Текст книги "Таинство смерти"

Автор книги: Николаос Василиадис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Неясности и противоречия

Благодаря Платону, исследование смерти стало излюбленной темой философии – с тех пор, как истинная философия была определена, как мы сказали выше, в качестве «заботы о смерти» [[54]54
  Платон. Федон. 67Д, 80Б–81А // Полн. собр. твор. Т. 1. С. 137, 158.


[Закрыть]]; так продолжалось и во времена после Сократа [[55]55
  См.: Немесий, еп. Эмесский. О природе человека. Гл. XXXVIII. О том, как Платон понимает Fatum. / Пер. с греч. Ф. Владимирского. Почаев, 1904. С. 168–172.


[Закрыть]]. Эти идеи имели широчайшее распространение и в народных слоях. Сократ, то есть {стр. 31} Платон с его «Федоном» плодотворно повлиял на осознание человеком таинства смерти.

Выше было сказано, что в «Федоне» мы видим «прославление и умерщвление смерти», это диалог «покаянный, отвергающий земные наслаждения и прославляющий смерть» [[56]56
  Ιω. Ν. Θεοδωρακοπούλου. Εισαγωγή εις τον Πλάτωνα. Αθήναι, 1941. Σ. 172.


[Закрыть]]. Не отрицая данной выше оценки, следует отметить, что идеи Платона оставляют многие вопросы без ответа. Согласно греческой философии, смерть есть естественное свойство материи, которая постоянно находится в состоянии тления, так что новые формы жизни создаются через смерть. Жизнь есть предпосылка смерти, а смерть – предпосылка жизни. В одном фрагменте из Еврипида, который Платон помещает в «Горгии», говорится: «Кто знает, не является ли жизнь смертью, а смерть – жизнью?» А Сократ добавляет: «И мы, быть может, в сущности мертвы; в самом деле, я слыхал однажды, как кто–то из наших мудрецов сказал, что мы мертвы и тело наше – могила» [[57]57
  Платон. Горгий. 492Ε–493Α.


[Закрыть]]. Ясно, что в последней фразе заключен мучительный вопрос, который предполагает, что одна форма жизни погибает, чтобы дать место другой. «Этой циклической преемственности жизни и смерти с необходимостью подлежит и человек как часть мира» [[58]58
  Θ. Ν. Ζηση. Άνθρωπος και Κόσμος έν τη Οικονομία του Θεου // Ανάλεκτα Βλατάδων. Τ. 9. θεσσαλ., 1971. Σ. 105


[Закрыть]].

Сказанное, разумеется, относится к телу, ибо душа бессмертна. Во всяком случае, Платон – и это весьма существенно – подчеркивает моральную ответственность, которую несет человек за свои действия. Важно и то, что, согласно Платону, душа сохраняет свою личность и на земле, и в мире вечности. Подчеркивая личное бессмертие души и утверждая, что она осознает свое «я» и борется на земле, осознавая эту сугубо личную ответственность, Платон побуждает человека следовать {стр. 32} добродетели, бороться, питая надежду, и быть спокойным за свою душу, если он очищает себя в этой жизни [[59]59
  «Достойно риска». Платон. Федон. 114Д–115А // Полн. собр. творений. T. 1. С. 205–206.


[Закрыть]]. В этом, без сомнения, состоит высокая моральная ценность «Федона». Считается, что эти идеи «Федона» – квинтэссенция платоновской философии в плане ответа, который дала дохристианская греческая мысль на вопрос о тайне смерти и жизни после смерти. Это верно. Но все это было достигнуто, благодаря «семенному логосу» [[60]60
  Согласно учению раннехристианских апологетов, все мудрое и истинное, что имеется в языческой философии, было посеяно в умах древних мудрецов Божественным Словом (Логосом), Который рассеивает в мире Свои слова (логосы).


[Закрыть]], просветившему дохристианский мир, чтобы открыть долю той истины, которая во всей полноте была явлена пришедшим в мир Сыном и Словом Божиим.

