Текст книги "Сын помещика 2 (СИ)"

Автор книги: Никита Семин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 5

27 июня 1859 года

Утром я снова встал рано. Вчера вечером дорисовать карты так и не удалось. И работа это не быстрая – надо много мелких деталей прорисовать, особенно где картинки, да и вначале пришлось повозиться, разрезая плотные листы купленного в Дубовке ватмана, чтобы карты получились абсолютно одинаковыми. А там и Корней баню натопил, которую я точно пропускать не хотел.

Водные процедуры начались с того, что Пелагея вынесла мне таз в том самом платье, что ей Маргарита Игоревна пошила.

– Ну и зачем? – спросил я у нее, тщательно стараясь не смотреть в вырез на груди.

– Так барин, – потупила девка взгляд, – вчерась же мылись все. И сарафаны я все постирала, сушатся еще. Как подсохнут, обратно переоденусь.

– Маме на глаза в таком наряде постарайся не попадаться, она тебя и так не любит, – вздохнул я.

После чего все же дал ей себя облить и стал растираться полотенцем. В окнах дома заметил любопытные глазенки младших братьев, что прилипли к окну вовсю пялясь на Пелагею. Еще бы! Для них тоже дивно ее платье выглядит. И вот уж кто точно все маме доложит. Надо бы их опередить, а то девке снова достанется на ровном месте.

Закончив с зарядкой, я поспешил в дом. И как раз застал картину, как Пелагея стояла перед мамой чуть не плача, а та шипела на нее, выговаривая за внешний вид. Вот как знал! Надо было раньше завершать свои занятия.

– … да как ты посмела в таком непотребстве по дому моему ходить? Живо снимай! – расслышал я последние слова мамы.

– И пускай ходит голой? – хмыкнул я. – Другой одежды у нее нет, вся на веревках.

– Пускай в мокром ходит! – огрызнулась мама, метая грозные взгляды то на девку, то на меня.

– А если простудится? И сляжет? Как Аким? Снова потом капитану платить? И пойдет слух на всю округу – что мы дворовых слуг примучиваем.

– Да чего же ты ее все защищаешь-то? – всплеснула руками мать. – Уж не влюбился ли?

– Просто я умею брать на себя ответственность за свои деяния, – спокойно ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Вы меня такому научили, да в училище о том же говорили, – соврал я, не поморщившись, так как ничего подобного не помнил. – Платье это – по моему заказу для нее сшили. И бранить ее, это бранить меня. Если тебе не нравится, скажи мне. К тому же Пелагея – моя служанка, помнишь же об этом? И я несу полную ответственность и за ее внешний вид, и за ее деяния.

– Что ж… – медленно произнесла мама, – коли так, тогда Роман вот тебе мой сказ – я не хочу видеть ее в доме, пока на ней это непотребство!

– Она и не будет здесь ходить свыше необходимого, – кивнул я примирительно. – Только в моей комнате уберется, да и все. К обеду, думаю, у нее все досохнет и она переоденется.

На этом вопрос был закрыт, но настроение испорчено. К завтраку и отец вышел, но не из родительской спальни, как я думал, а из кабинета.

– Старост потребно созвать, – обронил он, как мы поели и на меня посмотрел. – Думал я над твоей задумкой – коноплю высадить. У них надо спросить, сколько семян имеется, да земли под рассаду. Ну и конюха нам надобно нового. Да о том, сколько заготовлено сена, узнать. Ольга Алексеевна, – повернулся он маме, – отправите вестового к Уваровым? Хочу завтра Леонида Валерьевича навестить.

– Хорошо, Сергей Александрович, – спокойно ответила та.

– Как вы здесь без нас неделю провели-то? – вздохнул отец, впервые показав неловкость.

Все же об этом надо было вчера спрашивать, сразу по приезду, но внезапный разговор с князем Беловым выбил его из колеи. Как и мое поведение.

– Спасибо, все было ровно. Об Акиме вы и сами уже знаете.

– Ну не сердись, любовь моя, – снова вздохнул отец, положив свою ладонь на руку мамы. – Каюсь, повел я себя вчера в высшей степени безобразно.

