Текст книги "Тринадцатый император. Дилогия (Авторская версия)"

Автор книги: Никита Сомов

Соавторы: Андрей Биверов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

В общем, больше к животрепещущим вопросам на заседании не возвращались. Я заскучал и оживился, лишь когда министр путей сообщения Мельников изложил в своем докладе свое видение реформирования министерства. По сути, все сводилось к замене военного устройства инженеров путей сообщения аналогичной по функциям гражданской.

Признаюсь, я с трудом досидел до окончания совещания. Блудов как специально затронул вопросы, представлявшие интерес, лишь мельком, обращаясь лишь к тем из них, пропустить которые было совершенно невозможно. Не хочет, чтобы я присутствовал на последующих заседаниях? Может и доиграться.

– …на сем заседание объявляю закрытым, – Блудов поднялся и с деловым видом принялся собирать разбросанные по столу бумаги.

– Господа, прошу вас ненадолго задержаться, – обратился я к начавшим вставать со своих мест министрам. – Будьте любезны составить мне докладные записки, отражающие состоянии дел во вверенном вам министерстве. Да, еще я хотел бы побеседовать с каждым из вас на следующей неделе, так что будьте готовы к докладу.

За время совещания, длившегося почти шесть часов, я порядком проголодался. Вышел за дверь овального зала с мыслями об ужине, но не судьба. Как оказалось, моего выхода уже ожидала целая толпа – придворные, родственники, министры, генералы. Чтобы вся эта гремучая смесь часто прямо противоположных интересов и взглядов детонировала, не хватало лишь одного – меня. Лишь только я показался в дверях, все, как один, сначала посмотрели в мою сторону. А затем со всех сторон на меня посыпались поздравления с выздоровлением. Но не успели отзвучать последние приветственные слова, как на меня обрушился град просьб и вопросов, совершенно выбив у меня землю из-под ног. Я даже про свои дела совершенно забыл.

Вопросы, которые по различным мнениям требовали немедленного обсуждения, были самыми разными. От уже надоевших мне навязчивых просьб тетушек снабдить их мужей деньгами до формы одежды какого-то там лейб-гвардейского полка. Но больше всего меня повергали в уныние абсолютно дурацкие обсуждения церемонии моей будущей коронации.

– Нет ни одного полка, который мог бы оспаривать право нести почетный караул на вашей коронации и помазании на царствие у лейб-гвардии Преображенского…

– Что за нелепые слова, Анатолий! – перебил своего брата генерал-майор свиты Барятинский Владимир Иванович. – Всем здравомыслящим людям совершенно очевидно, что именно лейб-гвардии Кавалергардский полк, составляющий цвет русской армии, непременно должен стоять в почетном карауле.

– Цвет русской армии! Подумать только! Тебя послушать, так можно подумать, что в Преображенском одни крестьяне сиволапые служат! – горячо возражал Анатолий Иванович. – Еще раз говорю, что в моем полку сам Петр Великий служил. Да что тут спорить! Это же старейший полк Российской империи. Полк, чья славная история насчитывает уже больше полутора сотен лет!

– Лейб-гвардии Семеновский полк ни в чем не уступит Преображенскому, – нашел повод вклиниться в спор третий генерал-майор. – Ни своей славной историей, ни заслугами перед Отечеством, ни верностью своим вековым традициям, – завел свою шарманку Ефимович. «Напрасно поторопился, – подумал я. – Лучше бы подождал, пока братья окончательно разругаются, а так…» Барятинские переглянулись и, не сговариваясь, выступили против него единым фронтом.

– Семеновский полк во все времена был вторым после Преображенского, – говорил один.

– Ему никогда не уделялось столько высочайшего внимания, как Кавалергардскому, – говорил другой.

