склонность к лени», а нынче живет припеваючи тем, что дает в газеты репортажи о своих воплощениях и реинкарнациях.

Будучи уже взрослым и довольно искушенным в вопросах симуляции дурнем, Юра с большой долей скепсиса относился нынче к заморочкам Гарри. Юра стал искать свое решение не мистического, не научного, а пусть мнимого, но желанного для соседей-супругов воскрешения соседского мальчика. И нашел его, путь в золотой этот родительский сон, обладая думскими связями и способностью летать, если сильно разозлится или обидится. Злость, однако, находила на него не столь часто, как ему того хотелось бы.

Добрый Юра заплакал о гибели этого подростка-ребенка, но решил, что не надо раскисать в доброте. Он твердо решил вернуть сына Ивану Даниловичу твердо же определенным своим путем. Для начала он изъял с кладбищенского памятника фотографию мальчика, оставив взамен краткую записку: «Ждите. Верну». Он написал неопределенное «верну», а не обязательное «вернусь», поскольку отец, Иван Данилович, мог принять происшедшее за злую и бессовестную шутку кладбищенских бродяжек. Но уже безумие доброго Юры слилось с безумными надеждами обезумевших добрых родителей погибшего мальчика, на что и уповал наш летун.

Пользуясь связями с бывшими нашими друзьями по казематам Яшкинской клиники, многие из которых занимали в новом обществе высокое положение, Юра нашел личное дело мальчика из украинского детдома №…, похожего на погибшего сына Ивана Даниловича один в один. Оставалось взять его и отдать горюющим родителям. Юра стал обдумывать план.

Что же должно сказать мне, писателю Алексею Родионовичу Романову, по этому душевному вопросу? Скажу, что жива православная вера в наших грешных душах, но под гнетом многовековой униженности русского дурака русскими же умниками она никак не может расцвесть во всей своей силе и красоте. Но те из дурней, у кого вдруг приоткрываются духовные очеса, начинают чувствовать благодать воли Божией.


4

Преодолевая отвращение, Юра Воробьев начал читать газеты, которые он называл «пресс-нятиной». Он хотел обрисовать для себя линию детских фронтов на российской территории, оккупированной дегенератами всех мастей. Он, казалось, на веки вечные забыл эту вредную привычку – читать газеты, это навязчивое желание «уколоться» ложью. Сознание его береглось, оно уворачивалось от чтения газет, как ребенок от розги недобросовестного воспитателя. Оно, сознание, не желало знать, где живут фазаны, потому что его слепило желтое, как весенний цветок, солнце, которое на поверку всегда оказывалось обманным одуванчиком-обдуванчиком, сорняком. Вся желтая свобода заточена на антигероизме, пошлости и разврате – это выводило Юру из равновесия. С началом изучения желтых газет он побоялся разозлиться внезапно и улететь, сам не зная, куда: ведь это зависело от силы его разозленности. Однако он уже научился держать в сознании пару-тройку запасных аэродромов и обезопасился от разъяренных приземлений в «некотором царстве».

И все же доброму Юре пришлось преодолеть ощутимую тошноту, боль в висках, трус в руках и вернуть себе вредную привычку к чтению газет. Задача была поставлена так: суметь разозлиться ровно настолько, чтобы улететь в деревню к коллеге Фролу Ипатекину и помочь тому собрать земной, надежный и малозатратный летательный аппарат. Предполагалось нечто среднее между автожиром, геликоптером и современным спортивным вертолетом. К тому же, Сеня Парамарибский забросил Фролу для потехи два комплекта маленькой боевой «Осы».

А пока, приняв для крепости духа ровно сто пятьдесят граммов подарочного Ипатекинского самогона, он читал:

«Маленькие развратники и драчуны, пьяницы и курильщики бросили свои пагубные занятия, начали молиться Богу и хорошо учиться. Это один из редких случаев, когда муниципальный детский дом официально является православным. Администрация Кустопорожневска понимает важность духовного, а не только материального попечения о детях, – частила газетка. – Она успешно сотрудничает с церковью. Но чему же может научиться здесь ребенок? Молиться неведомому Богу, слушаться, не прекословить начальству. Все это, наверное, в миру пригодится, но…»

– Заботится о детях, шкылда!

