Текст книги "Ромашка"

Автор книги: Николай Далекий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Если бы шагавший позади Оксаны обер–ефрейтор заглянул в этот момент в лицо девушки, он увидел бы в ее глазах боль и страдание. На несколько мгновений Оксана победила Анну, прорвалась наружу.

Нет, нет, этого не может быть! Как она смеет даже думать об этом?.. Андрей, Андрей! Теперь ему известно главное. Какая тяжесть свалилась с ее сердца… Андрей знает, догадывается, какой огромной, страшной ценой приходится платить гитлеровцам за притворные улыбки его любимой.

Оксана прекрасно сознавала свою тайную, грозную для врага силу и гордилась, даже восхищалась ею. Она словно обладала какой–то волшебной палочкой… Гитлеровские генералы – люди, окончившие военные академии и имеющие огромный профессиональный опыт, люди, не только сведущие в своем деле, но и в отдельных случаях, несомненно, талантливые, люди, чьей мысли и воле были подвластны сотни тысяч солдат и офицеров, – эти люди у себя в штабах, в обстановке строжайшей секретности разрабатывали хитроумные планы военных операций. По их приказам дивизии шли в наступление или, закапываясь в землю, занимали оборону, их приказа было достаточно, чтобы тысячи танков собрались в бронированный кулак и тысячи крылатых машин поднялись в воздух со своим смертоносным грузом. Это действовал огромный, хорошо продуманный военный механизм, состоявший из бесчисленного количества вымуштрованных людей в мундирах и первоклассной техники, механизм, приводимый в действие согласно расчетам и планам высшего командования.

Какой ничтожно малой песчинкой могла показаться в этом мире замыслов вражеских полководцев, сражений, военных удач и поражений, в этом сплетении множества человеческих судеб скромная официантка офицерской столовой Полянского аэродрома!

Но вот она взмахивала своей волшебной палочкой… Маленький клочок тонкой папиросной бумаги с какими–то знаками попадал в руки надежных людей. Знаки на бумажке превращались в радиоволны, неслись через линию Фронта. И вдруг в колоссальной махине вражеского механизма портилась какая–то маленькая деталь. Эта испорченная деталь выводила из строя соседние, с ней связанные, и на какое–то время в ритме всего механизма слышались перебои. И кое–что в тщательно разработанных планах врага нарушалось, путалось, сдвигалось с места, расстраивалось, а иногда и летело ко всем чертям.

О, ради этого стоило рисковать жизнью, скрываться под личиной заурядной, ограниченной и враждебной ей Анны Шеккер, ежеминутно быть готовой к мучительной, ужасной смерти. Оксана знала, что в случае провала ожидает ее в таком вот скромном, безобидном на вид двухэтажном домике… На этот счет у нее не было никаких иллюзий.

У домика, окруженного невысокой, но широкой изгородью из перепутанной колючей проволоки, стоял часовой. С недобрым любопытством смотрел он на приближавшуюся к нему девушку, которую сопровождал обер–ефрейтор.

– Пропустить! – сказал обер–ефрейтор.

Часовой отступил на один шаг в сторону.

Они вошли в домик и начали подниматься по лестнице на второй этаж. Было тихо. Внизу, в какой–то комнате, стрекотала пишущая машинка.

– Налево. – скомандовал спутник или конвоир Оксаны, когда они поднялись на второй этаж. – Третья дверь направо.

Обыкновенная дверь, крашеная под орех. Что ждет Оксану там, за этим порогом? Ну, ну, начинайте свою игру в кошки–мышки… Любопытно, чем вы сможете ошеломить простушку Анну Шеккер?

Обер–ефрейтор постучал в дверь. Послышались шаги, дверь раскрылась, и на пороге появился капитан. Он был молод, хорошо сложен, с румянцем на всю щеку. За стеклами очков в тонкой золотой оправе – настороженные глаза.

– А–а, если не ошибаюсь, к нам пожаловала мадемуазель Анна Шеккер, – сказал он, посмеиваясь.

«Недавно приехал из Франции, болван», – в то же мгновение отметила про себя Оксана, и легкая гримаса неудовольствия появилась на ее лице. Она давала понять капитану, что ее неприятно задел такой тон и особенно неуместное, оскорбительное для немки слово «мадемуазель».