В очередной раз деморализовав и вбив амбиции бедного генерала в пыль, князья вернулись к выяснению своих отношений и борьбу за мое внимание. Спор этот, с переменным успехом продолжавшийся уже больше получаса, успел мне изрядно надоесть. И я, тщетно всем своим видом демонстрируя скуку и отсутствие интереса, неизобретательно начинал подумывать, как бы половчее заткнуть генералов, но увы. Ни одного благовидного предлога, чтобы оставить их одних, в голову, как нарочно, не приходило. Но вот мои глаза, бесцельно блуждающие по толпе заметили моего воспитателя. Сославшись на срочный разговор, я направился к графу.

– Сергей Григорьевич, позвольте пригласить вас в мой кабинет. Думаю, нам есть что обсудить.

– Слушаюсь, ваше величество.

Пройдя сквозь быстро расступающихся на нашем пути людей, мы молча направились в мой кабинет в Зимнем дворце.

Если честно, то еще вчера я только и делал, что мечтал о том, как покину, наконец, Гатчину с ее размеренным ритмом жизни. Как начну творить историю. Но вот мой первый день на ногах еще не закончился, а мне уже совершенно ясно, что лучшая его часть закончилась, лишь только я встал с кровати.

Снова оказавшись в своем кабинете, я обратил внимание, что с краешку моего стола, спиной к двери, кто-то сидит. Причем не просто сидит, а спокойно так занимается своими делами, увлеченно бормоча что-то себе под нос.

– Позвольте, уважаемый! Что вы здесь делаете?

Сидевший за столом вскочил как ошпаренный.

– Простите, ваше императорское величество!

Узнав в незнакомце представленного мне утром Сабурова, я в очередной раз за день почувствовал себя идиотом. Сам же, уходя, приказал своему новому личному секретарю разбирать мои бумаги! Хотя шутка ли, почти шесть часов совещания…

– Нет, это вы простите, Андрей. Запамятовал за делами про своего нового секретаря. Подождите меня за дверью, нам с графом необходимо переговорить с глазу на глаз, – проследив, как Сабуров, неразборчиво пробормотав что-то выражающее полное согласие, выпорхнул из кабинета, я обратился к Строганову.

– Присаживайтесь, Сергей Григорьевич, в ногах правды нет, – я вежливо подождал, пока он прислонит трость к столу и займет предложенное ему кресло. – Ума не приложу, граф, как эти придворные не съели вас со всеми потрохами, пока меня не было.

– О, не стоит беспокоиться, ваше величество, я всем говорил, что как только вы выздоровеете, то рассмотрите все их проблемы, – улыбнулся он.

Теперь понятно, откуда такая толпа придворных. Тоже мне удружил.

– Спасибо за откровенность, граф, но я хотел переговорить с вами вовсе не по этому поводу, – нагло соврал я, глядя ему прямо в глаза. – Сегодня в поезде при обсуждении последних литературных событий я задумался над ролью газет в формировании общественного мнения, – на самом деле мысль посетила меня уже давно. Я же из двадцать первого века, черт побери! Века, когда СМИ творили с мыслями простых граждан что пожелают, забираясь туда без мыла и прочих приспособлений. – В свете этого у меня возникло желание встретиться с ведущими публицистами, редакторами, журналистами, наконец. Как вы мне посоветуете это организовать?

– Право же, Николай, нет ничего проще! Дмитрий Николаевич постоянно собирает у себя литераторов. Все произведения перед выходом в печать непременно проходят через него и, – заговорщически добавил граф, наклонившись чуть вперед, – граф будет просто счастлив видеть вас своим гостем. (Прим. автора – Д. Н. Блудов действительно был одним из основателей и активных членов литературного кружка «Арзамас»).

«Да, наш пострел везде поспел, – подумал я, имея в виду Главноуправляющего моей Канцелярией. – И где только силы в себе на все находит этот тщедушный старичок?»