Мама после этих слов смягчилась и даже слабо улыбнулась.

– Все хорошо, Сергей Александрович. А сейчас и того лучше.

– Нам с Романом на этой неделе снова придется в Дубовку съездить. А потом и в Царицын. Дело мы большое задумали, сама ведаешь о том, придется помотаться, пока все не сладим.

– Ничего страшного в том нет.

Успокоенный, отец обратил внимание и на младших детей. Уже у них стал расспрашивать, чем занимались в наше отсутствие. Корнея-то не было, чтобы мальчишек по утрам гонять. Те отвечали, что их маменька гоняла – счету учила, да чистописанию. А вот сама мама переключилась на меня.

– Что это за чудная рубаха на тебе утром была? Да и сейчас обувь интересную надел.

– Рубаху сшили по моему заказу. Удобно в ней заниматься. Как и обувь, но ту взял, чтобы по дому ходить. У отца, вон, такая же. Всунул в нее ногу, и пошел. Даже нагибаться не надо.

– Нам тогда тоже привезите в следующий раз, – тут же оценила удобство мама. – Мерки я вам дам. А платье это… – тут она поджала недовольно губы, – для служанки твоей, тоже ты нашел? Где только такое непотребство и шьют-то…

– Сделано по моему заказу и идее, – подтвердил я, что в прошлый раз не оговорка то была, от чего глаза мамы удивленно расширились. – Как и рубаха, и обувь. Ее кстати «тапками» решил назвать.

– Почему?

– Так, топаем же мы ногами в них. Слышала, как они шлепают?

– Ну так шлепками и назвал бы, – рассмеялась мама.

– Можно и шлепки, – улыбнулся я в ответ, радуясь, что удалось соскочить с темы про платье Пелагеи.

Через несколько минут отец отправил близнецов искать Корнея, чтобы тот возобновил занятия с ними. Люду мама увела в комнату, после чего мы остались с ним вдвоем.

– Евдокия! – крикнул отец, пока мы шли в кабинет.

– Да, сударь, – выскочила служанка из столовой, где убирала за нами тарелки.

– Еремея зови, – приказал он ей на ходу, через мгновение зайдя в кабинет и упав в свое кресло.

Я присел там же на стул.

– Вот что, – тяжело начал отец, раскуривая сигарету. – Не будем старост созывать. Сам сегодня объедешь наши деревни – посмотри, сколько сена собрали, узнай, чем души дышат. И пущай каждый староста по коню и мужику даст. Надо уже у Софьи наш инструмент забирать. Завтра Леонида Валерьевича навестим. Обещались же, итак уже опаздываем. И надо бы все же тебе помолвку устроить. Чтобы ни у кого дурных мыслей не возникало, что ты с девкой можешь из дома родного убежать. Али еще чего дурное совершить. Понял меня? – положив локти на стол и облокотившись на него, вперил он в меня взгляд.

– И с кем же? – напрягся я.

Мне такой поворот совсем не нравился.

– Да хоть бы и с Валентиной, раз уж тебе Кристина не по нраву, – пожал плечами папа.

– А если позже гораздо лучше партия подвернется?

– И где ты ее найдешь? – хмыкнул отец, откинувшись обратно на спинку кресла.

– В Дубовке. В Царицыне. Россия большая, – пожал я плечами.

– И покинешь отчий дом?

– Зачем? Это же жена в дом мужа переезжает, а не наоборот.

– Да я не о том, – отмахнулся отец, – чтобы там их найти, невест этих, надобно отсюда уехать. И для чего? Что ты там забыл?

– Так мне все одно придется для написания портретов в дома заказчиков ездить, – парировал я. – А кто такие портреты будет заказывать, как не дворяне, да купцы видные?

– Хмм, – задумался отец, – о том я не подумал. Ладно, даю тебе год. Ежели не найдешь себе за это время невесту, потом я сам за твое сватовство возьмусь.

– Чего ты так торопишь меня? Сам чай не в шестнадцать лет женился.

– Так я про женитьбу и не говорю. Про помолвку лишь.

– И ее легко расторгнуть, если нужно?

