Текст книги "Чудовище должно умереть. Личная рана"

Автор книги: Николас Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Ты ничего не сможешь доказать, – мрачно заявил он.

Феликс говорил спокойно и бесстрастно:

– Вы убили Марти, вы убили моего сына. Я не намерен выкупать у вас свой дневник: не считаю возможным поощрять шантажиста. Хотите, передавайте его полиции. Для убийц у них предусмотрен довольно длительный срок заключения. Вы не сможете долго отпираться, а если даже и станете, то Лены на это не хватит. Нет, мой друг, у вас безвыходное положение.

У Джорджа набухли жилы на виске. Он занес вверх стиснутый кулак. Феликс поспешно сказал:

– Больше я ничего не буду предпринимать, иначе все закончится настоящим несчастным случаем. Вам лучше постараться взять себя в руки.

Джордж Рэттери разразился потоком таких страшных ругательств, что его крик вывел из транса одного из рыболовов на берегу. «Не иначе как этого парня ужалила оса, – подумал он. – В этом году очень много ос, говорят, в округе одна из бригад, работавших в поле, вся была перекусана ими… а вот маленького, похоже, осы не очень-то беспокоят. Интересно, что за удовольствие мотаться на паруснике вверх и вниз по реке – мне подавай моторку с ящиком пива в каюте».

– …убирайся вон из моего дома и держись от меня подальше! – бушевал Джордж. – Если я еще раз, несчастный коротышка, увижу тебя после этого, я сотру тебя в порошок!

– Но мой багаж? – кротко сказал Феликс. – Мне нужно вернуться и собрать вещи.

– Ты больше не переступишь мой порог, слышишь? Вещи может упаковать за тебя Лена. – По лицу Джорджа скользнула лукавая усмешка. – Лена! Интересно, что она скажет, когда узнает, что ты подкатил к ней, чтобы добраться до меня.

– Оставьте ее в покое.

Феликс кисло усмехнулся про себя, раздраженный тем, что его задевала эта мысль Джорджа. Он чувствовал себя вконец измученным, истерзанным. Слава богу, через минуту они будут у шлюза, и там он может высадить Джорджа на берег. Он опустил выдвижной киль и натянул грот-парус, когда они приблизились к повороту: утлегарь переметнулся на левый борт, лодка отклонилась от курса и нырнула носом; он резко поднял румпель, и она вернулась на свой курс. Он проделал все это машинально, словно во сне. Впереди за носом яхты он уже видел ярко пестревшие цветы у домика смотрителя. Его охватили уныние и чувство невыразимого одиночества. Лена… Он не смел думать о будущем. Теперь от него ничего не зависело.

– Да, – говорил Джордж. – Надеюсь, Лена узнает, как подло, просто по-свински ты вел себя по отношению к ней. Так что это конец вашим отношениям.

– Не говорите ей об этом сразу, – вяло сказал Феликс, – а то она откажется собирать мои вещи. Тогда вам придется самому это сделать, а это будет ужасно, верно? Избежавшая наказания жертва упаковывает пожитки неудавшегося убийцы.

– Просто поразительно, как ты можешь сидеть и шутить на эту тему. Неужели не понимаешь…

– Ладно, успокойтесь. Просто мы оба оказались слишком умными и хитрыми. Оставим эту тему. Вы убили Марти, а мне не удалось убить вас, так что, считаю, по очкам победа за вами.

– Да заткнись ты, недоносок! Видеть тебя больше не могу! Высади меня из этой чертовой лодки!

– Хорошо, вот уже шлюз. Там вы и выйдете. Пересядьте, мне нужно опустить грот. Можете переправить мои вещи в «Рыболов». Кстати, не хотите, чтобы я записался в вашу книгу визитеров?

Джордж уже открыл было рот, чтобы дать выход новому приступу бешенства, внезапно охватившего его, но Феликс указал на семенившего к ним смотрителя.

– Только не перед слугами, Джордж.

– Хорошо поплавали, джентльмены? – спросил сторож. – А, вы решили здесь выйти, мистер Рэттери?

