Текст книги "Славные парни. Жизнь в семье мафии (ЛП)"

Автор книги: Николас Пиледжи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Перевод: группа “Исторический роман“, 2015 год.

Перевод и редакция: david_hardy, Oigene, gojungle, Elena_Panteleevа и Sam1980 .

Домашняя страница группы В Контакте: http://vk.com/translators_historicalnovel

Поддержите нас: подписывайтесь на нашу группу В Контакте!

Предисловие

Во вторник, двадцать второго мая 1980-го года, человек по имени Генри Хилл отважился на единственный, на его взгляд, разумный шаг – решил прекратить своё существование. Он находился в тюрьме округа Нассау, и ему грозило пожизненное заключение за подпольную торговлю наркотиками в крупных размерах.

Федеральные следователи допрашивали его об участии в ограблении немецкой авиакомпании "Люфтганза" на сумму в шесть миллионов долларов, крупнейшем успешном ограблении в истории Америки.

Вслед за федералами в очереди стояла полиция Нью-Йорка, желавшая допросить его по десяти убийствам, последовавшим за ограблением "Люфтганзы". Министерство юстиции хотело допросить его по убийству, в котором был замешан Микеле Синдона, осужденный итальянский финансист.

Особый отдел по борьбе с организованной преступностью интересовался баскетболистами бостонского колледжа, которых Генри путем подкупа вовлек в аферу по занижению счета в игре. Сотрудники министерства финансов искали ящики с автоматическим оружием и мины "клеймор", которые Генри украл из арсенала в Коннектикуте.

Прокуратура Бруклина желала получить сведения о найденном в рефрижераторе трупе, который был так сильно заморожен, что на разморозку ушло целых два дня, прежде чем экспертам удалось произвести вскрытие.

Арест Генри тремя неделями ранее не наделал столько шумихи.

Не было ни крупных заголовков в газетах, ни сообщений в вечерних новостях. Его арест был лишь одним из десятка других, слегка раздутых операций по изъятию многомиллионных партий наркотиков, которые полиция проводила каждый год, чтобы отличиться. Но арест Генри Хилла оказался неимоверной удачей. Хилл вырос в мафии. Он был лишь механиком, но знал все. Знал, как работает система. Знал, кто смазывает механизм.

Знал, где закопаны трупы. Полиция понимала, что если Генри Хилл заговорит, то она получит ключи к дюжине арестов и обвинительных заключений. Генри же понимал, что даже если он не заговорит, то его собственные друзья убьют его, точно так же, как убили всех, кто был замешан в ограблении "Люфтганзы".

В тюрьме Генри узнал новости: его покровитель, Пол Варио, семидесятилетний мафиозный главарь, в доме которого Генри провел детство, порвал с ним, а Джеймс "Джимми Джентльмен" Бёрк, ближайший друг Генри, его поверенный и партнер, человек с которым он проворачивал аферы и махинации, замышлял его убить.

При таких обстоятельствах Генри принял свое решение – он стал участником федеральной программы по защите свидетелей. Его жена, Карен, и их дети – пятнадцатилетняя Джуди и двенадцатилетняя Рут – перестали существовать вместе с ним.

Им дали новую личность. Следует признать, что Генри Хиллу было намного легче исчезнуть, нежели обычному гражданину, поскольку доказательства существования Генри были крайне ничтожны. Его собственный дом был оформлен на тещу. Машина зарегистрирована на имя жены.

Карты социального страхования и водительские права, которых у него было по нескольку штук, все были фальшивыми и выписаны на вымышленные имена. Он никогда не путешествовал на самолете по билету, взятому на свое имя. В действительности, кроме свидетельства о рождении, единственным документальным доказательством того, что Генри Хилл существовал, был его "желтый лист", список задержаний, которые начались еще с его юношеских лет знакомства с мафией.

Спустя год после ареста Генри, со мной связался прокурор, сообщивший, что Генри ищет человека, который сможет описать его историю. В то время большую часть своей журналистской карьеры я писал статьи про деятелей организованной преступности, и мне порядком надоел самовлюбленный бред необразованных гангстеров, прикидывавшихся великодушными крестными отцами.