– У меня будут к вам еще две просьбы, Сергей Григорьевич. Первая – не говорите Блудову, зачем я хочу посетить его литературный вечер, – граф только молча склонил голову в согласии. – И вторая, будьте любезны, передайте всем желающим поговорить со мной, что есть соответствующие министерства. А делами моей коронации отныне заведует моя Maman. «Надо будет ее об этом предупредить», – подумал я про себя.

– Да, ваше величество!

– Не смею вас больше задерживать, граф, можете быть свободны.

Граф развернулся и уже было подошел к двери, как вдруг остановился и спросил:

– Да, чуть не забыл, не желаете ли посетить театр? Сегодня в большом Каменном театре дают итальянскую оперу Верди «La forza del destino». Замечательная вещь, скажу я вам!

– Нет, уж увольте, граф. Опера не по мне. Честно признаться, я просто терпеть ее не могу, – сказал я и тут же прикусил язык, видя, как вытянулось лицо графа. – Ну не то что бы совсем не могу, но после болезни громкие звуки раздражают меня, – отчаянно выкручивался я.

Граф мне поверил или сделал вид, что поверил, что в моем положении практически одно и то же. А я остался один в своей комнате, возмущаясь про себя. Ну, как можно променять кинотеатры на театры, а вместо телевизора смотреть балет?

Спустя месяц я пожалел, что так явно выразил свою нелюбовь к зрелищам девятнадцатого века. Других развлечений, кроме театра, оперы и органически не перевариваемого мной балета, тогда не водилось! Но что я мог знать об этом, когда отвечал графу…

Глава 7
Маленькие хитрости

После памятного первого заседания министров прошло уже больше недели. Признаться, после совещания меня не оставляло острое желание пообщаться с отдельными его участниками. Особенно с Николаем Карловичем, благодаря поддержке которого мне все-таки удалось продавить сквозь Кабинет Манифест в почти первозданном виде. Да, да, несмотря на противодействие министров, мне все-таки удалось заставить шестеренки государственного механизма крутиться. Я надеялся, что уже к Рождеству законченный вариант документа ляжет мне на стол.

Однако, к моему сожалению, сразу же после заседания адмирал сказался больным и встречу пришлось отложить до его выздоровления. Впрочем, я об этом особо не жалел – дел у меня и так было невпроворот.

Наконец-то начали прибывать адресаты моих писем. Вчера из Канцелярии сообщили, что в списке ожидающих приема значатся граф Николай Павлович Игнатьев и члены правления Московско-Троицкой железной дороги. Одним из первых указов я наградил ряд государственных мужей, могущих быть в будущем мне полезными, орденами и почетными званиями. Как мне казалось, подобные знаки внимания должны были расположить ко мне этих вельмож еще до личного знакомства. Игнатьев был одним из первых награжденных.

Подтвердив секретариату свое желание назначить встречи на сегодняшний день, я все утро провел в нетерпеливом ожидании. Еще только составляя письма, намечал планы своих преобразований. Теперь же, после нескольких декад напряженной работы, у меня появилась возможность заложить «краеугольные камни» фундамента будущего Российской империи. Будущего такого, каким я его вижу.

В предвкушении встречи я сидел в своем кабинете на втором этаже Зимнего дворца, нервно поглядывая на циферблат больших золотых часов в виде расправившего крылья орла, стоящих на камине. Время, назначенное первому из посетителей, близилось, и я не мог сдержать возбуждение. Громкий стук в дверь заставил меня вздрогнуть. Просочившийся в приоткрытую дверь лакей доложил о том, что в приемной ожидает глава Азиатского департамента Министерства иностранных дел Николай Павлович Игнатьев.

Подтвердив, что очень и очень его жду, я распорядился пригласить Игнатьева в кабинет. Лакей выскользнул так же тихо, как и появился. Через пару мгновений в зал, чеканя шаг и держа выправку, вошел граф. Стукнув каблуками об пол, он поклонился и застыл в ожидании.