«В Болтограде не затихают страсти вокруг незаконной торговли малолетними детьми. Напротив, они разгораются с новой силой. Работая в Риме в собственной фирме, наша бывшая соотечественница Нина Сократти вывезла за рубеж более тысячи младенцев. Я читала сочинения детдомовцев, в которых они рассказывали о своих родителях. Боже мой, знали бы эти алкоголики, развратники и дебоширы, как защищают их чада, которых они бросили! «Мамочка, ты самая лучшая в мире, я очень люблю тебя, возьми меня отсюда…» Но их никто не забирает…»

– Здрас-те, Федор Михайлович! Не хотите за каждую слезу ребенка по сто, и – стоп! Еще раз сто – и еще раз стоп! И давайте послушаем, как сиротский хор поет гимн Российской Федерации! – так прокомментировал свое душевное неравновесие Юра, а затем исполнил желание. Льющийся в баккарический хрусталь самогон звучал чисто, старинно и непродажно, как утраченный гимн «Боже, царя храни».

«О том, что на сиротах можно быстро озолотиться, смекнули работники детских домов разных уголков России. И неудивительно. Сейчас в спецприютах содержится свыше шестидесяти тысяч ребятишек, родители которых лишились родительских прав…»

Хватит. Бес им батька! Довольно!

«В домах ребенка есть отдельные комнаты. Их называют экспортными. Здесь хранится «живой товар» для эмиссаров зарубежных агентств по усыновлению. У несчастных матерей даже в родильных домах воровали новорожденных, объявляя их умершими. На самом деле дети оказывались в США, Канаде, Европе. Родители сходили с ума, но чиновники их отовсюду гнали, не давая узнать правду. Здоровый ребенок, не страдающий умственной отсталостью, стоит не меньше сорока тысяч долларов; малыш с незначительными отклонениями – заячья губа, дистрофия, и так далее – около десяти тысяч «зеленых»; остальные, с умственной отсталостью, дети третьей категории, тянут от трех до пяти тысяч баксов…»

– А-а-а! Правдорубы, да, чертовы! – закричал Юра, вскакивая. – Слеза, да, ребенка? Слеза, да, ребенка, да, гады-ы-ы?!

Он яростно комкал и рвал «пресс-нятину», он топтал ее этими летучими ногами, он успевал с гадливостью утирать о спортивные брюки то одну, то другую руку.

Когда же он вымыл руки и лицо и снова налил себе чистого Ипатекинского напитка, то услышал, как позванивает о край любимой алюминиевой кружки горлышко бутылки, и увидел, что кусочки битой баккары укрыли пол, как манна. Юра понял, что разгневался, что самое время в полет, что теперь ему легко разозлиться при виде самого захудалого газетного киоска. Он решительно допил самогон.

И не надо упрекать православного человека, пришедшего в воскресенье утром для причастия после единоличной попойки сам на сам. Это его грех. Что век грядущий нам готовит, если мы, русские, не сумели полюбить друг друга и наше Отечество? Но если мы уже теперь будем жить с мыслью, что побеждены сатанинскими силами, то зачем нам вообще жить? Плачут дети-то, плачут своими слезами…

Позже мой Юра нашелся в дикой Украине. Под ником Горобец он дал о себе знать в рунете. Депутат Парамарибский позвонил мне, и мы кинулись на выручку. Тогда же и выяснилось, что виной всему происшедшему здесь с Юрой стали киевские вывески плюс патологическое доверие Юры к любому слову, написанному большими красивыми буквами. Если раньше говорили, что «язык до Киева доведет», то нынче держи ухо кулечком. Разинь-ка рот поширше, то есть поширее: нет ли налета на языке? А очередной налет нехристей-еретиков идет на Киев[11]11
  Сразу после так называемой Октябрьской социалистической революции его светлейшество князь Николай Жевахов, бывший обер-прокурор Святейшего Синода, писал в своих записках: «Церковное служение на украинской мове производит крайне неприятное впечатление. У украинцев славянский язык изгнан совсем, вся служба в “перекладе”». А далее – всё, как и в наши дни.


[Закрыть]
.


ИЗ ИСТОРИИ ЗАДЕРЖАНИЯ ЮРЫ
ВО ГРАДЕ КИЕВЕ

1

Что есть современная демократия? Это законное размещение чужого миролюбивого войска на территории твоего неправильного государства и ведение диффамационных боев на этой территории до тех пор, пока бывшие ее неправильные обитатели не начнут хоронить ближних своих в полиэтиленовых пакетах. Новояз в этой миролюбивой войне – первейшее оружие массового поражения туземного населения.