К тому же я никогда не слышал про Генри Хилла. В моем офисе хранятся четыре коробки с карточками, на которых я машинально записываю имена и различные сведения о каждой мелкой или крупной личности преступного мира, с которой сталкиваюсь в газетах или судебных сводках.

Когда я порылся в них, то обнаружил карточку с Хиллом, датированную 1970-ым годом, где он ошибочно числился членом семейства Джозефа Боннано. Но, исходя из той горы информации, что на него нарыли полицейские спустя год после ареста, и важности, которую они придавали ему как свидетелю, стало понятно, что с Генри Хиллом стоит встретиться.

Поскольку он проходил по федеральной программе защиты свидетелей, встреча должна была состояться в месте, гарантировавшем безопасность. Мне приказали встретиться с двумя федеральными маршалами возле кассы авиакомпании "Брэнифф" в аэропорту Ла-Гуардия.

Когда я туда пришел, двое мужчин уже держали в руках мой билет. Они спросили, не хочу ли я сходить в туалет. Меня удивил столь странный вопрос из уст федеральных агентов, но они объяснили, что не могут упускать меня из виду, пока мы не взойдем на борт самолета.

Они не могли допустить, чтобы я узнал место назначения и затем тайком слил кому-то информацию о том, куда направляюсь. Как, оказалось, полетели мы не самолетом авиакомпании "Брэнифф", и в том месте, где мы приземлились, нас не ждал Генри Хилл. Понадобилось два перелета, чтобы добраться до города, в который Хилл и его охрана из федералов прибыла несколькими часами ранее.

Хилл оказался удивительным человеком. Он говорил и вел себя не так, как гангстеры, с которыми мне приходилось встречаться. Говорил он связно и грамотно. Время от времени улыбался. Он прекрасно знал мир, в котором вырос, но говорил о нем со странной отрешенностью и отлично умел смотреть на вещи со стороны.

Большинство гангстеров, у которых в течение многих лет мы брали интервью для книг и статей, не могли отделить себя от собственного прошлого, чтобы посмотреть на свою жизнь со стороны. Они столь слепо следовали гангстерскому пути, что редко замечали происходившее вокруг. Генри Хилл же был сама наблюдательность. Он был очарован миром, в котором вырос, и едва ли существовала деталь, которой он не помнил.

Генри Хилл был гангстером. Он был мошенником. Он устраивал аферы и разбивал головы. Знал, как подмазать и как манипулировать. Генри являлся настоящим рэкетиром, ярко выраженным представителем преступного мира, этой rara avis[1]1
  Rara avis (лат.) – дословно «редкая птица».


[Закрыть], за изучение которой с удовольствием возьмутся не только социальные антропологи, но и полицейские.

На улицах он и его друзья называли себя "славными парнями". Мне кажется, что книга о жизни Генри позволит нам заглянуть внутрь мира, который упоминался лишь непосвященными или самим capo di tutti capi [2]2
  Capo di tutti capi – «босс боссов», фраза, используемая сицилийской и американской мафией, для обозначения босса самой влиятельной мафиозной семьи.


[Закрыть].

Глава первая

Генри Хилл столкнулся с миром мафии случайно. В 1955-ом году в поисках подработки после занятий в школе Генри забрел на грязную, облупленную стоянку такси, которая находилась около дома № 391 на Пайн-стрит, рядом с Питкин-авеню, между Браунсвилом и Ист Нью-Йорком в Бруклине.

Одноэтажное, выходящее на улицу административное здание стоянки и диспетчерская находились прямо через улицу, где он жил вместе с матерью, отцом, четырьмя старшими сестрами и двумя братьями. Сколько себя помнил Генри, это место всегда его притягивало.

