Текст книги "Белые мыши"

Автор книги: Николас Блинкоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

– Тебе это знать не обязательно.

– Ладно. – Я потираю запястье. Часов у меня нет. – Который час?

– Часа два, наверное. Не знаю.

Я говорю:

– Осано не придет. Вместо него вот-вот появится Фрэд.

Этьен перестает возиться со своей физиономией. Заглядывает мне в глаза:

– Что?

По крайности, он понял, что это серьезно.

– Фрэда тебе не надуть, – говорю я. – Он сразу все просечет.

– Фрэд мне не нравится, – Этьен качает головой.

– Ты просто объясни ему, что Осано не разобрался в ситуации. Скажи, что пришел подтвердить согласие Аманды.

– А от кого же я, едрена мать, деньги получу?

– Забудь про деньги?

Произношу это вопросительным тоном. Понимая, что попытка запугать его никакого впечатления на Этьена не произведет. Но надо же, чтобы до него дошло как следует. По моим прикидкам, Фрэду понадобилось бы пять минут, чтобы вытрясти из Этьена всю правду.

– Как же, жди, – говорит он. – А если эта сука Фрэд тронет меня хоть пальцем, я сделаю все, чтобы Аманда никогда больше у Осано не выступала.

Ситуация становится по-настоящему неуправляемой.

– Брось, Этьен. Луиза все равно уговорит Аманду выступить. Фрэд ее заставит.

Он бросает на меня разъяренный взгляд.

– Не уговорит, если я ей не велю. А Фрэд пусть делает что хочет. Луиза все еще висит у меня на конце.

Никогда не слышал француза, произносящего «У меня на конце». При французском акценте звучит это так смешно, что смысл сказанного доходит до меня не сразу. А смысл таков: он до того люб Луизе, что та готова рискнуть ради него карьерой.

Этьен продолжает:

– Что я Луизе скажу, то она и сделает.

Я выхожу из уборной.

И едва не промахиваю мимо датчанок, даже не заметив их. Софи останавливает меня, спрашивает, все ли в порядке.

– Ты плачешь? – говорит она.

Я трясу головой и только тогда понимаю – да, плачу. Это движение смахнуло слезу, она скатывается по моему носу. Но я знаю, что должен найти Фрэда. Возможно, он уже в клубе.

Около бара Фрэда нет, у площадки для танцев тоже. Пристраиваюсь на лестнице, поближе к гардеробу, надеясь увидеть его, когда он войдет.

Через три примерно минуты мимо пролетает Этьен. Меня он не замечает, и я его не окликаю.

Он почти уж выходит на улицу, когда я замечаю подходящего к дверям клуба Фрэда. Рефлекторно открываю рот, чтобы предостеречь Этьена, но тут выясняется, что я разучился дышать. Этьен выскакивает на улицу, и Фрэд, выбросив руку вперед, дергает его на себя. Все происходит так быстро, что кажется, будто Этьена выхватили из воздуха.

Я выбегаю из клуба. Фрэд держит Этьена, прижав его мордой к капоту автомобиля.

11

Губы Этьена размазывают капли дождя по капоту большого серебристого джипа. Фрэд держит Этьена за шею, возя его головой по капоту так, будто рисует небольшие круги. И говорит по-английски:

– Медленнее, медленнее. А то уж больно ты шустрый.

Я подбегаю пыхтя.

– Пристрели его!

Фрэд оборачивается, на лице его написано: «повтори еще раз?», он думает, что ослышался. Мне не удается выровнять дыхание достаточно быстро для того, чтобы сказать Фрэду – слух его не подвел. По всему моему телу волнами пробегает дрожь, глаза мечутся в сухих глазницах то вправо, то влево. Мне нужна доска потолще или железная труба: самое время, пока Фрэд держит его, врезать Этьену чем-нибудь тяжелым. Но на Корсо-Комо нет ничего, кроме дорогих машин и прохожих. Поэтому я бросаюсь вперед и сбоку бью Этьена в лицо. Зубы его проезжаются по моим костяшкам, а Фрэд в удивлении распрямляется. Голова Этьена приподнимается, и я бью снова. И на сей раз обдираю кулак.

Фрэд, протянув руку, хватает меня за запястье.