Поначалу-то Юра заблукал в Киеве, пытаясь читать вывески. Поначалу возникало ощущение, что еще два года – и все здесь будет, как в Париже. Потом возникли вопросы: как назывались исконные, до того, как Грушевский придумал букву «ї»? С каким флагом бегали люди по Украине до того, как австрийская императрица придумала им сине-желтый прапор? Но прошли сутки, затем и вторые – вопросы сыпались, как из кривого рога изобилия, вопрос вопросом погонял.

Тогда Юра вызвонил брата, наконец разобравшись с роумингом. Возле одного из шинков града Киева, который обозначил безденежный брат как место встречи, Юра увидел плачущего натуральными слезами дядьку под кустом искусственной бузины. Посмотрел Юра на усы – усы не обвислые, торчмя стоят. Уж не брат ли?

– Ты кто, да, грамадянин? – спросил он. – Давай знакомиться. Я – дядя, да, Юра Воробьев! В Киеве транзитом на Карпаты. Не могу ли быть, да, чем-то полезен?

– Тьфу! – сказал мужчина, не глядя на Юру.

Юра спешил, ему было не до политесов, он нуждался в еде и отдыхе, он потратил много сил. Однако он вложил остаток этих сил в мощный посыл:

– Эм! Тэ! Эс!

Этим букворядом Юра успокаивал себя, когда боялся улететь, а потом заметил, что сим воздействует и на других. Вот и мужчина – не перестал плакать, но, тем не менее, бодро и вполне миролюбиво отрапортовал:

– Инженер Николай Тихомиров я, благодетель ты мой. Нахожусь в служебной полугодовой командировке: Крым – Керчь – Киев. Для получения зарплаты и командировочных, по указанию начальника, мне необходимо оформить нотариально заверенную доверенность на получение денег и последующей пересылке их в место командировки. Доверенность нужна в городе Свердловск. Захожу я, дяденька, к нотариусу и детально объясняю всю проблему. Мне нотариус говорит: плати, кацапе, деньги и к вечеру приходи… Я, отец ты родной, прихожу. Выдают они мне доверенность, и я теряю дар речи при виде этой туфты, а могу изъясняться одними матами: доверенность-то моя на украинской мове!.. Потихоньку, кормилец, но речь ко мне возвращается. Я объясняю: в бумаге не мое имя, я не Мыкола никакой – это раз, на Урале украинский не понимают – это два, переводчиков там не держат, накладно – это, считай, три. Далее я опять потерял дар речи: оказывается у них в штате сидит переводчик с русского на украинский. Он, мерзавец, мое заявление за мои же деньги перевел на мову. «Мы, – говорят, – можем вам сделать обратный перевод!» Я и обрадовался: делайте, братцы! «Платите нам, – говорят, – деньги». «Деньги? Да за что, панове?» «За перевод вашей галиматьи с украинского языка на русский язык!» Тут я онемел в третий раз. Даже милостыни не могу просить уже третью неделю, а в пятак схлопотать – это элементарно. Пока ты, друг, не появился – я молчал. Бандеры проклятые, все до одного! Спасибо тебе, дедушка!

– Да не все тут бендеры, далеко не все. Ты хоть, да, раз бывал в Карпатах?.. То-то! Нельзя огульно охаивать, да, весь народ.

– Какой народ в этом дурдоме? Что это? – показал он на биг-борд, где в левый глаз Гузия кто-то воткнул трезубую вилку из нержавейки. – Это дурдом.

– В России, да, не лучше. И не надо, брат, плохо о дурдоме, – попросил добрый Юра. – Знаешь, как хорошо, как дружно было раньше у нас в Яшкино! Тебе, да, и не снилось… Здесь же диагноз, да, такой: украинская болезнь русских. Может, ты бы съел, да, сальца, а, брат?

– Дай, дай, дай покушать, добрый ты мой самаритянин!

– Просто там, где плохо русским, плохо, да, всем, даже если они каждый день едят сало в шоколаде, – сказал Юра и строго спросил: – А крещен ли ты, брат мой?

– Крещеный я, дядько, крещеный я!

– Перекрести, да, лоб!

Перекрестил. Добрый Юра тут же дал инженеру Тихомирову денег и пригласил беднягу в шинок. Но тут же подошел и наряд милиции. Увидели непорядок – деньги, взяли обоих под руки и повели их, родимых, в околоток.

