Текст книги "Лауреаты Демидовских премий Петербургской Академии наук"

Автор книги: Николай Мезенин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

П. Н. Фусс в своем докладе Общему собранию Академии наук заявил: «Однако в предупреждении упрека в том, что столь важное отечественное открытие могло ускользнуть от внимания Академии, она на основании свидетельств двух своих членов, видавших образцы булата г. Аносова, положила удостоить открытие его в нынешнем демидовском отчете почетного отзыва…» [32, с. 34].

Мнение рецензентов о том, что в сочинении «О булатах» недостаточно сказано о способе приготовления булата и нет гарантии получения однозначных результатов с помощью данного труда, по-видимому, было недостаточно обоснованным. Спустя 25 лет Д. К. Чернов повторил опыты Аносова и, руководствуясь его описанием, приготовил прекрасные образцы булата, аналогичные восточному.

Разработанную П. П. Аносовым технологию производства булата высоко оценила передовая научная интеллигенция России, рассматривая ее как крупный вклад в науку и технику. За научные труды П. П. Аносова избрали почетным членом Совета Харьковского университета и членом-корреспондентом Казанского университета.

Златоустовские булатные изделия были представлены на третьей Московской мануфактурной выставке в 1843 г. Они получили прекрасный отзыв: «Теперь Россия представляет единственный в целом мире источник нового булата лучших качеств. Булаты наши ценятся между азиатцами по крайней мере в десять раз дороже против здешней цены их. Сталь златоустовских заводов известна по отличному качеству вырабатываемого из нее белого оружия… Должно отдать справедливость их булатным кинжалам, которые оказались отличнейшего достоинства» [66, с. 224].

В газете «Мануфактурные и горно-заводские известия» несколько добрых слов было сказано в адрес русских инженеров, имея в виду Аносова: «Было бы несправедливо не воздать должной почести и хвалы усердию, энергии и знаниям того ученого корпуса инженеров, на который возложено великое призвание распространять ремесленность и промышленность… в глубине лесов Урала и Алтая» [66, с. 224].

Лондонская газета «Morning Star» в обзоре русского отделения Лондонской всемирной выставки 1851 г. обратила особое внимание на златоустовские булаты, заметив, что «замечательный успех этой отрасли русской промышленности без сомнения относить можно высокому качеству употребляемой стали» [66. с. 224, 225].

В России во многих отраслях производства переход от ремесла к крепостной мануфактуре требовал не только большого количества рабочей силы, но и механической энергии в крупных масштабах. Это относилось прежде всего к горно-рудной промышленности, заводскому делу, где подъем производства требовал и значительного развития энергетической базы – вододействующих установок. Накапливался опыт строительства в этой области, совершенствовались и теоретические знания [67, с. 232]. Два сочинения по гидравлическим двигателям Демидовская комиссия отметила почетными отзывами.

Автором одного из сочинений является выдающийся русский гидротехник, основоположник научных основ водного хозяйства горных заводов, использующих силу воды, В. И. Рожков. Он написал первый трактат о плотинах на русском языке и стал пионером отечественного гидротурбостроения. Рожков родился в уральском городе Верхотурье. По окончании Корпуса горных инженеров в Петербурге (1840 г.) приехал в Алапаевск и свыше четверти века работал на заводах Урала. В 1842 г. дал теоретическое обоснование водяным турбинам алапаевского механика И. Е. Софонова.

Заводскому делу посвящена книга В. И. Рожкова «О гидравлическом горно-заводском хозяйстве», отмеченная почетным отзывом (1859 г.). Основываясь на примерах работы уральских заводов, автор описывает способы накопления запасов рабочей воды, определения расхода воды в реках, дает понятие о прудах и плотинах, о строительстве деревянных плотин и устройстве водопроводов, используемых на Урале для провода воды от плотины до гидравлического приемника.

Самым ценным памятником Рожкову явилась созданная им и носящая его имя двойная гидротурбина. Первая турбина была поставлена на Екатеринбургском монетном дворе (1855 г.). В последующие сорок лет турбины такого типа широко распространились на уральских вододействующих заводах.