Но Джордж Рэттери уже выбрался из лодки, пронесся мимо старика без единого слова и стал стремительно удаляться, топая по аккуратному пестрому цветнику. Его громадное тело тяжело колыхалось над цветами, как неповоротливая броня танка, когда он шел прямо по клумбам, ослепленный яростью, круша башмаками хрупкие цветки и бутоны.

Сторож ошеломленно смотрел ему вслед. Глиняная трубка выпала у него изо рта и разбилась на кусочки, ударившись о каменный причал.

– Эй вы, сэр! – наконец неуверенно прокричал он вслед Джорджу. – Там мои цветы, осторожно!

Но Джордж не обращал на него внимания. Феликс посмотрел вслед его широкой спине, удалявшейся по направлению к деревне, а потом на следы его ног, отпечатавшиеся на вдавленных в землю цветах. Так в последний раз он видел Джорджа Рэттери.

Часть третья
ТЕЛО ЭТОЙ СМЕРТИ

1

Найджел Стрэнджвейс сидел в кресле в квартире, куда они с Джорджией переехали после своей свадьбы два года назад. За окнами простиралась аккуратная классическая площадь, одна из нескольких площадей Лондона XVII века, еще не застроенных никому не нужными бутиками и вызывающими своей роскошью особняками для любовниц миллионеров. На коленях Найджела лежала большая алая подушка, а на ней – открытая книга; сбоку от кресла стоял вычурный дорогой пюпитр для книг, который Джорджия подарила ему на прошедший день рождения; в данный момент Джорджия гуляла в парке, так что он мог вернуться к старой привычке читать, положив книгу на подушку.

Однако вскоре он столкнул и книгу, и подушку на пол. Он слишком устал, чтобы вчитываться в содержание. Странный случай с коллекцией бабочек адмирала, который он только что довел до удачного конца или скорее до смущающего заключения, оставил его в состоянии полного истощения. Он устало зевнул, встал с кресла, немного побродил по комнате, высунул язык стоящему на каминной полке деревянному идолу, которого Джорджия привезла из Африки; потом вытащил из стола несколько листов бумаги и карандаш и снова плюхнулся в кресло.

Появившаяся через двадцать минут Джорджия застала его целиком поглощенным работой.

– Что ты пишешь? – поинтересовалась она.

– Составляю бумагу об общем развитии.

– Это означает, что я должна тихо сидеть, пока ты не закончишь? Или мне можно подойти и заглядывать через плечо?

– Первое предложение предпочтительнее. Мне нужно остаться один на один со своим подсознанием. В полной тишине.

– Не возражаешь, если я закурю?

– Пожалуйста. И вообще чувствуй себя как дома.

Через пять минут Найджел передал ей лист бумаги.

– Интересно, на сколько вопросов ты сможешь ответить, – сказал он.

Джорджия взяла лист и прочитала написанное:

«1. Сколько требуется басен, чтобы накормить соловья?

2. Кто или что было „нянькой-кормилицей львов“?

3. В каком смысле употребляются Девять Достоинств?

4. Что вы знаете о мистере Бенджелстайне? Что вам неизвестно о Байоне из Бористенайте?

5. Писали ли вы когда-нибудь письмо в газету по поводу взрыва бега быков? Почему?

6. Кто такая Сильвия?

7. Сколько стежков, сделанных вовремя, стоят десяти?

8. Как будет третье лицо множественного лица в плюсперфекте от слова Εινστεϊν?

9. Какое еще имя Юлия Цезаря вам известно?

10. Чего нельзя получить от одной икринки?

11. Назовите имена первых двух мужчин, которые сражались на дуэли на мушкетонах в аэростатах.

12. Назовите причины, по которым следующие пары не дрались на дуэли на мушкетонах в аэростатах: Лиддель и Скотт, Содор и Мэн, Като Младший и Като Старший, вы и я.

13. Назовите различия между министерством сельского хозяйства и министерством рыболовства.

14. Сколько жизней у кота с девятью хвостами?

15. Где находятся парни старой бригады? Иллюстрируйте ваш ответ приблизительным начертанием карты.

16. Можно ли забыть старое доброе знакомство?

17. „Стихи сочиняют дураки вроде меня“. Если хотите, опровергните это утверждение.