Еще до того, как начать там работать, Генри видел, как через квартал проплывали длинные чёрные кадиллаки и линкольны. Он наблюдал за бесстрастными лицами посетителей стоянки и навсегда запомнил их большие широкополые плащи. Некоторые из посетителей были столь внушительных размеров, что когда вылезали из своих машин, те приподнимались на несколько дюймов. Он видел сверкающие кольца и украшенные драгоценностями ременные пряжки, массивные золотые браслеты, на которых держались тонкие платиновые часы.

Люди со стоянки не походили ни на кого в районе. По утрам они надевали шелковые костюмы и набрасывали носовые платки на крылья своих автомобилей, прежде чем к ним прислониться, чтобы поговорить.

Он видел, как они парковали свои машины во втором ряду и никогда не получали штрафов, даже когда парковались впритык с гидрантами. Зимой он замечал, что снегоочистительные машины первым делом расчищали снег на парковке таксомоторной стоянки, а затем принимались за школьный или больничный двор. Летними вечерами здесь всю ночь орали и резались в карты, и Генри знал, что никто, даже мистер Манкузо, который жил ниже по кварталу и имел привычку вечно ворчать, не осмелится пожаловаться.

И люди на стоянке были богаты. Они размахивали пачками двадцатидолларовых купюр, круглых, как мяч для игры в софтбол [3]3
  Софтбол (англ. softball) – спортивная командная игра с мячом, аналог бейсбола. Мяч для софтбола напоминает по размерам грейпфрут, он более мягкий, чем бейсбольный мяч, и имеет более низкую скорость в полёте.


[Закрыть], а на их мизинцах красовались кольца с бриллиантами размером с грецкий орех. Вид всей этой роскоши, власти и размаха дурманил.

Сначала родителям Генри нравилось, что их энергичный сын нашел работу через улицу. Отец Генри, Генри Хилл-старший, трудолюбивый монтер в строительной компании, всегда понимал, что молодежь должна работать и знать цену деньгам, которые всегда просит. На зарплату монтера ему приходилось содержать семь детей, так что дополнительный доход всегда приветствовался.

С двенадцати лет, когда Хилл-старший прибыл в США из Ирландии, вскоре после смерти отца, ему приходилось заботиться о матери и трех младших братьях. Именно работа с юного возраста, твердил он, учит молодежь ценить деньги. Американские подростки, в отличие от своих ирландских сверстников, желали взрослеть дольше необходимого.

Мать Генри, Кармела Коста-Хилл, также была в восторге от того, что её сын нашел работу неподалеку от дома, но совсем по иной причине. В первую очередь, она понимала, что отца обрадует работа сына. А во-вторых, надеялась, что работа после школы позволит держать сына подальше от дома, чтобы тот не ссорился с сестрами.

И если Генри будет работать, она сможет уделять больше времени Майклу, младшему сыну, который родился с искривлением позвоночника, обрекшим его на постель и инвалидное кресло. Восторг Кармелы Хилл почти сменился восхищением, когда она узнала, что Варио, семья, владевшая таксомоторной стоянкой, происходит из того же уголка Сицилии, что и она.

Кармела Коста приехала в Америку ребенком и вышла замуж за высокого, привлекательного, черноволосого ирландца, которого встретила в своем районе в возрасте семнадцати лет, но никогда не обрывала связей с родиной.

Она всегда готовила сицилийские блюда, например, сама делала пасту или знакомила мужа с подливкой из анчоусов и кальмаров, предварительно выбросив его бутылку с кетчупом. Она по-прежнему верила в силу сицилийских святых, таких как Святой Панталеоне, целитель зубных болей.

Как и многие иммигранты, Кармела верила, что люди с ее исторической родины оставались тесно с ней связанными. Новость о том, что её сын получит свою первую работу у пайзани [4]4
  Пайзан (итал. paesani) – земляк, простой крестьянин или сельский житель.


[Закрыть] была ответом на все её молитвы.

Однако вскоре родители Генри изменили свое мнение о работе сына после уроков. Спустя пару месяцев они обнаружили, что то, что началось, как временное занятие, втянуло их сына по полной. Генри-младший всегда находился на стоянке. Если у матери было для него поручение, то его всегда можно было отыскать там.