Отец нахмурился. Затем встал из-за стола и подошел к окну.

– Тревожит меня твое поведение, – ответил он, не глядя на меня. – Опосля того, как господь памяти тебя лишил, изменился ты, Рома. Сильно. Раньше – слушался и слова поперек не давал. А сейчас…

Откровения отца задели меня. Я-то уж думал, что он принял меня и забыл о потере мной памяти. Зря, как оказывается. Беспокоит это его. Так еще и мне по больному бьет! Я сам стараюсь о прошлой жизни не думать. Иначе на стенку полезу от мыслей тревожных. За маму в первую очередь, что там – в будущем – осталась.

– Если я не буду свое мнение иметь, то разве стану хорошим хозяином после тебя? Разве ты во всем деда слушался?

Помолчав, отец нехотя кивнул.

– Твоя правда. Ладно, оставим пока этот разговор. Вон, уже и Еремей идет.

Староста деревни зашел в кабинет через пять минут. Глубоко поклонился сначала отцу, затем уже не так низко и мне, после чего с выжиданием остался стоять.

– Мне конюх нужен, – без предисловий начал отец. – Но чтоб не как Аким. Бабам под юбки не лез, в спиртном меру знал, да умел язык на замке держать. Ну и за лошадьми уход держал достойный. Есть в деревне такие?

– Есть, как не быть барин. Да взять хотя бы моего второго сына – Митрофана. И за юбками не волочится, жинку давно уж имеет, и хмельное пьет лишь по праздникам и в меру, да и лошадей у нашей деревни всех обихаживает. Роды у них, опять же, без Митрофана не обходятся. Коли надо помочь лошадке ожеребиться – сразу его зовут! Рука у него в этом деле легкая, барин.

– И ты мне предлагаешь своего сына? – усмехнулся отец. – Такого справного, что тебе самому надобен должен быть. И от жинки его отрываешь. Еще небось он и деток имеет?

– Как же не быть. Двое у него, – кивнул Еремей.

– Вот. Без кормильца собственных внуков оставить хочешь? За что ты так на него взъелся-то?

– Да как можно, барин? – упал на колени староста. – Люблю я его, души не чаю!

– Ну и зачем тогда мне отдать хочешь в конюхи? За хозяйством следить он не сможет. С жинкой и детками меньше видеться будет. И платить я ему буду месячину, с которой ему оброк еще придется отстегивать. Так за что ты ему такую долю пророчишь?

Я слушал отца и понимал, что мне бы и в голову не пришло обо всех этих тонкостях спросить. Даже не представляю, насколько может сказаться на семье крестьянина потеря мужика. А отец – сразу просек, что что-то нечисто.

– На язык он остер шибко, – признался староста. – И частушки любит колкие про всех говорить. К месту и без. Сочиняет их на лету. Да такие обидные, что бьют его смертным боем, а он никак не уймется. Ежели бы не его полезность, так давно и удавили бы где-то по-тихому. Ну и на праздники он один из первых скоморохов у нас. Так как он – никто на дудочке играть не может! Аж за душу берет. Боюсь я за него, барин, что не удержатся мужики однажды. Рука у некоторых тяжелая, а Митрофан статью в меня пошел, – развел Еремей руки.

Я оглядел старика. Худой, низкий – ниже меня почти на полголовы, руки тонкие. Понятно, что силы в нем немного.

– Ты же сказывал, что он язык на замке держать может? – удивился отец.

– Дык, то про тайны я сказывал. Да и вас он никогда не поносил. Как же можно⁈ Но вот есть у него причуда – недостатки людские высмеивать. И ничего с этим поделать нельзя, – вздохнул горько старик.

– Ладно, зови своего Митрофана, – нехотя кивнул отец. – Посмотрю на него. И сам возвращайся, разговор еще не окончен.

– Я пока до Корнея схожу, – встал я со стула, – скажу, чтобы он мне лошадь запряг.

Отец лишь махнул рукой. Мужик нашелся на заднем дворе. Мальчишки под его приглядом делали упражнения, а он продолжил обкапывать плодоносные деревья. Все же никто ему прошлого приказа, подготовить мне площадку под занятия, не отменял.