18. Верите ли вы в волшебников?

19. Каким знаменитым спортсменам принадлежат следующие высказывания:

а) „Я бы снова разорвал этого плейбоя на части“.

б) „Qualis artifex pereo“.

в) „Пойдем в сад, Мод“.

г) „В жизни меня так не оскорбляли“.

д) „Мой рот на замке“.

20. Различия между Сутеркином и Котом в сапогах.

21. Вы предпочли бы космотерапию или отлучение от церкви?

22. На сколько языков был переведен Боттом?»

Подняв глаза, Джорджия сделала Найджелу гримасу.

– Все-таки ужасно, что ты имел возможность получить классическое образование, – мрачно сказала она.

– Да.

– Тебе нужно уйти в отпуск, не так ли?

– Да.

– Можем скрыться на несколько месяцев в Тибете.

– Я бы предпочел Хоув. Мне не нравится молоко яков, чужие края и ламы.

– Не понимаю, как ты можешь говорить, что не любишь лам, когда с ними не встречался.

– Если бы я был знаком хоть с одним из них, я бы еще больше их ненавидел. Они укрывают преступников, и их одежду носят гомики.

– Ах, ты говоришь о далай-ламах! А я имела в виду животных, лам.

– Я тоже о них. О ламах.

Раздался телефонный звонок. Джорджия подошла взять трубку. Найджел наблюдал за ее движениями: у нее было легкое и гибкое, как у кошки, тело, оно всегда его восхищало; достаточно было просто находиться с ней в одной комнате, чтобы почувствовать себя физически освежившимся; и ее печальное, задумчивое, как у мартышки, личико так странно контрастировало со звериной грацией ее тела, которое она всегда облекала в яркие красные, желтые и зеленые одежды.

– Это Джорджия Стрэнджвейс… А, это ты, Майкл! Как поживаешь? Как там Оксфорд?… Да, он здесь… Работа для него? Нет, Майкл, он не может… Нет, он слишком вымотался – очень трудный случай… Нет, в самом деле, он слегка свихнулся – только что спрашивал меня о различиях между Сутеркином и Котом в сапогах и… Да, я понимаю, что эта связь совершенно ненормальная, но мы собираемся уехать куда-нибудь в отпуск, так что… Вопрос жизни и смерти? Майкл, дорогой, как ты странно выражаешься! Ну ладно, сейчас он сам с тобой поговорит.

Джорджия передала трубку Найджелу, и тот увлекся долгим разговором. Закончив его, он подхватил Джорджию под локти и закружил ее в воздухе.

– Полагаю, все это возбуждение означает, что кто-то кого-то убил, а ты собираешься в это влезть, – сказала она, когда он опустил ее на стул.

– Да! – пылко воскликнул Найджел. – Настоящее интересное и загадочное дело. Друг Майкла – парень по имени Фрэнк Кернс, он же – Феликс Лейн, автор детективных романов: он готовился убить одного человека, но у него все сорвалось, а теперь этого парня действительно убили: отравили стрихнином. Так этот Кернс хочет, чтобы я занялся его делом и доказал, что это сделал не он.

– Не верю ни одному слову! Это какой-то обман. Слушай, если настаиваешь, я поеду с тобой в Хоув. Ты не в таком состоянии, чтобы взяться за новую работу.

– Я должен. Майкл говорит, что этот Кернс – очень порядочный парень. И он попал в страшную передрягу. Кроме того, приятно будет переменить обстановку и оказаться в Глостершире.

– Он не может быть порядочным человеком, если замышлял кого-то убить. Оставь его в покое, забудь об этом.

– Ну, у него были оправдывающие обстоятельства. Этот тип сбил на дороге сынишку Кернса, и тот умер. Полиция не смогла его поймать, поэтому Кернс начал его выслеживать и…

– Это какое-то безумие. Такого не бывает. Должно быть, этот Кернс сумасшедший. А как он оказался замешанным во всю эту историю, если человека убил кто-то другой?

– Майкл сказал, что он вел дневник. Я расскажу тебе о нем в поезде. Нужно ехать в Сивернбридж. Где наш справочник?