Он околачивался на стоянке утром до того, как шел в школу, он был там, когда уроки завершались. Отец спрашивал про домашнее задание. " Я сделаю его на стоянке" – отвечал он. Мать заметила, что он больше не играет со сверстниками. "Мы играем на стоянке" – ответил он.

"Мой отец был всегда зол. Он родился злым. Он постоянно злился, что ему приходилось вкалывать за копейки. Монтеры, даже те, кто состоял в профсоюзе, в те дни зарабатывали гроши.

Он злился из-за того, что в трехкомнатной квартире с четырьмя моими сестрами и двумя братьями всегда стоял гам. Он кричал и требовал покоя и тишины, но даже затаись мы все как мыши, он продолжал орать, вопить и бить тарелки о стену. Отец злился, что мой брат Майкл родился парализованным ниже пояса.

Но по большей части его злило, что я крутился возле стоянки. 
– Они негодяи! – кричал он. – Ты наживешь себе неприятности! 
Но я лишь прикидывался, что не понимаю, о чем он говорит. Я отвечал, что всего лишь бегаю по поручениям после школы, вместо того, чтобы делать ставки на бегах. Я клялся, что хожу в школу, где меня не видели уже несколько недель.

Но он никогда не покупался. Он знал, что в действительности происходило на стоянке. Время от времени, после того как отец напивался, он меня колотил. Но тогда мне было наплевать. Все через это проходят.

Тогда, в 1955-ом году, стоянка на Евклид-авеню и лимузин-сервис в Браунсвиле и Ист Нью-Йорке являлась нечто большим, чем простая диспетчерская для местных такси.

Они служили притоном завсегдатаям ипподромов, адвокатам, букмекерам, гандикаперам[5]5
  Гандикапер – человек, профессионально разбирающийся в ставках на спорт и умеющий путем выигрыша спортивного пари зарабатывать деньги.


[Закрыть], бывшим жокеям, нарушителям условий досрочного освобождения, рабочим строек, представителям профсоюзов, местным политикам, водителем грузовиков, владельцам тотализаторов, лотерейным курьерам, поручителям под залог, безработным официантам, ростовщикам, свободным от дежурства копам и даже парочке наемных убийц времен старой «Корпорации убийств»[6]6
  Корпорация убийств (англ. Murder, Inc.) – нью-йоркская преступная группировка, существовавшая в 1920 -1940-х, созданная и контролируемая мафией, которая за годы своего существования совершила сотни заказных убийств для мафии, причём большинством жертв были другие члены мафии. У истоков создания группировки стояли самые известные мафиози тех времён – Чарльз (Лаки или Счастливчик) Лучиано, Мейер Лански, Луис Бухальтер.


[Закрыть].

Стоянка была также неофициальной штаб-квартирой Поли Варио, восходящей звезды одного из пяти преступных кланов Нью-Йорка и человека, который в то время держал весь район.

Всю свою жизнь Варио то и дело оказывался за решеткой. В 1921-ом году, в возрасте одиннадцати лет, он отсидел семь месяцев за бродяжничество, и всю оставшуюся жизнь его арестовывали за ростовщичество, кражи со взломом, уклонение от налогов, попытки подкупа, букмекерство, за сопротивление при аресте, систематическое насилие и мелкие правонарушения.

По мере того как Поли становился могущественней, большинство выдвинутых против него обвинений снимались или потому, что свидетели не приходили в суд, или великодушные судьи предпочитали наложить на него штраф. Так, например, судья бруклинского суда первой инстанции Доминик Риналди оштрафовал Поли на двести пятьдесят долларов по обвинению в даче взятки и преступных замыслах, за которые он мог схлопотать пятнадцать лет.

Варио старался держать в рамках приличия район, который окрестили адом. Он ненавидел ненужное насилие (если только, конечно, сам не стоял за ним), по одной простой причине – это вредило бизнесу. В беспорядке разбросанные на улицах трупы всегда приносили неприятности и раздражали полицию, которая в то время предпочитала смотреть сквозь пальцы на многие дела гангстеров.