– Ну, шо, кацапюри, всралися? – спросил туркообразный лейтенант Западлячко, усаживаясь за бюро.

Раньше его фамилия имела такое начертание: «Заподлячко» – но в связи с переориентацией общества на шпенглеровский захiд Европы, то есть на запад, он стал писать себя через первую «а». Что значит «туркообразный»? Туркообразный – это не то чтобы лицом схожий с янычаром, а фигурою похожий на турку, в которой варят кофий.

– Ку-ку-ку, кацапюрчики! Бе-бе-бе! Чiи гроши? – стал куражиться офицер.

После того как выяснили, кому принадлежат деньги, Юру принялись «дознавать». А инженера Тихомирова с огромными усилиями вытолкали из околотка взашей. Это несмотря на то, что он рассчитывал хотя бы на грузинский байховый чай, который грузинцы выменивают у азербайджанцев и перепродают славянам, и капэзэшную баланду, на которую вольная муха даже не присядет.


2

Из протокола задержания Юры Воробьева:

«…То, что на них, на этих ваших вывесках, написано – даже моему острому уму непостижимо!..» – записано по-русски в милицейском протоколе со слов г-на Юрко Горобца, гражданина РФ.

«Я с уважением отношусь ко всем языкам и наречиям, но, тем не менее, киевские вывески необходимо переписать. Нельзя же в самом деле отбить в окончании слова «гомеопатическая» букву «я» и после этого думать, что аптека мигом превратится из русской в украинскую.

Когда же наконец дойдет до каждого сукина сына, что это с его молчаливого согласия, а точнее – пофигизма, и происходит весь этот цирк? Нужно наконец-то условиться, как будет называться то место, где стригут и бреют граждан: «голярня», «перукарня», «цирульня» или просто-напросто «парикмахерская»! Слово-то нерусское, невинное! Мне кажется, что из четырех слов – «молошна», «молчна», «молочарня» и «молочная» – самым подходящим искомым будет пятое.

Если я заблуждаюсь в этом случае, то в общем и основном я все-таки прав: нужно установить единообразие. По-украински так по-украински. Но правильно. И всюду одинаково…» – пишет он далее.

«А то – что, например, значит «С. М. Р. Іхел»? Я думал, что это фамилия. Но на голубом фоне совершенно отчетливы точки после каждой из трех первых букв. Значит, это начальные буквы каких-то слов? Каких? Латынь оно или кириллица?

Прохожий чоловiк в оранжевых черевичках на мой вопрос ответил буквально так:

– Ой, всцюся! Та шоб ты так жил, как я это знаю! Ти мені, сука москальська, не розказуй, як мене звати. Мы тебя зачмарим, паскудо! Ввечері будешь яйця чухати своїм друзям – донецьким бандитам!

Я так и не понял: со мной он один или их двое разговаривали? Так давайте же потрогаем свои хвостики – мы даже не заметили, как они у нас проклюнулись и проросли. Когда-то я и другие животные жили по законам матушки-природы: свободно, мирно, равноправно со всеми окружающими. Мы и без слов понимали друг друга. Как быть нынче, когда гонор одолевает «всяк сущий на земле язык»? Общий диагноз – садомазохизм в изощренной форме! В таком случае – вот и адресок: Москва, Загородное шоссе, дом два, метро Тульская. Лечили там одного знакомого депутата-думца, симптомы те же, что и у тебя, чоловiк. Если сразу не найдешь, то спроси бывшую Кащенко. И спроси там у любого доктора: это как, мол, так? Здорово ли ненавидеть русского и нервно ждать, когда придет лях и выпорет, и выпотрошит перины, чтобы потом плакать, рыдать и наслаждаться собственным унижением? И обувь свою мужского, скромного окраса, вот так взять и обезобразить охрой – зачем?

Но он добавил, показывая на свои черевики:

– Ви, москали та біло-блакитні, не чіпайте розумних помаранчевих та бютівців, бо по чайнику отримаєте! Вони все правильно роблять! Не те, що деякі… Єдине, що мене заспокоює, це те, що Росія тріщить по всім швам!

И сам трясся при этом так, будто сам же и трещал по швам. А на деле его сильно ознобило сквозняком из темного поддувала коллективного бессознательного. Он призвал:

– Смерть москалям!!! – так и закончил с тремя восклицательными знаками, находясь в плену аффективного расстройства и бреда ущербности.

