Текст книги "Волшебный камень"
Автор книги: Николай Асанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– А если в ней гвоздь пятку колет? – насмешливо спросил Нестеров.
– Зайди к сапожнику, – посоветовал Саламатов, – например, ко мне. Может, и отремонтирую.
Нестеров коротко усмехнулся и пошел к дому экспедиции. Саламатов постоял еще несколько секунд, о чем-то думая, потом быстро направился к себе, еще издали разглядев лохматого иляшевского конька, привязанного к палисаднику райкома. Должно быть, Хозяин Красных гор завернул навестить секретаря.
4
Иляшев сидел в приемной, даже не сняв тяжелого пестеря. Лузан, надетый поверх суконного зипуна, напоминал кожаный панцирь, какие носили предки Иляшева. Нож свисал с пояса, позванивали цепочки и амулеты, прикованные к ножнам.
Увидев секретаря райкома, Иляшев встал. Он прошел за Саламатовым в кабинет, снял пестерь, поставил его в угол, прислонил к стене двуствольное ружье, медленно подошел к столу и протянул Саламатову каменную, негнущуюся ладонь. Саламатов молча кивнул на стул, достал коробку папирос.
Хозяин Красных гор бережно подержал коробку на ладони, отложил ее и вынул берестяную тавлинку. Насыпал в ямку у большого пальца понюшку табаку, протянул тавлинку секретарю. Секретарь молча и так же серьезно взял табак, оба взглянули в глаза друг другу и нюхнули. Секретарь побагровел и зачихал. Иляшев только пошевелил ноздрями, втягивая зелье поглубже.
Окончив церемониал, достойный высокого гостя, Саламатов задал первый вопрос – о семье Хозяина Красных гор. Хотя он и знал, что Иляшев давно живет один, без этого вопроса нельзя переходить к делам. Иляшев ответил, что надеется увидеть чум, наполненный детьми и довольством, и задал такой же вопрос Саламатову, старому холостяку. Ему нравилось, что секретарь знает все обычаи его народа, и он с удовольствием продолжал этот приятный церемонный разговор.
Тем временем секретарша Саламатова, волнуясь, бегала из столовой в райком и обратно, торопя заведующего с чаем. На этот счет Саламатов раз и навсегда отдал строжайшее приказание: если столовая закрыта – несите самовар в райком, но чтобы был чай для угощения Иляшева и его родичей. И действительно, не успел еще Иляшев закончить полагающиеся по обычаю вопросы, как официантка принесла из столовой огромный медный чайник, две кружки, вазочку с сахаром и дневную порцию хлеба из пайка Саламатова.
– Ну, Филипп Иванович, куда ты лосиху девал? – спросил Саламатов, разливая чай.
– На тропу вывел, – усмехнувшись тому, что секретарь уже знает об этом, ответил Иляшев. – Теперь сама дойдет.
– Как же она дойдет? – усомнился Саламатов.
Иляшев прищурился и засмеялся хриплым смешком.
– Слово знаю.
– Какое же?
– Свое слово. Ты таких не знаешь. – Он посмотрел на секретаря. – Однако тебе могу сказать, ты хороший человек.
– Скажи!
– Лошадиный след солью посыпал. В каждую ископыть по щепотке. Вперед на десять шагов да подальше на десять шагов. Лосиха будет искать, где соль без карточек выдают. След запомнит, запах запомнит – сама домой придет.
– До чего же ты хитрый, Филипп Иванович!
– Не хитрый, а умный, – гордо сказал старик.
Окончив чаепитие, Иляшев достал из-за пазухи сложенную районную газету, осторожно разгладил ее заскорузлыми пальцами, положил перед секретарем и спросил, ткнув в текст:
– Ты писал?
Саламатов знал: для остяков всякая бумага с печатью обозначала, что ее автор – он. Поэтому он требовал, чтобы бумажки, направляемые из города в охотничьи колхозы, давали ему на визу. Он терпеть не мог бестолковщины, которая происходила, когда непонимающие люди пытались засылать остякам свои директивы. Но газета!.. Он пристально всмотрелся в текст, напечатанный на верху газетного листа. Редактор заверстал в виде лозунга на три колонки несколько строк:
КРАСНОЙ АРМИИ НЕОБХОДИМ МЕТАЛЛ ДЛЯ ПОБЕДЫ НАД ЗАХВАТЧИКАМИ!