– Джейми. Эй! Уймись.

Фрэд удерживает меня правой рукой, левая все еще остается на шее Этьена. На Фрэда я даже не смотрю. Гляжу на рот Этьена. Я рассек ему губу. Расслабляю руку, чтобы Фрэд ощутил, как с меня спадает напряжение. И тут же пинаю Этьена ногой, целя в промежность. Промахиваюсь и попадаю по колену Фрэда. Тут уж он Этьена выпускает.

– У-уй! Господи, Джейми!

Этьен колеблется, потом понимает, что свободен, и бегом устремляется по улице. Я мчусь за ним, даже не удивляясь, насколько я быстрее его. Пробежав ярдов десять, делаю ему подножку, от которой он растягивается на тротуаре. Этьен пытается подняться, и я пинаю его в грудь. Никогда прежде этого не делал. Ногой упираюсь в его тело. Я все в тех же кроссовках, что дал мне Фрэд, с шипами, как у футбольных бутсов. Этьен съеживается, защищая живот, и я дважды бью его сверху, топча шипами. Фрэд оттаскивает меня.

– Боже мой, Джейми! Когда ты успел так распсиховаться?

В голове моей стоит гул, сквозь который прорывается мысль, что распсиховаться как следует я даже и не успел: «Думаешь, это и есть псих? Подожди немного, увидишь настоящего психа!» Фрэд придерживает меня сзади за пиджак. Я бестолково лягаюсь, не попадая в Этьена.

– Пусти!

– Джейми-Джейми-Джейми, – голос Фрэда становится все спокойнее. – Ты не против, если я сам им займусь? Хорошо? Да или нет?

Это еще надо обдумать.

Он не отпускает меня.

– Хорошо, – говорю я. Рука Фрэда, помедлив, опускается.

Я отступаю к мостовой. Фрэд подходит к Этьену, глядит на него сверху. И говорит:

– Надо же, какой неожиданный поворот: выходит, теперь я хороший, а он плохой. Так что ты меня лучше слушайся, не то напущу на тебя моего дружка.

Он приподнимает Этьена, усаживает его на бордюр. Супружеская чета, идущая по другой стороне улицы, останавливается, вглядываясь в нас, потом продолжает прогулку.

– Итак, Этьен, что у тебя за проблемы с Амандой?

– Он хочет денег, – говорю я.

– Помолчи, Джейми. – Фрэд опять поворачивается к Этьену. – Ты хочешь денег?

Этьен не знает, что ответить. Трясет головой.

Ну уж нет.

– Спроси его, где остановилась Аманда.

– Это правда, Этьен? Аманда уже в городе?

Этьен скашивает на меня глаза. Рот у него полон крови. Судя по его роже, он с радостью разорвал бы меня на куски. Фрэд подсовывает палец под его подбородок и мягко разворачивает голову Этьена к себе.

– Она уже здесь, Этьен?

– Нет, – говорит Этьен.

– Врет! Гадина лживая! Я ее видел! – Я кричу и ничего не могу с этим поделать; говорить тише у меня не получается.

Этьен пытается взглядом уверить Фрэда в своей невиновности, таращит глаза, как будто они способны изобразить невинность.

– Клянусь, ее здесь нет.

– Пристрели его! Пристрели! Чертова, чертова… – никак не могу подыскать слово. – Замочи мудака!

Фрэд оборачивается ко мне:

– Замочить?Что значит «замочить»?

Это слово использовал Снуп; я слышал его на одном старом компакте.

– Чушь какая-то у нас получается. – Фрэд поглядывает то на меня, то на Этьена. – Ладно, Джейми, стрелять в него я не буду. Годится, Этьен? Я не буду в тебя стрелять. Это незаконно. Кругом свидетели. К тому же я не при пистолете. Всем понятно?

Затем тон его становится более резким.

– Но ты, Этьен, ты лживый гондон. Ну-ка, быстро – адрес Аманды.

Этьен молчит. Фрэд придвигается к нему, склоняется почти театрально.

– Ну?

Этьен мотает головой. Потом говорит:

– Хорошо. Она в Милане, – он называет адрес, мне незнакомый. Впрочем, тут же уточняет: около Порта-Венециа, и я понимаю, это совсем недалеко от квартиры Осано, за углом.