Покусывая губы, Джорджия смерила мужа долгим задумчивым взглядом. Затем подошла к письменному столу, достала справочник и начала его просматривать.

2

Первое впечатление от худощавого бородатого мужчины, вышедшего им навстречу в вестибюле «Рыболова», было такое: вот перед ними человек, поразительно равнодушный к ужасному положению, в котором он оказался. Он энергично пожал им руки, глядя на них и по сторонам с легкой извинительной улыбкой. В легком подъеме его бровей тоже чувствовалось некоторое смущение, как будто он тактично просил у них прощения за то, что вытащил их по такому тривиальному делу. Они немного поговорили.

– Ужасно мило с вашей стороны, что вы приехали сюда, – вскоре сказал Феликс. – Положение действительно…

– Послушайте, давайте отложим обсуждение и займемся этим после обеда. Моя жена немного устала от этого путешествия. Я только провожу ее наверх.

Джорджия, чья поразительно выносливая натура в свое время преодолевала невероятные испытания в длительных экспедициях через пустыни и джунгли – она была одной из трех самых известных путешественниц своего времени, – и глазом не моргнула на эту чудовищную ложь Найджела. Только оказавшись с ним в номере, она усмехнулась и сказала:

– Значит, я устала, да? И это говорит джентльмен, который находится на грани физического и умственного истощения! Что означает такая исключительная заботливость по отношению к слабой женщине?

– Не стоит посвящать Кернса в то, что ты отважная, сильная женщина. Дорогая моя, ты должна быть женственной, приятной, мягкой, покладистой женщиной, которой он может довериться.

– Великий Стрэнджвейс уже за работой! – насмешливо воскликнула она. – Какой же у тебя изворотливый ум! Но я не понимаю, почему я тоже должна быть втянута в это дело.

– Каким он тебе показался? – спросил Найджел.

– Сложный человек, я бы сказала. В высшей степени воспитанный. Очень замкнутый. Слишком долго живет один – он так смотрит мимо тебя, когда с тобой разговаривает, как будто больше привык беседовать сам с собой. Человек тонкого вкуса и с устоявшимися привычками. Ему нравится считать себя самодостаточным, думать, что он в состоянии обходиться без общества, но на самом деле он очень чувствительно относится и к общественному мнению, и к внутреннему голосу. Правда, сейчас он ужасно нервничает, так что трудно точно судить.

– Говоришь, нервничает? А меня он поразил своим самообладанием.

– О нет, дорогой, вовсе нет! Он изо всех сил сдерживается. Ты не обратил внимания на выражение его глаз, когда в разговоре возникала пауза и его ничто не отвлекало? Да ведь из них так и брызжет полная паника! Помню, я видела такие глаза у одного парня, когда вечером в горах мы забрели далеко от лагеря и заблудились в сплошных зарослях кустарника, целый час не могли найти дорогу.

– Если бы Роберт Янг носил бороду, он выглядел бы похожим на этого Кернса. Надеюсь, он все-таки не совершил убийства: он выглядит таким приятным маленьким бурундучком. Ты уверена, что не хочешь немного отдохнуть перед обедом?

– Нет, черт побери. И позволь мне тебе заявить, что я даже кончик пальца не намерена совать в это твое дело. Мне известны твои методы работы, и я их не одобряю.

– Готов поставить пять к трем, что уже через день ты по уши завязнешь в расследовании: у тебя такая чувствительная натура, которая…

– Не чувствительная, а увлекающаяся!

После обеда, как они и договорились, Найджел направился в номер Феликса. Феликс внимательно изучал своего гостя, наливая ему кофе и придвигая сигареты. Он видел перед собой высокого молодого человека, лет двадцати с небольшим, костлявого телосложения; его неопрятная одежда и взъерошенные очень светлые волосы придавали ему вид человека, который только что проснулся от дремоты, которая сразила его, скорчившимся на жестком диване железнодорожного вокзала. Его лицо с мягкими чертами было бледным и удивительно мальчишеским, что не соответствовало умному взгляду светло-голубых глаз, которые смотрели на него со смущающей пристальностью и создавали впечатление, что он имеет собственное мнение о любом предмете под солнцем. И в манерах Найджела Стрэнджвейса было что-то такое – вежливое, заботливое, почти отеческое, – что на мгновение показалось Феликсу необъяснимо зловещим: так может относиться ученый к объекту своего эксперимента, подумал он; за этим интересом и заботливостью крылась бесчеловечная объективность: Найджел относился к тому редкому типу людей, которые способны без всякого смущения признать свои ошибки и неправоту.