Вместе с тем следует отметить, что в учении Платона о бессмертии души есть темные места, внутренние расхождения и противоречия, объясняемые, главным образом, влиянием орфического мифа. Много неясного в его учении о переселении душ. Вообще же эсхатологические идеи «Горгия» и «Федона» не согласуются с тем, что изложено в «Федре». В «Горгии» и «Федоне» Платон говорит о вечности страдания и блаженства. В «Государстве» и «Федре» он говорит о переселении душ в другие тела. Налицо раздвоенность эсхатологической концепции и явное противоречие! [[61]61
  См. также: Θ. Ν. Ζηση. Ή έσχατολογία του Πλάτωνος κατά τόν Ευσέβιον Καισαρείας // Κληρονομιά. Τ. 4. Book 2. Θεσσαλ., 1972. Ίοΰλ. Σ. 229–238.


[Закрыть]] И еще: Платон говорит, что душа имеет Божественную сущность. Однако, возвышая душу столь «неумеренно и нечестиво», он вместе с тем унижает ее другой крайностью, когда ложным учением о перевоплощении допускает ее переселение «в свиней, и ослов, и в других животных, еще хуже» [[62]62
  Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Иоанна. 2, 3 // Творения. Т. 8. Кн. 1. С. 16.


[Закрыть]]. Кроме того, {стр. 33} учение Платона о бессмертии души нуждается в строгой аргументации. Оно включает доказательство a priori, как говорят в логике. Платон выдвигает и принимает как доказанное то, что ему следовало бы доказать!

Но великие и мучительные вопросы, поставленные в этой теории Платона, неисчерпаемы и сложны. Ведь темы, которые он исследует, выходят за пределы материального мира, где мы опираемся на опыт и науку. Впрочем, мир за этими пределами неизвестен и нам. Неудивительно, что Платон «впадал в великие заблуждения», желая спорить и философствовать о «неизреченном» [[63]63
  Свт. Иоанн Златоуст. Толкование на Евангелие от Иоанна. 2, 3 // Творения. Т. 8. Кн. 1. С. 13.


[Закрыть]], тайном и невыразимом. В загробном мире лишь невечерний свет Христа может вести нас к истине. Но этого бесценного дара, разумеется, была лишена великая мысль Платона.

Аристотель – ученик Платона, но с 354 года до Рождества Христова он вырабатывает свои собственные теории, отличающиеся от взглядов учителя. Философ из Стагиры говорит, что человеку нужно стремиться к бессмертию и «делать все ради жизни, соответствующей наивысшему в самом себе» [[64]64
  Аристотель. Никомахова этика. 1177 37–39 // Аристотель. Сочинения. В 4–х т. Т. 4. M., 1983. С. 283.


[Закрыть]]. Таким образом, Аристотель принимает совет Платона в «Теэтете», призывающего и воодушевляющего людей стремиться к «уподоблению Богу» [[65]65
  К. Δ. Γεωργουλη. Ιστορία τής Ελληνικής Φιλοσοφίας. 'Αθήναι, 1975. T. 1. Σ. 317.


[Закрыть]]. Аристотель говорит, что смерть это разлучение души и тела [[66]66
  Аристотель. О жизни и смерти… 479а 26.


[Закрыть]], которое после смерти сгниет и разрушится, поскольку душа – это то, что скрепляет тело [[67]67
  Он же. О Душе. I, 411в 9–10: «Во всяком случае, не тело. Ибо, думается, скорее наоборот, душа скрепляет тело: ведь когда душа покидает тело, оно распадается и сгнивает» // Сочинения. Т. 1. С. 392.


[Закрыть]]. Философ из Стагиры различал три «рода» душ. Из этих {стр. 34} трех «родов» только один бессмертен: тот, который не имеет отношения к органическим функциям души. Единственный бессмертный элемент человека – это «творческий ум» [[68]68
  Ум, по Аристотелю, – высшее, что есть в человеке; это мыслящая часть души, не имеющая отношения к органическим функциям. Ум – главный элемент организма, он управляет организмом. Но ум и способность к умозрению не следуют за телом в смерти и разрушении, «но кажется, что они иной род души и что только эти способности могут существовать отдельно, как вечное – отдельно от преходящего» (Аристотель. О душе. II 413в 26–30 // Аристотель. Сочинения. Т. 1. С. 398).