Выпускник Московского университета И. И. Рахманинов в 1852 г. защитил диссертацию на степень магистра математических наук «Теория вертикальных водяных колес». По мнению П. Л. Чебышева, которому работа была направлена для рецензии, особая заслуга автора состоит в сопоставлении сделанных им теоретических выводов с правилами постройки колес, найденных из наблюдений. Исследователь вывел точные формулы для определения «количества работы воды» в различных водяных колесах и определил условия, при которых колеса «преобразуют силу воды в возможно большую полезную работу». В своем отзыве Чебышев отметил: «Если в нашей литературе есть уже несколько сочинений о гидравлических колесах, то по содержанию, отчетливости, а более всего по сближению теории с практикою сочинение г. Рахманинова составляет для нее существенно новое приобретение» [7, с. 99].

В резюме рецензент пишет, что сочинение «заключает в себе подробный анализ всего наиболее существенного относительно увеличения полезной работы воды на колесах вертикальных, колесах, наиболее употребительных. До сих пор ни по одной части практической механики мы не имели сочинения, в котором бы предмет был исследован с такой подробностию и отчетливостию, в котором бы показаны были теоретические начала для определения главных элементов машины… Такой труд о предмете, особенно важном для практики… по мнению нашему, достоен второстепенной Демидовской премии» [7, с. 105]. Однако комиссия ограничилась почетным отзывом (1853 г.).

Несмотря на крупный вклад в теорию водяных колес, сделанный русскими учеными, практическое применение их ограничивалось пределами, свойственными использованию гидротехники. На смену шли паровые машины. В России появляются труды, содержащие описание их устройства и принципов действия.

Корабельный инженер Н. Н. Божерянов преподавал в Морском корпусе и впервые в России прочел курс лекций «Паровая механика», введенный по инициативе начальника корпуса И. Ф. Крузенштерна. Он же явился автором оригинального труда «Теория паровых машин» (1849 г.), удостоенного половинной Демидовской премии 1850 г. Своевременность появления этой работы, написанной для инженеров-механиков военно-морского флота, объяснялась тем, что Россия в то время стояла на пороге широкого внедрения парового двигателя не только в промышленности и транспорте, но и в военно-морском флоте. Напомним, что в 1815 г. первый русский пароход «Елизавета» начал регулярные рейсы между Петербургом и Кронштадтом. В 1848 г. был построен фрегат «Архимед» – первый винтовой корабль русского флота. В 1861 г. завершилась постройка первого опытного броненосного судна – паровой броненосной лодки «Опыт» и было прекращено строительство парусных военных кораблей.

Представляя труд Н. Н. Божерянова Общему собранию Академии наук, непременный секретарь П. Н. Фусс отметил его важность и обратил внимание на одну из особенностей науки того времени: «Главное изобретение нашего века, нашедшее и у нас столь многоразличные приложения в житейском быту и с каждым годом расширяющее круг своего действия, паровая машина не может не сделаться также предметом науки, которая одна только и была в состоянии умерить избыток сил и прихоти этого мощного и сподручного, но вместе с тем не менее коварного и опасного атлета – работника в службе человека» [12, с. 28].

Рецензент С. П. Глазенап дал высокую оценку труду Божерянова: «До сего времени не существовало еще в русской литературе книги, могущей в теоретическом отношении служить полным руководством для изучающих машину. Преподаватели практической механики должны были по необходимости ограничиваться записками, извлеченными из иностранных сочинений, а каждый из учащихся, желавший вникнуть в основную теорию паровой машины, принужден был бороться с великими затруднениями по совершенному неимению к тому печатного, всякому доступного руководства» [12, с. 177].

Появление в начале XIX в. парового флота привело к интенсификации морских и речных перевозок, потребовало различных гидротехнических сооружений, что вызвало новые требования к науке. Фундаментальное сочинение в области гидротехники создал инженер-строитель и ученый М. Н. Герсеванов. Он окончил Главное инженерное училище в Петербурге, с 1857 г. стал преподавателем в нем, а в 1883–1901 гг. был директором Института инженеров путей сообщения.

Его «Лекции о морских сооружениях», изданные в 1861–1862 гг., явились первым на русском языке фундаментальным сочинением по морскому строительному искусству и основным практическим руководством для русских портовых инженеров в последующие десятилетия. В этом сочинении автор дал теоретическое обоснование процессов взаимодействия морских сооружений с окружающей средой. Инженеры строительного управления Морского министерства высоко оценили этот первый русский систематический труд по портовым сооружениям. Автору была присуждена половинная Демидовская премия (1863 г.).