– Прошу… – широким жестом пригласил капитан.

И в тоне голоса, и в жесте какая–то насмешка, двусмысленность. Дескать, пожалуйте, птичка, в клетку…

Оксана вошла в комнату. Обер–лейтенант захлопнул дверь, остановился у порога. Это – хуже…

– Садитесь, Анна Шеккер, – довольно вежливо предложил капитан, показывая на стул возле стола.

Оксана села и взглянула на капитана. Теперь она рассмотрела его хорошенько. Светлые с желтоватым отливом волосы расчесаны на косой пробор. Круглое лицо, глаза прозрачно–голубые, почти серые. Умен? Пожалуй, нет – слишком мясисты и румяны щеки для умного человека. Облагораживают лицо очки. Странно, с детских лет у нее осталось уважение к людям, носящим очки. Это потому, что ее любимый учитель в школе тоже носил очки.

– Курите? – капитан улыбается.

– Нет, – улыбается Анна.

– А может быть, попробуете? – настойчиво предлагает капитан и раскрывает коробку.

В коробке сигареты, но сверху, наискось, лежит папироса со смятым разорванным мундштуком. Анна пожимает плечами, смеется, отрицательно качая головой.

– И даже вот эту папиросу закурить у вас нет желания? – делая нажим на словах «вот эту папиросу», с наигранным удивлением осведомляется капитан и высоко поднимает рыжеватые брови.

– Эту тем более… – смущенно смеется Анна. – Я вообще не курю.

– Напрасно, – как бы в сильном разочаровании тянет капитан и начинает самодовольно улыбаться. – Это очень, очень интересная папиросочка, с сюрпризом. Смотрите…

Белыми, слишком белыми и пухлыми для военного человека пальцами капитан берет папиросу и булавку с загнутым концом и торжественно, точно фокусник, исполняющий коронный номер программы, вытаскивает булавкой из мундштука папиросы ватку.

Если бы капитан вытащил из мундштука длинную извивающуюся змею с открытой ядовитой пастью, змея произвела бы значительно меньшее впечатление на Оксану, чем этот комочек задымленной ватки. «Андрей попался или предал». Пол комнаты без шума, без грохота рухнул под ногами девушки. Оксана летит в холодную бездну. Сейчас – удар! Нет, все на месте. И не Оксана, а улыбающаяся Анна сидит у столика перед капитаном контрразведки. Браво, Анна!

– Как вам это нравится? – поднимая булавку над головой, спрашивает капитан. Глаза злые, широкие ноздри вздрагивают.

Оксана с простодушным удивлением смотрит на висящий на конце булавки комочек ваты. Так, только так должна смотреть Анна. Но борьба уже началась, она идет не на жизнь, а на смерть. Вот что попало в руки капитана, вот зачем привели ее сюда.

– Вы ничего не понимаете? – зловеще, как кажется Оксане, продолжает контрразведчик, и белые пальцы его разрывают ватку, вытаскивают оттуда крохотную папиросную бумажечку. Бумажка осторожно, тщательно разглажена на столе и подвинута к Оксане.

– Что вы теперь скажете? – вопрошает капитан и потирает от удовольствия руки.

Ну что же может сказать Анна, увидя клочок смятой папиросной бумаги с какими–то буковками, знаками, цифрами? Она хлопает ресницами и смотрит на капитана. Он фокусник, пусть он и объяснит, в чем смысл его фокуса.

Но капитан не успевает сказать что–либо. В комнату быстро входит приземистый подполковник. Налитое кровью лицо, бычья шея, заплывшие жиром зеленые острые глазки.

– Готово? – не здороваясь, а только бросив суровый взгляд на девушку, хрипловато спрашивает он и, повернувшись к обер–ефрейтору, приказывает: – Приведите его.

Обер–ефрейтор исчезает.