[Закрыть]]. Он пишет: «Ум только входит (в душевное семя, которое передается от отца и матери к ребенку), и только эта часть человека бессмертна и божественна» [[69]69
  Аристотель. О рождении животных. 736, 27. К. Георгулис отмечает: «Душа определяется (Аристотелем) как образ и энтелехия тела, которая имеет в себе жизнь в состоянии возможности. Или душа есть элемент, который предусмотрен телом, чтобы получить жизнь […]. Человеческая душа имеет свойства общие с растениями – питаться, с животными – чувствовать, желать и двигаться. Все другие силы человеческой души, кроме умственных способностей, смертны и не могут существовать без тела. Так что единственный элемент, который оказывается в человеке бессмертным, – это ум» (Указ. соч., с. 301). Согласно Аристотелю, душа в самой высшей степени своего развития есть «некий смысл и форма, а не материя и субстрат» (Аристотель. О душе. II 414а 14).


[Закрыть]]. Философ считает смерть лучше и предпочтительнее жизни. Он пишет: «Не родиться вовсе – лучше всего. Умереть же более предпочтительно, чем жить»!

Скорбь и уныние

Римские поэты и философы во многом следуют греческой мысли в вопросе о смерти. Цицерон (106–43 гг. до Р. Х.) верил в посмертную жизнь, которую считал единственной истинной жизнью [[70]70
  Цицерон. В защиту Скавра, 5. О государстве. VI, 14 // Цицерон. Диалоги. М., 1994. С. 83; Тускуланские беседы, 1, 75.


[Закрыть]]. «Мы, – говорит он, – как связанные путами в виде тела, выполняем задачу, возложенную на нас необходимостью, поскольку {стр. 35} душа была низвергнута из своей Горней Обители на место, противное ее божественной и вечной природе» [[71]71
  Цицерон. О старости. XXI, 77 // Цицерон. О старости, о дружбе, об обязанностях. M., 1993. С. 28.


[Закрыть]]. Он отмечает, что, приблизившись к смерти, мы приходим в гавань, и добавляет: «Одна краткая жизнь достаточно велика для того, чтобы быть прекрасной и почетной». Он сам не знает, что будет после смерти, но пишет: «После смерти я буду либо не несчастным, либо в высшей степени счастливым» [[72]72
  Он же. Тускуланские беседы. 1, 118; 109, 25.


[Закрыть]]. Цицерон повторяет слова Сократа о том, что вся жизнь для философов есть «забота о смерти», и добавляет, что думать о смерти нам нужно не только тогда, когда мы больны или когда входим в старческий возраст, но с юности [[73]73
  Платон. Федон. 61Е // Полн. собр. творений. Т. 1. С. 128; 81А. С. 158. Цицерон. Тускуланские беседы. I, 74.


[Закрыть]]. Вслед за Платоном он подчеркивает, что следует ожидать смерть без страха, поскольку смерть вводит нас в лучшую жизнь, ибо душа бессмертна. Он говорит: «Когда ты выполняешь свой долг, ты смог бы и в старческом возрасте, который есть преддверие смерти, презирать смерть. Поэтому бывает, что старики встречают смерть мужественнее и сильнее молодежи» [[74]74
  Цицерон. О старости. XX, 72 // О старости, о дружбе… М., 1993. С. 26.


[Закрыть]].

Однако Цицерон не встретил свою смерть с мужеством и спокойствием Сократа, мыслям которого он подражал. Преследуемый врагами римский оратор бежал и скрывался – значит, он очень боялся смерти, несмотря на свою красивую и смелую риторику! Кроме того, в его мыслях о смерти мы встречаем много противоречий. Это было до известной степени естественно, поскольку Цицерон был эклектиком и заимствовал у различных греческих философских школ идеи, которые были созвучны с его собственным мнением и логикой. Помимо этого малодушия перед лицом смерти, противоречия {стр. 36} выразились в том, что он то допускал самоубийство, то осуждал его! В одних случаях он пишет, что мы не должны обрывать свою жизнь, в других же – соглашается со стоиками, которые признавали самоубийство, совершаемое по серьезной причине [[75]75
  Цицерон. Об обязанностях. III, 61; Тускуланские беседы. 1, 74.


[Закрыть]]. Веря в бессмертие души, он в то же время выражает серьезное сомнение, говоря, что смерть гасит истинную жизнь души! [[76]76
  Он же. Тускуланские беседы. I, 26; 117.