Вот она – спираль диалектики в лоне вже беременной, но по-прежнему ще невинной державы! Спрашивается: за что, шановнi? Бегом к психиатру! Если вы киевляне, то наверняка знаете, что психбольница имени Павлова находится на улице имени Фрунзе.

Вы хотите меня убедить в том, что русская идея на Украине накрылась вполне определенной частью тела? А я вам говорю, что мы – расово единородны. Нация не при чем, будь сам по себе человеком. В империи никто не смотрел на то, какой нации самец, а смотрели только лишь на его личные качества и верность присяге. А вот вышеозначенный клятвопреступник и прихыльник Оранжевого царства cпел свою мне угрозу таким южнорусским бельканто, что нищий чумак с электронной лирой присел тут же, у мусорного бака, на самостийный горшочек, позабыв спустить джинсы. С мусорного бака взлетела стая ворон. Рукоплеща пыльными крылами, они подстрекательски приветствовали призыв самостийника ко всяческому насилию. Но тот, кто призывает к кровопусканию, сам не очень хорошо знает, что это такое. Вот пусть что-нить сбацает, а мы посмотрим.

Да, первое же соприкосновение твоего, чоловiк, мурла с грязью вернет тебя к светлым мыслям о жiнкиной сиське. Ведь нет чтобы попробовать Гузия пристрелить или бабу с косой – кому что нравится. Страшно? Кофейный напиток из цикория из-под хвоста посыпался? А пока что ты ведешь себя как шут и массовик-затейник. Так нечего же призывать к войне, где погибать будут не твари из «элит», а ни в чем не повинные люди. А они, эти люди, одни, как хрен на блюде, тебя с ними не будет, оранжевый ты чоловiк новой расы.

Я, конечно, не совсем наивный дядька, но какие формальные и юридические поводы есть у этого чоловiка накаркивать мне погибель? Может, я посягнул на его показатель «матеріальній добробут»? Родился я на Кубани, учился и женился в Крыму, свидетель был западенец, служил в Белоруссии, дети родились в Крыму. Потом – дурдома да этапы, доведшие меня до Москвы. Но я – бывший советский человек, для которого любой национализм это коррозия страны. А вот белый расизм это здоровое защитное чувство, это я приветствую. Мы – белые братья. Да, я жил в СССР, а теперь я живу в бесприданнице России. Разве от этого мы перестали быть белыми братьями?

Да, России таки удалось наконец-то потерять все. Она утратила свое святое имя Русь и графу о национальности. Ее именем профукиваются леса, поля и недра, тучные стада коров и мириады кроликов, ее власти уморились гнуть и гноить лучших людей в классовых и прочих боях. Но ей, моей любимой родине, удалось спасти и сохранить для будущих поколений самое ценное – гениальный «Черный квадрат» Малевича. И ладно бы ему, этому бывшему белому, а нынче гнойно-оранжевому моему брату, «европейский выбор»! Но Гитлер-то с Наполеоном и Карлом разве не о том же вас просили посредством пушек и бомб? Партизанен-война «пу-пу-пу» доселе и всегда ждет их на нашей поскотине.

Ну, да ладно, милый смутьян. Дождешься ты, чую, времен, когда пурга кончится и начнется облава на рыжих. Вон амеры с Че Геварой не церемонились, отловили эту собаку и пристрелили на месте. И показали пример того, что нужно делать со смутьянами такими, как ты, чоловiче. А чтобы такие, как ты, смутьяны не набрали силу, надо чморить их каждый день и каждый час, не давать им вздохнуть.

А вам, стражам правопорядка, скажу, авось бошку не оторвете. Что в моей бошке необычного? Обычная она, как у всех, несмотря на справку. И тогда я скажу вам, подумавши этой головой, что наши жулики вашим жуликам ту незалiжность преподнесли, как мамашину титю, да тут же – пустышку вам в уста ваши бурачно-сахарные. Тут и до регургутации, извините, до блевоты недалеко. У них, интерменшей всего мира, между собой уговор: «Давайте пообещаем и вашим, и нашим, а съедим сами! Ха-ха!..» Кто ж теперь вам виноват, что та титя у той тети оказалась силиконовая? И невдомек вам, свiдомым, что еще польский король Стефан Баторий писал в своих универсалиях:

«Старостам, подстаростам, державцам, князьям, панам и рыцарству, на украине русской, киевской, волынской, подольской и брацлавской живущим» или «всем вообще и каждому в отдельности из старост наших украинных».