Подполковник открывает дверцу маленького шкафика и вынимает оттуда какие–то странные инструменты – резиновую палку, маленький обруч с винтовым зажимом, подобие деревянных тисков, набор ржавых игл, спиртовку. Анна внимательно смотрит на эти вещи. Она явно заинтригована, ей и в голову не приходит, что все это орудия пытки. Спиртовка! Откуда ей знать, что на этой спиртовке будут разогревать иглы, прежде чем вгонять их под ногти допрашиваемому? Может быть, подполковник хочет вскипятить на спиртовке кофе? Впрочем, она начинает догадываться… Да, да, Анна уже видела нечто подобное в штабе карательного отряда. И в широко раскрытых глазах Анны отражаются испуг и отвращение. О, Анна всегда себя чувствовала нехорошо, когда ей приходилось присутствовать при пытках. У нее слабые нервы, она брезглива…

Но на Оксану никто не обращал внимания, и она получила несколько секунд для передышки.

В памяти возникла непрошенная, ненужная сейчас картина: полицаи выносят из горящего домика убитую радистку – худенькую, хрупкую девушку с распустившейся светлой косой. Отстреливалась, последняя пуля – себе. Такой легкой смерти можно позавидовать.

Рано о смерти. Она будет отбиваться. У нее иное оружие – улыбка, ум, выдержка, игра. Она даст бой. Шестой связной не знал, кого он встретит – мужчину или женщину. Все остальное может быть случайным совпадением. Даже комочек ватки с папиросной бумажкой. Сперва пусть разгадают, что там написано. Спокойно, Анна, это всего лишь какое–то дикое недоразумение.

В коридоре послышались шаги. Анна знала, кого приведут в комнату. И тут она точно услышала голос своего начальника – жестянщика, скрывавшегося под подпольной кличкой «Тихий»: «Любовь, нежность, сострадание и прочие нежные чувства сдайте в багаж до окончания войны. Сейчас вы имеете право только на ненависть, да и ту нужно глубоко упрятать в себе. Берегите себя. Хороший разведчик стоит целой дивизии солдат». Усилием воли Оксана подавила внезапный приступ отчаяния и подняла глаза на дверь.

В ту же секунду она забыла все. Она увидела Андрея – черные горящие глаза на бледном лице. И все, кто, кроме него, находился в комнате, перестали для нее существовать. Это продолжалось ровно столько, сколько нужно было для одного удара сердца. Андрей смотрел на нее пронзительно, с откровенным ужасом. Он не ожидал встретить ее здесь.

Оксана отвела в сторону равнодушный взгляд. Она почувствовала какую–то нечеловеческую физическую усталость. Ноги точно отнялись, спина стала влажной и липкой от пота. Она ничего не понимала, кроме одного: Андрей не предатель, он сам подозревает ее в предательстве. Что же случилось? Нет, важно не это. Важно то, что Андрей уже обречен. Он погибнет. Ей стало дурно: приступ тошноты, разноцветные круги перед глазами. Нет, она не грохнется без чувств на пол – слишком будет жирно для этого румяного капитана. Анна, казалось, рассеянно рассматривала цветочки трафарета на стене. На ее лице блуждала странная улыбка.

– Ставьте его в угол. Лицом в угол! – приказал подполковник.

Конвоиры – обер–ефрейтор и солдат – отвели Андрея в угол. Только сейчас Оксана заметила, что в углу на полу лежит большой лист фанеры и стены там свежепобелены. Она заметила и другое: левая штанина Андрея была разорвана и залита кровью. Его поймали. Вот у порога стоит третий конвоир – низенький плотный полицай с красной рожей. Выглядит именинником. Он поймал Андрея, он свидетель.

– Анна Шеккер…

Это голос капитана. Почему голос такой тихий? Ага, он наклонился к ней и говорит шепотом:

– Анна Шеккер, сегодня вы будете нашим переводчиком. Понимаете, наш переводчик заболел. Садитесь поближе.

Вот оно что! Капитан, предлагая Анне закурить и показывая ей записку, только ломался, важничал – ему захотелось похвастаться, блеснуть перед хорошенькой официанткой. Анну ни в чем не подозревают. Им потребовался переводчик, они взяли Анну. Тут нет подвоха. Это так естественно, ведь Анна была переводчицей в штабе карательного отряда. Господам из контрразведки все известно.