Поприветствовав графа и предложив ему присесть на гостевое кресло, я сразу взял быка за рога:

– Николай Павлович, я, как уже указывалось в письме, хотел бы предложить вам новое место работы. К сожалению, деталей, из соображений секретности, сообщить на бумаге я не мог. Но думаю, вы сами догадываетесь о предлагаемой вам должности. Я выбрал вас, Николай Павлович, исходя из нескольких причин. Первое – вы офицер, выпускник Академии Генерального штаба. Второе – ваш успешный опыт дипломатической службы. Третье, – тут я помедлил, – мне нужен человек с опытом секретной работы. Вы же еще с 56-го года хорошо себя зарекомендовали. (Прим. автора – Н. П. Игнатьев поступил на дипломатическую службу в 1856 году в качестве военного атташе в Лондоне. Был отозван из Англии из-за того, что при осмотре военной выставки «по рассеянности» положил в карман английский ружейный патрон новейшего образца). Исходя из вышесказанного, – продолжил я, подходя к столу, – каким вы сами видите свое назначение?

Николай Павлович немного задумался, подняв взгляд к потолку. В этот момент он напомнил мне шахматиста-гроссмейстера, размышляющего над очередным важным ходом. Я многое знал о том, каким был Игнатьев в нашей истории, но мне интересно было понаблюдать за ним в бытовой обстановке. Высокий, статный, но уже начавший лысеть и обзаведшийся небольшим животиком, внешне он не производил внушительного впечатления. Однако достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы понять – это необычный человек. Серые, с матовым блеском булата, его глаза буравили насквозь, пронзая как лезвие клинка. В них была видна жесткость, недюжинный ум и решительность. Идеальное сочетание холодного ума офицера Генерального штаба и манер искусного дипломата. «Волчья пасть и лисий хвост» – кажется, так называли Игнатьева современники. Это прозвище ему отлично подходило.

Пока я размышлял, граф пришел к, видимо, определенному выводу и тихонько кашлянул:

– Я думаю, мне предстоит работа в рамках Третьего отделения? – спросил Игнатьев, выжидательно глядя на меня.

– Браво! – я пару раз хлопнул в ладоши, поаплодировав сообразительности своего протеже. – Почти в яблочко. Ваши аналитические способности делают вам честь. Однако я хотел бы поручить вам не подчиненную, а руководящую должность.

– Вы предлагаете мне место Долгорукова? – спокойно уточнил Игнатьев.

– Нет, Николай Павлович, вам предстоит возглавить СОВЕРШЕННО, – я специально выделил это слово, – новую структуру, создаваемую в рамках Канцелярии. Она будет сочетать в себе функции разведки, контрразведки и управления общественным мнением.

– Простите, ваше величество, управления общественным мнением? – споткнулся на непонятном термине Игнатьев.

Отойдя от стола, я подошел к окну. Сквозь чуть мутноватое стекло было видно серое полотно облаков, укутывающее небо над Александрийским столпом. Не оборачиваясь, я продолжил:

– Николай Павлович, вам предстоит создать невиданную доселе государственную машину. Задача предстоит колоссальная, но я не могу посвящать вас в детали, не получив предварительного согласия.

Я обернулся, скрестил руки на груди и пристально посмотрел на графа.

– Дело сие первейшей важности и абсолютно секретное. Решайте, чувствуете ли вы себя достойным встать во главе структуры, которая в скором времени станет, пусть в тайном, а не явном виде, опорой нашей государственности?

К чести графа, или может тому виной его уверенность в себе, позже сослужившая ему как горькую, так и добрую службу, но не колебался он ни мгновения. Выпрямившись по струнке и стукнув каблуками об пол, он отрапортовал:

– Готов служить вашему императорскому величеству!

– Что ж, – широко улыбнулся я, – пожалуй, теперь самое время посвятить вас в детали того, чем же вам придется заниматься.