– Как вы с ней условились? – спрашивает Фрэд. – Аманда выступит у Осано, если ты ей скажешь, и не выступит, если нет?

Этьен кивает.

Фрэд смотрит на него. Смотрит долго, устало; я даже слышу, как он причмокивает, посасывая щеку. Потом произносит:

– Ой, что-то не верится.

И поворачивается ко мне.

– Поехали, Джейми. Нанесем ей визит. Попробуем ее обаять.

Он направляется к большому джипу, тому самому, к которому прижимал Этьена. Я и не думал, что это его машина. За нашей спиной Этьен поднимается с бордюра. Я слышу, как он, прихрамывая, удаляется по улице, слышу, как постукивают высокие каблуки его сапог.

– Он опередит нас, позвонит по телефону, – говорю я. – Она будет знать, что мы едем.

– Не важно. Не думаю, что у него есть какая-то власть над Амандой или даже подходы к ней.

Да я и сам так не думаю. Этьен же и признался, что уговорить Аманду выступить или не выступить на показе – задача Луизы. Хотя этих троих связывают такие запутанные отношения, никак я в них не разберусь. С какой стати Аманда должна верить Луизе, если никто, пребывающий в здравом уме, ей не верит? И почему Луиза питает такую страсть к этому жалкому прохвосту, Этьену?

Фрэд осматривает капот своей машины, отпирает биппером двери, мы забираемся внутрь.

– А здорово ты взъелся на этого французика, – говорит он. – В чем дело?

– Он сказал кое-что о моей сестре.

Фрэда, похоже, такое объяснение устраивает.

Дорогой я соображаю, что мы совершили ошибку. Надо было выяснить телефон квартиры, в которой остановилась Аманда. Фрэд с шумом втягивает в себя воздух, пожимает плечами. Теперь уж ничего не поделаешь. Похоже, он прикидывает, как нам быть, но, открыв рот, сообщает только:

– Вон там застрелили Маурицио Гуччи.

Я быстро оборачиваюсь, хоть и не думаю, что там есть на что посмотреть. И вот мы уже добрались до места и, сидя в машине Фрэда, глядим на пару безликих стальных дверей. Это жилище Аманды, однако двери его похожи на тюремные: в большую врезана справа дверца поменьше, ребенок лет десяти сквозь нее еще пройдет, но для взрослого человека она маловата. Переговорное устройство отсутствует.

– Что будем делать, Фрэд? – спрашиваю я.

– Не знаю. Если бы я пристрелил Этьена, толку было бы ровно столько же.

Меня уже мучает стыд за мое поведение.

– Да, – говорю. – Это была плохая идея.

Фрэд кивает.

– Пожалуй. Но я мог подержать Этьена, пока ты не забил бы его до смерти.

Вытаскиваю пачку «Мальборо лайт». Фрэд останавливает меня:

– Не в машине.

– Я вылезаю и, закурив, подхожу к дверям, чтобы получше их разглядеть. Двери крепкие, старые, глухие. Затем осматриваю фронтон дома. На первом этаже окна отсутствуют, а те, что выше, зарешечены, в них пробивается тусклый свет. Выглядят они так, словно выходят на лестницу, а не в квартиру.

Фрэд, перегнувшись через сиденье, кричит:

– Постучи!

Времени уже около двух. Не стану я среди ночи колотить в стальные двери, тем более в одном из самых богатых кварталов чужого города.

Отхожу подальше на проезжую часть и говорю:

– Я посмотрю сбоку.

Здесь окон побольше, некоторые освещены. Но все они, а этажей в доме четыре, выше моей головы. Я и представления не имею, где может находиться Аманда, да и рявканья Луизы тоже не слышно.

Фрэд трогает машину с места, поворачивает за угол. Я чувствую на себе его взгляд. Немного потоптавшись на месте, возвращаюсь к нему.

– Фрэд?

– Да?

– Откуда ты родом?

Он смеется. Не знаю, почему я об этом спросил, и оттого пожимаю плечами. Уличные фонари дают достаточно света, чтобы Фрэд заметил мой жест.

– Могу сказать, – говорит он. – Оба деда и бабки были итальянцами.

– А ты нет?

На сей раз плечами пожимает он.