Феликса слегка пугало, что он так много понял в своем госте: вероятно, опасность его теперешнего положения обострила его способность читать в чужой душе. Он сказал, криво усмехнувшись:

– Кто избавит меня от тела этой смерти?

– Святой Павел, если я верно запомнил? Лучше расскажите мне все по порядку.

И Феликс изложил ему обо всех существенных деталях истории, как это было записано в дневнике: о смерти Марти, о своей поглощенности идеей отмщения, о сочетании своих рассуждений и удачного случая, благодаря которому он наткнулся на Джорджа Рэттери, о плане утопить Джорджа на реке и о том, как в самый решительный момент рухнул его план. Тут Найджел, который все это время молча слушал, рассматривая носки своих туфель, спросил:

– Почему он так долго медлил и не хотел поразить вас фактом, что ему все о вас известно?

– Точно не могу сказать, – после некоторого раздумья сказал Феликс. Отчасти, видимо, из-за удовольствия, которое ему доставляла игра в кошки-мышки; по натуре он явный садист. Отчасти, возможно, он хотел полностью убедиться, что я намерен это совершить – я имею в виду, он не хотел раскрывать карты, потому что должен был понять, что мой дневник предоставляет возможность обвинить его в убийстве Марти. Хотя не знаю… практически он пытался меня шантажировать в лодке – сказал, что отдаст мне дневник за деньги; казалось, он был полностью захвачен врасплох, когда я заявил, что он никогда не посмеет передать дневник полиции.

– Гм… И что же произошло потом?

– Ну, я сразу же переехал сюда, в гостиницу «Рыболов». Джорджу пришлось переслать сюда мой багаж: он отказался впустить меня в свой дом даже на минуту, что вполне естественно. Кстати, все это случилось только вчера. Вдруг около половины одиннадцатого позвонила Лена и сообщила, что Джордж умер. Можете себе представить, как это меня потрясло! Он почувствовал себя плохо после обеда, Лена описала мне симптомы: мне кажется, это отравление стрихнином. Я сразу направился к Рэттери, доктор был еще там и подтвердил мое предположение. Я здорово попался. У его поверенных находится мой дневник, который должен быть обнародован в случае его смерти: полиции станет ясно, что я замышлял убийство Джорджа. И вот он умер – для них это дело шито белыми нитками.

Напряженная поза Феликса и тревожное выражение глаз противоречили его ровному, почти бесстрастному тону.

– Я готов был пойти и утопиться в реке, – сказал он, – настолько все кажется безнадежным. Затем я вспомнил, как Майкл Эванс рассказывал мне о том, как вы вытащили его из подобной истории, поэтому я позвонил ему и попросил связать меня с вами. И вот вы здесь.

– Вы еще не говорили полиции о дневнике?

– Н-нет. Я ждал, пока…

– Это необходимо сделать немедленно. Лучше я сам об этом сообщу.

– Да, пожалуйста, если можно. Я бы скорее…

– И между нами должно быть полное понимание. – Найджел задумчиво и беспристрастно смотрел в глаза Феликсу. – Судя по тому, что вы мне рассказали, я считаю совершенно невероятным, что это вы убили Джорджа Рэттери, и сделаю все, что в моих силах, чтобы это доказать. Но конечно, если случайно это дело ваших рук и мое расследование убедит в этом меня, я не сделаю ни малейшей попытки это скрыть.

– Это звучит вполне разумно, – робко улыбнувшись, сказал Феликс. – Я написал так много книг о детективах-любителях, что будет интересно посмотреть, как в действительности работает один из них. О господи, это ужасно, – продолжал он изменившимся голосом. – Должно быть, я был не в своем уме эти последние полгода. Мой малыш Марти. Я все время думаю, неужели я действительно столкнул бы Джорджа в воду и позволил ему утонуть, если бы он не…

– Это не важно, вы этого не сделали, вот что имеет значение. Нечего ахать над разлитым молоком.