[Закрыть]]

Поэт–лирик Гораций (65 г. до Р. Х. – 8 г. по Р. Х.) стремился к бессмертию и выражал уверенность, что он победил смерть, благодаря своему духовному труду. Он писал: «Я воздвиг памятник, который более долговечен, чем золото, и выше царских пирамид, который не смогут разрушить ни ливень, ни северный ветер, ни несметная череда лет или бег времен. Я не весь умру, но большая часть меня избежит Либитины [[77]77
  Афродита Либитина была богиней похорон и смерти. В ее святилище пребывали либитинарии, то есть похоронных дел мастера. Парадоксальным образом Афродита связывается с Персефоной, т. е. жизнь со смертью! (Прим. ред.: По данным Мифологического словаря [M., 1990], Либитина изначально была богиней похорон в римской мифологии, впоследствии слилась с Венерой, которую римляне отождествляли с Афродитой либо с Прозерпиной [у греков – Персефона]. Однако сами древние греки Афродиты Либитины не знали).


[Закрыть]]; впоследствии я буду возвеличен в похвалах потомков» [[78]78
  «Нет, я не весь умру, и жизни лучшей долей / Избегну похорон, и славный мой венец…» // Гораций. Оды. Кн. III, ода XXX «К Мельпомене» / Пер. А. Фета. СПб., 1856. С. 107.


[Закрыть]]. Гораций также вслед за Платоном утверждал назидательную функцию смерти: «Считай, что каждый день является последним, который для тебя светит».

Ту же мысль еще более определенно выразил Марк Аврелий (121–180 гг. по Р. Х.): «Наиболее совершенный образ мыслей – считать каждый день, который ты провожаешь, последним, без страха и притворства». Для стоика Марка Аврелия тело и душа являются материаль{стр. 37}ными и тленными элементами, тогда как ум есть частица Бога, имеет духовную и бессмертную природу, почему он и возвращается снова к Богу [[79]79
  См. К. Δ. Γεωργουλη. Ιστορία της Ελληνικής Φιλοσοφίας. Αθήναι, 1975. Т. 2. Σ. 494.


[Закрыть]]. Ясно, что этот философ–стоик находился под влиянием взглядов Платона и Аристотеля. Примечательно также, что Марк Аврелий боялся, как бы не дожить до состояния беспамятства, хотя эта опасность впоследствии ему не грозила. Он восклицает: «Я надеюсь, что ты, о смерть, придешь прежде, чем я смог бы впасть в беспамятство».

Под влиянием Платона находится и стоик Сенека, который покончил с собой в 65 году по Рождестве Христовом, после того, как стало известно, что он принимал участие в заговоре против Нерона. Сенека, которого осуждали за непостоянство и лицемерие, характеризует душу как «святую» и «вечную», тело же как «темницу» души [[80]80
  Там же. С. 486–487.


[Закрыть]].

Эпикур (341–270 гг. до P. Х.) верил, что душа после смерти разрушается, так как она состоит из частиц. Он говорил, что перед смертью не нужно испытывать никакого страха» ибо когда она придет, ощущения исчезнут; вследствие этого нет опасности ощутить горе или горечь. Он писал Менекею: «Приучай себя к мысли, что Смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущения. Поэтому правильное знание того, что смерть не имеет к нам никакого отношения, делает смертность жизни усладительной – не потому, чтобы оно прибавляло к ней безграничное количество времени, но потому, что отнимает жажду бессмертия. И, действительно, нет ничего страшного в жизни тому, кто всем сердцем постиг, что вне жизни нет ничего страшного. Таким образом, глуп тот, кто говорит, что он боится смерти не потому, что она причинит страдания, когда {стр. 38} придет, но потому, что она причиняет страдания тем, что придет: ведь если что не тревожит присутствия, то напрасно печалиться, когда оно только еще ожидается. Таким образом, самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует, а когда смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения ни к живущим, ни к умершим, так как для одних она не существует, а другие уже не существуют» [[81]81
  Эпикур приветствует Менекея // Материалисты Древней Греции. М., 1955. С. 209–210.


[Закрыть]].