Поли Варио был крупным мужчиной ростом почти в шесть футов и весом под сто килограмм и выглядел еще внушительней. Массивные руки и грудь придавали ему сходство с борцом сумо, и даже ходил он грузной походкой человека, знающего, что люди и дела могут его подождать.

Его нельзя было испугать, ничто его не удивляло. Если раздавался хлопок двигателя или кто-то его окликал, голова Поли поворачивалась, но очень медленно. Он казался неуязвимым. Уравновешенным. Он источал апатию, что сопутствует лишь абсолютной власти. Не то чтобы Варио не мог двигаться проворно, когда хотел.

Генри видел, как однажды он схватил укороченную бейсбольную биту и целых пять лестничных пролетов гнался за человеком шустрее него, чтобы выбить из него долги. Но, в основном, Варио предпочитал не париться. В двенадцать Генри начал бегать по поручениям Поли.

Вскоре он носил Варио сигареты "честерфилд", черный кофе без сливок и сахара, передавал донесения. В день по паре десятков раз Генри выпрыгивал и запрыгивал в черную "импалу" Варио, когда они ездили на встречи в городе. Пока Варио ждал за рулем, Генри приводил к машине для разговора просителей или гангстеров.

"На 114-ой улице в Восточном Гарлеме, где старики не доверяли даже собственному носу, они косились на меня прищуренными глазами каждый раз, когда Поли приводил меня в клуб. Я был мальцом, а они вели себя так, словно я был копом. Наконец, когда один из них спросил Поли , кто я такой, он посмотрел на них так, словно они спятили. 
– Кто он? – переспросил Поли. – Кузен. Моя кровь. 
С тех пор истуканы улыбались.

Я многому обучался и хорошо зарабатывал. Когда я чистил лодку Поли, мне не только платили, но остаток дня я проводил, рыбача. Мне лишь надо было снабжать Поли и остальных парней холодным пивом и вином. Поли владел только одной безымянной лодкой в Шипсхед-бей.

Поли никогда и нигде не ставил свое имя. Он даже не писал свое имя на дверном звонке. У него никогда не было телефона. Он ненавидел телефоны. При аресте он всегда давал адрес своей матери на Хэмлок-стрит. Всю свою жизнь он держал лодку и ни одной не дал имени. Он часто мне говорил: 
– Никогда нигде не ставь своего имени! 
Я и не ставил.

Я научился угадывать все желания Поли еще до того, как он попросит. Я знал, когда следует остаться, а когда исчезнуть. Это было внутреннее чутье. Никто меня не учил. Никто не говорил, сделай это или не делай то. Я просто знал.

Уже в двенадцать лет знал. Помню, спустя пару месяцев, к Поли зашли на разговор местные ребята. Я поднялся, чтобы уйти. Мне не надо было напоминать.

Рядом крутились и другие парни, они тоже поднялись. И тут Поли поднимает голову. Видит, что я ухожу. 
– Все в порядке, – улыбаясь, говорит он мне, – можешь остаться. 
Остальные ушли. Я видел, что они даже обернуться боялись, а я вот остался. Остался на следующие двадцать пять лет".

Когда Генри начал работать на стоянке, Пол Варио правил Браунсвилем, как местный раджа. Варио контролировал почти все подпольные игры, ростовщиков, профсоюзы и рэкет в районе.

Как капо семейства Луккезе, Варио был обязан поддерживать порядок среди городских головорезов. Он разбирал жалобы, отменил вендетты и улаживал распри между тупоголовыми и упрямыми бандитами.

Используя своих четырех братьев как подставных лиц и партнеров, Варио тайно контролировал несколько легальных заведений в районе, включая стоянку. Он владел пиццерией "Престо", просторным рестораном с окошком для продажи пиццы на Питкин-авеню, на углу возле стоянки.