На этих словах я вновь подошел к столу, выдвинул первый ящик и достал оттуда несколько стопок прошитых бечевой бумаг. По сути, это были рукописи еще не написанных книг, а также работы известных специалистов в области СМИ, рекламы и PR-технологий. И еще адаптированные мною выдержки из кучи подобной литературы. У меня отняло уйму времени подготовить эти бумаги, да еще и приведя их в соответствие с эпохой. Конечно, очень многое удалось решить с помощью дневника – например, мне не пришлось переводить орфографию и грамматику с современного мне языка на нынешний, кроме того, как оказалось, дневник был способен работать как принтер, нанося текст прямо на вложенную в него бумагу. Однако уборка анахронизмов, когда приходилось с корнем вымарывать целые главы и разделы книг, целиком легла на мои плечи.

Сделав знак графу присесть на гостевой стул, я протянул ему бумаги.

– Ознакомьтесь. Надеюсь из этого, – я показал на документы, – вы получите основные сведения о том, чем и какими методами вам придется заниматься.

Игнатьев кивнул, принял бумаги и погрузился в чтение. Читал он медленно, вдумчиво, и я немного заскучал. «Такими темпами он еще месяц только с документами знакомиться будет, – подумалось мне. – Надо бы ему в Зимнем помещение выделить, выпускать его с этими бумагами из здания нельзя, еще увидит кто…»

Меня прервал приглушенный стук в дверь. Один из лакеев доложил, что в Мраморном зале меня ожидает прибывший по моему приказу глава Московско-Троицкой железной дороги Чижов Федор Васильевич. Радостный, что можно с пользой потратить время, а после продолжить разговор с Игнатьевым, я оставил Николая Павловича знакомиться с бумагами.

Федор Васильевич произвел на меня приятное впечатление. Во-первых, он, как я и просил его в письме, явился на встречу не один, а со своими основными компаньонами по Троицкой железной дороге. Такими, как братья Шиповы, инженер и генерал-майор Дельвиг, Иван Федорович Мамонтов. То есть с людьми, представляющими собой самую передовую часть русского предпринимательства. Ту часть, на которую я и собирался опираться в дальнейшем.

Особого внимания, кроме самого Чижова, заслуживал один из богатейших купцов России и основатель знаменитой на всю империю династии Иван Федорович Мамонтов. Старообрядец по вероисповеданию, он значился среди учредителей общества по строительству железной дороги всего лишь как мещанин Калужской губернии. И это несмотря на то, что Иван Федорович был главным вкладчиком акционерного общества. Необходимость срочно менять законы, ограничивающие деятельность старообрядцев, просто бросалась в глаза. По сути, такие же русские люди, как и все остальные, вот только отказались пару веков назад принять церковные реформы Никона, и закрутилось. Преследования, гонения, высылки в Сибирь, неподъемное налоговое бремя и прочие притеснения. Стоит ли удивляться, что Мамонтов предпочитал держаться в тени.

Почему вся эта компания оказалась у меня в гостях? Ответ на этот вопрос был прост. Железные дороги, железные дороги и еще раз железные дороги. Империя остро нуждалась в них. Настолько остро, что сразу после поражения в Крымской кампании, несмотря на пустую казну и огромные долги, было принято решение о создании сети железных дорог – торговых артерий страны. По сути, их отсутствие и, как следствие, перебои со снабжением, стали одной из основных причин нашего поражения в последней войне. А их необходимость для торговли и дальнейшего развития промышленности… Их строительство было признано мной одним из самых приоритетных направлений.

По признанию современников (пусть и несколькими годами позже от наших дней), Ярославская железная дорога считалась образцовой по устройству и бережливости расходов, а главное – по прибыльности. Эти, только недавно построенные, первые семьдесят верст дороги до Сергиева Посада уже через три года стали приносить около десяти процентов дохода от вложенных в дорогу средств. Так кого, как не Чижова с компаньонами, мне приглашать?