– Родители у меня австрийцы.

– Вы много разъезжали?

– Нет. Все они родом из одной деревушки рядом с Пулой, на Далматинском побережье. Когда я родился, мы были югославами. А дети у меня – хорваты. – Фрэд улыбается. – Там хорошие места. Лучшая граппа и лучшие трюфели в мире.

– Не знал, что у тебя есть дети.

– Ну а как же иначе. – Как будто я сам должен был догадаться. Он оглядывается на дом. – Давай плюнем на это дело. Тебя подвезти?

Я говорю, что лучше пройдусь. До квартиры Осано рукой подать.

Фрэд уезжает, а я возвращаюсь к фасаду и присаживаюсь перед стальными дверьми на каменные блоки, служащие основанием крыльца. Этьен сказал, что Аманда остановилась в четвертой квартире, и я размышляю, нельзя ли определить отсюда, на каком этаже эта квартира находится. Если, скажем, первые две квартиры – на первом. Нет, сдаюсь: так ничего не установишь.

Время от времени кто-нибудь проходит мимо по улице. Я каждый раз встаю и с поддельным интересом разглядываю дверь. Минут через двадцать чьи-то шаги замедляются и замирают за моей спиной. Обернувшись, вижу мужчину лет шестидесяти с собачонкой на поводке.

Он спрашивает, в чем дело, вытаскивает, покопавшись в кармане, ключи и открывает дверь поменьше. Я объясняю, что не говорю по-итальянски. И сообщаю по-английски, что в этом доме остановилась моя сестра. Он сощуривается, потом лицо его расплывается в улыбке узнавания.

– А, модель?

– Да.

Меня все еще удивляет, что наше с Луизой сходство так бросается в глаза, даже когда мы не вместе.

– Bene. [20]20
  Хорошо (ит.).


[Закрыть]Брат Луизы. Прошу.

Луиза провела здесь всего одну ночь, а соседи уже знают ее. Мужчина, согнувшись, пролезает в дверцу и удерживает ее открытой, чтобы и я мог войти. Собачонка скачет вокруг моих ног, словно я долгое время отсутствовал, а она жаждала поскорее со мной свидеться. Мы проходим через вторые, решетчатые двери и попадаем во двор. Мужчина указывает на ряд больших, ярко освещенных окон второго этажа.

– Квартира четыре. Передайте привет сестре.

Он направляется к своей квартире на первом этаже; собачонка, поразмыслив немного, решает последовать за ним, а не за мной. Я иду к лестнице.

Из квартиры доносится музыка; приходится несколько раз ударить по двери ладонью. Я уже начинаю думать, что меня никто не услышал, но тут дверь отворяется, прямо передо мной возникает в панковской футболке Луиза.

– А ты не спешил, – произносит она.

– Дверь была заперта, – я невесть почему оправдываюсь. – Что за игры затеяли вы с Этьеном?

– Ради бога, Джейми. Не сейчас.

Голос у нее очень усталый. Даже по коридору она идет так, будто стала невесомой и ее несет ветром. Я следую за плывущей впереди футболкой, вглядываясь в дату давнего турне группы «Рамонес»: Европа, 1980-й. Футболка старше меня, она вылиняла до серости и вся покрыта мелкими дырочками, словно в нее стреляли из дробовика. Не знаю, где сестра разжилась такой и сколько заплатила. Луиза выглядит в ней семнадцатилетней.

Попадая в чужую квартиру, чувствуешь себя так, словно проник в принадлежащее другому человеку пространство. И правильно, оно же не наше. Но в этой я ощущаю себя незваным гостем еще в большей мере, чем в отеле «Кост» или здесь, в баре «Четырех времен». Вступив в гостиную, я попадаю словно бы в водоворот деревянных извивов, изображающих лесные деревья и цветы. Двери – настоящий модерн, я такие только на фотографиях видел. Камин тоже отделан настоящим деревом и тоже весь в завитушках, подрагивающих в отблесках пламени.

– А где Аманда?

– У нее приступ дурного настроения.

Луиза стоит в центре гостиной. Руки ее скрещены поверх эмблемы «Рамонес» – орла с девизом «Хей-хо, вперед!». Голые ноги подрагивают, дрожь сотрясает даже колени. Похоже, ей холодно. Хотя натоплено в квартире так, что дышать нечем.

