Текст книги "Где апельсины зреют"
Автор книги: Николай Лейкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
– Non, non, madame. Soyez tranquille. L’Italie c’est encore loin.
– Мерси, монсье. Нѣтъ, нѣтъ, не проѣхали. Въ Ниццѣ мы будемъ въ шесть часовъ утра. А только скажите на милость, какой здѣсь климатъ! Совсѣмъ Италія. Пальмы, апельсины, лимоны, кактусы. Да и лица-то итальянскія. Вонъ мужикъ идетъ. Совсѣмъ итальянецъ…
– Безъ шарманки такъ значитъ не итальянецъ, замѣтилъ Конуринъ.
– Молчите, Иванъ Кондратьичъ! Ну, что вы понимаете! Дальше своего Пошехонья изъ Петербурга никуда не выѣзжали, никакой книжки о заграницѣ не читали, откуда-же вамъ знать объ Италіи! огрызнулась Глафира Семеновна и продолжала восторгаться природой и видами. – Водопадъ! Водопадъ! Николай Иванычъ, смотри какой водопадъ бьетъ изъ скалы!
А съ моря между тѣмъ поднималось красное зарево восходящаго солнца и отражалось пурпуромъ въ синевѣ спокойныхъ величественныхъ водъ. Начиналось ясное, свѣтлое, безоблачное утро. Изъ открытаго окна вагона вѣяло свѣжимъ, живительнымъ воздухомъ.
– Ахъ, какъ здѣсь хорошо! Вотъ хорошо-то! невольно восклицала Глафира Семеновна.
– Да, не даромъ сюда наши баре русскія денёжки возятъ, отвѣчалъ Николаі Ивановичъ.
– Cannes! возгласилъ кондукторъ, когда остановились на станціи.
Поѣздъ опять тронулся и дальше пошли виды еще красивѣе, еще декоративнѣе. Солнце уже взошло и золотило своими лучами все окружающее. Справа синѣло море съ вылѣзающими изъ него по берегу громадными скалами, слѣва чередовались виллы, виллы безъ конца, самой прихотливой архитектуры и окруженныя богатѣйшей растительностью. Повсюду розовыми цвѣтками цвѣлъ миндаль, какъ-бы покрытыя бѣлымъ пухомъ стояли цвѣтущія вишневыя деревья.
– Господи Боже мой! И это въ половинѣ-то марта! воскликнулъ Николай Ивановичъ. – А у насъ подъ Питеромъ-то что теперь! Снѣгъ на полтора аршина и еще великолѣпный, поди, санный путь.
Проѣхали Грассъ. Опять справа море и слѣва виллы безъ конца, прилѣпленныя почти къ отвѣснымъ скаламъ. Наконецъ поѣздъ опять въѣхалъ въ тунель, пробѣжалъ по немъ нѣсколько минутъ и выскочилъ на широкую поляну. Виднѣлся городъ. Еще минутъ пять и паровозъ сталъ убавлять пары. Въѣзжали въ обширный крытый вокзалъ и наконецъ остановились.
– Nice! закричали кондукторы.
– Ницца… повторила Глафира Семеновна и стала собирать свои багажъ.
V
На подъѣздѣ станціи толпились коммиссіонеры гостинницъ въ фуражкахъ съ позументами и выкрикивали названія своихъ гостинницъ, предлагая омнибусы. Супруги Ивановы и Конуринъ остановились въ недоумѣніи.
– Куда-же, въ какую гостинницу ѣхать? спрашивала Глафира Семеновна мужа.
– Ахъ, матушка, да почемъ-же я то знаю!
– Однако, надо-же…
– Модное слово теперь, “вивъ ли Франсъ” – ну, и вали въ Готель де Франсъ. Готель де Франсъ есть? спросилъ Николай Ивановичъ по русски.
Коммиссіонеры молчали. Очевидно, подъ такимъ названіемъ въ Ниццѣ гостинницы не было или омнибусъ ея не выѣхалъ на станцію.
– Готель де Франсъ… повторилъ Николай Ивановичъ.
– Постой, постой… Спроси лучше, въ какой гостинницѣ есть русскій самоваръ – туда и поѣдемъ, а то нигдѣ заграницей чаю настоящимъ манеромъ не пили, остановилъ его Конуринъ и въ свою очередь спросилъ:– Ребята! У кого изъ васъ въ заведеніи русскій самоваръ имѣется?
Коммиссіонеры, разумѣется, русскаго языка не понимали.
– Русскій самоваръ, пуръ те… опять повторилъ Николай Ивановичъ и старался пояснить слова жестами, но тщетно. – Не понимаютъ! развелъ онъ руками. – Глаша! Да что-же ты! Переведи имъ по французски.
– Самоваръ рюссъ, самоваръ рюссъ… Пуръ лобульянтъ, пуръ те… Эске ву аве данъ ли готель? заговорила она.
– Ah! madame désire une bouilloire!.. догадался какой-то коммиссіонеръ.
– Нѣтъ, не булюаръ, а самоваръ рюссъ, съ угольями.
– Самоваръ! крикнулъ Конуринъ.
– Mais oui, monsieur… Samovar russe c’est une bouilloire.
– Что ты все бульваръ да бульваръ! Не бульваръ намъ нужно, давай комнату хоть въ переулкѣ. Что намъ бульваръ! А ты дай комнату, чтобы была съ самоваромъ.