МЕТАЛЛ – ПУШКИ, СНАРЯДЫ, ТАНКИ, САМОЛЕТЫ!
ДАДИМ ГОСУДАРСТВУ И КРАСНОЙ АРМИИ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ МЕТАЛЛА!
Все в порядке. Что тут непонятного для Иляшева? Правда, раньше остяки знали металл только в виде топоров, капканов, ружей, ножей, котлов. Но ведь теперь-то этот народ стал совсем иным: одни работают на производстве, другие ушли на войну. В прошлом году, перед призывом в армию, Саламатов послал в охотничьи колхозы инструкторов Осоавиахима, и теперь восемнадцать снайперов-остяков награждены за боевые заслуги. Недавно от командования пришло письмо с благодарностью за отлично подготовленных стрелков и разведчиков. Все это промелькнуло в его голове мгновенно, но Саламатов так и не понял, к чему клонил Иляшев.
– Ты писал? – снова спросил Иляшев.
– Я, – слукавил секретарь.
Иляшев встал, принес из угла свой пестерь, поставил его на стул и нагнулся над ним. Скуластое лицо его с редкой седой бороденкой, с черными узкими глазками было сосредоточено и важно. Длинные руки действовали медленно и очень торжественно.
Саламатов раздумывал над тем, стоило ли редактору так широко и громко вещать о металле в районе, где с тысяча девятьсот четвертого года, после того как французы обанкротились и взорвали свои маленькие домны, не было и разговоров о чугуне и железе. Он понимал, что редактор сочинил этот лозунг для того, чтобы хоть как-нибудь воздействовать на Палехова и его разведчиков. Конечно, геологи работают плохо, их не устраивает глухой, бездорожный район, где в ушах круглые сутки стоит комариный писк. Но, пожалуй, придется сказать редактору, чтобы он больше не помещал такие «шапки» в газете. Где уж говорить о металле для пушек и танков, когда не из чего поковать гвоздей и лемехов! И не стоит вводить в заблуждение простодушных лесных жителей.
А тем временем Хозяин Красных гор с важным видом выкладывал на стол какие-то инструменты. Он вынул из пестеря продолговатый молоток на деревянной рукоятке, гладкой и как бы полированной от древности, затем инструмент, похожий на пробойник, тоже на рукоятке, какие-то ножи, зубила, даже маленькую наковальню. Все это он сложил на стол секретаря, выпрямился и сказал:
– Вот!
– Что это? – изумился секретарь.
– Железо! – гордо сказал Иляшев.
– Ну и что?
– Возьми!
– Постой, постой! – Секретарь встревоженно посмотрел на Иляшева. – Зачем же мне инструменты? Они тебе самому нужны!
– Ты писал: дадим государству больше металла! – Он произнес эту фразу с особой выразительностью, как малограмотные произносят заученную книжную речь.
– Ах, чудак человек! Да не об этом разговор! – огорченно сказал Саламатов. Про себя он подумал, что надо непременно проучить редактора, пусть пишет понятнее. – Нужно много металла. Горы. Понимаешь? – Он развел руками, показывая, сколько нужно металла, и огорчаясь, что не может найти доступного для Иляшева представления о руде и шахтах.
– Больше нет, – грустно сказал Иляшев.
– И не такой металл нужен… Нужно много чугуна, железа, нужно новые руды искать – тот камень, из которого железо делают. Понимаешь?
– Это тоже неплохое железо, – упрямо сказал Иляшев. – Им еще мой третий отец работал, и мой четвертый отец работал, и пятый отец работал. Этот молоток любое железо гнет, этот пробойник в каждом железе дыру пробивает. Вот какое это железо, а ты говоришь – плохое железо! – с обидой закончил он.
– Да не о том разговор…
– Как не о том? – Иляшев взял со стола пробойник и помахал им в воздухе. – Знаешь, какое это железо? Все мои отцы им стрелы резали, капканы гнули, пищали сверлили. Вот какое это железо, смотри!