Там Генри научился готовить, там же научился подводить баланс лотерейного банка, который использовал подвал пиццерии, как счетную контору. Варио также владел цветочным магазином "Фонтенбло" на Фултон-стрит, в шести кварталах от стоянки. Там Генри научился плести искусные похоронные венки, которые заказывали для почивших представителей городских профсоюзов.

Старший брат Варио, Ленни, был представителем строительного профсоюза и бывшим бутлегером и прославился тем, что как-то раз его арестовали вместе с Лаки Лучиано. Ленни, неизменно в обтекаемых солнечных очках и с до блеска отполированными ногтями, был связным Поли с местными подрядчиками и менеджерами строительных компаний, которые платили Поли взносы или наличными, или рабочими местами без выхода на работу, чтобы уберечь свои предприятия от стачек или поджогов.

Следующим по старшинству рождения шел Поли. Томи Варио, третий брат семейства, тоже был делегатом строительного профсоюза и щеголял несколькими арестами за проведение подпольных игр. Томми приглядывал за букмекерскими и ростовщическими операциями Варио на дюжине строек.

Четвертый Варио, Вито, также известный как Тадди, управлял стоянкой, где Генри получил свою первую работу. Именно Тадди Варио принял Генри на работу, когда мальчик появился на стоянке. Сальваторе "Бэйб" Варио, самый младший из братьев, проводил подпольные игры в квартирах, школьных подвалах и гаражах каждую ночь и дважды в день по выходным. Бэйб был также ответственен за улаживание дел с местной полицией, чтобы гарантировать спокойное проведение игр.

Все братья Варио были женаты и жили в одном районе. У всех имелись дети, некоторые одного возраста с Генри. По выходным братья Варио вместе с семьями собирались в доме матери (их отец, прораб на стройке, погиб, когда они были детьми), где проводились шумные карточные игры под непрерывный банкет из пасты и блюд из телятины и курицы, выплывавших из кухни почтенной миссис Варио.

Для Генри не было ничего волнительней или интересней, чем эти шумные игры или угощение. Перед его глазами проходила целая вереница друзей и родственников Варио, большинство из которых совали ему скомканные долларовые бумажки в карман рубашки. В подвале стояли аппараты для игры в пинбол, а на крыше ворковали голуби. Всегда лежали подносы с канноли, итальянскими пирожными с кремом, присланные в качестве подарка, и блюдца с гранитой и джелато [7]7
  Канноли (итал. cannoli – «маленькая трубочка») – традиционный сицилийский десерт, представляющий собой вафельную хрустящую трубочку, наполненную начинкой из сыра маскарпоне, взбитого творога или рикотты с добавлением различных сиропов (чаще со вкусом ванили или шоколада), вина марсалы или розовой воды. Гранита (итал. Granita) – сицилийский десерт, представляющий собой колотый фруктовый лёд с сахаром. Джелато, (итал. gelato) – популярный итальянский замороженный десерт из свежего коровьего молока, сливок и сахара, с добавлением свежих ингредиентов: ягод, орехов, шоколада и свежих фруктов.


[Закрыть].

"С первого же дня на стоянке я понял, что обрел семью. Особенно после того, как они узнали, что я наполовину сицилиец. Оглядываясь назад, я понимаю, что все изменилось, когда они узнали про мою маму.

Я был не просто одним из местных пареньков, помогавших на стоянке. Я неожиданно оказался у них дома, рылся в их холодильниках. Я бегал по поручениям жен Варио и играл с их детьми. Они давали мне все, что я желал.

Еще до того, как я начал работать на стоянке, меня восхищало это место. Я наблюдал за ними из своего окна и мечтал стать похожим на них. В двенадцать лет все мои мечты сводились к тому, чтобы стать гангстером. Славным парнем.

По мне, так быть гангстером лучше, чем президентом Америки. Иметь власть среди тех, кто ее не имеет. Тех местных ничтожеств-работяг, у которых не было никаких прав. Быть гангстером значило заправлять всем миром. Я мечтать стать гангстером так же, как другие дети мечтали стать врачами, актерами, пожарниками или бейсболистами".