– Иванъ Кондратьичъ, вы не то толкуете. Оставьте… Ни вы, ни они васъ все равно не понимаютъ, остановила Конурина Глафира Семеновна.
– Обязаны понимать, коли русскія деньги брать любятъ.
– Да что тутъ разговаривать! воскликнулъ Николай Ивановичъ. – Дикіе они на счетъ самоваровъ. Брось, Иванъ Кондратьичъ, и залѣзай на счастье въ какой попало омнибусъ. Въ какую привезутъ гостинницу, та и будетъ ладна. Вѣдь мы все равно не знаемъ, какая хуже. Вонъ омнибусы стоятъ. Вали!
Иванъ Кондратьинъ подбѣжалъ къ первому попавшемуся оминбусу и сказавъ “вотъ этотъ какъ будто омнибусикъ поновѣе”, сѣлъ въ него. Полѣзли за нимъ, и супруги Ивановы.
Живо ввалили на крышу омнибуса ихъ сундуки, взятые изъ багажнаго вагона и омнибусъ поѣхалъ, минуя роскошный скверъ, разбитый передъ желѣзнодорожной станціей. Въ скверѣ росли апельсинныя деревья съ золотящимися плодами, пальмы, латаніи, агавы, олеандры и яркими красными цвѣтами цвѣли громадныя камеліи.
– Боже мой, въ какія мѣста мы пріѣхали! восторгалась Глафира Семеновна. – Оранжереи подъ открытымъ небомъ. – Смотрите, смотрите, лимоны! Цѣлое дерево съ лимонами.
Иванъ Кондратьевичъ мрачно покосился и сказалъ:
– Лимоны у подлецовъ есть, а самоваровъ къ чаю завести не могутъ.
– Оглянитесь, оглянитесь, господа, назадъ! Ахъ, какая гора! – продолжала Глафира Семеновна. – А вонъ и оселъ везетъ въ телѣжкѣ цвѣтную капусту; Цвѣтная капуста ужъ здѣсь поспѣла. А у насъ-то! Я у себя передъ отъѣздомъ лукъ на окошкѣ посадила и тотъ къ масляницѣ еле-еле перья далъ. Еще оселъ. Два осла… Дамы-то здѣшнія, дамы-то въ мартѣ въ однихъ бумажныхъ зефировыхъ платьяхъ по улицамъ ходятъ – вотъ до чего тепло.
Проѣзжали по Avenue de la gare, длинному проспекту, обсаженному гигантскими деревьями. Было еще рано, уличная жизнь только начиналась: отворяли магазины, кафе, кухарки въ соломенныхъ шляпкахъ и съ корзинками въ рукахъ шли за провизіей. Показался англичанинъ, мѣрно шагающій по бульвару, длинный, худой, весь въ бѣломъ и съ зеленымъ вуалемъ на шляпѣ. Иванъ Кондратьичъ тотчасъ-же обратилъ на него вниманіе и сказалъ:
– Эво, какой страшный! Это должно быть попъ здѣшній итальянскій.
– Нѣтъ, нѣтъ, это англичанинъ, отвѣчала Глафира Семеновна. – Мы такихъ въ прошлую поѣздку много видѣли въ Парижѣ на выставкѣ.
Наконецъ омнибусъ въѣхалъ на дворъ гостинницы и остановился. На дворѣ опять апельсинныя и лимонныя деревья съ плодами, мирты въ цвѣту, у подъѣзда два толстые, какъ бревно, кактуса лѣзутъ своими верхушками къ окнамъ третьяго этажа. Швейцаръ зазвонилъ въ большой колоколъ. Выбѣжалъ пожилой мужчина съ эспаньолкой и съ карандашемъ за ухомъ.
– Комнату объ одной кровати и комнату о двухъ кроватяхъ… сказалъ Николай Ивановичъ. – Глаша, переведи по французски.
– Уговаривайтесь ужъ, голубушка, заодно, чтобъ намъ апельсины и лимоны изъ сада даромъ ѣсть, сказалъ Иванъ Кондратъичъ.
Мужчина съ эспаньолкой повелъ показывать комнаты, сказалъ цѣну и сталъ предлагать взять комнаты, съ пансіономъ, то есть со столомъ.
– Nous avons deux déjeuners, diner à sept heures… разсказывалъ онъ.
Глафира Семеновна поняла слово “пансіонъ” совсѣмъ въ другомъ смыслѣ.
– Какъ пансіонъ? Команъ пансіонъ? Николай Иванычъ, вообрази, онъ намъ какой-то пансіонъ предлагаетъ! Почему онъ вообразилъ, что у насъ дѣти? Нонъ, нонъ, монсье. Пуркуа пуръ ну пансіонъ? сказала она. – Ну навонъ па анфанъ. Пансіонъ!
– Si vous prendrez la pension, madame, èa vous sera à meilleur marché.
– Опять пансіонъ! Да что онъ присталъ съ пансіономъ!
– Учитель должно быть, что-ли… отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
– Да вѣдь онъ видитъ, что при насъ нѣтъ дѣтей.
– А можетъ быть у него пансіонъ для взрослыхъ, для обученія русскихъ французскому языку? Ты спроси, какой у него пансіонъ. Вѣдь можешь спросить. На столько-то теперь уже по французски насобачилась.