Спокойный, едкий, но не враждебный тон Найджела гораздо больше чем сочувствие помог Феликсу овладеть собой.

– Вы правы, – сказал он. – Даже если кто-то и убил Джорджа, он не должен испытывать ни малейших угрызений совести, потому что Джордж был самым отъявленным негодяем.

– Кстати, – спросил Найджел, – а почему вы думаете, что это не было самоубийством?

Феликс испуганно воззрился на него.

– Самоубийство? Я никогда не думал… я хочу сказать, я так долго думал о Джордже… гм… в связи с убийством, мне и в голову не приходило, что это могло быть самоубийством. Да нет, этого не могло быть: он был слишком бесчувственным и самодовольным типом для… А кроме того, зачем ему это делать?

– Тогда кто, по-вашему, мог его убить? Кто-нибудь из местных жителей?

– Дорогой мой Стрэнджвейс, – смущенно сказал Феликс, – вы же не можете просить главного подозреваемого, чтобы он всех и каждого обливал грязью.

– Здесь неприменимы правила Куинсберри. Не нужно демонстрировать мне свое благородство – на кон поставлено слишком много.

– В таком случае я бы сказал, что любой имевший отношения с Джорджем был его потенциальным убийцей. Он невероятно издевался над женой и сыном, Филом; он вообще отвратительно относился к женщинам, был типичным женоненавистником. Единственная женщина, над которой он не смел издеваться и не мог уязвить, была его мать, но она настоящая ведьма. Хотите, чтобы я рассказал вам об этих людях?

– Нет, во всяком случае, не сейчас. Сначала мне лучше составить о них собственное мнение. Ну думаю, сегодня мы больше ничего не сможем сделать. Пойдемте к нам, поболтаем с моей женой.

– О, минутку, есть еще один момент! Этот паренек Фил: он очень хороший мальчик, ему всего двенадцать лет; мы должны вызволить его из этого дома, если сможем. Он и так очень нервный и впечатлительный, а эта история может доконать его. Я не хотел просить сам об этом Вайолет, понимая, что вскоре она все узнает обо мне, но, может быть, ваша жена…

– Надеюсь, мы что-нибудь сможем придумать. Завтра я поговорю об этом с миссис Рэттери.

3

Когда на следующее утро Найджел прибыл в дом Рэттери, он застал там полисмена, прислонившегося к воротам и флегматично наблюдавшего за раскрасневшимся водителем, который пытался вывести свою машину из почти пустой стоянки напротив.

– Доброе утро, – сказал Найджел. – Это…

– Это трогательно, просто трогательно, не так ли, сэр? – неожиданно сказал полицейский.

Найджел не сразу сообразил, что констебль говорит не о недавнем событии в доме, а о неловких маневрах водителя машины. Сивернбридж заслуженно славился своей репутацией честных, флегматичных фермеров. Констебль ткнул пальцем в стоянку.

– Он занимается этим уже пять минут, – сказал он. – Жалкое это зрелище, скажу я вам.

Найджел согласился, что в этой сцене есть какие-то элементы, вызывающие сочувствие. Затем спросил разрешения войти, так как у него есть дело к миссис Рэттери.

– Миссис Рэттери?

– Да. Это ведь ее дом, не так ли?

– А, да, ее. Ужасная трагедия, не так ли, сэр? Выдающаяся личность нашего городка. Вы знаете, только в прошлый четверг он провел со мной часть дня и…

– Да, вы правы, это ужасная трагедия. Именно в связи с этим мне и нужно видеть миссис Рэттери.

– Вы друг семьи? – спросил констебль, по-прежнему навалившись всем своим мощным телом на ворота.

– Ну, не совсем, но…

– А, из репортеров. Я так и понял. Тебе придется подождать, сынок, сказал констебль, резко меняя позу. – Приказ инспектора Блаунта. То есть я здесь затем, чтобы…

– Инспектор Блаунт? О, да это мой старый приятель!

– Все вы так говорите, сынок, – терпеливо, но печально сказал полицейский.