Он вынул свой охотничий нож, положил его на край стола и легонько ударил по лезвию пробойником. Искры вырвались из стали. Он протянул нож Саламатову:
– Смотри!
Саламатов с удивлением рассматривал нож. На блестящем лезвии отпечаталась тонкая тамга, родовое клеймо остяцкого оружейника, – прямой турий рог. Он встречал это клеймо на чудских панцирях и широких двуручных мечах, на жертвенных ножах шаманов. И всегда удивлялся, как можно поставить на откаленной и отполированной стали такое тонкое клеймо.
Протянув руку, Саламатов взял пробойник. Один конец его был острым и длинным, и на нем была вырезана тамга. Другой конец был плоским и широким, по нему, в случае надобности, можно было ударять молотком. Сам инструмент этот был необычайно тяжел, ни с каким металлом нельзя было сравнить его по тяжести.
Пробойник был очень тонко отделан. Видно было, что им работали многие поколения мастеров, которые любили орудия своего труда и гордились ими. По всей рукоятке шла резьба. Затвердевшее от времени дерево, должно быть не раз проваренное в медвежьем жиру, стало совершенно черным. Олени и лайки, вырезанные с терпением и искусством, бежали по рукоятке до обушка. В том месте, где рука держала орудие, резьба стерлась от времени. Сама тамга была обрезана очень неровно, но рука мастера отполировала и ее.
Саламатов мысленно подсчитал: «Пять поколений. Три-четыре века! Музейная редкость!»
Теперь Саламатов с особым вниманием рассматривал и другие инструменты. Все они по виду были похожи на каменные, необычно тяжелые, сделаны грубо, но каждый казался отполированным. Иляшев взял один из ножей и сказал:
– Теперь таких нет. Стекло может резать.
Он протянул руку над письменным столом секретаря, опустил острие ножа на стекло и провел им наискось. Секретарь удивленно взглянул на белую царапину, выступившую на настольном стекле. Царапина была молочного цвета – значит, стекло было прорезано довольно глубоко. Саламатов тронул пальцем. Царапина явственно прощупывалась.
– Чудеса! – сказал он и, вызвав помощницу, попросил отнести один из инструментов в лабораторию экспедиции для анализа.
Девушка взяла пробойник – он был поменьше – и чуть не уронила его на настольное стекло. Охнув испуганно, она перехватила инструмент в правую руку и вышла, боязливо поглядывая на кусок непривычно тяжелого металла.
«Может, хоть это немного подтолкнет наших неудачливых рудознатцев из экспедиции!» – думал секретарь, разглядывая полированную поверхность оставшихся на столе молотков и наковаленки. Иляшев пил чай, шумно прихлебывая, чтобы показать хозяину, как он доволен угощением. А Саламатов все раздумывал о судьбе этих инструментов. Он знал чудесное ремесло полировщиков. В районе жило несколько семей, работающих по камню. Он часто заезжал к ним, любовался их ловкой работой, расспрашивал о секретах ремесла. Ему хотелось организовать артель, дать старым мастерам учеников, чтобы искусство их не умерло вместе с ними. Он видел, как при помощи пучков простого болотного хвоща мастера полировали гранит и мрамор. Неделями они протирали камень хвощом. Мастера говорили, что в хвощах есть невидимые глазу частицы кремнезема, которые и полируют каменные изделия. Но отполировать такое твердое вещество, из которого сделаны эти инструменты, – тут никакой кремнезем не поможет, тут работало само время! И он снова с уважением посмотрел на изделия древних мастеров.
Внезапно распахнулись двери кабинета. Вбежал Палехов. Он устремился к столу, потряс руку Саламатова, помахал перед ним пробойником, словно металл обжигал ему пальцы, закричал:
– Где ты это взял, Игнатий Петрович? Это же вольфрам! Почти чистый вольфрам! Мои анализаторы прямо обмерли!
Саламатов встал, указал на спокойно сидевшего остяка.
– Сначала познакомьтесь. Хозяин Красных гор – Филипп Иванович Иляшев. А это наш главный человек по железу – Борис Львович Палехов.
– А, товарищ Иляшев! – Начальник экспедиции схватил руку остяка и радостно потряс ее. – Давно, давно хотел с вами познакомиться! Все собираюсь к вам в заповедник на охоту…
– Тебе нельзя! – сурово сказал Иляшев.