– Все равно намъ не надо никакого пансіона. Такъ беремъ эти комнаты? За одну восемь франковъ, за другую двѣнадцать въ день хочетъ, пояснила Глафира Семеновна.
– Двѣнадцать четвертаковъ по сорока копѣекъ – четыре восемь гривенъ на наши деньги, сосчиталъ Николай Ивановичъ. – Дорогонько, ну, да ужъ нечего дѣлать.
– Ницца… Ничего не подѣлаешь. Сюда шалая публика только за тѣмъ и ѣдетъ, чтобы деньги бросать. Самое модное мѣсто изъ всѣхъ заграницъ. Хочешь видѣть, какъ апельсины ростутъ – ну, и плати. Беремъ, что-ли, эти комнаты? продолжала она.
– Постойте, постойте. Нельзя-ли ему “вивъ ли Франсъ” подпустить, такъ можетъ быть онъ изъ-за французско-русскаго единства и спуститъ цѣну, сказалъ Конуринъ.
– Какое! Это только у насъ единство-то цѣнится, а здѣсь никакого вниманія на него не обращаютъ. Ты видѣлъ сегодня ночью кондуктора-то? Взялъ полтора франка, чтобъ никого къ намъ въ купэ не пускать – и сейчасъ-же къ тебѣ пассажира на ноги посадилъ. Нѣтъ, ужъ гдѣ наше не пропадало! Надо взять. Беремъ, мусье, эти комнаты! рѣшилъ Николай Ивановичъ и хлопнулъ француза съ эспаньолкой по плечу.
– Avec pension, monsieur? снова спросилъ тотъ.
– Вотъ присталъ-то! Нонъ, нонъ. У насъ нонъ анфанъ. Мы безъ анфановъ пріѣхали. Вуаля: же, ма фамъ и купецъ фруктовщикъ съ Клинскаго проспекта – вотъ и все.
Николай Ивановичъ ткнулъ себя въ грудь, указалъ на жену, а потомъ на Конурина.
VI
Переодѣвшись и умывшись, супруги Ивановы и Конуринъ вышли изъ гостинницы, чтобы идти осматривать городъ. Глафира Семеновна облеклась въ обновки, купленныя ею въ Парижѣ, и надѣла такую причудливую шляпу съ райской птицей, что обратила на себя вниманіе даже француза съ эспаньолкой, который часа два тому назадъ сдавалъ имъ комнаты. Онъ сидѣлъ за столомъ въ бюро гостинницы, помѣщавшемся внизу у входа, и сводилъ какіе-то счеты. Увидавъ сошедшихъ внизъ постояльцевъ, онъ тотчасъ-же заткнулъ карандашъ за ухо, подошелъ къ нимъ и, не сводя глазъ со шляпки Глафиры Семеновны, заговорилъ что-то по-французски.
– Глаша, что онъ говоритъ? – спросилъ Николай Ивановичъ.
– Да говоритъ, что у нихъ хорошій табльдотъ въ гостинницѣ и что завтракъ бываетъ въ 12 часовъ дня, а обѣдъ въ 7.
– А ну его! А я думалъ, что-нибудь другое, что онъ такъ пристально на тебя смотритъ.
– Шляпка моя понравилась – вотъ и смотритъ пристально.
– Да ужъ и шляпка-же! – заговорилъ Конуринъ, прищелкнувъ языкомъ. – Не то пирогъ, не то корабль какой-то. Въ Петербургѣ въ такой шляпкѣ пойдете, то за вами собаки будутъ сзади бѣгать и лаять.
– Пожалуйста, пожалуйста, не говорите вздору. Конечно, ежели вашей женѣ эту шляпку надѣть, которая сырая женщина и съ большимъ животомъ, то конечно…
– Да моя жена и не надѣнетъ. Хоть ты озолоти ее – не надѣнетъ.
– Зачѣмъ ты брилліантовую-то браслетку на руку напялила? Вѣдь не въ театръ идемъ, сказалъ женѣ Николай Ивановичъ.
– А то какъ-же безъ браслетки-то? Вѣдь здѣсь Ницца, здѣсь самая высшая аристократія живетъ.
Супруги и ихъ спутникъ вышли на улицу, прошли съ сотню шаговъ и вдругъ въ открывшійся проулокъ увидѣли море.
– Море, море… заговорила Глафира Семеновна. – Вотъ тутъ-то на морскомъ берегу всѣ и собираются. Я читала въ одномъ романѣ про Ниццу. Высшая публика, самые модные наряды…
Они ускорили шаги и вскорѣ очутились на набережной моря, на Jetté Promenade. Берегъ былъ обсаженъ пальмами, виднѣлась безконечная голубая даль моря, сливающаяся съ такими-же голубыми небесами. На горизонтѣ бѣлѣлись своими парусами одинокія суда. Погода была прелестная. Ослѣпительно яркое солнце дѣлало почти невозможнымъ смотрѣть на бѣлыя плиты набережной. Легкій вѣтерокъ прибивалъ на песчано-каменистый берегъ небольшія волны и онѣ съ шумомъ пѣнились, ударяясь о крупный песокъ. Около воды копошились прачки, полоскавшія бѣлье и тутъ-же, на камняхъ, разстилавшія его для просушки.
Компанія остановилась и стала любоваться картиной.