– Скажите ему, что Найджел Стрэнджвейс… Нет, лучше передайте ему мою карточку. Ставлю семь против одного, он сразу захочет меня увидеть.

– Я человек не азартный. Во всяком случае, нечасто в него впадаю. Грязная эта игра, и мне все равно, если меня кто-то услышит. Понимаете, я иногда хожу задать трепку своим нервам на Дерби, но, скажу вам…

Минут через пять после этого пассивного сопротивления констебль согласился вручить карточку Найджела инспектору Блаунту. «Быстро они тут сообразили вызвать людей из Скотленд-Ярда, – ожидая, размышлял Найджел, здорово снова наткнуться на Блаунта». Со смешанным чувством он вспомнил свою последнюю встречу с этим шотландцем, у которого было добродушное лицо и каменное сердце; тогда Найджел был Персеем в «Андромеде» Джорджии, и Блаунт был опасно близок к тому, чтобы играть роль морского чудовища; это тоже происходило в Чаткомбе, где легендарный летчик Фергус О'Брайен поставил перед Найджелом сложнейшую за всю его карьеру проблему.

Когда другой, не такой словоохотливый констебль проводил Найджела в дом, Блаунт сидел за столом – в точности такой, каким его помнил Найджел, – являя собой совершенное подобие управляющего банком, намеревающегося расспросить клиента по поводу его перерасходов. Лысая голова, очки в золотой оправе, гладкое полное лицо, строгий темный костюм излучали богатство, такт и респектабельность. Он совершенно не походил на неумолимого преследователя преступников, каким его и знал Найджел. К счастью, он обладал чувством юмора – тонким и отточенным, а не грубоватым юмором простолюдина.

– Вот уж неожиданная радость, мистер Стрэнджвейс, – сказал он, вставая и протягивая свою холеную, как у епископа, руку. – Надеюсь, ваша жена по-прежнему отлично себя чувствует?

– Да, спасибо. Она ведь здесь, приехала со мной. Прибыли всем кланом, можно сказать. Или лучше сказать, скопищем грифов?

Инспектор Блаунт позволил себе слегка сощурить глаза.

– Грифов? Не хотите ли вы сказать, мистер Стрэнджвейс, что вы опять занялись преступлением?

– Боюсь, это именно так.

– Ну и ну! Уж не… Нет, правда, я поражен! И вы намерены ошеломить меня каким-то сюрпризом – судя по вашему виду.

Найджел немного помедлил. Ему не была чужда некоторая склонность к эффектам, однако, когда вопрос касался серьезного дела, он предпочитал не откладывать его.

– Значит, это преступление? – сказал он. – Я имею в виду, убийство, а не одно из ваших дешевых самоубийств.

– Самоубийцы, – наставительно заметил Блаунт, – обычно не глотают вместе с ядом и бутылку.

– Вы хотите сказать, что пропал сосуд из-под яда? Если не возражаете, расскажите мне все подробно. До сих пор я ничего не знаю о смерти Рэттери, за исключением того, что тот парень, который у него жил, Феликс Лейн… Вообще-то его имя Фрэнк Кернс, как, надеюсь, вам известно, но все настолько привыкли звать его Феликсом, что в дальнейшем нам лучше называть его Феликсом Кернсом. Так вот, этот парень намеревался убить Джорджа Рэттери, но, как он говорит, ему это не удалось, следовательно, вместо него это мог сделать кто-то другой.

Инспектор Блаунт воспринял эту сногсшибательную новость с достоинством, вызывающим уважение. С великими предосторожностями сняв пенсне, он подышал на стекла, тщательно протер их, затем снова водрузил его на нос, после чего сказал:

– Феликс Кернс? Ах да, такой невысокий, с бородой! Кажется, он пишет детективные романы, не так ли? Что ж, это очень интересно.

Он снисходительно взглянул на Найджела.

– Не перейти ли нам к первым шагам? – спросил Найджел.

– А вы… э… в каком-то смысле представляете интересы мистера Кернса? – Инспектор Блаунт тактично, но твердо гнул свою линию.

– Да. Естественно, до тех пор, пока не будет доказана его вина.