До меня наконец доходит, что Луиза здесь одна. Я спрашиваю:

– Чья это квартира?

– Аманды, – говорит она и уточняет: – Принадлежит компании ее отца. Текстильной.

– Богатая и прекрасная. Выходит, твоим затруднениям конец.

Произношу это не без язвительности. В каких, собственно, отношениях состоит Луиза с Амандой, мне все еще неизвестно.

– Если бы.

Она, похоже, расстроена. В любом другом месте, в любое другое время она ринулась бы в контрнаступление и довела бы меня до слез. А сейчас плачет она.

Странноватый здесь запах, тяжкий, цветочный. Я с самого начала учуял его, в моем сознании он связывался с резными деревянными барельефами, как будто цветы вокруг камина могли наполнить воздух своим благоуханием. Но когда я, следуя за запахом, прохожу в спальню, он усиливается. Постель неубрана, покрывало валяется на полу. Пахнет из ванной. Толкаю дверь, и меня окатывает волна густого аромата. Осколки стекла в ванне – на сей раз это флакон со спреем. Марки духов я не узнаю, но дуновения их наплывают основными тонами – своего рода старая классика, словно пропитывающая воздух черно-белых фильмов. Мне приходится присесть на край ванны и сложить вместе несколько кусков стекла, чтобы прочитать название духов: «Первый номер», духи не старые, но редкие. Я их никогда не встречал и флакона прежде не видел. Спиртовая составляющая их въедается в оставшиеся на моих костяшках отпечатки зубов Этьена.

Луиза стоит в двери. Я подбираю кусочек стекла.

– Твои?

– Аманды – и духи, и разрушения. Я же сказала, у нее дурное настроение.

He уверен, что это правда: бить в ванне стекло – один из трюков Луизы.

В руке у нее бутылка граппы:

– Выпьешь?

– Да.

Я думал, она отдаст мне бутылку, однако Луиза выходит из ванной. Иду за ней. Она берет со стола в гостиной две увесистые стопочки, наливает каждому из нас по глотку.

– Будем здоровы.

– Будем здоровы, Луиза.

Опрокидываю в себя стопку. И, глубоко вздохнув, отчего спиртное лишь сильней обжигает горло, говорю:

– Не понимаю, что происходит. Ты с кем любовь-то крутишь, с Амандой или с Этьеном?

– С Этьеном? Только не с ним.

Звучит это так, словно Этьен для нее пустое место. Мне бы успокоиться, но я знаю, как умеет врать Луиза.

– Правда?

– После того как мои агенты от меня отказались, его полезно было иметь под рукой. Только и всего. Его иногда приглашают в такие места, куда мне хода нет, слышит разные вещи, мне неизвестные.

– И помогает тебе тянуть деньги из Осано.

– Нет. Мне стыдно, что я вообще на это пошла.

Она наливает себе еще и протягивает мне бутылку. Пока граппа сжигает мне глотку, я слышу, как сестра говорит:

– Хотя Осано такой проходимец.

Что верно, то верно.

– И Аманда действительно выступит в его показе, если ты попросишь?

– Конечно. Она хочет помочь мне. Фокус-то в том, что если она выступит, шоу заметят. Но при этом никто не заметит, что и я участвую в нем. Вот я и не знаю, просить мне ее или нет.

Ну что тут можно сказать? Сестра выглядит такой слабой и юной, хлюпает носом.

– Ах, Луиза, Луиза.

– Я попрошу ее ради тебя, малыш, – говорит она. – Тебе ведь это пойдет на пользу, правда? Если Аманда выступит в показе?

– Наверное.

Какая она все-таки грустная! Разводя руки, делаю шаг к ней, и сестра ныряет в мои объятья. Мы стоим, она рыдает мне в плечо, громче, громче, пока плач не достигает высшей точки и не начинает стихать. И тут, еще сквозь рыдания, она заявляет:

– У Осано такие убогие модели. Ты бы не уговорил его переделать их?

Я заливаюсь смехом. Луиза тоже.

– Хотелось бы, – соглашаюсь я.

– Мне надо лечь.

Да уж! Я и сам, того и гляди, свалюсь с ног.