М. Н. Герсеванов имел большую практику по сооружению гидротехнических объектов. В 1862–1868 гг. он консультировал инженеров при строительстве ряда русских портов, позднее занимал должность главного инженера гражданских сооружений на Кавказе, был заместителем председателя комиссии по устройству торговых портов. Его имя значится среди учредителей Русского технического общества (РТО), основанного в 1866 г. Он же был первым секретарем этого Общества, а позже – вице-председателем.

Инженер-строитель А. И. Дельвиг также был одним из организаторов РТО и его первым председателем. Инженер-генерал-лейтенант Дельвиг за свою жизнь руководил строительством многих крупнейших инженерных сооружений, например строительством водопровода в Москве и Нижнем Новгороде, нескольких шоссейных и железных дорог, переправ в горах Кавказа. Проведенные им в 1853–1858 гг. работы по переустройству Мытищинского водопровода намного улучшили водоснабжение Москвы. Дельвигу принадлежит первое в России и одно из лучших по тому времени «Руководство к устройству водопровода» (1856 г.), удостоенное через два года половинной Демидовской премии. Оно долго служило основным пособием при проектировании и строительстве водопроводов.

В XIX в. на строительную технику большое влияние оказал бурный рост железных дорог и мостостроения. Сооружение железнодорожных мостов в России было связано с постройкой в середине XIX в. дороги из Петербурга в Москву. Все строительные работы осуществлялись под руководством инженера Д. И. Журавского. Для мостов этой дороги решили поставить деревянные фермы с железными тяжами по образцу так называемых ферм Гау, американского инженера, создавшего в 1839 г. деревянно-металлическую конструкцию многораскосных систем мостовой фермы.

До Журавского метод расчета таких ферм не был известен, их размеры устанавливались эмпирически, и поэтому иногда происходили повреждения и даже разрушения построенных мостов. Русский мостостроитель впервые разработал теорию расчетов ферм Гау, что дало возможность сооружать и безопасно эксплуатировать раскосные фермы пролетов до 60 м. Свои исследования Д. И. Журавский впервые опубликовал в «Журнале Главного управления путей сообщения и публичных зданий» в 1850–1855 гг. под названием «Результат исследования системы Гау, применяемый к мостам С.-Петербургско-Московской железной дороги». В труде содержалось много практических данных, извлеченных из опыта строительства одного из важнейших мостов С.-Петербургско-Московской железной дороги – через Воробьинский овраг, сооружением которого Журавский заведовал от начала до конца [65, с. 5].

В предисловии к своему труду автор с законной гордостью писал, что исследование балок, состоящих из брусьев, раскошенных между собой, было сделано в России прежде, чем о том напечатали в других странах. Журавский впервые дал определение касательных напряжений в изгибаемых балках. Он вывел формулу для определения скалывающих напряжений, с тех пор учитываемых при расчете балок. Он же показал, что в некоторых случаях разрушение происходит не от разрыва волокон в поперечном сечении бруса, как полагал Л. Навье,^[29] а от сдвига волокон, т. е. от нарушения сопротивления скалыванию.

Сочинение Д. И. Журавского было представлено на Демидовский конкурс. Отзыв на него писал инженер-генерал М. Г. Дестрем: «Долгом считаю отдать полную справедливость отличным познаниям г. подполковника Журавского. Труд его доказывает, по мнению моему, необыкновенную ловкость в аналитических приемах и в приложении положительных наук к строительному искусству… По заключающимся же в его сочинении выводам и формулам, сочинение это бесспорно занимает первое место между всеми записками и исследованиями о выгодах и недостатках мостов системы Гау, и что еще важнее, оно обнаружило ошибочность некоторых из заключений известного ученого Навье, принятие которых за правильное могло бы иметь последствием повреждение и даже разрушение самих ферм из составных брусьев» [65, с. 55, 56].