– Корней, мне конь нужен. Отец отправляет деревни объехать.

– Заседлаю, барин, – кивнул он. – Если позволите, сейчас деревце пересажу и тут же все исполню.

– Хорошо, я пока у отца буду. Кстати, ты Митрофана, сына старосты, знаешь?

– Видел, – кивнул он. – Скоморох знатный, да и ну дудочке играть горазд.

– Еремей его конюхом к нам пророчит. Что думаешь, выйдет из него толк?

– С лошадьми он любо дорого обращается, – подтвердил слова старосты мужик, – но язык у него – что помело, – нахмурился он. – Уж не серчайте, ежели я ему укорот давать за это буду.

– Я предупрежу отца.

Когда я вернулся в кабинет, староста еще не пришел. Тут же и рассказал папе о просьбе Корнея.

– Вот как? – нахмурился отец.

На его лице появилось выражение из разряда «и хочется, и колется». Вроде и конюх справный нужен, и в этом плане Митрофан нам по всем статьям подходит. А с другой – язык мужика и подвести нас может в самый не подходящий момент.

– Давай его на испытательный срок возьмем, – предложил я. – Пускай пару недель у нас поработает. Если его колкости лишь против слуг да крестьян направлены, да вреда нам от них не будет, то и ладно. И Корнею разрешим ему бока мять изредка, для острастки, чтобы не наглел.

– Добре, – кивнул отец, и у него словно груз с плеч упал. – Так и поступим.

После этого я уточнил, как называются наши деревни, где они расположены – а то я лишь те, что по дороге в Дубовку видел, да спросил имена старост. Когда отец мне все рассказал, как раз и Еремей с сыном прибыли.

Митрофан был почти полной копией своего отца, только моложе. И борода у него не русая с проседью, как у Еремея, а рыжая, а взгляд с небольшим прищуром, что придавало ему хитрое выражение.

– Отец твой прочит тебя мне в конюхи, заместо Акима, – сказал ему мой папа, – а ты сам что скажешь?

– Как прикажете, барин, – поклонился мужик, – в конюхи – так в конюхи.

– Ежели откажешься, неволить не буду. Знаю, что у тебя жинка с детками малыми.

Митрофан покосился на отца, но все равно снова подтвердил, что отказываться не будет.

– Что ж. Беру тебя с испытательным сроком. Ежели не понравишься, верну обратно. До того пока так и будешь крепостным числиться.

– А долго энтот срок-то будет, барин? – осторожно поинтересовался Митрофан.

– До месяца. Могу и раньше перевести, коли нареканий к тебе не будет.

Больше вопросов у мужика не было, и отец отправил его вещи свои в комнату к Корнею переносить, да семью «обрадовать». Я тоже задерживаться не стал. Взял свой портфель учебный, кинул в него тетрадку с чистыми листами, канцелярию, да и пошел к Корнею. Тот уже ждал меня в конюшне. Лошадь еще не была оседлана, но много времени у мужика на это не ушло.

– Подсоби, – попросил я его, когда к седлу приторочил портфель.

С помощью Корнея я довольно быстро вскочил в седло и натянул поводья. Лошадью всхрапнула и стала пятиться.

– Полегче, барин, – сказал мужик, – она смирная, лютовать с ней не надо.

Ну не говорить же ему, что я первый раз в седле и понятия не имею, как на ней ездить? Хорошо хоть со стороны недавно видел, как князь со своей лошадью управлялся. Потянув поводья вправо, я добился того, что лошадь развернулась к выходу из конюшни, после чего не сильно ударил ее пятками по бокам. Вроде сделал все верно, потому как он перешла на шаг, и вскоре я уже выезжал на дорогу.

Первое время было непривычно. Особенно было неудобно для задницы. Если ехать шагом – еще туда-сюда, но стоило чуть ее пришпорить, как круп лошади бил снизу, меня подбрасывало, а спина животного уходила вниз… чтобы через мгновение вернуться обратно – ровно тогда, как я под своим собственным весом опускался обратно. Требовалась сноровка, чтобы поймать этот ритм, упираясь ногами в стремя. Чую, когда вернусь, сидеть без болевых ощущений я не смогу.