– Почище нашего Ораніенбаума-то будетъ! сказалъ Конуринъ.
– Господи! Да развѣ есть какое-нибудь сравненіе! воскликнула Глафира Семеновна. – Ужъ и скажете вы тоже, Иванъ Кондратьичъ! А посмотрите, какое зданіе стоить на сваяхъ, на морѣ выстроено! Непремѣнно это городская дума или казначейство какое!
– Не хватило имъ земли-то, такъ давай на морѣ на сваяхъ строить, проговорилъ Николай Ивановичъ.
Они направились по набережной къ зданію на сваяхъ. Это было по истинѣ прелестное зданіе самаго причудливаго смѣшаннаго стиля. Тутъ виднѣлся и мавританскій куполъ и прилѣпленная къ нему китайская башня. На встрѣчу Ивановымъ и Конурину попадались гуляющіе. Мужчины были почти всѣ съ открытыми зонтиками сѣрыхъ, гороховыхъ и даже красныхъ цвѣтовъ.
– Скажи на милость, какая здѣсь мода! пробормоталъ Конуринъ. – Даже мужчины зонтиками отъ солнца укрываются, словно дамы.
– Что-жь, и мы купимъ себѣ по зонтику, чтобъ модѣ подражать, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
– Ужъ покупать, такъ покупать надо красные. Пріѣду домой въ Петербургъ, такъ тогда свой зонтикъ женѣ подарить можно. “Вотъ, молъ, подъ какими красными зонтиками мы изъ себя дамъ въ Ниццѣ изображали”. А что-то моя жена теперь, голубушка, дома дѣлаетъ! вспомнилъ Конуринъ опять про жену, посмотрѣлъ на часы и прибавилъ:– Ежели считать по здѣшнему времени на оборотъ, то стало быть теперь ужинаетъ. Долбанула поди рюмочку рябиновой и щи хлебать принимается. Вѣдь вотъ поди-жъ ты: мы здѣсь только что кофею напились утречкомъ, а она ужъ ужинаетъ. Дѣла-то какія!
Разговаривая такимъ манеромъ, они добрались до зданія на сваяхъ, которое теперь оказалось гигантскимъ зданіемъ, окруженнымъ террасами, заполненными маленькими столиками. Съ набережной велъ въ зданіе широкій мостъ, загороженный рѣшеткой, въ которой виднѣлось нѣсколько воротъ. У однихъ воротъ стоялъ привратникъ, была кассовая будочка и на ней надпись: Entrée 1 fr.
– Нѣтъ, это не дума, – проговорила Глафира Семеновна. Вотъ и за входъ берутъ.
– Да можетъ быть здѣсь и въ думу за входъ берутъ, кто желаетъ ихнихъ преніевъ послушать, – возразилъ Конуринъ. – Вѣдь здѣсь все наоборотъ: у насъ въ Питерѣ теперь ужинаютъ, а здѣсь еще за завтракъ не принимались, у насъ въ Питерѣ морозъ носы щиплетъ, а здѣсь, эво, какъ солнце припекаетъ!
Онъ снялъ шляпу, досталъ носовой платокъ и сталъ отирать отъ пота лобъ и шею.
– Кескесе са? – спросила Глафира Семеновна сторожа, кивая на зданіе.
– Théâtre et restaurant de Jetté Promenade, madame, – отвѣчалъ тотъ.
– Театръ и ресторанъ, – перевела она.
– Слышу, слышу… – откликнулся Николай Ивановичъ. А ты-то: дума, казначейство. Мнѣ съ перваго раза казалось, что это не можетъ быть думой. Съ какой стати думу на водѣ строить!
– А съ какой стати театръ на водѣ строить?
– Да вѣдь ты слышишь, что тутъ, кромѣ театра, и ресторанъ, а рестораны и у насъ въ Петербургѣ на водѣ есть.
– Гдѣ-же это?
– А ресторанъ на пароходной пристани у Лѣтняго сада, такъ называемый поплавокъ. Конечно, у насъ онъ пловучій, а здѣсь на сваяхъ, но все-таки… Потомъ, есть ресторанъ-поплавокъ на Васильевскомъ островѣ. А то вдругъ: дума. Вѣдь придумаетъ тоже… Зачѣмъ думѣ на водѣ быть?
– А ресторану зачѣмъ?
– Какъ, Глафира Семеновна, матушка, зачѣмъ? заговорилъ Конуринъ. – Для разнообразія. Иной на землѣ-то въ трактирѣ пилъ-пилъ и ему ужъ больше въ глотку не лѣзетъ, а придетъ въ ресторанъ на воду – опять пьется. Перемѣна – великая вещь. Иной разъ въ Питерѣ загуляешь и изъ рюмокъ пьешь-пьешь – не пьется, а попробовали мы разъ въ компаніи вмѣсто рюмокъ изъ самоварной крышки пить, изъ простой мѣдной самоварной крышки – ну, и опять питье стало проходить, какъ по маслу. Непремѣнно нужно будетъ сегодня въ этотъ ресторанъ сходить позавтракать. Помилуйте, ни въ одномъ городѣ заграницей не удавалось еще на водѣ пить и ѣсть.