Конечно, такая высокая прибыльность была не случайна. Дорога пролегала по одному из самых оживленных в Российской империи маршрутов. Чижов, чтобы доказать своим компаньонам и правительству, от которого зависело получение разрешения на строительство, выгодность своего проекта, предпринял следующее мероприятие – снарядил шесть групп молодых людей, по три человека, для круглосуточного подсчета всех прохожих и проезжающих по Троицкому шоссе в Троице-Сергиеву лавру и обратно. Результаты подсчетов впечатляли. Грузооборот составил более четырех миллионов пудов. А более ста пятидесяти тысяч пассажиров и не менее полумиллиона паломников оказались способны переубедить любых скептиков. Таким образом, имея данные о потенциальном количестве будущих пассажиров и объемах грузоперевозок, Чижов уже с цифрами в руках возражал своим оппонентам, видевшим в сооружении Московско-Троицкой железной дороги лишь «нерасчетливое предприятие».

Наконец в 1858 году им было получено Высочайшее соизволение на производство изыскательных работ. Акционерное общество Московско-Троицкой железной дороги не испрашивало никаких гарантий, чем выгодно отличалось от остальных, требовавших не менее пятипроцентной гарантии прибыли от государства.

Также любопытны средства, которыми Федор Васильевич боролся с коррупцией и перерасходом средств. На организационном собрании пайщиков Московско-Троицкой железной дороги, по инициативе Чижова, было принято решение поставить за правило, чтобы в газете «Акционер» не менее шести раз в год правление общества печатало отчеты о своих действиях и о состоянии кассы. Тем самым впервые в практике железнодорожных акционерных обществ в России все распоряжения правления, весь ход строительных и эксплуатационных работ, баланс кассы, в том числе и ежемесячные расходы на содержание административно-управленческого аппарата, делались достоянием гласности и печати. «Мы того мнения, – говорилось в одной из передовых статей газеты «Акционер», – что чем более гласности, тем чище пойдут дела и тем скорее прояснится страшно туманный в настоящее время горизонт наших акционерных предприятий». Пример общества Московско-Троицкой дороги побудил пайщиков других частных железнодорожных обществ в России обязать свои правления поступать аналогично. С удовлетворением отмечая сей отрадный факт, газета «Акционер» сообщала: «Везде акционеры начинают мало-помалу входить в свои права и понимать, что не на то только они акционеры, чтобы слепо одобрять все, что ни поднесут или ни предложат директора правления…»

Ранее Чижов неоднократно выступал с обличительными заявлениями в адрес «Главного общества российских железных дорог» в различных газетах. Писал, что дороги строятся скверно, а десятки миллионов рублей тратятся впустую. Однако его деятельная натура не удовлетворилась одними лишь обвинениями. Для того чтобы доказать обществу свою правоту и прибыльность «правильно» построенных дорог, им было основано акционерное общество, и в конце концов построена дорога. Образцовая дорога.

И вот, наконец, в 1860 году началось строительство участка дороги от Сергиева Посада. А уже 18 августа 1862 года состоялось торжественное открытие движения от Москвы до Сергиева. Я знал, что затраты быстро окупятся, и уже в 1865 году чистая прибыль составит около полумиллиона рублей. Таким образом, я встречался с наиболее успешными железнодорожными дельцами в России.

Приняв пожелания здравствовать и раскланявшись с присутствующими, я начал встречу.

– Прошу вас, господа, садитесь. В ногах правды нет, – понаблюдав, как осторожно присаживаются на стулья акционеры, я добавил: – устраивайтесь поудобнее, разговор нам предстоит длинный, но, надеюсь, интересный. Для начала я хочу поздравить вас, Федор Васильевич, с успешным опытом железнодорожного строительства силами только русских инженеров и рабочих. Ваш успех очень впечатлил меня.

Моя похвала очень польстила Федору Васильевичу, хотя он и постарался не подать виду, закашлявшись, спрятав довольную улыбку в кулак.