Оксана подвинула свой стул поближе к Андрею. Ноги казались ей чужими, пальцы рук дрожали. Она – переводчица. Слышишь, Андрей: я переводчица! Вот какое у нас последнее свидание с тобой. Лучшей пытки они не смогли бы придумать… Держись, Андрей! Всем, что в моих силах, я помогу тебе.

– Фамилия, имя, отчество?

Допрос начался.

…Пропустив Оксану мимо, Андрей остановился и нагнулся как бы для того, чтобы завязать распустившиеся шнурки на ботинках. Он поднял комочек ватки, зажал его в кулаке. Ватку можно было сунуть куда угодно, но Андрей был так взволнован своим неожиданным счастливым открытием, что в первые минуты не догадался сделать это. Ему захотелось курить. Он вынул из кармана брюк деревянный портсигар. Тут–то появилась у него мысль сунуть комочек ватки в мундштук одной из папирос. Казалось бы, более безопасное место для «посылки» трудно было найти. Чтобы потом не спутать, он положил эту папиросу в портсигаре наискось поверх других.

Так появилось первое звено в той тоненькой цепочке случайных обстоятельств, которой было суждено захлестнуться на шее Андрея мертвой петлей.

Юноша выполнял не первое поручение подпольной организации. Прежде чем назначить связным, его проверяли на других, куда более рискованных заданиях, требовавших исключительной смелости и выдержки от исполнителя. Андрей действовал в одиночку и блестяще выдержал экзамен. Он был смелым, мужественным человеком, но смелость и мужество у каждого человека имеют свои отличные черты. Тот, кто с одностволкой или даже с охотничьим ножом в руках не побоится вступить в единоборство с сильным хищным зверем, может содрогнуться от ужаса, случайно наступив в темноте на взвизгнувшую крысу.

Такая крыса попалась на пути Андрея… Он должен был отнести «посылку» к кирпичному заводу, находившемуся на другом краю города. Можно было пойти кратчайшим путем, через центр. И Андрей выбрал бы именно этот путь, если бы «посылку» ему вручила не Оксана, а кто–нибудь другой. Но теперь, после встречи с Оксаной, все выглядело в ином свете. Лежавший в мундштуке папиросы маленький комочек ваты был для Андрея неслыханной драгоценностью. Нет, драгоценность – ничтожное, глупое сравнение. В маленьком комочке была заключена жизнь, судьба той, кого он уже было похоронил в своем сердце. Она воскресла для него, потрясла, ослепила своим подвигом. Один неверный шаг, и он может погубить ее.

И Андрей выбрал дальний, окольный путь, рассчитывая, что этот путь будет полностью безопасен.

Тихие, сонные улочки окраин… Прохожие встречаются здесь редко и почти все – женщины. Пасутся тут козы, волоча за собой растрепанные веревки, дети сидят посреди дороги в нагретой солнцем песчаной пыли, играют, нагребая руками высокие холмики – «казачьи могилы». За изгородями, сделанными из сухих колючих веток, переплетенных для крепости ржавой колючей проволокой, сохранившейся еще со времени первой мировой и гражданской воен, стоят на одной ноге молоденькие яблоньки, протягивая во все стороны тонкие руки–ветви, облепленные несозревшими плодами. Хоть где–то справа высоко в небе по–комариному поют юнкерсы, звенят на высокой срывающейся ноте мессеры, здесь, на земле, тишина и покой… Андрей идет, наполненный своим счастьем.

– Кто такой? Документы!

Два полицая с карабинами на плечах. Они только что вышли из калитки, скрытые в густых зарослях сирени. Вслед за ними, пережевывая что–то и вытирая тыльной стороной ладони жирные губы, выбегает третий. Патруль… Три пары глаз недовольно, враждебно, подозрительно рассматривают Андрея и, кажется, прощупывают каждую складку его одежды. Впрочем, это обычная манера полицаев. Настроены они вполне благодушно, видимо, только что выпили и хорошенько закусили. Делать им нечего, куражатся. Андрей вынул из заднего кармана завернутые в плотную бумагу справки и передал невысокому крепышу, очевидно, старшему патруля. Документы у него были в полном порядке, он держался спокойно и уверенно.