Палехов осекся, выпрямился, удивленно спросил:
– Почему же?
– Зверь шумных людей не любит! – просто объяснил Иляшев.
Палехов осторожно отошел от него, не найдясь, что ответить. Обернулся к Саламатову, несколько потише спросил:
– Откуда же это? – и снова покрутил пробойник в руке.
Саламатов молча указал на стол. Палехов схватил молоток, помахал, положил на стол, взял наковаленку, поднял на секретаря округлившиеся от изумления глаза и закричал:
– Чудеса! Это все сделано из вольфрама! Как они могли сделать такую плавку, эти древние рудознатцы? И где они взяли этот металл? Ты понимаешь, Игнатий Петрович, что это такое? Нет, не понимаешь! Да если бы эту руду найти, знаешь, что было бы? Шум на весь мир! Ордена! А мы сидим на какой-то паршивой железнячке, которую и господа французы бросили! Нет, ты нам дай вот это! – Он потряс пробойником и прижал его к сердцу, будто боясь расстаться с ним. – Ты знаешь, что у тебя тогда будет? У тебя завтра же будут рудники, обогатительные фабрики, заводы, сто тысяч рабочих, снабжение по литеру «А», и сами золотоскупщики станут к тебе за пайком бегать! Где он? Я спрашиваю: где он лежит, этот волшебный вольфрам? Ну? Говори же скорее, а то я умру от разрыва сердца!
Саламатов задумчиво потрогал виски и потер глаза под очками.
– Вот оно что-о! – протянул он. – Я так и подумал. Если это не метеорит, то что же это такое?
– Да ты говори, не томи душу! Где находится это месторождение? Где лежит руда, я тебя спрашиваю!
– Это ты у него спроси, – сказал Саламатов, кивнув на Иляшева.
Палехов мгновенно притих.
– Больше нету, – с сожалением сказал Иляшев.
Он внимательно смотрел на начальство. Коротконогий и шумливый второй начальник ему не нравился. Но он находился в гостях и не мог сказать, чтобы второй начальник ушел. А шумливый человек подсел к нему, потрепал по колену, умильно взглянул в глаза и заговорил:
– Товарищ Иляшев, ведь эти инструменты не с неба свалились?
– Зачем с неба, – солидно поддержал разговор Иляшев. – Мой третий отец, и мой четвертый отец, и мой пятый отец ими работали. Зачем с неба?
– Ведь они где-то добыли для них руду? Вы только укажите мне место. Я вам, знаете, что подарю? Я вам лошадь подарю, – вам по Красным горам много ездить приходится.
– Лошадь у меня есть, – равнодушно кивнул Иляшев на окно.
– Мы вам дом в городе подарим.
– Зачем дом? – удивился Иляшев. – У меня три чума есть. Жену найду – на свадьбу приглашу. Из города далеко в Красные горы ездить. Нельзя мне в город.
Саламатов выразительно подмигнул Палехову на дверь. Палехов встал, с огорчением посмотрел на остяка и вышел. За дверью он нагнулся к скважине замка, маша рукой на негодующую секретаршу.
Саламатов сказал:
– Ты на него не обижайся. Ветер тоже шумит, однако комаров отгоняет.
Палехов выпрямился с оскорбленным видом, но не удержался и снова прильнул к двери.
– Шумный человек – пустой человек, – сказал Иляшев. – Ветром надуется – большой кажется, ветер выйдет – запах плохой.
Палехов отскочил от двери и со скучающим видом присел к столу секретарши, ожидая, когда выйдет Иляшев. Уйти он не мог. Он ясно видел это богом посланное вольфрамовое месторождение! Оно где-то недалеко, оно не может исчезнуть из жизни Палехова, как исчезали все мечты о стихийных открытиях, о славе, о наградах. Он готов был силой вырвать у остяка признание. Что это в самом деле? Вместо откровенного разговора остяк отвечает оскорблениями, а Саламатов даже посмеивается. Палехов так разозлился, что уже не мог сколько-нибудь спокойно прислушиваться к голосам, которые все громче звучали за дверью.
Иляшев вышел из кабинета, поклонился секретарше и, словно не замечая Палехова, тихо закрыл за собой дверь. Начальник разведки увидел в окно, как он сел на лохматого конька.
Сгорая от любопытства, Палехов ворвался в кабинет. Саламатов сидел за столом, что-то записывая в толстую тетрадку. Он поднял голову.
– А, ты еще не ушел? Очень хорошо… – и продолжал писать.
Инструментов на столе не было. Палехов окинул взглядом комнату. Не было их и в витринах. Там по-прежнему лежали образцы всех богатств края – начиная от кварца с золотыми вкраплениями и кончая комками глины, из которой местные горшечники лепили размокавшие от воды посудины. Было все, что добывали в районе или хотели добывать. Но инструментов не было.
– Где же инструменты? – испуганно спросил Палехов.
– Я вернул их Иляшеву. – Саламатов прочел на лице Палехова мгновенно сменявшие друг друга разочарование, злобу, гнев. Палехову стало трудно дышать. – Неудобно все-таки родовые инструменты отбирать. А ты не волнуйся, ты поглубже в землю смотри. Геолог должен не на семь сажен вглубь видеть, а метров на тысячу. Твое от тебя не уйдет.
Он словно раскрывал самые потаенные его мысли, словно видел не только написанное на лице, но и хранимое в душе. Палехов побледнел и молча стоял перед ним, не имея сил уйти. А Саламатов продолжал, уже не отрывая глаза от лица Палехова:
– Кстати, что там у вас в экспедиции делается? Перешли на зимние квартиры? А между прочим, довольно рано. Ссоры какие-то, романы, докладные, а тут мне телеграмму за телеграммой шлют из Москвы, полюбуйся! – Он протянул Палехову синий бланк. – Генерал Бушуев справляется, когда Нестеров начнет поиск.
– Господи, да ведь это не от меня зависит! Нестеров же все-таки больной человек…
– Ну, это как раз не твое дело, – сурово перебил его Саламатов.
– Да я ничего не говорю. Вот людей у нас нет.
– Людей он найдет. А теперь мне некогда, ты извини, что не задерживаю. Да, вот что, пришли ко мне Суслова. Мне хочется дать ему одно поручение.
– Суслов занят.
– Ничего, ничего, его работу и другие сделают. Ты пошли.
Голос у Саламатова стал жестким, и Палехов медленно отступил к двери.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Металлы и минералы сами на двор не придут; требуют глаз и рук к своему прииску…
М. Ломоносов
1
Совещание назначено на восемь часов.
Вари все еще нет, хотя на улице стемнело. Желтый свет фонарей, приглушенный туманом, похож на приплюснутые капли растопленного масла, плавающие в мутной жидкости. Двери и окна магазина напротив дома экспедиции еще освещены, и там слышится торопливый, поспешный шум, как всегда перед закрытием.
Сергей зашел в коллекторскую.
Девушки бережно упаковывали собранные за лето пробы. Они заворачивали образцы и куски керна из буровых скважин в мягкую бумагу и укладывали в ящики. Нестеров присел у стола с пробами и начал рассматривать образцы. Больше всего ему хотелось, чтобы девушки заговорили о Варе, но они перебрасывались между собой незначительными фразами, а о главном, о том, что так занимало Нестерова, молчали. Ему пришлось спрашивать самому, но девушки отвечали неохотно:
– Да, у Вари много работы… Наверно, уехала на разведочный участок… Суслов просил ее проверить буровые…
Он почувствовал унизительную боязнь, что вот сейчас услышит еще что-нибудь, совсем сближающее Варю с Сусловым, и прекратил свои расспросы, искоса поглядывая на девушек.
Они ни в чем не были похожи. Даша Цузой, белорусская девушка с вихрастыми волосами цвета соломы, с твердым, сильным, не очень красивым лицом, простоватая и в обращении и в разговоре, и Юля, державшаяся высокомерно и независимо, кокетничавшая и своей профессией, и своей миловидностью. Что их свело за этим столом? Из того разговора, который он подслушал в первый день приезда, можно было понять, что Дашу привлек к работе Лукомцев, старатель, бродяга и зимогор, опытный разведчик по золоту, который пришел в экспедицию еще при Нестерове, чтобы стать проводником. А может быть, верно и то, что сказала сама Даша? Насмотревшись на смерть, она боялась убивать даже деревья? С нею, наверно, будет легко, она многое испытала в жизни. Ну, а Юля Певцова? Кто послал Юлю в этот медвежий угол? Можно ли рассчитывать на нее?
Юля заметила его испытующий взгляд и сказала:
– Вы так расстраиваетесь из-за этих алмазов, Сергей Николаевич, что мне хочется сделаться алхимиком вроде Муассона и создать их искусственным путем.
– Россия – единственная страна, Юленька, в которой не делают искусственных алмазов и не любят подделок.
– А знаете, я видела поддельные брильянты – стразы, они очень похожи на настоящие. Как же вы отличите поддельное от настоящего и стразы от подлинных брильянтов?
– Ну, это не так уж трудно. И то и другое испытывается на твердость.
– Но при таком испытании стразы будут испорчены, а они ведь тоже по-своему красивы, – засмеялась она.
Даша молчала, может быть, не очень понимая спрятанный за мудреными словами смысл. Нестеров с неудовольствием подумал, что разговор этот Певцова начала неспроста.
– А у вас самой хватит твердости, чтобы довести нашу работу до конца? – спросил он.
– У меня? Я, признаться, об этом не думала.
– А вы подумайте.
– Честно говоря, мне ужасно хочется в Москву! – вдруг сказала она проникновенным голосом, словно сознавалась в грехе. – И когда вы появились в экспедиции, я чуть не возненавидела вас. Даже наверное возненавидела бы, если бы вы были счастливчиком. Но… твердости у вас много, а вот счастья недостает. Так что я не знаю, как я поступлю…
– Что ты говоришь, Юлька! – испуганным шепотом сказала Даша.
Юля засмеялась.
– А ты не слушай наши разговоры, ты еще маленькая! – И снова повернулась к Сергею: – Я, честно говоря, увлеклась экзотикой. Начиталась романов. Ах, золото!.. Ах, геология – увлекательная и романтическая профессия! Знаете, кто во всем виноват? Джек Лондон! А теперь объясните мне: где же здесь романтика? Летом комары, зимой стужа. Ужасные ватные спецухи; я в этих штанах и в куртке больше похожа на медведя, чем на девушку. А руки во что превратились от камня? А лицо? А ведь меня считали хорошенькой…
«Нет, она не останется!» – подумал Нестеров.
– Сейчас в Москве еще день. Папа приехал из госпиталя обедать. Мама разливает суп и вздыхает обо мне. А я сижу среди камней в ватнике, и мне некогда в зеркало посмотреться! А Москва живет! Говорят, перед университетом упала бомба, правда?
– Университет цел, – сказал Нестеров.
– Мне бы учиться надо, у нас в роду все врачи: папа, мама, дедушка, – а я ушла со школьной скамьи в геологическую экспедицию. Я же неуч! Кончила какие-то краткосрочные курсы уже во время войны. Ну какой я геолог?
– А вы, Даша?. – спросил Сергей.
– А мне некуда идти… – ответила девушка. – Родные погибли, профессии у меня нет, на войну меня не берут. А это все-таки дело военное…
– Ну вот вы и договорились, – насмешливо сказала Юля. – Видите, как легко сговариваться вам, твердокаменным… – Взглянула на его изменившееся лицо и поправилась: – Вы не обижайтесь, Сергей Николаевич, я все шучу…
– Вы ищете романтику, а надо искать минералы, – сказал Нестеров. – Еще Ломоносов писал, что они сами на двор не придут, что нужны глаза и руки для их поиска…
– Не такая уж я легкомысленная, – заторопилась Юля. – Я понимаю всю важность… – Но прозвучало это жалко и неубедительно.
Сергей с болезненным чувством разочарования подумал, что это же самое может сказать и Варя. Даже упрямство в голосе показалось ему знакомым. Он опустил голову и задумался, машинально перебирая образцы, не различая, что под его пальцами, – пегматиты или гнейсы, не видя ни обозначений на ярлыках, ни раскраски этих столбиков, добытых из земных глубин при помощи буровой трубы. Он был занят более сложной проблемой – разведкой души.