– Да это съ вами споритъ, Иванъ Кондратьичъ, что вы такъ жарко доказываете, чтобъ на водѣ завтракать? Ну, на водѣ, такъ на водѣ, отвѣчала Глафира Семеновна, остановилась, взглянула съ набережной внизъ къ водѣ и быстро прибавила:– Смотрите, тамъ что-то случилось. Вонъ публика внизу на пескѣ на берегу стоитъ и что-то смотритъ. Цѣлая толпа стоитъ. Да, да… И что-то лежитъ на пескѣ. Не вытащили-ли утопленника?
– Пожалуй, что утопленникъ, сказалъ Николай Ивановичъ.
– Утопленникъ и есть, поддакнулъ Конуринъ. – Сойдемте внизъ и посмотримте. Ужъ не бросился-ли, грѣхомъ, кто нибудь въ воду изъ этого самаго ресторана, что на сваяхъ стоитъ? Съ пьяныхъ-то глазъ, долго-ли! Въ голову вступило, товарищи разобидѣли – ну, и… Со мной, молодымъ, разъ тоже было, что я на Черной рѣчкѣ выбѣжалъ изъ трактира, да бултыхъ въ воду… Хорошо еще, что воды-то только по поясъ было. Тоже вотъ изъ-за того, что товарищи мнѣ пьяному что-то перечить начали. Пойдемъ, Николай Ивановичъ, посмотримъ.
– Да, пойдемъ. Отчего не посмотрѣть? У насъ дѣловъ-то здѣсь не завалило! На то и пріѣхали, чтобъ на всякую штуку смотрѣть. Идешь, Глафира Семеновна?
– Иду, иду. Гдѣ здѣсь можно спуститься внизъ? обозрѣвала она мѣстность. – Вонъ гдѣ можно спуститься. Вонъ лѣстница.
Они бросились къ лѣстницѣ и стали спускаться на берегъ къ водѣ. Иванъ Кондратьевичъ говорилъ:
– То-есть оно хорошо это самое море для выпивки, пріятно на берегу, но ежели ужъ до того допьешься, что бѣлые слоны въ голову вступятъ, то ой-ой-ой! Бѣда… Чистая бѣда! повторялъ онъ.
VII
А крупномъ пескѣ, въ родѣ гравія, состоящемъ изъ мелкихъ красивыхъ разноцвѣтныхъ камушковъ, дѣйствительно что-то лежало, но не утопленникъ. Глафира Семеновна первая протискалась сквозь толпу, взглянула и съ крикомъ:
“Ай, крокодилъ”! – бросилась обратно.
– Пойдемте прочь! Пойдемте! Николай Иванычъ, не подходи! Иванъ Кондратьичъ! Идите сюда! Какъ-же вы бросаете одну даму! звала она мужчинъ, уже стоя на каменной лѣстницѣ.
– Да это вовсе и не крокодилъ, а большая бѣлуга! откликнулся Конуринъ снизу.
– Какая бѣлуга! Скорѣй-же громадный сомъ. Видишь, тупое рыло. А бѣлуга съ вострымъ носомъ, возражалъ Николай Ивановичъ. – Глаша! Сходи сюда. Это сомъ. Сомъ громадной величины.
– Нѣтъ, нѣтъ! Ни за что на свѣтѣ! Я зубы видѣла… Страшные зубы… слышалось съ лѣстницы. – Брр…
– Да вѣдь онъ мертвый, убитъ…
– Нѣтъ, нѣтъ! Все равно не пойду.
А около вытащеннаго морскаго чудовища, между тѣмъ, два рыбака въ тиковыхъ курткахъ, загорѣлые, какъ корка чернаго хлѣба, пѣли какую-то нескладную пѣсню, а третій такой-же рыбакъ подсовывалъ каждому зрителю въ толпѣ глиняную чашку и просилъ денегъ, говоря:
– Deux sous pour la représentation! Doux sous…
Подошелъ онъ и къ Ивану Кондратьевичу и протянулъ ему чашку, подмигивая глазомъ.
– Чего тебѣ, арапская морда? спросилъ тотъ.
– За посмотрѣніе звѣря проситъ. Дай ему мѣдяшку, отвѣчалъ Николай Ивановичъ.
– За что? Вотъ еще! Стану я платить! Тутъ не театръ, а берегъ.
– Да дай. Ну, что тебѣ? Ну, вотъ я и за тебя дамъ.
Николай Ивановичъ кинулъ въ чашку два мѣдяка по десяти сантимовъ.
– Иванъ Кондратьичъ! Вы говорите, что этотъ крокодилъ мертвый? слышался съ лѣстницы голосъ Глафиры Семеновны, которая, услышавъ пѣніе, нѣсколько пріободрилась.
– Мертвый, мертвый… Иди сюда… сказалъ Николай Ивановичъ.
– Да мертвый-ли?
Глафира Семеновна стала опять подходить къ толпѣ и робко заглянула на морскаго звѣря.
– Ну, конечно-же, это крокодилъ. Брр… – Какой страшный! бормотала она. – Неужели его эти люди здѣсь изъ моря вытащили? Зубы-то какіе, зубы…
Рядомъ съ ней стоялъ высокій, стройный, среднихъ лѣтъ, элегантный бакенбардистъ съ подобранными волосокъ съ волоску черными бакенбардами, въ свѣтло-сѣромъ ловко сшитомъ пальто и въ такого-же цвѣта мягкой шляпѣ. Онъ улыбнулся и, обратясь съ Глафирѣ Семеновнѣ, сказалъ по русски:
– Это вовсе не крокодилъ-съ… Это акула, дикій звѣрь, который покойниками питается, коли ежели какое кораблекрушеніе. Здѣшніе рыбаки ихъ часто ловятъ, а потомъ публикѣ показываютъ.