В летописях и документах «Украина» c заглавной буквы и «украинец» также не встречаются. Не было никогда ниякiй Украины, а была одна наша Русь, мой белый брат, одурманенный несбыточными мечтами о варениках с долларами вместо вишневой начинки. И она, холопец, Украина-то – моя столько же, сколько и Россия – твоя!

Поверьте, я как укушенный плакал от обиды за тебя, помаранч: отказавшись от имени «Малороссия», ты отказался от своей русскости. Юлька-прошмандовка – это только начало! Скоро, скоро по Киеву будут бегать стопроцентные мутанты, но они будут считать себя людьми, а нас уродами. Эй, чоловiк, кто ты?

Хотел я спросить рыжего: попугай-попугай, ты какой веры? Но что поделаешь: им, рыжим психам, нужно доказывать всему миру, что во всем виновна империя. Еще Гобино[12]12
  Гобино (gobineau) Жозеф Артюр де (1816-82) – французский социолог и писатель, один из основателей идеологии расизма и расово-антропологической школы в социологии (Этнографические работы по Востоку, роман «Плеяды» (1874), сборник «Азиатские новеллы» (1876), исторические хроники).


[Закрыть]
писал, что желтая раса – хорошо консервирует, белая – создает, а черная – разрушает. Это мировая гармония!

Ты не читал трудов Гобино? Вот и слушай. Каждый расовый тип имеет свою базовую психологическую форму. Здесь же, брат ты мой, белый чоловiк, все запутано! Белый чоловiк оранжевого типа признает лишь форму ОУН. Он хотя и белый чоловiк, но ничего не создает, он стремится разрушать по-черному, и консервирует он ничем не оправданную ненависть к своим, а вовсе не белый чеснок и желтое сало. А вот какие он пiсни спiвает при этом:

 
Поучусь я двадцать лiт та стану прохфессором,
Поселюсь зовсiм у Москве на вулiце Горького,
Вiду я до зоренькi цобачку вiгулiвать,
Помахаю кукiшем та поплюю вокруг себя!..
Творог, творог, творог, творог – нэ хлорка.
Утюг, утюг, утюг, утюг – нэ пейджер.
Кумыс, кумыс, кумыс, кумыс – нэ пыво.
Москва, Москва, Москва, Москва – тьфу, пакость![13]13
  Цитируется с интернет-сайта.


[Закрыть]

 

Народ на майдане выдает драйв:

 
Тьфу-тьфу-тьфу-бе-бе-бе-бе-бе-бе!
Hя-ня-ня-ме-ме-ме-ме-ме-ме!
Бу-бу-бу-утю-тю-тю-тю-тю!
Бе-бе-бе-улю-лю-лю-лю-лю!
 

Это же массовый психоз! За политическое безумие мы будем платить дружно и вместе: и хохлы, и москали – когда придет настоящая демократия. А пока так и представляется утренняя Америка, детки – тоже, как и мы, безнациональные американцы. Их мама печатает на кухне доллары для всего мира – это надомная работа, но…

– Мама! – говорят несмышленыши по-американски. – А куда это ушел наш папа? На работу?

– Да, дети! Ваш папа повез демократию в другие страны мира.

– А почему он повез ее на танке?

– Там очень плохие дороги, дети. Их надо бомбить и переделывать заново!..»


3

«…Да-а, дети мои! Но что нынче может Москва-мама? От Кремля несет падалью. Нынче в Москве закрыли православный храм святого Иоанна Кронштадтского возле метро «Водный стадион». А мне жаль, очень жаль детишек папы Киева и мамы Москвы. Мне-то понятно, что «Karasik» – это означает не керосин, а «Портной Карасик». «Дитячій притулок» – тоже понятно, благодаря тому, что для удобства национальных меньшинств тут же сделан перевод – «Детский сад». Но «смеріхел» непонятен еще более, чем «Коуту всерокомпама», и еще более ошеломляюще, чем «Їдальня».

Они забывают простую вещь: живой язык это тот, на котором говорят люди здесь и сейчас. Ведь еще Декарт рекомендовал: «Уточняйте значения слов и вы избавите человечество от половины заблуждений». А каково же детям человеческим? Чому воны повинны перекладати для себе з «української» те, що вам зрозуміло, а мені – ні? Чому я повинен на запальничку[14]14
  Спичка.