События, происшедшие в течение последних четырех дней, возбудили тугие умы полянских полицаев до крайности. Началось с того, что небольшая группа самых нерасторопных (кто бы мог подумать!) блюстителей нового порядка совершенно случайно обнаружила квартиру подпольщиков и утерла нос гестаповцам, долгое время охотившимся за ускользавшей от них рацией. При осаде домика один из полицаев был убит, с другим произошла странная история. Он погнался за каким–то подозрительным подростком, появившимся возле домика, и через два часа был доставлен на подводе в больницу без сознания, с разбитым в кровь лицом. Толки по этому поводу шли самые различные. Говорили даже, что его ударил какой–то немецкий генерал в полной форме, которого полицейский будто бы хотел застрелить из карабина. Свидетелей–очевидцев так и не нашли. Мало осталось в Полянске таких дураков, чтобы без нужды совали в беду свои головы. Подальше от греха, будьте вы прокляты!

Домик сгорел дотла, подпольщики были убиты, рация – найдена. Четверо отличившихся полицаев получили денежное вознаграждение, у постели пятого дежурили немецкие врачи. Авторитет полянской полиции возрос, и возрос прежде всего в глазах самих полицаев. Они подбодрились, выглядели лихими вояками и поговаривали между собой, что если бы немцы не мешали им, то они бы сами уже давно выловили всех, кого нужно выловить. Только разве немцы считаются с ними?! Вот какой–то офицер ни за что ни про что изуродовал их товарища… Вдруг стало известно, что этот полицай умер в больнице, и умер нехорошей смертью: кто–то удушил его чуть ли не на глазах у гестаповцев… Как же можно работать в таких условиях?

И все же каждый полицай, почувствовав свою значительность, мечтал о том, как он выследит и накроет подпольщиков. Полицейские патрули стали придирчивей осматривать прохожих, чаще проверять документы. Подпольщики чудились им на каждом шагу.

Крепыш просмотрел документы, сытно отрыгнул и оглядел Андрея с ног до головы. Этот юноша с искалеченной рукой и синими шрамами на лице вызывал у него не подозрение а другое, более сложное и глубокое чувство. Втайне порицай ненавидел смелых людей, как может ненавидеть их человек, которого толкнула на путь предательства его собственная трусость. С обостренным вниманием рассматривал он Андрея и словно почуял в нем скрытое мужество опытного, смелого бойца.

– Подними руки! Оружие есть? Обыскать!..

Андрей криво усмехнулся (какое у него оружие!), покорно поднял руки и дал себя обыскать. Он сообразил, что старший полицейского патруля задержал его и приказал обыскать просто так, от нечего делать, вернее, от желания показать свою власть над простым смертным. Но тревога уже закралась в сердце Андрея: «Папироса… Эх, не туда следовало бы спрятать «посылку»…

Полицейские вытащили из кармана юноши портсигар, носовой платок, небольшой самодельный перочинный ножик с деревянной колодочкой, зажигалку.

– Где берешь папиросы? – спросил крепыш, открыв переданный ему портсигар.

– Сам набиваю. Гильзы нашлись старые.

– А табак?

– Лист самосада режу…

– Вот мы и закурим твоего самосада, – усмехнулся крепыш и взял папиросу, лежавшую поверх других. Остальные полицейские также взяли по одной.

Андрей стоял ни жив ни мертв. Документы и вещи ему вернули.

– Свободен. Можешь идти, – сказал крепыш.

Один из полицейских чиркнул своей зажигалкой, и все трое прикурили от огонька. Андрей увидел, как старательно сосет крепыш свою папиросу.

Он шел нарочито ровным шагом, казалось, чувствуя спиной взгляды полицаев. До угла квартала оставалось метров шестьдесят пять. Мысли путались в голове Андрея. Задание провалено. Может быть, полицай выбросит не раскурившуюся папиросу? Нет, он, пожалуй, заглянет в мундштук. Тогда все пропало. Андрей шел, меряя взглядом расстояние до угла, считая секунды, и ясно представлял себе, что делают оставшиеся позади полицаи…

Вот крепыш, не сумев раскурить папиросу, разминает ее пальцами, снова прикуривает и снова папироска «не тянет», тугой комочек ватки не пропускает воздух. Полицай заглядывает в мундштук, разрывает его, вытаскивает ватку, рассматривает ее. Сейчас он швырнет ее в сторону или…

До угла квартала оставалось метров десять.