* * *

– Еремей Трофимыч, да за что же вы мужа моего, сына своего в конюхи отдаете⁈ – ворвалась к старосте женщина.

Серафима была такой же худенькой, как и Митрофан, и не менее бойкой на язык. Только и разницы, что она никогда первой никому колкости не говорила, зато отпор такой могла дать, что сам не рад будешь. Вот ее никто и не трогал. Но если уж пошла в атаку – то тут лишь молчать оставалось, или признавать свою вину и извиняться. Этого разговора Еремей ждал, знал, что Серафима вопросы задавать будет, и уже подготовился. Но даже несмотря на это, при звуках голоса женщины аж вздрогнул.

– Сына я своего спасаю, – буркнул староста. – Забыла, как его мужики охаживали в всесвятское воскресенье? Как он день следующий с лавки встать не мог? Али не жалко тебе его?

– Ты мне, Еремей Трофимыч, зубы то не заговаривай! – возмутилась баба. – Помню я все. Да токмо – надел то наш, кому теперича достанется? Без Митрофанушки моего некому его обхаживать. Да я бы и сама могла, так ведь вой на всю деревню поднимется! Что мы с Егоркой и Варварой зимой снедать будем? Как жить дальше?

– Никого общество без помощи не оставляло никогда. И вас не оставим и на улицу не погоним. Не нагнетай!

– Ага, зато приживалкой меня обзовут, этого вы хотите? А Варварушке как приданое собирать? А Егорку кто учить будет землю поднимать?

– Иван есть, он всему научит. Да ты все и сама знаешь, чего воешь-то⁈ – возмутился старик. – Али мы не семья? Не бросим, и Митрофан то знает. Коли ты бы знала, барин предлагал ему отказаться, но он же сам согласие дал. Вот и подумай, а уж не от тебя ли он сбежать решился?

– Значит, я плохая баба? – прищурилась Серафима. – Зато ты, Еремей Трофимыч, мужик хоть куда! И жена твоя такая радая, что у колодца постоянно о том талдычит. Все уши уже прожужжала, какой ты сильный да могучий. Как Муромец из былин – тоже на печи лежишь, часа своего ждешь! – с сарказмом плюнула женщина. – А ум-то твой так светел, что…

– Хватит! – оборвал ее староста. – Барин свое слово сказал, а Митрофан не отказывался. У него и спрашивай, почему он согласился, а меня – не трожь.

– Но ведь ты барину-то предложил его в конюхи взять? – не сдавалась Серафима.

– И что? Я сказал – мне сын живой нужен. Пусть и конюхом, но – живой!

– Как Аким? – поджала задрожавшие губы баба.

– Так вот чего тебя трясет, – понятливо кивнул старик. – Не переживай, ежели Митрофан сам какую провинность не заработает, никто его попусту там сечь не будет.

– Так вы ведь знаете его, – рухнула на лавку женщина, – не удержит он язык за зубами. Тут-то в деревне ладно – ну били его мужики, и что? А если он про барина или его семью что скажет? А даже если не скажет, а тем лишь привидится чего нехорошее? Тоже ведь плетью забьют.

– Знаю я Митрофана, сын все же мой, – глухо обронил Еремей. – Потому и уверен – дурного про барина и его семью он ничего не скажет. И этого мне достаточно, чтобы быть покойным за него. Зато про деревенских сможет теперь без опаски болтать. Дворового слугу забивать до того, что тот встать не может день, никто не решится.

* * *

Митрофан с интересом осматривал «свои» новые владения. Конюшня у барина была на зависть всей деревне. Тут и стойла по уму сделаны, и сбруя не чета крестьянской, да и сами лошади – холеные, зерном да морковкой выкормленные. Но было видно, что в последние дни за ними никто не следил. Так – только корм давали, и все. Грива не вычесана, да и в конюшне яблок конских хватает. Но это дело поправимое.

– А чего лошадей только две? – спросил Митрофан у проходящего мимо Корнея. – Аким хвастался, что за тремя ухаживает.