Внезапно Генри обнаружил, что может пойти куда угодно. Ему больше не приходилось по воскресеньям стоять в очереди за свежим хлебом в местной итальянской булочной. Владелец просто выходил из-за прилавка, совал ему под мышку теплые буханки и махал рукой на прощание.

Люди больше не парковались на стоянке Хиллов, хотя у его отца никогда не было машины. Как-то раз местные ребята даже помогли матери Генри донести до дома продукты. Генри понимал, что другого такого мира не существует, по крайней мере, такого, двери в который были бы для него открыты.

Тадди (Вито) Варио, заправлявший стоянкой, долгое время искал сметливого и проворного паренька. Тадди потерял левую ногу в корейской войне, и хоть и привык к своему увечью, был не столь проворен, как ему бы хотелось.

Тадди нуждался в помощнике для чистки такси и лимузинов. Ему нужен был паренек, который мог в трудную минуту обслужить пиццерию "Престо" и разносить пироги. Кого можно было отправить в его небольшой бар с грилем и четырьмя столами в двух кварталах, чтобы снять деньги с кассы. Кто-то достаточно сообразительный, чтобы правильно принимать заказы на сэндвичи, и достаточно шустрый, чтобы приносить кофе горячим, а пиво холодным.

Другие подростки, включая его собственного сына, Вито-младшего, были безнадежны. Они вяло слонялись без дела. Они жили в тумане. Время от времени кто-то из них брался за поручение и исчезал. Тадди нужен был сообразительный паренек, который знал, что к чему. Пацан, который хотел пробиться в жизни. Парень, которому можно было доверять.

Генри Хилл подходил идеально. Он был сметлив и расторопен. Он справлялся с поручениями быстрее кого-либо прежде, и все ловил на лету. По баксу за машину он драил такси и лимузины (лимузины использовали на похоронах, свадьбах или доставляли крупных игроков на подпольные игры Варио), и затем драил по второму кругу, но уже бесплатно.

Тадди был так доволен решимостью и ловкостью Генри, что после двух месяцев работы начал обучать Генри водить такси и лимузины на парковке стоянки. Восхитительные были мгновения. Тадди выходил из здания, держа в руках телефонную книгу, чтобы Генри смог увидеть его из-за приборной доски, полный решимости, что он, двенадцатилетний пацан, будет парковать машины в конце дня.

На обучение ушло четыре дня, но к концу недели Генри осторожно проводил такси и лимузины между пожарными шлангами и заправочными колонками. Спустя шесть месяцев Генри парковал задним ходом лимузины с филигранной точностью и резким визгом тормозов перед своими одноклассниками, которые с восхищением и завистью смотрели из-за местами поломанной деревянной изгороди.

Однажды Генри заметил, как его отец, так и не научившийся водить, тайком наблюдает за ним из-за ограды. Той ночью Генри ждал, что отец обмолвится про его вождение, но Хилл-старший съел свой ужин в молчании. Генри, конечно, понимал, что говорить об этом не следовало. Чем меньше разговоров о его работе на стоянке, тем лучше.

"Я был самым счастливым парнем в мире. Люди вроде моего отца не могли этого понять, но я был частью чего-то. Я был посвященным. Со мной обращались как со взрослым. Моя мечта сбывалась. Гангстеры кидали мне ключи, и я парковал их кадиллаки. Я из-за приборной доски еще ничего не видел, а уже парковал кадиллаки".

В двенадцать лет Генри зарабатывал больше, чем мог потратить. Поначалу он приглашал своих одноклассников на верховые поездки по Канарси. Иногда он оплачивал им день в стиплчейзском парке аттракционов, который завершался прыжком с парашюта с двухсотшестидесятифутовой вышки.

Однако со временем Генри надоели одноклассники и его собственная щедрость. Вскоре он осознал, что ни поездкам верхом на взмыленных лошадях, ни аттракционам не сравниться с приключениями на стоянке.