Услышавъ русскую рѣчь отъ незнакомаго человѣка, Глафира Семеновна даже вспыхнула.
– Вы русскій? воскликнула она.
– Самый первый сортъ русскій-съ. Даже можно сказать, на отличку русскій, отвѣчалъ незнакомецъ.
– Ахъ, какъ это пріятно! Мы такъ давно путешествуемъ заграницей и совсѣмъ почти не встрѣчали русскихъ. Позвольте познакомиться… Иванова, Глафира Семеновна… А это вотъ мой мужъ Николай Иванычъ, коммерсантъ. А это вотъ…
– Иванъ Кондратьевъ Конуринъ, петербургскій второй гильдіи… подхватилъ Конуринъ.
Послѣдовали рукопожатія. Незнакомецъ отрекомендовался Капитономъ Васильевичемъ и пробормоталъ и какую-то фамилію, которую никто не разслышалъ.
– Путешествуете для своего удовольствія? спрашивала его Глафира Семеновна, кокетливо играя своими нѣсколько заплывшими отъ жиру глазками.
– Нѣтъ-съ, отдыхать пріѣхали. Мы еще съ декабря здѣсь.
– Ахъ, даже съ декабря! Скажите… Я читала, что здѣсь совсѣмъ не бываетъ зимы.
– Ни Боже Mой… Вотъ все въ такой-же препорціи какъ сегодня. То-есть по ночамъ бывало холодно, но и по ночамъ, случалось, въ пиджакѣ выбѣгалъ, коли ежели куда недалеко пошлютъ.
– То-есть какъ это – пошлютъ? задала вопросъ Глафира Семеновна. – Вы здѣсь служите?
Элегантный бакенбардистъ нѣсколько смѣшался.
– То есть какъ это? Нѣтъ-съ… Я для своего удовольствія… Пуръ… Какъ-бы это сказать?.. Пуръ плезиръ – и больше ничего… Мы сами по себѣ…– отвѣчалъ онъ наконецъ. – А вѣдь иногда по вечерамъ мало-ли куда случится сбѣгать! Такъ я даже и въ декабрѣ въ пиджакѣ, ежели на спѣшку…
– Неужто здѣсь зимой и на саняхъ не ѣздили? – спросилъ въ свою очередь Конуринъ.
– Да какъ-же ѣздить-то, ежели и снѣгу не было.
– Скажи на милость, какая держава! И зимой снѣгу не бываетъ.
– Иванъ Кондратьичъ, да вѣдь и у насъ въ Крыму никогда на саняхъ не ѣздятъ.
– Ну, а эти пальмы, апельсинныя деревья, даже и въ декабрѣ были зеленыя и съ листьями? – допытывался Николай Ивановичъ у бакенбардиста.
– Точь въ точь въ томъ-же направленіи. Такъ-же вотъ выйдешь въ полдень на берегъ, такъ солнце такъ спину и припекаетъ. Точь въ точь…
– Господи, какой благодатный климатъ! Даже и не вѣрится… – вздохнула Глафира Семеновна.
– По пятаку розы на бульварѣ продавали въ декабрѣ, такъ чего-же вамъ еще! Купишь за мѣдный пятакъ розу на бульварѣ – и поднесешь барышнѣ. Помилуйте, мы ужъ здѣсь не въ первый разъ по зимамъ… Мы третій годъ по зимамъ здѣсь существуемъ, разсказывалъ бакенбардистъ. – Зиму здѣсь, а на лѣто въ Петербургъ.
– Ахъ, вы тоже изъ Петербурга?
– Изъ Петербурга-съ.
– А вы чѣмъ-же тамъ занимаетесь? началъ Николай Ивановичъ. – Служите? Чиновникъ?
– Нѣтъ-съ, я самъ по себѣ.
– Стало-быть торгуете? Можетъ быть купецъ, нашъ братъ Исакій?
– Да разное-съ… Всякія у меня дѣла, уклончиво отвѣчалъ бакенбардистъ.
Ивановы и Конуринъ стали подниматься по лѣстницѣ на набережную. Бакенбардистъ слѣдовалъ на ними.
– Очень пріятно, очень пріятно встрѣтиться съ русскимъ человѣкомъ заграницей, повторяла Глафира Семеновна. – А то вотъ мы прожили въ Берлинѣ, въ Парижѣ – и ни одного русскаго.
– Ну, а въ здѣшнихъ палестинахъ много русскихъ проживаетъ, сказалъ бакенбардистъ.
– Да что вы! А мы вотъ васъ перваго… Впрочемъ, мы только сегодня пріѣхали. Вы гдѣ здѣсь въ Ниццѣ остановившись? Въ какой гостинницѣ?
– Я не въ Ниццѣ-съ… Я въ Монте-Карло. Это верстъ двадцать пять отсюда по желѣзной дорогѣ. На манеръ какъ-бы изъ Петербурга въ Павловскъ съѣздить. А сюда я пріѣхалъ по одному дѣлу.