– Молодой барин по делам уехал, – ответил лениво мужик. – К вечеру должен вернуться.

Тут от поместья к веревкам с развешенным бельем быстро пробежала молодая девка в чудном наряде. Митрофан таких никогда и не видывал. Телеса чуть ли не вываливаются. Мужику сразу стало понятно, кто это такая – молодая служанка их барина, из-за которой Аким и получил плетей.

– Смотрю, Пелагейка так грудью своей колыхала, что Акимушка наш чуть ли не в обморочек упал, а потом и шею повредил – не чаял глаз отвести! – усмехнулся Митрофан.

– Тебе тоже шею свернут, будешь на нее так пристально смотреть, – мрачно предрек Корней, и мужик тут же отвернулся.

«Но хороша девка! Ой, не будь я женат, точно ей под подол бы залез», мысленно поцокал языком Митрофан, представляя, как он шепчет на ушко девке всякие благоглупости, на которые бабы так падки, а та млеет и пошире ноги расставляет. А можно еще и на дудочке ей сыграть, бабы это тоже очень любят. А уж Митрофан умеет такой напев высвистеть, что у тех разум улетает, и они на многое согласные становятся.

– Токмо мечты все это, – тихонечко под нос себе вздохнул мужик. – Неча тогда и душу травить.

* * *

До деревень, что лежат от нас к владениям князя Белова ничего интересного не происходило. Я в основном был занят тем, как приноровиться к езде, да посматривал по сторонам. Крестьяне уже собирали подсохшее сено в стога, бабы загребали граблями, а мужики вилами укладывали кипы сена в три, а то и четыре метра высотой.

Заезжая в деревню, обычно я заставал ее полупустой. Только ребятня бегала, да старики по подворьям за хозяйством присматривали. Мне показывали подворье, где живет староста, после чего я передавал тому наказ отца – отправить нам одного крестьянина с лошадью. Попутно спрашивал, как у них дела с коноплей – сколько посадили, есть ли дополнительные семена на посадку, собираются ли высаживать еще один урожай. Почти всегда получал один и тот же ответ – семян мало, второго урожая высаживать не хотят, так как летом сухо для нее шибко в наших краях. Еще записывал, сколько вообще у них чего растет и уже созрело. С лошади и не слазил, переживая, что без посторонней помощи могу обратно не забраться, а перед крестьянами позориться не хотелось.

Познакомился и с матерью Пелагеи. Женщина собирала сено недалеко от дороги, а как меня заметила, так на обратном пути и подкараулила.

– Барин, не серчайте, я токмо узнать хочу – как там моя кровиночка? – подбежала к стремени лошади дородная женщина.

Грудь раза в два больше, чем у девки, никакой сарафан такую прикрыть не способен. При этом на лице еще остались следы былой красоты, да и талия просматривается. Если бы не крестьянская доля, была бы писаной красавицей даже в свои года. И внешне Пелагея в нее пошла, потому сразу понял, что это мать ее.

– Не переживай, все с твоей дочкой хорошо, – постарался я ее успокоить. – Ни разу ни в чем еще не провинилась.

– Спасибо, барин, – всхлипнула баба и перекрестила меня вслед.

Когда поехал в обратную сторону, чтобы оставшиеся деревни посетить, то заехал домой. Пообедать пора было, да и пятая точка уже ныла довольно ощутимо. К тому же стало ляжки натирать, несмотря на штаны и удобное седло.

– Как приеду, лед мне сразу подай, – сказал я Пелагее, когда поел и снова вскочил на коня.

– Сделаю, барин, – поклонилась она.

В этот раз уже в сарафане была, потому ее поклон выглядел вполне себе благопристойно.

Вот только спокойный объезд закончился, когда я доехал до самой дальней от нас деревни на границе с землями графа Свечина. Стоило мне заехать в деревню, как сразу я услышал гомон, раздающийся с одного из подворий. Да и людей там оказалось больше всего. Меня не сразу и заметили, а как обратили внимание, то тут же несколько баб кинулись ко мне со словами:

– Барин, помогите! Рассудите мужиков наших!