Непременный секретарь А. Н. Миддендорф доложил Общему собранию Академии наук: «Столь лестный отзыв из уст такого известного знатока дела, каков г. рецензент, а равно и мнение члена Академии г. Чебышева, рассматривавшего математическую часть этого сочинения, послужили для Академии основанием для присуждения г. Журавскому полной премии. Сверх того, Академия единодушно определила выдать ему денежное пособие к изданию его сочинений и особенно многочисленных, приложенных к оному, рисунков» [65, с. 5, 6].

Д. И. Журавский был удостоен полной Демидовской премии 1855 г., кроме того, ему выдали 571 р. сер. на издание книги. Ее две части вышли в 1855–1856 гг. под названием «О мостах раскосной системы Гау».

Пионер строительной механики и мостостроения, один из основателей науки о сопротивлении материалов и конструкций, Д. И. Журавский продолжал заниматься вопросами строительства. Для моста через р. Оку он предложил новую систему деревянных ферм, состоящую из арочного нижнего пояса, раскосной решетки и прямолинейного верхнего пояса. Эта система изучалась им на модели в 1/20 натуральной величины. При восстановлении после пожара Мстинского моста он использовал новые приспособления для строительных работ. При замене деревянного шпиля собора Петропавловской крепости он применил железную конструкцию в виде восьмигранной усеченной пирамиды, связанной на различной высоте кольцами, разработал метод ее расчета, введя понятие о «воображаемом раскосе». Шпиль Петропавловской крепости высотой 50 м, созданный Журавским, и по сей день украшает Ленинград.

Демидовская комиссия отметила работу уральского зодчего И. И. Свиязева, который прославился как архитектор по промышленному строительству, новатор в области конструкций зданий, смелый изобретатель и знаток заводской технологии, теоретик архитектуры.

После учебы в Академии художеств в качестве «вольного пенсионера» Свиязев в 1822–1832 гг., с небольшим перерывом, служил при Горном управлении Перми. На Урале молодой архитектор трудился «над составлением своих собственных и над рассмотрением чужих проектов и смет по горно-заводским сооружениям». Он начал «едва ли не первый из русских архитекторов пользоваться для своей специальности строго научными данными». Частые поездки по казенным и частным заводам «дали ему возможность близко изучить горное дело и изощрить свой ум над изобретением приспособлений, в том или другом случае выгодных для горно-заводского зодчества» [68, с. 125, 126].

Приобретенный на Урале большой опыт и всесторонние знания пригодились И. И. Свиязеву в преподавании, которым он занялся с 1832 г. В Петербурге в Корпусе горных инженеров он преподавал горно-заводскую архитектуру и строительное дело. Свой практический опыт и теоретические положения в области строительства и архитектуры зодчий обобщил в «Учебном руководстве к архитектуре» (1839–1842 гг.). Эта работа, отмеченная почетным отзывом Демидовской комиссии в 1843 г., получила широкую известность.

Историк архитектуры Н. С. Алферов писал: «До тех пор не было подобных учебников. Не случайно преподавание архитектуры по учебнику Свиязева было введено в нескольких учебных заведениях, там, где архитектура преподавалась… более ученым, нежели художественным образом… В течение нескольких десятков лет книга Свиязева, в которой впервые были изложены основы архитектурно-строительного дела, оставалась единственным пособием по архитектуре в учебных заведениях России» [69, с. 33].

Труды русских инженеров, отмеченные Демидовскими премиями в области технических наук, сыграли важную роль в подготовке специалистов, а иные из них вошли в золотой фонд инженерной классики.

ИСТОРИЯ

Развитие исторических знаний в России в период действия Демидовских наград происходило в сложных условиях, накануне отмены крепостного права и перехода страны к капитализму. Представителями официальной дворянской историографии были М. П. Погодин, Н. Г. Устрялов, М. А. Корф.

Писатель, журналист, наиболее видный историк, М. П. Погодин с 1825 г. вел педагогическую работу, в 1835–1844 гг. был профессором Московского университета. Среди его исторических работ наибольшее значение имело исследование «Нестор, историко-критическое рассуждение о начале русских летописей» (1839 г.), отмеченное полной Демидовской премией 1840 г.