– Ваш успех впечатлил меня настолько, что теперь, когда я удостоверился в выгодности данного вложения средств, у меня не осталось ни малейших сомнений, как лучше распорядиться некоторой частью своих личных средств.

Акционеры переглянулись.

– О нет, я вовсе не собираюсь отбирать у вас ваше творение, – заметив их волнение, поспешил развеять их страхи я. – В мои намерения всего лишь входило стать одним из акционеров, вложив в ВАШУ железную дорогу часть своих личных средств.

– Ваше величество, о какой сумме идет речь? – растерянно переглянувшись с компаньонами, спросил Федор Васильевич.

Я немного помолчал. И прожженные дельцы, и наивные обыватели всегда полагали, что русский монарх был одним из самых богатейших людей планеты. Даже в мое время, через более чем сотню лет после трагической гибели царской семьи, время от времени приходится читать в газетах, что «Английский государственный банк хранит громадное состояние династии Романовых». Увы, реальность была не так радужна. Мой совокупный личный капитал едва достигал 140 миллионов рублей. Куда скромнее, чем у Блейхредера или Ротшильдов. Да и среди европейских монархов многие были куда богаче русского царя.

Мое состояние складывалось главным образом из моих личных средств, как цесаревича, что составляло около 18 миллионов рублей, и наследства, полученного мною после смерти батюшки, – это было около 80 миллионов, хранившихся за границей в английских банках. Кроме этого, от отца мне достались деньги, отложенные на «черный день» – чуть более 30 миллионов рублей, лежащие на анонимных счетах в нескольких европейских банках. Около двух миллионов доходу ежегодно давали принадлежащие мне земли и недвижимость. Так же мне полагались ежегодные ассигнования из средств Государственного Казначейства на содержание императорской семьи. Сумма эта достигала десяти-одиннадцати миллионов рублей, но я не был вполне свободен в ее использовании.

Был еще и «мертвый капитал». Под ним я подразумеваю стоимость принадлежащих императорской семье недвижимости, драгоценностей, сотен тысяч десятин пахотной земли, виноградников, промыслов и рудников, лесов и пр. Однако чтобы превратить все это в деньги, требовалось время, коего у меня пока не было. Так что пока что я мог рассчитывать только на личные сбережения.

– Можете смело рассчитывать на двадцать-тридцать миллионов в течение ближайших лет, – после минутного молчания заверил я присутствующих.

По залу пронесся вздох удивления. Сумма была более чем значительная.

– Но, ваше величество, вся будущая Ярославская железная дорога вместе с уже построенной частью от Москвы до Сергиева Посада стоит менее 20 миллионов, – последовало аккуратное уточнение от сидящего рядом с Чижовым Дельвига.

– Мне это известно. Однако есть еще ряд не менее доходных дорог, строительство которых я хотел бы с вами обсудить. Но, прежде всего, мне хотелось бы предоставить вам некоторые карты для упрощения изыскательских работ, – я протянул несколько экземпляров карт со скопированной Ярославской железной дорогой. Такой, какой она и должна была бы стать через шесть лет.

Железнодорожные дельцы, заполучив по экземпляру карты и позабыв про монарха, тут же в них уткнулись и принялись шепотом обсуждать. Судя по всему, впечатление на них проект произвел большое. Братья Шиповы, вдвоем уткнувшись в один экземпляр, о чем-то яростно, но тихо дискутировали. Дельвиг и Чижов сидели, задумавшись, видимо, каждый о своем, а основатель династии Мамонтовых, глядя на чертеж дороги, улыбаясь, поглаживал короткую окладистую бороду и тихонько шептал: «Добро, добро!»

– Вам что-то непонятно, Федор Васильевич? – обратился я к явно заволновавшемуся Чижову.

– Напротив, все понятно. Превосходнейшая карта! Вот только насколько нам необходимо придерживаться ваших… э-э-э…

– Пожеланий. Всего лишь пожеланий, Федор Васильевич, – пришел я ему на помощь. – Если будет признано целесообразным проложить дорогу по другому маршруту, не буду иметь ничего против.