– Эй! А ну, иди–ка сюда!

Этот окрик не относился к Андрею. Один из полицейских, увидев на другой стороне улицы знакомую женщину, окликнул ее. Но напряженные нервы Андрея не выдержали: не оглядываясь, он рванулся вперед и побежал.

Почему побежал человек, который только что шел спокойно? Ведь это тот, у которого минуту назад проверяли документы. Почему он стремительно завернул за угол? Чего он испугался? Крепыш сорвал с плеча карабин.

– Стой! Стой!

Полицейские бросились вдогонку.

Услышав крики и топот ног, Андрей с разбегу отчаянным прыжком перемахнул через изгородь и, пригнувшись, побежал наискось по саду. Сад вдруг кончился, впереди еще одна изгородь. Андрей снова прыгнул, но тут кто–то с силой дернул его за левую ногу, и он с размаху грохнулся на землю. Он упал между двумя лежавшими рядом большими желтыми тыквами, с гладкой скользкой кожурой. Рот забило мягкой землей, тыквы мешали повернуться на спину, кто–то тянул левую ногу вверх. Он все же вывернулся и увидел, что зацепился штаниной за кусок колючей проволоки.

Дорогие секунды были потеряны. Тревожные, злобные голоса полицаев раздавались где–то совсем близко. Андрей отцепил проволоку и притаился. Он понимал, что пытаться бежать уже не имеет смысла.

Полицаи нашли его. Запыхавшиеся, с красными потными лицами, они подходили к Андрею с трех сторон, наставив на него дула карабинов. Андрей поднял голову и увидел крепыша. Полицейский сжимал в зубах забытую потухшую папиросу. Он вынул ее изо рта, перевел дух и, возбужденно блестя карими глазами, сказал почти ласково:

– Вставай, дружок! Зачем бегать? От нас ведь не убежишь…

Андрей поднялся и начал отряхивать пыль со своей одежды. Он догадался о своем глупейшем промахе. Теперь так же, как и несколько минут назад, все зависело от того, что будет делать полицай со своей папиросой. Предложить ему новую?

– Руки за спину! – крикнул крепыш, заметив, что Андрей хочет сунуть руку в карман.

Тут и произошло то, чего так опасался Андрей. Крепыш прикурил от огонька зажигалки, потянул раза два, грязно выругался, разорвал мундштук и увидел ватку. Он был из догадливых. Впрочем, при иных обстоятельствах и этот дошлый полицай, безусловно, не обратил бы серьезного внимания на комочек ватки. Но сейчас он придавал значение каждой мелочи.

– Что тут у тебя?.. Не бомба случайно запрятана?

Полицейский усмехнулся и толстыми грязными ногтями развернул ватку. Увидев туго скатанную в крохотный валик бумагу, полицай побледнел и уже совершенно по–новому, со страхом и злорадством взглянул на Андрея.

– Хлопцы, вяжите ему руки! Кажись, в наши сети попало что–то крупное…

«Брешешь не очень крупное… – с тоской думал Андрей, когда ему вязали ремнем руки за спиной. – К вам попал всего лишь глупый карась. Ваше дело – можете его живьем на сковородке поджарить, но он будет один, только один…»

…Через несколько минут после начала допроса Оксана уже хорошо представляла себе все, что случилось с Андреем. Он спокойно, без запинки отвечал на все вопросы. Собственно, эти вопросы и успокоили его: они подтверждали, что Оксана попала в компанию следователей случайно, и ей пока ничто не угрожает.

Андрей правильно назвал свое имя, отчество и фамилию – Андрей Васильевич Савченко. Он не пытался что–либо утаивать из своих анкетных данных: адрес – улица Цветочная, 34, должность и место работы – ночной сторож на угольном складе железнодорожной станции Полянск, в начале войны был мобилизован в армию, попал на фронт, но в боях не участвовал, так как получил саморанение – не умел обращаться с гранатой…

Тут вмешался полицай.