Летописи в России велись в XI–XVII вв. Списков их дошло до нас не менее 1500. В начале XII в. в Киеве была создана летопись, не имевшая себе равных в тогдашней Европе по мастерству повествования, разнообразию привлеченных материалов и глубине исторического сознания автора, – «Повесть временных лет». Автором ее традиционно считается монах Киево-Печорского монастыря Нестор. Общерусский летописный свод включал тексты XI в. и другие источники. История Руси здесь связана со всемирной историей славянства.

Погодин поставил себе задачу доказать, что эта летопись представляет собой единый и законченный исторический памятник. Кроме того, автор утверждал подлинность самого содержания «Повести временных лет». Рецензент, главный библиотекарь Академии наук, археолог Ф. И. Крут писал в своем отзыве: «Труд г. Погодина, предпринятый согласно с требованиями времени, исполнен тщательно, ревностно и с большим остроумием. Он важен и в том отношении, что г. Погодин первый из русских писателей предложил себе задачею озарить предмет свой светильником основательной исторической критики и что вообще задача эта решена им весьма удовлетворительно, а посему книга его, как плод глубокого и умного мышления, заслуживает полную Демидовскую премию» [31, с.7].

Хотя в литературном творчестве к Погодину вполне приложима характеристика, данная ему поэтом Н. Ф. Щербиной, – «демократии и холопства удивительная смесь», однако специалисты не отрицают его роли как историка. Можно согласиться с мнением специалистов прошлого века, что его труды «носят характер скорее сборников драгоценных материалов, чем исследования», тем не менее он обнаружил и опубликовал важные исторические летописи. Ему принадлежит заслуга создания русского национального древлехранилища в Москве, в котором собраны редкие рукописи, книги, монеты, старинная утварь, оружие.

Видным историком официального направления был профессор русской истории Петербургского университета Н. Г. Устрялов. Он опубликовал серию дневников и мемуаров иностранцев – современников и участников событий начала XVII в. в России: «Сказания современников о Дмитрии Самозванце» (т. 1–5) и «Сказания князя Курбского» (т. 1, 2, 1833 г). Первая (т. 1) и вторая работы были удостоены половинными Демидовскими премиями 1832 и 1834 гг.

Отзыв на второе сочинение представили академики А. И. Шегрен и Ф. И. Круг. Они писали о ценности публикации Н. Г. Устрялова: «Ученым и каждому любителю древней отечественной литературы желательно было вполне обладать сими достопримечательными и важными материалами к истории России в царствование одного из величайших тиранов, какие когда-либо существовала в мире, писанными таким современником, каков был Курбский» [70, с. 10]. Публикации исторических источников, подготовленные Устряловым, сохранили большую ценность, а его исторические труды имеют лишь ограниченный историографический интерес. В 1837 г. он был избран академиком и в этой должности оказывал постоянное содействие Демидовской комиссии, дав 26 рецензий на конкурсные сочинения.

Историк и государственный деятель, барон М. А. Корф был автором книги «Жизнь графа Сперанского», получившей полную премию (1862 г.). К этому времени уваровская формула официальной народности потеряла свое значение в качестве руководящего принципа официальной историографии. Книга Корфа отразила эту перемену. Автор, крайний реакционер, поставил себе задачу показать, что правительство Александра I готово опереться в своей деятельности на «либеральную» бюрократию, что «хороший» чиновник, каким был, по мнению автора, Сперанский, способен исправить все «неустройства» [71, с. 324].

Граф М. М. Сперанский был ближайшим советником Александра I и автором плана либеральных преобразований, который вызвал резкую оппозицию крепостнического дворянства. Молодой Н. Г. Чернышевский отзывался о Сперанском в «Дневнике» 1848 г. так: «…весьма умный человек». Через 15 лет он же откликнулся на книгу Корфа статьей «Русский реформатор», в которой доказывал полное бессилие либеральных реформаторов внести сколько-нибудь существенное изменение в социально-политическую действительность. Деятельность Сперанского, по словам революционного демократа, лучше всего доказывает, что правительственные намерения произвести серьезные преобразования являются только «праздной теоретической игрой» и кончаются при первой попытке их реализации [24, т. 7, с. 827].