Так писал Эпикур к Менекею. Но этой сентенцией (смерть ничего не значит для человека, поскольку когда существуем мы, то она еще не существует, а когда есть она, уже нет нас) Эпикур не разрешил проблемы смерти, он просто уклонился и обогнул подводный риф этой великой проблемы. Может быть, поэтому его последователи впали в гедонизм [[82]82
  Г. Μιστριωτου. 'Ελληνική Γραμματολογία Αθήναι 1397. T. 2. Σ. 619.


[Закрыть]], в результате чего изгнаны и римлянами (при консуле Луции Пистумии), и мессинцами.

Некоторые из латинян, одни – под влиянием материалистов–эпикурейцев, другие – под влиянием стоиков, суровых моралистов древности, рассматривают смерть как наставника жизни. Эпический поэт–атеист Лукреций пишет сочинение «О природе вещей», чтобы отвратить человека от страха Божия и смерти. Но единственное, чего он достиг, – это беседовать о тайнах, руководствуясь физикой и моралью материалиста Эпикура!

Зенон из Китиона (336–264 гг. до Р. Х.) выразил свое презрение к смерти тем, как он умер. Вернувшись из школы домой, он упал и повредил себе палец. Тогда он ударил землю рукой, произнес стих из «Ниобы» автора дифирамбов Тимофея: «Я иду, зачем ты меня зовешь?» – {стр. 39} и немедленно покончил с собой, удавившись [[83]83
  См.: К. Δ. Γεωργουλη. Ιστορία της Έλληνικης Φιλοσοφίας. Άθηναι, 1975. Т. 1. Σ. 360–361.


[Закрыть]]. Он восхищался кельтами, жившими у Атлантического океана, ибо они не боялись смерти. Когда кельты оказывались возле дома, который должен был обрушиться, или рядом с обваливающейся стеной, то спасаться бегством, чтобы не быть раздавленными под развалинами, они считали позором, бесчестьем и трусостью. Застигнутые океанским приливом, вместо того чтобы бежать прочь, они стояли неподвижно, пока их не накрывали волны. И это делалось для того, чтобы не показать виду, что они избегают смерти, так как ее… боятся! [[84]84
  Ioannis Stobaei. Florilegium. Anthology. 7, 40.


[Закрыть]]

Стоик Клеанф (304–233 гг. до Р. Х.), последователь Зенона, умер в глубокой старости, покончив с собой. Он вызвал свою смерть отказом от всякой пищи. Клеанф верил, что души всех людей продолжат жить после смерти, но только до уничтожения мира огнем, когда они падут в объятия Зевса. Хрисипп же (281–208 гг. до Р. Х.), придавший стоической философии законченную форму, верил, что только души мудрецов и образованных людей продолжают жить после смерти до испепеления мира. Души необразованных, говорил он, разрушаются как «истощенные и немощные», лишь только отделятся смертью от тела. Излишне говорить, что Хрисипп воспринимал душу как нечто материальное.

Весьма характерны слова стоика Эпиктета (50–138 гг. по Р. Х.), выражающие его отношение к смерти. Эпиктет хотел наставить людей, и с этой целью, вообразив, что смерть приблизилась, начинает следующий диалог.

«А когда он не обеспечивает необходимым, подает сигнал к отступлению. Он открыл дверь и говорит тебе: «Иди». Куда? Не во что страшное, а в то, из чего ты произошел, в близкое и родственное, – в элементы. Сколько было в тебе огня – вернется в огонь, сколько {стр. 40} было землицы – в землицу, сколько бренного жизненного духа – в бренный жизненный дух, сколько водицы – в водицу. Нет никакого Аида, ни Ахеронта [[85]85
  В греческой мифологий, Ахеронт – болотистая, медленно текущая река в подземном царстве, через которую переправлялись души умерших в челне Харона. – Ред.


[Закрыть]], ни Кокита, ни Пирифлегетона [[86]86
  Пирифлегетон (также: Флегегон) – «огненный поток». По представлениям древних греков, подземная река, текущая вокруг Тартара. – Ред.