– Барышня, скажите офицерам, что он брешет, собака, насчет гранаты. Не своя у него разорвалась, он, видать, немецкую из окопа выбрасывал. Я по шрамам вижу.

Оксана перевела замечание полицая. Подполковник буркнул:

– Не имеет значения. Спросите, какие у него есть родственники в городе.

Андрей ответил:

– Мать. Она уехала в село. Больше родственников нет.

– В какое село, когда?

– Уже давно. Больше месяца. Я не знаю, в какое село. Она – портниха, ездит по селам и этим зарабатывает.

Подполковник подошел к вынутым из шкафчика инструментам, повертел в руках обруч, пробуя, как действуют зажимы.

– Спросите его, где и у кого он получил записку, скажите, пусть он говорит правду – только правдивые показания могут облегчить его положение.

Оксана давно уже ожидала этого главного, узлового вопроса. Какой–нибудь исключительно удачный ответ мог оказаться спасительным для Андрея. Она учитывала, что должна абсолютно точно переводить все вопросы и ответы: в комнате находился полицейский, внимательно прислушивавшийся к допросу, кроме того, кто–нибудь из немцев мог знать несколько русских слов… Подсказка могла вызвать подозрение, погубить… И все же, чтобы помочь Андрею, она готова была пойти на риск, каким бы огромным он не был. Но на этот раз ее выдумка оказалась бессильной. Любая ложная версия о том, как мог попасть комочек ваты с запиской в мундштук папиросы собственной набивки, казалась вздорной, удручающе неправдоподобной. Существовала только одна версия – истинная…

– Говорите правду. Слышите? Правдивые показания могут облегчить ваше положение. Где и когда вы нашли…

Точно не сумев подобрать нужное слово, Оксана запнулась. В ту же секунду за ее спиной у стены беспокойно и настороженно зашевелился полицай.

– …получили записку, – поправилась девушка. – Где и от кого? Не лгите, это не поможет.

– Какую записку?

Девушка оглянулась на подполковника.

– Он спрашивает, какую записку.

– Переведите еще раз, чтобы он говорил правду. Последнее предупреждение. Скажите, что через минуту он запоет у меня, как соловей по нотам.

Андрей ответил, что он не понимает, о какой записке идет речь.

Подполковник подошел и ударил юношу резиновой палкой по голове. Андрей пошатнулся и повернул голову.

– Не оглядываться! – завопил подполковник и ударил еще раз. – Ты будешь говорить правду, грязная свинья?

Оксана перевела. Андрей пожал плечами.

– Но я говорю правду.

Снова вмешался полицейский.

– А вы, барышня, спросите, почему он удирал от нас? Чего это он так испугался?

У Андрея был готов ответ.

– После ранения у меня начали появляться припадки. Вроде как псих… Вдруг срываюсь с места, бегу и где–нибудь прячусь. Так получилось и в этот раз. Это от контузии. Я ни в чем не виноват.

– Что он говорит? – нетерпеливо спросил подполковник.

Оксана перевела вопрос полицая и ответ Андрея.

– Пусть полицейский слушает и молчит, – недовольно сказал подполковник. – Все ясно! Сейчас мы заставим его говорить. Господин капитан, халат!..

В комнате стало тихо. Шаги и легкий шорох ткани сопение подполковника. Тонкая струйка крови текла по худой шее Андрея. Оксана оглянулась. Гитлеровцы натягивали на себя халаты из плотной серой ткани, глухие спереди, завязывавшиеся сзади на тесемки. Оксана поняла – спецодежда. Мундиры должны быть чистыми. Все предусмотрено… Сейчас Андрея начнут пытать

– Господин подполковник, разрешите сделать ему последнее внушение? – спросил капитан.

– Вы думаете, поможет? Попробуйте. Только недолго…

Капитан подошел к Оксане и прикоснулся к ее плечу кончиками мягких пальцев.

– Переведите. Слушай, Андрей Савченко. Ты, очевидно, храбрый и умный человек. Мы уважаем храбрецов, даже если они наши враги. Но храбрость, проявляемая бесцельно, – это глупость. Сейчас твоя храбрость глупа и бесцельна. Мы уже знаем главное. В записке указано название нового полка, недавно прибывшего сюда, в Полянск. Таким образом, записка написана кем–то из русских, работающих на аэродроме, и она предназначена для тех, кто должен передать эти сведения по радио. Мы уже нашли один радиопередатчик, тебе это. должно быть, известно. То, что ты попал в наши руки, не случайность… За тобой следили. Если ты не глуп и достаточно сообразителен то можешь сделать правильный вывод: среди вас имеется человек, состоящий у нас на службе. Ты ведь уже гам догадываешься об этом… Со временем этот агент выдаст нам всех твоих товарищей. Как видишь, упираться, молчать для тебя не имеет никакого смысла. Учти, мы найдем твою мать, любимую девушку, и они будут мучиться, обливаться кровью у тебя на глазах. Зачем такие ненужные страдания и жертвы? Ведь если ты нам все расскажешь, это не будет предательством: тебя и твоих товарищей уже предал другой. От этой железной логики не уйдешь. Жизнь дается человеку только один раз. Один раз, Андрей Савченко! Об этом тоже следует подумать… У тебя есть путь к спасению: нам нужны смелые, храбрые люди. Мы могли бы перебросить тебя в другое место, и ты бы работал, не боясь мести, в безопасных условиях. Твоя жизнь в твоих руках, Савченко. Решай.

Голос капитана, даже когда он говорил о железной логике, звучал дружелюбно и ласково, но с такой долей приторной фальши, что Оксана, переводя его слова, испытывала тошноту.

– Меня принимают за кого–то другого. Поверьте, я не понимаю, о какой записке они говорят. Это недоразумение. Клянусь, я не получал записки, у меня нет товарищей.

Как только Оксана перевела первую фразу ответа Андрея, капитан отдернул пальцы, словно ожегся об ее плечо. Подполковник захохотал: ему было приятно, что внушение капитана ни к чему не привело. Он, видимо, был убежденным сторонником других, более эффективных методов следствия.

Оксана слегка откинулась назад и нащупала спиной спинку стула. Ей нужна была опора, она знала: сейчас подполковник пустит в дело свои инструменты, и боялась, что, потеряв сознание, может сразу же свалиться со стула.

Все дальнейшее походило на ужасный, мучительный полусон. Очевидно, так чувствует себя человек во время тяжелой операции, когда наркоз уже прекращает свое действие, сознание возвращается, но чувства притуплены, тело кажется чужим, окаменевшим. Оксана переводила то, что ей приказывали переводить, и словно откуда–то издалека слышала свой голос, казавшийся странным, омертвевшим, точно был он записан прежде на пластинку или пленку и теперь его воспроизводил какой–то звуковой аппарат. «Говори правду!», «Свинья, кто дал тебе записку?», «Кто твои товарищи?», «Кто тебя послал?», «Кто должен был встретить? Говори! Ты у меня скажешь правду, негодяй!»

Почти все инструменты подполковника были испробованы на Андрее. Он стоял в углу на коленях, со связанными за спиной распухшими, исколотыми, окровавленными руками, прислонившись плечом к стене, чтобы не упасть. Подполковник, обессиленный, со злым, розовым, покрытым испариной лицом, курил сигарету и наблюдал, как обер–ефрейтор пристраивает на голове юноши обруч.

Андрей вдруг всхлипнул, спина его задрожала. Оксана услышала тихие слова:

– Не виноват… Люблю, верю… Глупо все… Последний раз… До конца… Прости…

Он обращался к ней, прощался с ней, говорил ей последние слова любви.

– Что он бормочет? – спросил подполковник, настораживаясь.

– Какие–то отрывочные, бессвязные слова, – ответила Оксана. – Как будто бы молится.

– Переведите.

Оксана перевела.

– Чушь! Разве он верит в бога?

– Подполковник спрашивает: вы верите в бога?

– Верю, преклоняюсь… – чуть слышно шептал Андрей. – Единственному… До конца, до конца…