– Не затруднит ли, ваше величество, уточнить, о каких еще дорогах пойдет речь, – прервал начавшее затягиваться молчание генерал Дельвиг.

– Разумеется, не затруднит. Кроме Ярославской, у меня есть еще планы постройки пока только одной, Грязе-Царицынской, железной дороги, общей протяженностью в семьсот верст.

– Это же десятки мильонов целковых, – нахмурившись, сказал Мамонтов. – Нам и пять-то мильонов с трудом удалось собрать. Не потянуть нам, государь! – развел он руками.

– Ну, скажем, не более пятидесяти миллионов, по предварительным подсчетам, – успокоил я Ивана Федоровича. – А вот насчет новых акционеров можете не беспокоиться. Думаю, успех вашего дела и мой пример в скором времени привлекут внимание многочисленных вкладчиков. Тем более я уверен, что дорога скоро будет давать не менее десяти процентов прибыли.

– Ваше императорское величество, когда ж доходу Троицкая дорога давать будет десятую долю в год, ежели она сейчас с трудом дотягивает до двадцатой? – все еще выражал свое недоверие купец-миллионщик. К гадалке не ходи, было ясно – пока не увидит денег, не успокоится.

– Менее чем через два года, дорогой Иван Федорович. Если вы увидите прибыль менее десятой части, я готов лично выкупить вашу долю, – сделал я широкий жест.

Несмотря на внешне щедрое, даже расточительное, обещание, на деле я практически ничем не рисковал – Ярославская дорога действительно могла дать десять и более процентов прибыли, это я знал доподлинно.

Яркая демонстрация уверенности сделала свое дело. Мое предложение успокоило купца, да и остальные, как показалось, прониклись моей убежденностью в скором успехе Ярославской железной дороги.

– Ваше величество, я думаю, что выражу мнение всех компаньонов, – обведя глазами присутствующих, подытожил Чижов. – Наше общество с радостью принимает ваше чрезвычайно щедрое предложение. Мы благодарны вашему величеству за доверие и обязуемся приложить все силы для развития предложенных проектов. Может быть, ваше величество имеет еще какие-нибудь пожелания?

Я ненадолго задумался. Вспомнился мой, точнее Николая, опыт железнодорожных путешествий.

– Озаботьтесь только двумя вещами, – подумав, сказал я. – Во-первых, купите нормальные вагоны, а то в ваших носы уже осенью обмораживать начинают. Кстати, я бы хотел, чтобы в дальнейшем паровозы и вагоны тоже производились и закупались в России. Рекомендую разместить заказы на Александровском заводе. А во-вторых, настоятельно рекомендую обратить внимание на американскую систему движения. Движение поезда никоим образом не должно быть связано с перерывами ЕДИНСТВЕННОГО машиниста на прием пищи и сон.

«Единственного» я выделил голосом не случайно. Недавно, совершенно случайно, можно сказать вообще непонятно каким боком, мне на глаза попался факт, что в XIX веке существовали две теории эксплуатации поездов – американская и европейская. По первой, на один паровоз приходилось несколько машинистов, разумеется, постоянно сменяющих друг друга, по второй, как вы понимаете, на один паровоз приходился строго один машинист. То есть в Европе, пока машинист спал или ел, паровоз стоял! В то время как в Америке сменяющиеся машинисты обеспечивали круглосуточную работу паровоза. Зная русскую увлеченность Европой, угадайте, какая система была принята в Российской империи?

– Мне тоже это казалось не совсем рациональным, ваше величество, – подал голос один из молчавших до сих пор братьев Шиповых.

– Возможен преждевременный выход котлов из строя из-за постоянной эксплуатации, – тут же возразил другой брат.

Братья-инженеры яростно воззрились друг на друга. Явно это был не первый их разговор на эту тему.