– Какъ городъ-то гдѣ вы живете? допытывался Николай Ивановичъ.
– Монте-Карло.
– Монте-Карло… Не слыхалъ, не слыхалъ про такой городъ.
– Что вы! Помилуйте! Да развѣ можно не слышать! Изъ-за Монте-Карло-то всѣ господа въ здѣшнія мѣста и стремятся. Это самый-то вертепъ здѣшняго круга и есть… Жупелъ, даже можно сказать. Тамъ въ рулетку господа играютъ.
– Въ рулетку? слышалъ, слышалъ! А только я не зналъ, что это такъ называется! воскликнулъ Николай Ивановичъ. – Помилуйте, изъ-за этой самой рулетки жены моей двоюродный братъ весь оборвавшись въ Петербургъ пріѣхалъ, а три тысячи рублей съ собой взялъ, да пять тысячъ ему потомъ выслали. Такъ вотъ она рулетка-то! Надо съѣздить и посмотрѣть.
– Непремѣнно надо-съ, поддакнулъ бакенбардистъ. – Это самое, что здѣсь есть по части перваго сорта, самое, что на отличну…
– Такъ какъ-же городъ-то называется?
– Монте-Карло, подсказала мужу Глафира Семеновна. – Удивляюсь я, какъ ты этого не знаешь! Я такъ сколько разъ въ книгахъ читала и про Монте-Карло и про рулетку и все это отлично знаю.
– Отчего-же ты мнѣ ничего не сказала, когда мы сюда ѣхали?
– Да просто забыла. Кто съ образованіемъ и читаетъ, тотъ не можетъ не знать рулетки и Монте-Карло.
– Съѣздите, съѣздите, побывайте тамъ разокъ… Любопытно… говорилъ бакенбардистъ и тотчасъ-же прибавилъ:– Да ужъ кто одинъ разъ съѣздитъ и попытаетъ счастье въ эту самую вертушку, того потянетъ и во второй, и въ третій, и въ четвертый разъ туда. Такъ и будете сновать по знакомой дорожкѣ.
Шагъ за шагомъ, они прошли всю часть бульвара, называемую Jetté Promenade, и уже шли по Promenade des Anglais, гдѣ сосредоточена вся гуляющая публика.
VIII
Здѣсь въ Ниццѣ и въ окрестныхъ городахъ по берегу страсть что русскихъ живетъ! разсказывалъ Капитонъ Васильевичъ, важно расправляя свои бакенбарды. – Нѣкоторые изъ аристократовъ или изъ богатаго купечества и банкирства даже свои собственныя виллы имѣютъ. Кто всю зиму живетъ, кто въ январѣ послѣ Рождества пріѣзжаетъ.
– Вилы? удивленно выпучилъ глаза Конуринъ. – А зачѣмъ имъ вилы эти самыя?…
– Иванъ Кондратьичъ, не конфузьте себя, – дернула его за рукавъ Глафира Семеновна. – Вѣдь вилла это домъ, дача!
– Дача? Тьфу! А я-то слушаю… Думаю: “на что имъ вилы”? Я думалъ, желѣзныя вилы, вотъ что для навоза и для соломы…
– Ха-ха-ха! разсмѣялся Капитонъ Васильевичъ. – Этотъ анекдотъ надо будетъ нашему гувернеру разсказать, какъ вы дачу за желѣзныя вилы приняли, а онъ пусть графу разскажетъ. Вилла по здѣшнему дача.
Конуринъ обидѣлся.
– Какъ-же я могу но здѣшнему понимать, коли я по-французски ни въ зубъ… Я думалъ, что ужъ вила, такъ вила.
– Да и я, братецъ ты мой, по-французски не ахти какъ… больше хмельныя и съѣстныя слова… Однако, что такое вилла отлично понялъ, – вставилъ свое слово Николай Ивановичъ.
– Ну, а я не понялъ, и не обязанъ понимать. А вы ужъ сейчасъ и графу какому-то докладывать! Что мнѣ такое вашъ графъ? Графа-то, можетъ статься, десять учителей на разныя манеры образовывали, а я въ деревнѣ, въ пошехонскомъ уѣздѣ, на мѣдныя деньги у дѣвки-вѣковухи грамотѣ учился. Да говорите… Чихать мнѣ на вашего графа!
– Иванъ Кондратьичъ, бросьте… Вѣдь это-же шутка. Съ вами образованный человѣкъ шутитъ, а вы борзитесь, останавливала Конурина Глафира Семеновна.
– Пардонъ, коли я васъ обидѣлъ, но ей-Богу-же смѣшно! – похлопалъ Конурина по плечу Капитонъ Васильевичъ. – Вила! Ха-ха-ха…
– А у васъ какой знакомый графъ? Какъ его фамилія? поинтересовалась Глафира Семеновна.
– Есть тутъ одинъ. Здѣсь графовъ много. Да вотъ тоже русскій графъ ждетъ. Онъ офицеръ. Онъ къ намъ ходитъ.
– Какъ офицеръ? Отчего-же онъ въ статскомъ платьѣ?
– Даже полковникъ. А въ статскомъ платьѣ оттого, что имъ здѣсь въ военной формѣ гулять не велѣно. Какъ за границу выѣхалъ – сейчасъ препона. Переодѣвайся въ пиджакъ.
– Скажите, а я и не знала.