[Закрыть]], а все полно богов и божеств. Кто может размышлять обо всем этом, видит солнце, луну, звезды, вкушает наслаждения, доставляемые землей и морем; тот столько же не одинокий, сколько и не лишенный помощи. «Что же, если кто–нибудь явится, когда я один, и зарежет меня?» Глупец, не тебя, а твое бренное тело» [[87]87
  Эпиктет. Беседы. Кн. III. Гл. 13, 14–17 / Пер. Г. А. Тароняна // Вестник древней истории. 1976. № 1. С. 218.


[Закрыть]].

Вообще стоики, являясь пантеистами, верят, что душа есть частица мировой души и что она является материальной и телесной. Они полагают, что душа дает жизнь человеческому организму посредством ума. Они верят в Божественное Провидение и считают, что в мире существует некая целесообразность. Поэтому они учат, что душа, как часть мира, последует после смерти судьбе всех существ, то есть она будет уничтожена «всемирным огнем», как и все сущее. Также не нужно, говорят они, ожидать после смерти более совершенной жизни. Плод греха есть только утрата человеческого достоинства и искажение человеческой природы в настоящей жизни. Смерть есть не что иное, как «обращение и исчезновение человеческих частиц в большом котле вселенной» [[88]88
  Ν. Μ. Παπαδοπούλου. Ό θάνατος και αι μεταθανάτιοι παραστάσεις κατά τα ιστορικά βιβλία της Π. Διαθήκης μέχρι της Βαβυλωνείου αιχμαλωσίας. 'Αθήναι, 1965. Σ. 14.


[Закрыть]]. «Бессмертие индивидуальной жизни» не признает никто из стоиков [[89]89
  См.: Κ. Δ. Γεωργουλη. Ιστορία της Ελληνικής Φιλοσοφίας. Αθί|ναι, 1975. T. 1. Σ. 391.


[Закрыть]].

{стр. 41}

Хотя позиция стоицизма бессильна перед смертью, она все же более благородна, чем в тех философских учениях, которые вообще игнорируют смерть. Эпиктет, как и все дохристианские философы, подчиняется судьбе. В позиции Эпиктета и разделяющих подобные взгляды видно мучительное противоречие. Эти «улыбающиеся пессимисты» пытаются преподнести нам педагогические рецепты и представляют себя бесстрастными перед смертью, тогда как они страждут от мук, вызываемых чудовищной пустотой в их душах. И коль скоро человек дохристианского мира слышит от них одни лишь догматические заявления, он охвачен унынием, ужасом и страхом перед смертью.

Сомнения и ограниченность

Вся мирская философия в изумлении останавливается перед реальностью смерти. Поскольку эта философия далека от света Божественного Откровения, она погружается в хаос и движется ощупью в полной тьме. Однако мы не можем уделить внимание всем нехристианским философам. В конце концов никто из них не дает нам удовлетворительного объяснения, и все они по существу оказываются в одном и том же русле. Обратимся лишь к некоторым идеям философских учений последних веков.

Французский философ Мишель Монтень (1533–1592) в одном из своих «Опытов», специально посвященном смерти, стремится убедить человека не бояться смерти. Во многом он следует древним философам и моралистам, римским классикам и, в частности, Сенеке. Но этот его «Опыт», как и другие, исполнен сомнения. Его философия с годами меняется. Вначале он выступает как стоик. В общем виде его взгляд сводится к следующему: надо любить жизнь и бояться смерти. Он выделяет мысль древних: «Философия – это наука умирать». Затем он провозглашает с большим скептицизмом, что {стр. 42} «распространенные человеческие истины» противоречат друг другу. Он восхищался Эпикуром, а когда узнал об атеисте Лукреции, был поражен! Иногда в его взглядах есть что–то позитивное, по существу же он пребывает в противоречии и скептицизме, который окрашивает большую часть его философии.

«Смерть, – говорит философ пессимизма Артур Шопенгауэр (1788–1860), – это сон, в котором забывается индивидуальность». Но этот знаменитый отрицатель жизни полон… жизнелюбия. Он делает все возможное, чтобы избежать смерти, и охвачен паникой, когда видит, что смерть к нему приближается! Когда же он говорит о смерти, утешая человека, ему удается только разбить сердце того, кого он пытается утешить! Как пантеист, Шопенгауэр верил или полагал, что верит в то, что он объяснил нам таинство смерти. Но на деле он ничего не объяснил!