Близкой к «теории официальной народности», но не совпадающей с ней была славянофильская концепция исторического процесса. Славянофилы противостояли западникам, выступали за принципиально отличительный от западно-европейского путь развития России на основе односторонне понимаемой ими самобытности. В противовес славянофилам западники выступали за развитие России по западно-европейскому образцу. Они критиковали крепостничество и самодержавие, выдвигали проекты освобождения крестьян с землей.

Самым значительным сочинением в славянофильской литературе по истории крестьянства можно считать докторскую диссертацию И. Д. Беляева «Крестьяне на Руси. Исследование о постепенном изменении значения крестьян в русском обществе» (1859 г., половинная Демидовская премия 1860 г.). Беляев – автор многих работ по истории русского крестьянского права, быта, а также военного дела и летописания в России, долгие годы был профессором Московского университета по кафедре истории русского права.

Работа Беляева «Крестьяне на Руси» явилась в русской историографии первым систематическим исследованием по общей истории крестьян со времен Киевской Руси до XVIII в. В работе, написанной в обстановке подготовки крестьянской реформы 1861 г., Беляев стремился дать ответы на многие жгучие вопросы современности. Сочинение изобиловало ссылками на многочисленные источники, что придавало ему высокую научную ценность в изучении крестьянского быта и реальных отношений между крестьянами и помещиками. И. Д. Беляев первый из русских историков использовал актовые материалы. «Изучение актового и летописного материала позволило Беляеву осветить историю крестьянского законодательства с возможной для его времени полнотой», – считал А. В. Предтеченский [71, с. 330].

Эта же мысль отмечалась и Н. Г. Устряловым: «Автор не говорит ни одного слова наугад; каждое положение его подтверждается тем или другим документом, и вся история нашего крестьянства, от первых исторических сведений до времен императора Павла I, изложена весьма отчетливо и беспристрастно, с ясным и положительным указанием состояния его в разные эпохи. Вообще, можно сказать, что трудно исследовать основательнее столь важный вопрос, занимающий теперь не только Россию, но и всю Европу» [60, с. 123].

Однако на работе Беляева сильно сказались славянофильские концепции исторического процесса, что привело автора к идеализации положения крестьянства в Древней Руси. Беляев рассматривал крепостное право как «болезнь русского общества», а его ликвидацию – как процесс «постоянного выздоровления», начавшийся с конца XVIII в. указами Павла I, а затем продолженный законодательством по крестьянскому вопросу Александра I и Николая I. Далеко от истины также объяснение процесса закрепощения. Автор ошибочно считал, что крестьяне вплоть до XVI в. были свободны. Прикрепление же крестьян к земле произошло якобы только в самом конце XVI столетия и, по Беляеву^ «было принято как средство, как лекарство против излишнего отягчения крестьян казенными податями» [48, с. 93].

Несмотря на ошибочность общеисторических взглядов И. Д. Беляева, собранный в книге «Крестьяне на Руси» фактический материал и отдельные выводы сохраняют интерес и для современных исследователей.

Крупнейший проводник идей славянофильства и панславизма историк В. И. Ламанский был автором многих работ по истории славян, палеографии, этнографии. Наиболее видная из них – его магистерская диссертация «О славянах в Малой Азии, Африке и в Испании» (половинная Демидовская премия 1860 г.). По оценке «Советской исторической энциклопедии», работа Ламанского проникнута славянофильской концепцией и построена на недопустимых для научной работы методах [47, т. 8, с. 386].

Историк славянофильской школы А. Н. Попов оставил многочисленные труды о русских летописях и хронографах. По мнению советских историков, большой научный интерес представляют изданные Поповым «Материалы для истории возмущения Стеньки Разина», отмеченные половинной Демидовской премией (1858 г.). Для историка-славянофила Попова крестьянское восстание под руководством Разина, конечно, «бунт»: движение, нарушающее установленный государством порядок. Однако этим трудом Попова пользовались, по словам историка К. Н. Бестужева-Рюмина, главным образом все прочие исследователи этого движения.