– До Осано недалеко.

– Нет. Здесь, – говорит она. – И ты оставайся.

Она уходит в спальню, а я стою в замешательстве.

Приходится спросить:

– Здесь только одна спальня?

– Поспи сегодня со мной, Джейми. Как-нибудь разместимся.

Луиза уже лежит, так и не сняв футболки, в постели, подтягивает за уголок одеяло с пола, заворачивается. Пожалуй, мне лучше остаться. Потоптавшись на месте, закрываю дверь в гостиную, чтобы в спальню не лез свет от камина и настольных ламп. Граппа выжгла оставшийся на моих зубах налет от сигарет. Зубная щетка мне не нужна, ничего не нужно, и никаких неотложных дел у меня нет. Сбрасываю в темноте пиджак и брюки, проскальзываю в постель, к Луизе. Ее трясет и под одеялом, она прижимается ко мне, чтобы согреться. Подушки чуть отдают разлитыми в ванной духами, а может быть, если это не их аромат пропитал все вокруг, и Амандой.

Спустя какое-то время, когда я, прислушавшись к ее дыханию, решаю, что Луиза заснула, она вдруг говорит:

– Это корабль.

– Нет, не корабль.

– Корабль, а одеяло – его паруса.

– Не смешно, Луиза.

– Жемчужинки в устричных раковинах.

– Только не я, Луиза.

– Ты, ты. Я тебя чувствую. Вставь его в меня.

Еще бы ей не чувствовать: головка уже протиснулась сквозь ширинку моих трусов. Луиза приникает к ней, мягкий зад ее словно тает, пока она ласково жмет, жмет. Ткань трусов сначала подается, потом натягивается, соскальзывая, сворачиваясь жгутом; артерии под кожей сдавлены страхом.

– Мы не можем, Луиза.

– Ш-ш-ш, малыш. Ты уже во мне.

Всего на миллиметр, даже меньше. Но тут Луиза расслабляет мышцы, и я погружаюсь в нее целиком. Кажется, будто мы снова в нашей судовой койке и теперь поднимаем волны. Луиза раскачивается, волны переливаются с ее кожи на мою. И скоро они уже движутся сами. Нам ничего не приходится делать, нужно лишь не мешать им скользить в жарком трепете сквозь нас. Вода отдает духами, солью, скатывается по спине сестры, выплескиваясь мне на грудь, – колеблющаяся заводь, в которой руки мои, вцепившиеся в сестру, становятся скользкими. Живот ее содрогается под моими прикосновениями, новые волны сносят мои ладони к ее груди и вниз, к водовороту пупка. Движение разделяет нас и тут же соединяет вновь. Луиза седлает меня. Эта твердая штука меж нами больше уже не пенис, но то, что держит нас вместе, то, что Луизе необходимо как можно полнее ощутить в себе. Держа Луизу за ягодицы, я чувствую, как напрягаются ее мышцы, как наполняются мои ладони ее плотью, прежде чем, набравшись энергии, она снова подается вперед.

Потом, уже в ванной, делать вид, будто ничего не случилось, становится сложнее. Семя, извергнутое мной в унитаз, оставляет в воде маслянистые следы, плавучие морские нити. В квартире жарища, ванную заполняет благоухание «Первого номера», мысль о котором становится истерически смешной, особенно если учесть, чем я занят. Мой член содрогается, содрогается от смеха. Но мне необходимо затолкать его назад, в провинившуюся ширинку. Я смеюсь и не слышу своего смеха. Все, что я слышу, это шаги в коридоре и голос Аманды.

Говорить она начинает еще до того, как входит в спальню. Целая литания извинений с подвыванием.

– Прости, милая. Мне так жаль…

Подходит к Луизе.

Похоже, присаживается на кровать.

– Простыни, они же совсем мокрые.

Спускаю воду, и все вокруг словно взрывается, рушится Ниагарой звуков.

– Кто там? – Аманда насторожилась, голос поднялся на несколько тонов.

– Брат.

Выхожу из ванной. Аманда глядит на меня во все глаза, однако, поняв, что Луиза не врет, смягчается.

– Это ночной пот. Но Джейми был рядом.

Улыбка Аманды сменяется выражением озабоченности.

– О, милая. Как жаль, что не я.