«Смерть оболгана, и это худший обман в мире! Смерть в действительности – самая слабая форма жизни», – говорит Михаэль Крамер, персонаж одноименной пьесы Герхарта Гауптмана (1862–1946). Но Гауптман в своих произведениях представляет очень много противоречий, как и в упомянутой пьесе, отмеченной идеей судьбы и предопределения. Конечно, этот вопль Крамера по поводу смерти сына выражает некую истину. Однако немецкий поэт и драматург этой экспрессивной поэтической фразой лишь намечает проблему; которая остается без ответа. Он говорит, что смерть – это форма жизни. Но какая форма жизни? Его слова отвечают, по существу, смыслу строк Еврипида: «Кто знает, не является ли жизнь смертью, а смерть жизнью?»

Поэт–философ Райнер Мария Рильке (1875–1926) так же оставляет проблему смерти без удовлетворительного объяснения. Говорят, что Рильке, если и не осмыслил смерть, то, по крайней мере, показал нам ее вблизи, помогая тем самым «внутреннему познанию смерти». Но {стр. 43} тайна смерти продолжает оставаться глубокой, мрачной и недоступной.

Считается, что философия сказала свое последнее слово о смерти устами Иммануила Канта (1724–1804). Этот немецкий философ показал, что существование души и ее жизнь после смерти являются предметами, которые не в силах исследовать человеческий ум. Логически мы не можем подойти к этим вопросам, так как у нас нет эмпирических данных. Однако Кант признает существование бессмертной души на том основании, что эта фундаментальная предпосылка заложена в человеке его этическим сознанием. Так что существование и продолжение жизни души является законной надеждой, обоснованным чаянием нравственного человека.

Нам нечего сказать о взглядах на смерть атеистов–экзистенциалистов, потому что они, по существу, уклоняются от этой трудной проблемы.

Мартин Хайдеггер (1889–1976), например, попросту отказывается рассматривать смерть как событие, относящееся к его жизни в этом мире. Смерть, по его словам, лишь субъективное событие, ибо оно может быть «пережито», испытано через уничтожение «я». Те, кто живы, изучают смерть как объективное событие. Но это самообман. Он спрашивает: «Как могу я исследовать смерть, когда я не могу участвовать в том, что не существует здесь, и сжиться с тем, что не живет здесь?»

Карл Ясперс (1883–1969) относит смерть к явлениям, которые он называет «пограничными ситуациями». Смерть (как и страдание, вина и т. д.) есть, по существу, состояние непреложное. В этом состоянии для человека становятся зримы границы, с которыми он сталкивается, и тогда его сознание возвышается до освобождения от всего бренного, временного, конечного обыденной жизни.

Мизантроп Жан–Поль Сартр (1905–1980), который называет человека «бессмысленным страданием», говорит, {стр. 44} что нет смысла ни в том. что мы родились, ни в том, что умрем [[90]90
  Об идеях и концепциях экзистенциалистов и, в частности. Сартра см. нашу книгу: N. П. Βασιλειαδη. Χριστιανισμός και 'Ανθρωπισμος. Αθηναι, σ. α. Σ. 229–264.


[Закрыть]].

Из всего сказанного ясно, что позиция вышеупомянутых философов по отношению к смерти лишена глубины и серьезности. Светская философия признает свое неведение и страх перед густым и непроницаемым мраком, который покрывает загробную жизнь. «Смерть – это конец, который обнаруживает нашу временность», – говорят экзистенциалисты. Но эти модные философы нашего времени неправы. Смерть не является концом; она – начало истинной жизни, которая ожидает нас за гробом, если, конечно, мы начали жить ею здесь. Христос, «…воскрешение и живот…» (Ин. 11, 25), пришел, был распят, воскрес, вознесся на Небеса и ожидает нас там, ибо Он нас заверял: «…Иду уготовати место вам…» (Ин. 14, 2). Так что смерть открывает не нашу эфемерность; она открывает нашу бесконечность, нашу вечность. Вот почему христианин обдумывает и осмысляет тайну смерти плодотворно и деятельно. Ибо земная жизнь есть поприще и арена, где происходит великая битва за бессмертие и беспредельную вечность.

{стр. 45}