В отзыве на работу А. Н. Попова академик Н. Г. Устрялов высказал интересную точку зрения относительно состояния русского источниковедения того времени, особенно о народных движениях: «Занимающимся русскою историею известно, как еще мало издано источников, а тем менее обработано критически… Недостаток печатных источников особенно ощутителен в русской истории XVII века. О некоторых происшествиях, часто весьма важных, историк, на основании достоверных источников, принужден сказать несколько слов, не имея возможности проследить самое происшествие, ни объяснить его значение. К числу таких неясных событий принадлежит возмущение Стеньки Разина. Народные предания и песни вместе с сказаниями иностранцев сохранили гораздо более известий, нежели источники официальные» [72, с. 105]. В своем резюме Устрялов, «имея в виду важность этих документов, до сих пор неизвестных и тщательно ныне изданных, принимая, сверх того, в соображение отчетливый и верный рассказ о мятеже Разина, основанный исключительно на актах и других материалах несомнительных» [72, с. 107], рекомендовал сочинение А. Н. Попова к награждению премией.

В изучение истории, экономики и этнографии Казахстана внес свой вклад историк и государственный деятель А. И. Левшин. В трехтомном «Описании киргиз-кайсацких или киргиз-казачьих орд и степей» (1832 г., половинная Демидовская премия 1834 г.) он использовал официальные материалы Азиатского департамента МИД, архивы первых послов к ханам, народные казахские сказания, работы историка и экономиста из Оренбурга П. И. Рычкова и записки лиц, посетивших эти края. Эту книгу изучал А. С. Пушкин, работая над «Историей Пугачева». По мнению Ф. В. Шахматова, «ценность работы Левшина была в том, что он впервые дал систематизированное изложение истории казахов, обобщив все имевшиеся в то время данные об этом крае. Однако он сильно идеализировал в своем труде казахский быт, обычаи, деятельность казахских ханов и других феодалов, доверившись феодальным легендам и преданиям» [71, с. 650].

В первой половине XIX в. выходят и другие работы по истории различных краев России. В Одессе даже сложилось местное Общество истории древностей, развернувшее активную работу по изучению истории Новороссийского края. Здесь в первую очередь следует назвать историка Украины А. А. Скальковского, отмеченного половинной Демидовской премией 1849 г. за «Опыт статистического описания Новороссийского края». Главные его труды сохраняют до сего времени значение источников по истории Южной Украины и Запорожской Сечи, так как в них использованы некоторые ценные документы, в настоящее время частично утраченные. Однако реакционная позиция историка в оценке движения гайдамаков вызвала отповедь Т. Г. Шевченко.

В области истории А. А. Скальковский был отмечен почетным отзывом (1847 г.) за «Историю Новой Сечи, или последнего коша Запорожского». Автору посчастливилось открыть и спасти от истребления домашние акты последнего Запорожского коша. В 1839 г., осматривая архивы присутственных мест в Новороссийских губерниях и в Бессарабской области, он нашел в Екатеринославе целые кипы старых бумаг, из которых значительная часть уже истлела. В этих кипах находились дела последнего Запорожского коша с 1730 по 1775 г. Они содержали дипломатическую, церковную, торговую, административную, даже частную переписку запорожцев с копиями прежних старинных документов. Кроме того, автор сам посещал описываемые им места и пользовался рассказами столетнего старца, одного из последних запорожцев – Никиты Кирша, слушал его любопытные сказания, а также знакомился с песнями и народными преданиями. С большим трудом разобрав и приведя в порядок найденные материалы, Скальковский закончил свой труд по истории Запорожской Сечи.

Развернутую характеристику этой работы дал академик Н. Г. Устрялов: «До сих пор сведения наши о запорожских казаках ограничивались немногими фактами, которые мы почерпали из манифестов русского правительства, из универсалов Польской Речи Посполитой и из пристрастных сказаний иноземцев… Устройство же запорожского казачества в последнее время его существования было нам весьма мало известно..

Из сего обозрения Академия усмотрит, как обширно и занимательно содержание труда Скальковского;… автор в географических и исторических описаниях постоянно основывается на подлинных документах, которые большей частию приводит собственными их словами, на исследовании местного положения края и на сказаниях очевидца умного и наблюдательного, слова которого подтверждаются актами» [36, с. 160, 163, 164]. Для автора, создавшего «труд добросовестный, спасший от вероятного истребления много исторических документов и могущий стать наряду с лучшими сочинениями сего рода в нашей литературе, – считал рецензент, – поощрительная премия будет справедливою и заслуженною наградою» [36, с. 164].