[Закрыть]
говорить «спалахуйка»? Ну, спала бы и спала себе эта самая штучка…»

Бедный мой брат и товарищ по психлечебнице Юра Воробьев, светло и печально любящий детей всей земли, а русских – особенно. Я обращаюсь, дорогой мой, к тебе со словами: ну, ладно, мы уже пожили, и голыми задницами масс нас не удивишь, а за детей страшно и мне тоже. Я знаю: доброта присуща твоей душе как таковая, знаю, что Господь лишил тебя способности злиться по пустякам, но только зачем ты хочешь исправить этот безумный мир? Зачем ты телепортировался на украинские выборы, только ли потому, что все твои предки – малоросы?

А тем временем в протоколе:

«Нами всеми сообща должна быть создана белая русская элита для внутреннего пользования, господа холопцы! И «дякую» свое шляхетское, полупанское не забудьте сказать мне за науку!» – добавил Юра служивым не для протокола.

Но служивые заметили ему, что гражданин другого государства должен быть более корректен, нежели свои.

«Кто? Это я-то гражданин другого государства? Эдак у вас, холопцы, получается, что таджик, родившийся в Жмеринке, хохол! Но тогда некто родившийся в гараже – автобус! Дожились, засiчны!.. Я, по-вашему, что, себя на улице нашел? Я совершенно спокойный человек, но меня нельзя трогать или мне указывать – взорвусь…»

Но, увы! Менты по-своему правы. Живем-то мы, господа аборигены, в согласии с теорией политкорректности, хотя и не совсем добровольно. Нам нельзя называть евреев – «жидами» и даже евреями, в силу того, хотя бы, обстоятельства, что они никакие не китайцы.

Вот написал я слово «жидами», а компьютерный редактор подчеркивает это слово: оно-де с ярко выраженной негативной, экспрессивной, иронической окраской. Это как так? А так, что убьют психи. Чернокожих и афроамериканцев нельзя называть «неграми» – тоже убьют. Нельзя употреблять слова «слепой», «глухой», «хромой» по отношению к людям с физическими недостатками, если это очевидно, а надо говорить: «он не такой, как мы». Убьют. Нельзя называть гомосексуалистов – «гомиками», «содомитами», «педерастами», «голубыми», если они забрались тебе на голову и жуют поля твоего нового «стетсона». Убьют. Американские феминистки настаивают на том, что слово «женщина» нужно употреблять не в неполноценной форме «woman», а говорить «female». Тоже убьют. Или такую же стерву, как сами, в жены подсунут. А дети будут все горше плакать!

Вот из этих самых соображений политкорректности и желания замирить человечество, искоренить из социума оскорбительные взаимоотношения, служивые вознамерились «добавить» задержанному так, чтобы не оставалось синяков. Они приготовили противогаз для «слоника» и колбаски с днепровским песком. Убьют…

Но как только человек по званию лейтенант, а по фамилии Западлячко сказал чисто по-русски:

– Едрена ты вошь! Кактус тебе в задницу! Это же тоталитарная пропаганда! А ты знаешь хоть, что Иисус Христос был украинцем и при том галичанином, а не назаретянином никаким!

Так сразу Юра Воробьев пояснил:

– Я с провинции, да, я не понял: какой, да, кактус, панове?

Затем Юра клинически просто произнес наработанные годами гипнотического практикума три буквы:

– Эм! Тэ! Эс!..

И жовто-бвакитные мусора тут же осолонели, словно клонированные жены Лота… Украинский суд, наверное, тоже короче, чем Гаагский…

«Ты прав, Юра, – говорил он себе сам. – Ты бесспорно прав. Я согласен, только не буянь, не злись, а помолись вот так:

«Защити же нас всех, Господи! Господи, не лишай этих людей разума и прости им страшный грех, что они совершают! А нам, русским простым людям, дай крепости до конца считать своей нашу землю, напоенную кровью русских воинов и молитвами святых Твоих, Владыко! Не сожжет наши стопы земля русская, аще не отступимся от нее, от деда до прадеда, от прадеда до самого предтечи и до всякого молитвенника, помози, Господи, услышь молитвы наша и всех заступников земли русской, отрази вражьи помыслы, на тя бо уповахом, на Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю