Текст книги "Толкиен. Мир чудотворца"
Автор книги: Никола Бональ
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
Песням Толкиен тоже придает не последнее значение, что ощущается и во «Властелине Колец». Песни у него, как и у Нерваля, – это узы, связующие нас с прошлым. Что до Нерваля, он воздает хвалу чарующей силе песен и слов в своем рассказе «Сильвия». Напомним:
«Юные девы водили на лужайке хоровод и пели старинные песни, которые переняли от своих матушек… И я был единственным юношей в их хороводе… И тут приметил я среди них высокую, светловолосую красавицу – звали ее Адрианной».
У Нерваля ночной хоровод, как, пожалуй, ничто другое, позволяет мысленно переноситься через пространство и время:
«Мы, дети этой земли, с луками и стрелами, сойдясь в едином шествии и нарекшись рыцарями, и помыслить не могли, что пошли по стопам древних друидов, чьи праздники пережили века, монархии и новоявленные религии».
Манве неразлучен с одной из Валие – Вардой, Повелительницей Звезд. Мелкор ненавидит ее лютой ненавистью. Живет Варда на вершине Таникветил, откуда ей все видно и слышно. Эльфы зовут ее Элберет и «прославляют в песнях своих, кои поют, когда зажигаются звезды».
Напомним, что эльфы – существа ночные, скорее лунные, нежели солнечные.
Ульмо, главный среди Валар, одинок – как и Мелкор; он же ему и первый враг. Толкиен, неустанно воспевавший океан как источник свободы и великого приключения–посвящения, довольно часто поминает Ульмо в «Сильмариллионе». Ульмо, помимо того, еще и бог музыки, и «те, чьего слуха коснулась его музыка, навсегда сохранят ее в сердце своем как вечную память о море».
Толкиен добавляет, что дух Ульмо витает по всему миру, несомый водными потоками земными. Ульмо сродни греческому и римскому морским богам; он же ближе всех к эльфам и людям, да и сам Толкиен, кстати, уточняет, что если нолдор и стоит ждать откуда–нибудь спасения, так только с запада – со стороны моря. Вот вам типичный кельтско–англосаксонский взгляд на море (поскольку именно с запада приходила помощь во время двух мировых войн), однако разделить его трудно.
Как бы то ни было, Мелкор ненавидит Ульмо, а вместе с ним и океан. И не случайно, несмотря на великое благотворное влияние моря, на берегах его возникает обреченная, сбившаяся с пути истинного цивилизация, очень похожая на Атлантиду. Толкиен не был ни моряком, ни яхтсменом, поэтому трудно сказать, откуда у него такая беззаветная любовь к морю – миру, полному ностальгических воспоминаний и великих приключений, где его самый, пожалуй, сверхчеловеческий герой, Эарендил, станет испрашивать у Валар прощения для людей и нолдор за их ошибки.
Другому Вале видная роль отведена на земле: это Ауле, бог–умелец, эдакий кельтский Луг–Самилданах (105)105
Самилданах (ирл.«искусный во многих ремеслах») – одно из прозвищ Луга (гэльск.«сияющий»), бога света в кельтской мифологии.
[Закрыть]или Гефест (106)106
Гефест —в греческой мифологии бог огня и кузнечного дела.
[Закрыть]и Вулкан (107)107
Вулкан —в римской мифологии бог разрушительного и очистительного пламени.
[Закрыть]в одном лице. Ауле владеет драгоценными камнями и покровительствует нолдор и гномам – искуснейшим мастерам. Ауле – бог–созидатель, являющий собой полную противоположность разрушителю Мелкору, который, будучи его непримиримым соперником, сокрушает все, что бы тот ни создал. Ауле вершит «великие дела», и «от него–то нам достались знания о земле и о том, что таится в ней… секреты всех ремесел: ткачества, столярничества, обработки металлов, а также земледелия».
Ауле создает себе подмастерьев – гномов, наделяя их «силой и стойкостью». И тем, что он, поддавшись прометеевскому порыву, создал гномов, его постоянно попрекает Илуватар – однажды он даже пригрозил уничтожить гномов.
У Ауле есть супруга – Йаванна, подобная одновременно Церере (108)108
Церера —древнейшая италийская и римская хтоническая богиня плодородия подземного мира, насылавшая на людей безумие; она же богиня материнства и брака.
[Закрыть], Прозерпине (109)109
Прозерпина —латинская форма имени древнегреческой богини царства мертвых Персефоны(«девушки», «девы»).
[Закрыть]и Фрейе (110)110
Фрейя (др. – исл.«госпожа») – в скандинавской мифологии богиня плодородия, любви, красоты.
[Закрыть]. Она – богиня растений; это «статная дева в зеленом одеянии». Величают ее и Земной Владычицей.
На этом, впрочем, пантеон богов у Толкиена не заканчивается. Есть в нем и Феантури – Ирмо и Мандос. Последний напоминает греческого Миноса (111)111
Минос —в греческой мифологи один из сыновей Зевса и Европы, один из судей в загробном царстве.
[Закрыть]; это страж чертога мертвых, «тот, кто созывает к себе убиенных». Мандос хорошо помнит прошлое и знает многое про будущее. Он женат на прядильщице Вайре, прядущей нескончаемую нить из былых событий, чтобы затем ткать «исторические полотна, что украшают чертог Мандоса и со временем разрастаются вширь».
Вайра подобна парке (112)112
Парка – в римской мифологии одна из богинь судьбы.
[Закрыть]или норне (113)113
Норна – в скандинавской мифологии одно из низших женских божеств, определяющих судьбу людей при рождении
[Закрыть].
У Мандоса есть брат Ирмо, повелитель видений и снов; его супруга Эсте исцеляет от недугов и усталости, погружая немощных в воды своих чудодейственных источников. Ниенна – сестра Феантури, она повелевает страданиями.
«Она оплакивает все раны, оставленные на земле Мелкором»
Толкиен тут же добавляет, что «со временем песнь Ниенны превратилась в горестный плач, и печальный глас ее влился в темы мироздания задолго до того, как был сотворен мир».
И как тут не вспомнить строки Шатобриана:
«Сердце наше – инструмент несовершенный: оно подобно лире без струн, из которой мы вынуждены извлекать радостные звуки в тональности, больше подходящей для воздыханий».
Печаль, но не отчаяние, – главный порок и грех в мире Толкиена, где разруха, причиненная архангелом зла, так велика и неизбывна, что ей, кажется, никогда не будет конца.
Противоположностью Ниенны является Тулкас, объединивший в своем лице скандинавского бога–громовержца Тора и римского бога войны Марса.
«Его величают бравым Астальдо, он последним снизошел в Арду, дабы помочь сородичам своим сокрушить Мелкора. Он упивается битвой и силой… Кудри и борода у него золоченые, а в руках неизменно оружие… Слова его мало что значат, зато отвага его велика».
У Тулкаса необычная супруга: зовут ее Нессой – она родственница оленям и ланям, хотя и проворнее их. Несса непревзойденная танцовщица – живое воплощение мысли Ницше о том, что мужчина должен быть искусным воином, а женщина – доброй матерью, ну а когда они вместе, то должны танцевать.
Есть у Толкиена и великий охотник – Ороме, подобный библейскому Нимроду, большой насмешник и гонитель чудищ и хищников. Он любит общаться «с лошадьми, гончими псами и деревьями, потому–то его и кличут Алдароном – Повелителем Лесов».
При нем завсегда рог Валарома, чей глас «чистотою своею сродни пурпурному восходу или молнии, пронзающей тучи…»
Применительно к великой охотничьей традиции Ороме – охотник–чистильщик, ибо «он увлекал и друзей своих, и зверей в погоню за злобными тварями, прихвостнями Мелкора».
Наряду с Валар существуют менее значимые духи, появившиеся впрочем, тоже во времена сотворения мира, – майар. Среди них особенно примечательны Илмаре, служительница Арды, и Эонве, глашатай Манве.
Еще один майа, Оссе, состоит в вассалах при Ульмо, Владыке морей, омывающих Средиземье…
«Он управляет бурями, и смех его перекликается с рокотом волн».
Уинен, его супруга, повелевает морскими тварями, о которых моряки слагают легенды.
Оссе, в отличие от Ульмо, олицетворяет бурное море:
«Когда возникла Арда, Мелкор решил переманить Оссе на свою сторону, обещав отдать ему за верную службу все владения Ульмо. Потому–то и взбурлили и вспенились моря когда–то, едва не затопив все земли».
Но стараниями супруги Уинен Оссе был допущен к Ульмо и снискал его прощение. И «всякий, кто живет у моря или ходит по неоглядным водам его, с почтением поминает Оссе, однако ж доверяться ему не смеет».
Валар с самого начала противостоят сильнейшему среди них – Мелкору, который рушит все, что они ни сотворят:
«Он набросился на Иллуин и Ормал (два лучезарных столпа, похожих на гигантские светочи, озаряющие землю), низверг их и разбил светильники. От крушения столпов содрогнулась земля, вздыбились моря, и хлынуло из светильников всепоглощающее пламя».
Первое злодеяние Мелкора обернулось непоправимыми последствиями. Отныне миру уже никогда не будет суждено стать таким, как прежде; уже никому не удастся восстановить его Statu quo ante:
«Лик Арды сделался уродливым, равновесие между сушей и водами нарушилось – Арда навеки лишилась прелести, какой наделили ее Валар».
«Так закатилась юность Арды», – добавляет Толкиен. Впрочем, Валар, похоже, смиряются с первой величайшей бедой:
«И тогда ушли они из Средиземья в землю Амана, что на Заокраинном Западе, на самом краю света».
Здесь Толкиен воздает дань кельтской традиции сее Сидхом – иным миром на западе, и греческой с ее садами Гесперид («дщерей ночи»), что цветут там же, на крайнем западе. Бессилие Валар очевидно:
«Мелкор крепко удерживал Средиземье, и низвергнуть его они не могли никакими силами».
Так Мелкор становится Princeps hujus mundi – Властелином мира, который, как он любил говаривать, «стал его безраздельной вотчиной», что и толкнуло людей на вероломство. И не случайно Толкиен с нескрываемым скептицизмом замечает, что Илуватар «наделил людей странными свойствами» и что, по разумению эльфов, люди больше других «походят на Мелкора». И то правда: помимо всего прочего, век людей короток, а сердца их «пребывают в извечном поиске пределов мироздания и нигде не находят ни покоя, ни отдохновения, хотя им достает отваги строить жизнь по–своему и при этом противостоять случайным превратностям и силам, правящим миром».
Илуватар, положивший столько трудов на сотворение человека, обманувшего его чаяния (еще одно подтверждение нелюбви Толкиена к людям), «знал, что люди, оказавшись меж сил, правящих миром, нередко сбивались с пути истинного и далеко не всегда использовали свои таланты так, как было надобно».
Но, как и в случае с Мелкором, «что бы ни делали они, деяния их служат во славу творенья моего» (творения Эру).
Толкиен противопоставляет запад, главную исходную точку всех благих начинаний, востоку и северу, где властвуют силы тьмы. Именно там, на Заокраинном Западе мира, Валар обустраивают новообретенную землю, Валинор, – своего рода нордическую Вальхаллу (114)114
Вальхалла (др. – исл.«чертог убиенных») – в скандинавской мифологии находящееся на небе, в Асгарде, принадлежащее Одину жилище эйнхериев – павших в бою храбрых воинов.
[Закрыть]. Только они это делают собственными силами, а не с помощью великанов. Валар возводят горы – обиталище духов и богов, подобное греческому Олимпу. На священной горе Таникветил Манве воздвигает свой престол. Создают они и особый уголок – Locus amoenus,
«где ничто не блекло и не увядало, где цветы и листья не знали пятен тлена, где никакой недуг и никакая пагуба не коснулись живых существ, где даже воды и скалы были осенены благодатью».
Валар создают и Маханаксар – Круг Судьбы, нечто, подобное колесу мира, известному так же под названием «свастика». Богиня растительности Йаванна взращивает два легендарных валинорских древа – Тельперион и Лаурелин, свет которых озаряет Валинор и весь мир.
«В Валиноре дважды на дню наступал час отдохновения и яркого озарения, в коем оба древа лучились золотом и серебром».
Древа символизируют хронологическое начало мира, поскольку именно «с их появлением начался отсчет новой эпохи». Толкиен не уточняет, какой породы Лаурелин, но дает понять, что Тельперион – это бук.
Начало времен ознаменовано первой войной против Мелкора – в результате он будет побежден и посажен на цепь, как волк Фенрир из скандинавских мифов. Отныне у Валар достаточно сил, чтобы осадить Мелкора в его логове Утумно. Осада продолжается долго, но богу–силачу Тулкасу все же удается низвергнуть Мелкора. Он–то и сажает его на цепь Ангайнор, выкованную Ауле. Мелкора заточают в крепость Мандоса, бросив сперва в середину Круга Судьбы… Из–за участия в войнах образ Валар меркнет в глазах эльфов – они отказываются следовать за ними в Валинор.
«Так случился первый разлад среди эльфов» и, добавим, начались размолвки между эльфами и Валар. Со временем, правда, будет заключен союз между одним из эльфов и одной из майа, которые, как мы помним, были божествами второго уровня в мире Толкиена (кстати, Саурон тоже майа). Зовут ее Мелиан, и про нее говорят, что «не было никого прелестнее и мудрей ее и искуснее в чародейных песнях».
Пение ее сродни трелям птиц, она–то и передала свой несравненный дар соловьям. Мелиан покидает Валинор и возвращается в Средиземье. Там песнь ее доносится до слуха Элве, или Тингола, и он, зачарованный, берет дивную певунью за руку. Так Мелиан становится королевой и супругой Элве, или, по–другому, Элу–Тингола. Она оказалась правительницей куда более мудрой, нежели те, что властвовали в Средиземье до нее; «она возвеличила Тингола, хотя он и без того слыл среди эльфов великим, ибо был единственным среди всех своих соплеменников, кто собственными глазами видел два чудо–древа еще в пору их цветения», то есть покуда их не иссушили Мелкор и Унголиант. Далее Толкиен пишет, что «любовь Тингола и Мелиан явила миру самого прекрасного младенца из всех чад Илуватаровых, что были и еще будут потом».
Речь, конечно же, идет об уже упоминавшейся нами Лучиэни. Что же до союза Мелиан и Тингола. он чем–то напоминает одну знаменитую библейскую историю.
«Когда люди начали умножаться на земле, и родились у них дочери, тогда сыны Божий увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал… В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божий стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди» (Бытие 6:1–4).
Эти сильные и славные люди очень напоминают героев греческих легенд и их детей, рожденных от смешанных браков и соединивших в себе божественное и человеческое начала. У Толкиена примеров такого кровосмешения не так уж много, но от каждого такого союза рождаются поистине великие герои. Ну а завершается наша история об «In illo tempore» освобождением Мелкора, вымолившего–таки прощение у Манве, который уверовал в чистосердечное раскаяние хитреца.
«Манве поверил, что Мелкор отрешился от сидевшего в нем демона. Ибо сам он, чистый от всякого зла, не мог распознать истинной сути зла; к тому же он знал, что изначально, по замыслу Илуватара, Мелкор был ему ровня. Не смог угадать он, что таится в глубине души Мелкора, и узреть, что любовь оставила ее навеки».
Глава вторая
Проклятие и измена
В этой главе мы рассмотрим одну из самых мрачных тем в творчестве Толкиена – тему проклятия и измены. Проклятия, подобного тому, что тяготело над нибелунгами и героями греческих легенд, превратив их жизнь в сущую трагедию. Не случайно такое же страшное проклятие, изреченное Морготом в «Сильмариллионе», падает не только на многострадального Хурина, но и на весь его род.
Измена играет не менее значимую роль в феодальном мире, где верность данному слову почиталась святым долгом. В мире нескончаемых войн, союзнических распрей и династических козней измена – предательство, отступничество – являет собой самое страшное из злодеяний.
Первый отступник в мире Толкиена, разумеется, мятежный Вала Мелкор, решивший уничтожить творение Эру и своих собратьев–Валар. Саурон, его прислужник, такой же предатель: он сеет мировой хаос, который охватывает все и вся. При этом в огромном мире Толкиена существует две категории предательства: непосредственное и ярко выраженное; и невольное, бесповоротно меняющее жизнь героя и становящееся, по сути, его злым роком. К первой категории можно отнести предательство Мелкора, Саурона, а также Сарумана и Гнилоуста; а ко второй – отступничество Боромира, Денэтора или Турина, героя самой печальной истории в «Сильмариллионе».
Во «Властелине Колец» есть два героя, которые мало в чем уступают друг другу, даже в красноречии: это Саруман и Гнилоуст. Саруман – жалкое подобие Саурона, хотя зла от него не меньше: ведь это он в конце повествования предает скверне благоденствующую Хоббитанию. Саруман становится изменником потому, что он бессилен противостоять чарам зла, с которым призван бороться. А стало быть, предает он и Гэндальфа, и остальных мудрых из Светлого Совета – таинственных магов–истари, объединившихся с эльфами и людьми против Саурона. Затаившись в своей крепости Изенгард, Саруман собирает вокруг себя темные силы – орков, которым уже не страшен солнечный свет. Он становится своеобразным сахером – по исламской традиции, колдуном, сбившимся с пути истинного и двинувшимся в обратную сторону, то есть так называемым контрпосвященным.
Между тем его верный прихвостень Гнилоуст постоянно отравляет душу старому Властителю Мустангрима Теодену. Его пагубные, полные безысходности речи подтачивают дух доблестного воителя – и он дряхлеет у всех на глазах. Вот, к примеру, что отвечает Гнилоуст на призыв Теодена присоединиться к его войску и мечом доказать верность своему повелителю:
«Подобная решимость к лицу конунгу из рода Эорла, как бы он ни был стар… Конечно, преданный слуга умолил бы его пощадить свои преклонные лета. Но я вижу, что запоздал, и государь мой внял речам тех, кто не станет оплакивать его преждевременную кончину…»
Но Гэндальф без труда изобличает злой умысел Гнилоуста и сообщает об этом Теодену, в то время как Грима (настоящее имя Гнилоуста) пытается обвинить Гэндальфа во лжи:
«Недаром это слово не сходит у тебя с языка, – сказал Гэндальф. – Нет, я не лгу. Смотри, Теоден, вот змея подколодная! Опасно держать его при себе, и здесь тоже не оставишь. Казнить бы его – и дело с концом, но ведь много лет он служил тебе верой и правдой, служил, как умел. Дай ему коня и отпусти на все четыре стороны».
Гэндальф объясняет, какими черными делами занимался Гнилоуст, бередя душу старцу, при котором он состоял советником:
«А он вдобавок… наушничал, отравляя твои мысли, оледеняя сердце, расслабляя волю…»
Грима, как только его милостиво отпускают восвояси, ясное дело, спешит прямиком к Саруману, чтобы и впредь вершить лиходейство с ним заодно. Но в самом конце «Властелина Колец» он, опережая хоббитов, собственноручно убивает Сарумана, который то и дело унижал его, точно собаку. Как бы то ни было, Гнилоуст так и останется гнусным предателем – до конца своих черных дней.
Что касается собратьев по Кольцу, среди них, к счастью, не было изменника в прямом смысле слова. Однако же один из братьев сразу же начинает сомневаться в правильности порученного им задания. Сомнения эти, вернее заблуждения, передались ему от родного отца. Это Боромир, сын Денэтора, прибывший из Минас–Тирита и пожелавший заполучить Кольцо, чем в результате и навлек погибель на себя и злоключения на голову своих собратьев. С самого начала, еще на Совете у Элронда, Боромир показывает свое истинное лицо – отступника, отвергающего духовную власть Гэндальфа. Но прежде он убеждается, что Кольцо действительно существует:
«Так вот оно что!.. Значит, Кольцо Всевластья сохранилось? По нашим–то преданиям, оно исчезло, когда завершилась Вторая Эпоха…»
И вот, не в силах совладать со все возрастающим любопытством, Боромир старается выспросить как можно больше подробностей. Когда Элронд, следуя советам Гэндальфа, решает уничтожить Кольцо в огне, Боромир тотчас же раскрывается перед всеми:
«…Фродо почувствовал, как черный страх ледяными щупальцами сжал его сердце. Ему показалось, что Боромир шевельнулся, и он с надеждой посмотрел на гондорца. Тот рассеянно играл охотничьи рогом и хмурился. Потом решительно сказал: – Я не понимаю, чего вы боитесь. Да, Саруман оказался предателем, но ведь глупцом никто из вас его не считает. Почему вы думаете, что вражье Кольцо можно лишь спрятать или уничтожить? Раз уж оно очутилось у нас, надо обратить его против хозяина Свободным Витязям Свободного Мира оно поможет сокрушить врага. Именно этого он и боится!.. Пусть же Кольцо будет нашим оружием, если в нем скрыта столь грозная мощь!»
Боромир с самого начала представляет собой угрозу для главного хранителя Кольца. Элронд взывает к его благоразумию, пытаясь убедить гондорца, что Кольцо служит только злу – только Саурону, но все тщетно: его увещевания не действуют на Боромира – он рвется в Братство Кольца с тайным умыслом. Не случайно Галадриэль потом скажет, что на Боромира надежды мало. Как бы то ни было, цель Боромира вполне ясна: он желает доставить Кольцо в Минас–Тирит, дабы Денэтор употребил его по своему усмотрению.
Позднее (после исчезновения Гэндальфа, повергшего в уныние всех братьев по Кольцу) Боромир начинает открыто роптать:
«Неведомые беды на тайных тропах всегда оказываются гораздо опасней, чем открытые враги на торных дорогах. По совету Гэндальфа мы спустились в Морию… Выбраться из Лориэнского леса нелегко, а выбраться таким же, как был, невозможно, – вот что говорят о Лориэне в Гондоре!»
По словам Боромира, выходит, что чудесный Лориэн, где правят Келеборн и Галадриэль, очень опасен для братьев. А некоторое время спустя он вызывает у Арагорна полное недоумение, когда вдруг предостерегает его насчет Галадриэли:
«Будь начеку! Неизвестно, какие у нее намерения».
Так, мало–помалу Боромир все больше сторонится своих собратьев:
«Я–то и один пойду в Минас–Тирит, это мой долг», – говорит он. И уже более решительно прибавляет:
«Если Кольцо необходимо уничтожить, то силой оружия тут ничего не добьешься… Но если необходимо уничтожить врага, то глупо отказываться… – Боромир замолчал, словно до этого он рассуждал сам с собой, а теперь вдруг понял, что говорит вслух…»
Вот когда «Фродо встревожили слова Боромира. Глупо отказываться, начал гондорец… От чего? Может – от Кольца Всевластья? Фродо вспомнил, что на Совете у Элронда он уже заводил об этом разговор, но Элронд тогда же ему все объяснил, и он как будто бы понял, в чем дело. Хоббит с надеждой взглянул на Арагорна, однако тот, погруженный в раздумье, видимо, просто не слушал Боромира…»
Итак, пока только главный хранитель Кольца догадывается, какие мысли не дают покоя Боромиру.
Между Арагорном и Боромиром идет борьба за главенство.
«Боромир долго спорил с Арагорном. Однако, убедившись, что Фродо и остальные решили идти вдоль реки, сказал: – Гондорцы не привыкли сворачивать в сторону, когда их друзей ждет нелегкий путь. Я помогу вам перенести лодки, а потому вместе спустимся к Скалистому… Но потом сразу же уйду на запад – один, если я недостоин попутчиков».
Однако ворчун Боромир еще не сказал своего последнего слова.
Спустя некоторое время Фродо уединился, чтобы принять окончательное решение, куда идти дальше.
«Внезапно ему стало не по себе: чей–то взгляд в спину оборвал, скомкал его раздумья. Он торопливо вскочил, оглянулся – и с невольным облегчением увидел Боромира. На лице гондорца застыла чуть напряженная, но добрая улыбка».
Но в этой дружеской улыбке явно угадывается недоброе: Боромир предлагает Фродо принять единственно верное решение вместе с ним. И вдруг просит Фродо показать ему Кольцо еще раз – при этом хоббит замечает «странный блеск в глазах Боромира». И вот наконец гондорец говорит начистоту:
«…все эти эльфы и маги – для самих себя. Быть может, они действительно станут злодеями, если к ним попадет Кольцо… Но нас, людей из Минас–Тирита, которые вот уже много лет защищают Средиземье от Черного Властелина, не превратишь в злодеев! Нам не нужна власть над миром и вражья магия. Мы хотим сокрушить всеобщего врага, чтобы отстоять свою свободу – и только. Но заметь, как удивительно все совпало: сейчас, когда силы у нас на исходе, снова нашлось Великое Кольцо – подарок судьбы, иначе не скажешь! К победам приводят лишь решительность и бесстрашие. Ради победы в справедливой битве отважный воин должен быть готов на все. Чего не сделает воин для победы – истинный воин? Чего не сделает Арагорн? А если он откажется – разве Боромир дрогнет в борьбе? Кольцо Всевластья даст мне великое могущество. Под моими знаменами соберутся доблестные витязи из всех свободных земель – и мы навеки сокрушим вражье воинство!
Так нет же, – тут же восклицает Боромир, – они хотят лишиться Кольца! Именно лишиться, а не уничтожить его – ибо если крохотный невысоклик слепо сунется в темный Мордор, то враг неминуемо завладеет своим сокровищем!»
И снова у Толкиена человеком овладевает искушение, которому оказались неподвластны хоббиты – Бильбо с Фродо. Отказ прибегнуть к всесокрушающему оружию связан с нравственно–этическим запретом и одновременно с великим космологическим принципом – не применять оружие в борьбе со злом. Однако люди этого решительно не могут взять в толк, или не хотят. Услышав отказ Фродо, Боромир выходит из себя и уже едва ли не оскорбляет хоббита:
«Глупец! Упрямый глупец! Ты погибнешь сам – по собственной глупости – и погубишь всех нас… Оно могло стать моим! Оно должно стать моим! Отдай его мне!. Жалкий штукарь!.. Теперь я знаю, что у тебя на уме! Ты хочешь отдать Кольцо Саурону – и выискиваешь случай, чтобы сбежать, чтобы предать нас всех! Ну подожди, дай мне только до тебя добраться! Будь ты проклят. Вражье отродье, будь проклят на вечную тьму и смертельный мрак!..»
Так и не сумев убедить обезумевшего Боромира, Фродо надевает Кольцо – и становится невидимым. Только тогда Боромир наконец спохватывается и сознает, что натворил: он «мертво застыл, словно его сразило собственное проклятье, а потом вдруг начал бессильно всхлипывать».
Он взывает к Фродо – но все без толку: хоббита простыл и след. Сэм, вскоре догнавший своего хозяина, говорит, что Боромир явился «растерянный и угрюмый».
Через некоторое время (в начале 2–го тома) Боромир сталкивается один с целой оравой орков, кинувшихся вдогонку за хоббитами… И погибает на руках Арагорна. Но перед смертью он успевает покаяться:
«Я хотел отбрать Кольцо у Фродо. Я виноват. Но я расплатился… Прощай, Арагорн! Иди в Минас–Тирит, спасай наших людей!..»
Ошибка Боромира, как мы уже сказали, стала следствием заблуждений его отца. Так давайте попробуем разобраться, в чем же заблуждался Денэтор, достославный Властитель Гондора?
Перед самой встречей с Денэтором Гэндальф предупреждает Пиппина:
«Это тебе не добродушный старец Теодем. Денэтор – человек совсем иного склада, гордый и хитроумный, высокородный и могущественный властитель, хоть князем и не именуется».
С виду Денэтор похож на мага. Это очевидное сходство, близкое к родству, и столкнет его с Саруманом, и ввергнет в горестное отчаяние. Гэндальф делает и другое важное замечание:
«…если не по крови, то по духу он – истый потомок нуменорцев; таков же и младший сын его Фарамир, в отличие от Боромира, хоть тот и был любимцем».
Кстати, опять же в отличие от Боромира, Фарамир не только благороднее, но и мудрее: он не отвергает советы мага, а напротив, внимательно к ним прислушивается.
Вскоре между Гэндальфом и Денэтором происходит размолвка. Денэтор будто вторит своему погибшему сыну:
«Ты, Митрандир, может, и мудр, но не перемудрил ли ты сам себя? Есть ведь иная мудрость… И я сопричастен ей больше, нежели ты думаешь».
Есть у него и свое мнение насчет Кольца:
«Нельзя его использовать – это опасно. Но в нынешний грозный час отдать его безмозглому невысоклику и отправить в руки к врагу, как сделал ты и следом за тобой мой младший сын (Денэтор имеет в виду Фарамира), – это безумие… его надо было сохранить, упрятать в темной, потаенной глуби»
Гэндальф ему возражает, настаивая на том, что главное – уничтожить Кольцо, поскольку только так можно вызволить из Мордора всех невольников. И тут же прибавляет:
«…хоть и не во всем, но оно сильнее тебя. Схорони ты его в горной глуби под Миндоллуином, оно и оттуда испепелило бы твой рассудок, ибо велика его мощь в наступающей тьме…»
Когда же Гэндальф узнает от Фарамира про встречу Фродо с Горлумом, он тонко подмечает:
«Может статься, предатель проведет самого себя и невольно совершит благое дело..»
Так оно и будет: сорвав с пальца Фродо Проклятое Кольцо, Горлум канет вместе с ним в клокочущую бездну.
Что же до Денэтора, то Черный Властелин уже занес над ним свою роковую десницу, и среди апокалиптического хаоса, напоминающего вагнеровские «Сумерки Богов», тот отрешенно изрекает, глядя на бегущих от гибельного огня воинов:
«Сгорят – и отмучаются, все равно ж гореть. Возвращайтесь в огонь! А я? Я взойду на свой погребальный костер. Да–да, на костер. Ни Денэтору, ни Фарамиру нет места в усыпальнице предков. Нет ни посмертного ложа. Не суждено успокоиться вечным сном их умащенным телам! Нет, мы обратимся в пепел, как цари древнейших времен, когда еще не приплыл с Запада ни один корабль. Все кончено: Запад побежден. Идите и гибнете в огне!»
Вскоре Денэтору уже совсем все становится безразлично. Он умирает обманутым, подобно Тристану (115)115
Тристан —рыцарь–герой средневековой кельтской (вероятно, бретонской) легенды «Тристан и Изольда» о вечной страстной любви, не подвластной даже смерти.
[Закрыть], уверовав в смерть своего сына Фарамира.
«В помраченной душе властителя Дальных островов… поселяется надменное разочарование, неутолимая тоска, влекущая за собой отвращение к жизни, что в Средние века считалось величайшим из грехов», – писал профессор–историк Жан Фраппье о Галеготе, славном герое артуровской эпопеи, дражайшем друге доблестного Ланселота.
Став очевидцем безрассудной, достойной разве что исступленного язычника, смерти Денэтора, Гэндальф объясняет Пиппину причины, толкнувшие Денэтора к отступничеству:
«Я давно догадался, что здесь, в Белой Башне, сокрыт хотя бы один из Семи Зрячих Камней… с годами мудрости у него [Денэтора] поубавилось, и, когда над Гондором нависла угроза, он, должно быть, в Камень заглянул – и заглядывал, и обманывался, и боюсь, после ухода Боромира заглядывал слишком часто. Барад–Дур не мог подчинить его своей злой воле, но видел он только то, что ему позволялось видеть. Узнавал он немало, и многое очень кстати, однако зрелище великой мощи Мордора довело его до отчаяния и подточило рассудок».
В трагическом мире Толкиена нет места для отчаяния или, по крайней мере, для тоски и печали. А отчаяние – грех против разума и надежды. И тут, как ни парадоксально, Толкиен, описывающий мир, полный отчаяния, пытается нас убедить (как истинный христианин), что отчаиваться не стоит ни в коем случае, ибо отчаяние – прямой путь к помрачению разума.
В этом смысле достоин подражания Сэм Скромби: он никогда и ни перед чем не отступает и всегда готов постоять за своего хозяина, чтобы быть при нем везде и всюду и помочь выполнить поручение, всю важность и много–трудность которого и не может постичь до конца. Сэм борется с отчаянием неизменно, и сила воли не изменяет ему никогда.
В роли еще одного предателя во «Властелине Колец» выступает Горлум. Сэм с Фродо отлавливают и приручают этого «дикаря», хотя в в тайне тот так и остается двуличным. Горлум то и дело пытается сбежать или откинуть какое–нибудь коленце; но при всем том, однако, это существо, в чьей душе, глубоко–глубоко, затаились остатки добродетели, порой старается помочь или угодить своему «доброму хозяину»: например, подобно Коту в сапогах, он ловит и приноситему пару кроликов. Горлум находится в каком–нибудь шаге от искупления своей давней страшной вины – убийства сородича Деагорла, – которая тяжким бременем лежит на нем и его судьбе, ибо он одержим страстью заполучить обратно Кольцо, которое у него отобрали. Раздираемый противоречиями, он, в конце концов, уступает самым низменным своим чувствам – и заводит Фродо прямиком в логово к чудовищу Шелоб Между тем, как в свое время подметил Гэндальф, этому жалкому мерзавцу суждено сыграть положительную роль в истории с Кольцом, и жадность его и низменная страть к Кольцу Черного Всевластья сослужит Фродо добрую службу, когда он, зачарованный его золотым блеском, вдруг окажется не в силах бросить это орудие зла в пылающее горнило Ородруина. И тут Горлум вмешивается в самый ход высшей судьбы, которая уже раз выпала ему, когда он нашел Кольцо, потерянное Исилдуром. И в этом смысле Горлум служит уже не своим интересам, а всеобщим, как и предвещал Гэндальф.