Юля и Даша молчали, боясь нарушить его размышления. Они, наверно, думали, что он занят важными соображениями о будущем, тогда как на самом-то деле товарищ начальник просто-напросто боялся… Как иначе назовешь это неверие в помощников и друзей? Нестеров поднял голову, собираясь сказать что-нибудь веселое, чтобы подразнить Юлю, но внизу послышались голоса, и девушки торопливо выбежали из коллекторской. Нестеров проводил их взглядом. Даша в своей спецовке действительно походила на медвежонка. И он снова подумал: «Эта выдержит!»
2
Собирались приглашенные на производственное совещание.
Нестеров с удивлением оглядел столовую, превращенную в зал заседаний. Палехов стоял у стола, накрытого красным сукном, и дружелюбной улыбкой как бы приглашал Нестерова подойти поближе. Он полуобнял Сергея и остался в такой позе, стараясь показать всем, что между руководителями экспедиции полный мир.
Нестеров снова пересчитал собравшихся. Шестеро девушек-коллекторов, держащихся отдельной стайкой, восемь забойщиков. Ни Уварова с его нефтяниками, ни Суслова с его рудознатцами. Даже Вари нет.
Он освободился из-под руки Палехова и спросил:
– А где же геофизики?
– Фью! – свистнул Палехов. – Хватился! Я, брат, их еще в прошлом году отпустил. Прямо на фронт. Вместе с самолетами. Не думаешь ли ты, что нам все позволительно? Держать самолеты в тылу, где они все равно ничего не нащупали… – Он запнулся, и Нестеров с усмешкой договорил за него:
– Искать алмазы, которых нет… Ну, а радисты? – уже злясь, спросил он.
– Остался один аппарат на головной базе, здесь. Остальные тоже отправлены. Мы же свернули работы, а в других экспедициях радиоаппаратура нужнее, – спокойно ответил Палехов.
– Ну и ну! – не выдержал Нестеров. – Значит, расторговались!
– Фу, какие слова ты подбираешь! – недовольно поморщился Палехов. – Пойми, пожалуйста, что мы закончили наши работы! Ясно? И если бы не этот по меньшей мере странный приказ, мы бы завтра снялись отсюда… Надо было раньше приезжать! – уже без всякого показного дружелюбия добавил он.
Да, теперь Нестеров и сам понимал, что приехать надо было раньше. Однако как же он будет убеждать этих людей? Ведь они, в сущности, уже демобилизовались! Каждый из них приготовился к новому делу; они сидят на чемоданах и ждут гудка парохода. Нелегко будет уговорить их…
– А где нефтяники Уварова? – продолжал он приставать к Палехову. – Где поисковики Суслова?
– Ну, уж этих-то я прошу не трогать! – с неудовольствием возразил Палехов. – Выйдет ли у тебя что-нибудь с алмазами, я не знаю, а они все-таки при деле.
Нестеров проглотил это оскорбительное замечание.
Но вот дверь перестала хлопать, – видно, пришли все, кого вызвал Палехов. Однако среди пришедших не было даже Лукомцева – проводника отряда, на помощь которого крепко надеялся Нестеров. Неужели и этого отпустили? Нестеров взглянул на Палехова, принявшего неприступно-начальственный вид, спросил:
– Андрея тоже уволили?
– Поссорился с Меньшиковой и отстал где-то на полдороге, – нехотя ответил Палехов. – Должно быть, охотится за «блесной», хищничает по золотишку, с него это станется!
– Что-то у вас слишком много ссор! – проворчал Нестеров.
– Миротворчеством не занимаюсь! – отрезал Палехов. И без того толстое лицо его надулось от обиды и гордости. Он прошел к столу и постучал карандашом о графин.
В это время дверь открылась снова, и в зал вошли мастер Евлахов, сухонький, остролицый пожилой человек, и великан Головлев, тоже мастер бурения и одновременно парторг экспедиции. Нестеров отметил, что даже и с Головлевым у Палехова нет мира: совещание-то он решил начинать, не ожидая парторга. Головлев, скрипя высокими охотничьими сапогами, привязанными ремнями к поясу, пробрался вперед и схватил обе руки Нестерова в свои горячие массивные ладони. Евлахов издали закивал Нестерову. Был Евлахов тих и мягок; если, конечно, дело не касалось его мастерства, вперед никогда не вылезал. Появление их ободрило Нестерова.