– Не велѣно, не велѣно. До границы ѣдетъ въ формѣ, а какъ на границѣ – сейчасъ и переоблачайся. А какъ имъ трудно къ статскому-то платью привыкать! Вотъ и нашъ тоже. Одѣвается и говоритъ: “словно мнѣ это самое статское платье – коровѣ сѣдло”. Подашь ему пиджакъ, шляпу, перчатки, палку, а онъ забудется, да и ищетъ шашку, чтобы прицѣпить.
– Ахъ, и вашъ знакомый графъ тоже военный?
– Генералъ-съ.
– Вы съ нимъ вмѣстѣ живете, должно быть?
– Да-съ, по сосѣдству. Вы это насчетъ пиджака-то?.. Изъ учтивости я иногда… Почтенный генералъ, такъ какъ ему не помочь одѣться! – сказалъ Капитонъ Васильевичъ. – А вотъ и еще русскій идетъ. А вонъ русскій сидитъ на скамейкѣ. Здѣсь ужасти сколько русскихъ, а только они не признаются, что русскіе, коли кто хорошо по-французски говоритъ.
– Отчего-же?
– Да разное-съ… Во-первыхъ, чтобы въ гостинницахъ дорого не брали. Какъ узнаютъ, что русскій – сейчасъ все въ три-дорога – ну, и обдерутъ. А во-вторыхъ, изъ-за того не признаются, чтобы свой-же землякъ денегъ въ займы не попросилъ. Вотъ и еще русскій съ женой идетъ.
– Однако, у васъ здѣсь много знакомыхъ, замѣтила Глафира Семеновна. – Только отчего вы съ ними не кланяетесь?
– Изъ-за этого самаго и не кланяемся. Онъ думаетъ, какъ-бы я у него денегъ не попросилъ, а я думаю, какъ-бы онъ у меня денегъ не попросилъ. Такъ лучше. А что я передъ вами-то русскимъ обозначился, то это изъ-за того, что мнѣ ваши физіономіи очень понравились, разсказывалъ Капитонъ Васильевичъ.
– Мерси, улыбнулась ему Глафира Семеновна. – А насчетъ денегъ будьте покойны, мы у васъ ихъ не просимъ.
На бульварѣ Promenade des Anglais были построены деревянныя мѣста со стульями и ложами, обращенными къ конному проѣзду. На доскахъ на видныхъ мѣстахъ были расклеены громадныя афиши.
– Это что такое? Здѣсь каеое-то представленіе будетъ, сказала Глафира Семеновна.
– То есть оно не представленіе, а особая забава. Цвѣточная драка, отвѣчалъ Капитонъ Васильевичъ.
– Какъ драка? удивленно въ одинъ голосъ спросили всѣ его спутники.
– Точно такъ-съ… Драка… Цвѣтами другъ въ друга швырять будутъ. Одни поѣдутъ въ коляскахъ и будутъ швырять вотъ въ сидящихъ здѣсь на мѣстахъ, а сидящіе на мѣстахъ будутъ въ ѣдущихъ запаливать. Такъ и будутъ наровить, чтобъ посильнѣе въ физіономію личности потрафить. Фетъ де прентамъ это по ихнему называется и всегдабываетъ въ посту на середокрестной недѣлѣ. По нашему середокрестная недѣля, а по ихнему микаремъ. Совѣтую купить билетъ и посмотрѣть. Это происшествіе завтра будетъ.
– Непремѣнно надо взять билеты, заговорила Глафира Семеновна. – Николай Иванычъ, слышишь?
– Возьмемъ, возьмемъ. Какъ-же безъ этого-то! На то ѣздимъ, чтобъ все смотрѣть. Цвѣточная драка – это любопытно.
– Драку я всякую люблю. Даже люблю смотрѣть, какъ мальчишки дерутся, прибавилъ Конуринъ. – Гдѣ билеты продаются?
– Да вотъ касса. Я самъ нарочно для этого пріѣхалъ сюда въ Ниццу. Меня просили взять четыре первыя мѣста, сказалъ Капитонъ Васильевичъ.
– Ахъ, и вы будете! Вотъ и возьмемъ мѣста рядомъ… заговорила Глафира Семеновна.
– Нѣтъ, самъ я не буду. Самому мнѣ нужно завтра по дѣламъ къ одному… посланнику. А я для графа. Графъ просилъ взять для него четыре кресла. Человѣкъ почтенный, именитый… Отчего не угодитъ?
– Ахъ, какъ это жаль, что вы не будете! Послушайте, пріѣзжайте и вы… Ну, урвитесь какъ-нибудь… упрашивала Капитона Васильевича Глафира Семеновна.
– Не могу-съ… Къ посланнику мнѣ зарѣзъ… Непремѣнно нужно быть. Да и видѣлъ ужъ я это происшествіе въ прошломъ году. А вы посмотрите. Очень любопытно. Иной такъ потрафитъ букетомъ въ физіомордію, что даже въ кровь…
– Да что вы!
– Вѣрно-съ. Потомъ ряженые въ коляскахъ будутъ ѣздить. Это въ маскахъ, это весь въ мукѣ и въ бѣломъ парикѣ, кто чертомъ одѣвшись, а дамы нимфами.
– Стало быть даже и маскарадъ? Ахъ, какъ это любопытно! И вы не хотите пріѣхать!