"Мой старик был из числа тех людей, что вкалывают всю жизнь, а зарабатывают гроши. Когда я был маленьким, он частенько говаривал, что он – человек "подземки", и от этого мне хотелось плакать.

Он помог организовать местную третью ячейку профсоюза монтеров и заработал себе венок на похороны. Он работал на Нью-Йоркских небоскребах в Манхэттене, застройке жилых кварталов в Куинсе, а мы так и не смогли выбраться из трехкомнатной квартиры, набитой семью детьми, один из которых был прикован к постели искривлением позвоночника. Денег на еду хватало, но больше ни на что.

А я каждый день видел, как все, и не только гангстеры, зарабатывают деньги. Жизнь моего старика была не для меня. Сколько бы он не орал или не бил меня, я никогда его не слушался. Я его даже не слышал. Я был поглощен тем, как научиться делать деньги. Я учился зарабатывать.

И каждый день приносил что-то новое. Я делал доллар тут и доллар там. Я слушал, как парни планируют аферы и срывают куш. Это было в порядке вещей. Я ведь крутился на стоянке каждый день.

Краденые товары непрерывным потоком стекались и выходили со стоянки. Тут были ящики с украденными тостерами, свеженький кашемир прямо с грузовиков, коробки с безакцизными сигаретами, угнанные у каких-то дальнобойщиков, которые даже не могли обратиться к копам.

Вскоре я доставлял лотерейные билеты в квартиры и дома по всему кварталу, в которых парни Варио на счетных машинах подсчитывали дневную выручку. Люди сдавали Варио комнату с телефоном в своей квартире за сто пятьдесят долларов в неделю. По тем временам это были неплохие деньги.

Парням требовалось лишь два-три часа в конце дня, чтобы подвести баланс и определить выигрышные билеты. Множество раз местечки, которые выбирали Поли с его счетоводами, принадлежали родителям детей, с которыми я ходил в школу.

Поначалу они удивлялись, заметив меня с большим кульком лотерейных билетов. Они думали, что я пришел поиграть с их детьми. Достаточно скоро они узнали, кто я. Они поняли, что я пошел по другой тропе.

После того, как я заработал свои первые деньги и набрался храбрости пойти в магазин без своей матери, я отправился в "Бенни Филдз" на Питкин-авеню. Именно там одевались все славные парни.

Вышел я оттуда, облаченный в темно-синий двубортный костюм в полоску с такими острыми лацканами, что меня могли арестовать, попытайся я взмахнуть ими. Я был ребенком. Гордым ребенком. Когда я пришел домой, мать бросила на меня взгляд и воскликнула:
– Ты выглядишь, как гангстер!
Тогда я почувствовал себя еще лучше".

В тринадцать лет Генри уже год отработал на стоянке. Он был красивым подростком с ясным открытым лицом и ослепительной улыбкой. Густые темные волосы он зачесывал назад.

Взгляд его темно-коричневых глаз был столь ясен и остер, что в них сверкало возбуждение. Он был пройдохой. Генри научился избегать отцовских порывов гнева и стал специалистом по проскальзыванию мимо охранников на ипподроме, утверждавших, что он слишком юн, чтобы слоняться около здания клуба, в особенности во время учебы.

С расстояния он выглядел уменьшенной копией тех, кем восхищался. Генри носил почти такую же одежду, пытался перенять их жесты, ел те же скунгили [8]8
  Скунгили (итал. sgungille) – огромные морские моллюски. Подаются или в холодном виде в морском салате, или горячими с соусом маринара.


[Закрыть] и блюда с кальмарами, от которых его тошнило, стаканами поглощал обжигающий горький кофе, несмотря на то, что тот был ужасным на вкус и так обжигал рот, что хотелось плакать.

Он был карманным гангстером, подростком в одежде мафиози. Но при этом Генри постигал мир, в котором жил, и едва ли юные ученики самураев или служки буддистских монахов относились к своему обучению серьезней Генри.