– Угу… понятно. И вы убеждены, что он невиновен. Полагаю, будет лучше, если вы первым откроете свои карты.

И Найджел приступил к передаче смысла признания Феликса. Когда он дошел до плана Феликса утопить Джорджа Рэттери, Блаунту в первый раз не удалось полностью скрыть свое возбуждение.

– Поверенные покойного звонили мне перед самым вашим приходом. Они сказали, что имеют в распоряжении нечто, что представляет для нас интерес. Не сомневаюсь, речь идет о дневнике, о котором вы говорили. Это очень опасно для… гм… вашего клиента, мистер Стрэнджвейс.

– Об этом рано говорить, пока вы его не прочитали. Я вовсе не уверен, что дневник не окажет Феликсу услугу.

– Что ж, поверенные направили сюда специального посыльного с этим дневником, так что вскоре мы с ним ознакомимся.

– Не буду пока спорить. Может, тем временем вы расскажете мне о том, что случилось?

Инспектор Блаунт взял со стола линейку и, прищурив глаз, посмотрел вдоль нее. Затем вдруг выпрямился и заговорил с удивительной язвительностью:

– Джордж Рэттери был отравлен стрихнином, пока больше ничего не могу добавить до окончания вскрытия тела – что ожидается сегодня днем. Он, миссис Рэттери, Лена Лаусон, старая миссис Рэттери, его мать, и его сын Фил, двенадцатилетний мальчуган, обедали вместе. Все ели одно и то же. Покойный и его мать пили виски, остальные – воду. Никто из остальных не пострадал. Они вышли из столовой примерно в четверть девятого, сначала женщины с мальчиком, покойный – через минуту после них. Все направились в гостиную, за исключением мистера Филипа. Минут через десять-пятнадцать у Джорджа Рэттери начались приступы сильной боли. Бедняжки женщины оказались совершенно беспомощными: они дали ему рвотное, но это только усилило приступы; весьма грозный симптом. Их собственный доктор, которому они прежде всего позвонили, находился в пути по вызову к дорожной аварии, и к тому моменту, когда они соединились с другим врачом, было уже слишком поздно. Доктор Кларксон прибыл около десяти – он выезжал принимать роды – и применил обычное лечение хлороформом, но Рэттери уже находился в очень тяжелом состоянии. Через пять-десять минут он скончался. Не стану утомлять вас деталями, однако я убедился, что яд не мог быть подмешан ни в пищу, ни в напитки, которые подавались к столу. Более того, симптомы отравления стрихнином редко проявляются позже, чем через час; общество уселось за обеденный стол в четверть восьмого, следовательно, Рэттери не мог принять яд до обеда. Остается только интервал в одну минуту между временем, когда все покинули столовую, и моментом, когда Рэттери присоединился к ним в гостиной.

– Кофе? Портвейн? Хотя нет, яд не мог быть в портвейне. Его не пьют залпом, а стрихнин имеет такой горький вкус, что любой сразу же выплюнет напиток, если только не ожидал горьковатого вкуса.

– Вот именно. Кроме того, в субботу вечером семья не пила кофе, так как горничная разбила кофейник с ситечком.

– Тогда мне это кажется случаем суицида.

На лице инспектора Блаунта отразилось легкое раздражение.

– Мой дорогой Стрэнджвейс, – сказал он, – самоубийца не принимает яд, чтобы затем появиться в гостиной – так сказать, в лоне своей семьи, – чтобы они наблюдали эффект приема яда. А во-вторых, Колесби не может обнаружить сосуда, из которого он его принял.

– Обеденная посуда, конечно, уже была вымыта?

– Только бокалы и столовое серебро, хотя тарелки не все. Имейте в виду, Колесби – это местный коп – мог что-либо пропустить: я сам приехал сюда только сегодня рано утром, но…

– А вы знаете, что Кернс не возвращался в этот дом после того, как покинул его еще днем?

– В самом деле? И у вас есть этому доказательства?

– Н-нет, – пойманный врасплох, сказал Найджел. – Думаю, пока нет. Он сказал, что после неудачи на реке Рэттери отказался впускать его в дом даже для того, чтобы забрать свои вещи. Впрочем, это скоро можно будет выяснить.