Немного спустя появились Суслов и Варя. Вошли они не глядя друг на друга. «Видно, тоже поссорились», – с усмешкой подумал Нестеров. Варя прошла вперед, к девушкам, Суслов остался у двери, как будто ему не было никакого дела до того, о чем будут говорить на совещании. Нестеров невольно подумал, что все эти полтора года Суслов и Варя были рядом. Не мудрено, если в глазах Суслова зажегся тот огонек, который недавно приметил Сергей… Плохо, очень плохо!
Юля, переодевшаяся к совещанию в темно-синий костюм, пошептавшись с Дашей, исчезла. Нестеров знал, что сегодня в клуб привезли картину. Значит, Юля ушла за билетами для подруг. И эта мелочь огорчила Нестерова.
Девушки-коллекторы, сбившись тесной стайкой в углу, о чем-то оживленно перешептывались, бросая быстрые взгляды то на Варю, то на Нестерова, и ему было досадно, что о размолвке их уже все знают, вот-вот появятся миротворцы.
Палехов открыл совещание.
Он ни словом не обмолвился о своем отношении к задаче Нестерова, только кратко сообщил о приказе комитета и передал слово новому начальнику отряда. Нестеров встал, собираясь с мыслями. Ему припомнился совет Саламатова рассказать Варе о встрече с генералом Бушуевым. Нет, не одной Варе надо рассказать об этом, а всем присутствующим. Может быть, тот жар, что зажег в его собственной душе Бушуев, передастся и им.
И он стал рассказывать о разговоре в Геологическом комитете.
Уже после первых слов он понял, что начал правильно.
Эти двенадцать человек, оставшихся от его алмазного отряда, считавших после всех неудач пребывание здесь чуть ли не наказанием, поняли, что за их спиной стоит вся страна, что их работа расценивается так же дорого, как и участие в бою.
Нестеров знал, как тяжело было им, не только мужчинам, но и девушкам, оставаться в тылу. С первого дня войны все они рвались на фронт, а им отказывали в том, что они считали своим исконным правом, – в защите родины с оружием в руках. Сколько хлопот стоило Нестерову уйти в армию! Только то, что в его отряде находились два геолога одного профиля, – он и Варя, – позволило ему добиться решения военкомата о снятии брони. Каково же было тем, кого так и не взяли на фронт? Им было тяжело, но теперь, когда полуторагодовая их работа не привела ни к чему, им стало тяжелее вдвойне. Лукомцев остался недаром один в тайге. Наверно, ему было стыдно возвращаться с пустыми руками.
Нестеров говорил о том, что государство считает их работу важной и нужной, что они не вправе отчаиваться, что они еще могут добиться победы в своем деле. Им дополнительно выделены деньги, отправлены из Москвы самые совершенные аппараты для облегчения поисков. Когда Нестеров сказал, что отряд будет снабжен рентгеновским аппаратом для проверки проб, он заметил, как заблестели глаза у коллекторов. Все это время они работали на примитивных качающихся столах и разбирали породу руками. И вот, несмотря на такую долгую неудачу, им не только доверяли, их еще обеспечивали новыми механизмами – только дерзайте и добивайтесь!
Услышав, что к весне аппарат будет в Красногорске, все заулыбались, повеселели, как будто эти новые механизмы должны были снять все заботы. Да, им пришлось многое испытать! В этом Юля была права. Руки девушек все еще были покрыты мозолями от летних работ. Нестеров невольно представил обмазанные жировой смесью столы, поставленные под поток воды, тонны породы, которую насыпают на столы, а девушки руками разбирают ее, следя, не застрял ли в жировом слое хоть один блестящий кристалл. А они не попадались! И не Варя была виновата в этом, а он сам, так как обманулся в своих ожиданиях и не нашел настоящего месторождения!
Но вот Нестеров сказал о том, что англичане и американцы отказались снабжать Россию алмазным сырьем.
Удивление и гнев увидел он на лицах товарищей.
Даша резко подняла руку. Палехов, добродушно улыбаясь, предоставил ей слово. Даша встала, одернула куртку, помолчала и вдруг выпалила:
