Текст книги "Ловчие (СИ)"
Автор книги: Никита Калинин
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Ловчие
Глава 1
Говорят, время лечит. Мол, нужно только подождать годик-другой, оно и пройдёт всё. Болеть перестанет, мир прояснится, запоют соловьи-жихарки, а потом и вообще нагрянет сплошная белая полоса. И пустота внутри, долбаный голодный вакуум, который засасывает тебя по кусочку, исчезнет.
Так говорят идиоты. Или те, кто не оказывался в беспросветном мраке, когда исправить что-то в силах разве что Господь Бог.
– Ещё?
Я поднял мутный взгляд на Митрича и кивнул. Старый бармен с седыми усищами, что у моржа клыки, смотрел на меня снисходительно и даже почти жалостливо. Ему можно. Ему одному, проверенному временем другу, только и можно так на меня смотреть.
Водка у Митрича была не паршивая, и потому я был у него завсегдатаем. Не знаю, где он брал её такую, но сколько б я ни выпил, утром вставал и плёлся на работу без особых усилий. А это было почти каждое утро вот уже на протяжении целого года.
– Тебя спрашивали, – засопел сквозь усы Митрич.
– Кто?
– Мужик какой-то. В костюмчике такой, с пробором. Сказал бы, что на наркомана похож, да не одеваются они так.
– Почему – на наркомана?
– А взгляд у него… стеклянный.
– Сюда приходил?
– Вчера, – кивнул Митрич и заменил пустой графинчик на полупустой – всё переживал, что я могу перебрать.
– Чего надо было? – без особого интереса спросил я и налил рюмку.
– А не сказал нихера. Спросил тебя. Нет, говорю, его. На работе он. И всё. Тот ушёл. Ещё акцент у него. Каркал, а не говорил.
Я покивал, не глядя на Митрича, который стал меня утомлять. Как пить дать – не было никакого мужика. Нахрен я кому сдался, переломанный? Меня из автомастерской-то не попёрли только потому, что толковых спецов по шумоизоляции в Питере не так уж и много. Вот как опыт молодым передам, там, возможно, и попросят…
А, плевать, что там.
Водка пошла, как домой. Я выдохнул, занюхал раскрытым портсигаром и покосился на бармена:
– Митрич, ты б шёл… Без обид.
И Митрич без лишних слов ушёл.
Сегодня было многолюдно, не то что обычно. По телевизору транслировали какой-то бой, что не особо-то практиковалось в баре Митрича. Но на удивление, мало кто шумел – все взгляды устремлялись на экран.
Все, кроме одного.
Я заметил её ещё на входе. Никогда такие тут не ошивались: стройная, статная, и не размалёванная настолько, чтобы заподозрить “дежурство”. Рыжая, но не агрессивно. Я б сказал, медная. Она смотрела не внаглую, но и не таясь. Без особого интереса, и в то же время периодически, чем и зацепила меня. Обычно мне нет дела до девиц, что бывали в баре. Мне уже год как не до чего нет дела. Но тут взгляд каким-то образом сам находил её.
Я раскрыл портсигар. Внутри белели двадцать свеженьких “верблюдов”, рядом с которыми скромно притулилась двадцать первая сигарета: старая, буро-жёлтая от времени и крови. Её я никогда не трогал.
Едва я затянулся, как сквозь дым показалось аристократически спокойное лицо, и пахнуло не то корицей, не то ещё чем похожим.
– Позволите?
Она села не дожидаясь ответа: прямая вся, плечи гордо – знает себе цену. Протянула руку к лежащему на столе портсигару, и я подумал, что если она коснётся бурой сигареты, то останется без пальца. Но она вынула беленького “верблюда” и красивым движением поднесла к неброско накрашенным губам.
Я чиркнул зажигалкой. Затянулся. Через боль в ключице забросил руки за голову, откинулся на стуле. И выпустил клуб дыма прямо в неё. Пусть лучше сразу встаёт и уходит. Я не хочу говорить даже с такой женщиной. Я вообще ни с кем не хочу говорить.
– Глупо, – пожала плечами она.
– Что? – уточнил я хрипло.
Она села вполоборота, чтобы увидеть происходящее на экране. И я невольно скользнул взглядом по её груди, запрятанной в пепельную блузу. Движения её чем-то походили на кошачьи. Но не на пресловутую “кошачью грацию”, нет. Скорее на движения сытой львицы.
– Глупо было выходить против Хабиба, – ответила девушка и доверительно подмигнула, стряхивая пепел: – Второй раунд, удушающий.
Я невольно глянул на экран. Там как раз звякнул гонг, только что завершился первый раунд, и раскрасневшиеся бородатые бойцы разошлись по углам. Поняв, что моя собеседница решила сделать ставку, я разочарованно выдохнул и поморщился, всем видом давая понять, что мне не интересно. Ни бой. Ни она. Ничто вообще. Только водка.
Носик графина коснулся стопки.
– Не нальёте?
Я не наполнил и половины, уставился на неё испытывающе. Это уже перебор. Этого я и в добрые времена не понимал и презирал в женщинах. Но тут откуда ни возьмись появился Митрич и поставил между нами бутылку вина с высоким бокалом. Уходя, он пробубнил в усы что-то благожелательное.
Она вдруг рассмеялась. С какими-то гортанными нотками, но, чтоб меня, сексуально. Она поняла, что подумал я, и теперь никак не могла остановиться, уронив в тонкие ладошки ухоженное лицо. Наблюдая за ней, я вдруг ощутил, что больше не хочу остаться за столиком один. Почему? А хрен знает. Она просто перестала меня раздражать. Внезапно. А такое случалось с очень немногими в последний год, так что…
– “Изабелла”? – я налил в стакан непростительно больше положенного и повертел бутылку.
– Почти, – повела медной бровью она. – Сабэль.
Нда, смешно…
– Армянка? – я хлопнул очередную, даже не “отсалютовав” ей.
– Близко, но нет.
Я опять закурил, уставился на неё, пытаясь понять зачем она ко мне подсела, и в это время бар взревел. Все повскакивали, замахали руками, заорали не по-человечески почти, тряся друг друга за плечи. Девушка напротив и сейчас смотрела только на меня. Даже не так: сейчас она смотрела на меня особенно пристально.
– Я, с-с-ка, говорил же, а!.. Ну говорил же! – вопил сбоку кто-то ополоумевший. – Задушил же! Задушил! Ха-биб! Ха-биб!
Что-то шевельнулось во мне – позабытое, давно покрытое мхом. Это был интерес. И я выглянул на экран.
– Второй раунд, – откинулся я обратно, затягиваясь. – Удушение. Как поняли?
– Я знала, – губы девушки остались неподвижны, она улыбалась только глазами, испытывающе глядя на меня. – Я много чего знаю.
– Например?
– Например, – подалась она вперёд, и вырез блузы оттопырился, – я знаю ваше имя и год рождения.
От следующей мысли стало стыдно. Казалось, я побагровел от кончиков пальцев до корней волос. Я бы был непрочь содрать с армянки эту блузу. Ох как непрочь!
– Ваше имя… Ваше имя… – она смотрела по сторонам, будто оно красовалось где-то на стене. – Константин!
– Костя, – кивнул-поправил я, щурясь от назойливо лезущего в глаза дыма.
– А родились вы…
– В тысяча девятьсот восемьдесят девятом, – опередил я и ткнул недокуренным “верблюдом” в пепельницу.
– На озере Байкал! – вдогонку выдала она.
Сабэль рассмеялась, и мне на миг почудилось, будто глаза её – не карие даже, а какие-то буро-рыжие – застекленели и уставились поверх меня. Я даже обернулся, решив, что она испугалась чего-то за моей спиной. Но там не было ничего, чего стоило бы бояться.
– Ваше здоровье, – на этот раз я “отсалютовал” своей собеседнице.
– И ваше, – ответила она и пригубила вина.
Такие вещи не мерещатся. Армянка произнесла захудалый тостик тоном, будто наверняка знала, что здоровье мне и вправду неплохо бы подправить. Что в моём с виду здоровом организме целых костей – по пальцам пересчитать. Не выдержав, я спросил:
– Что вам нужно, Сабэль?
– Вы, – элегантно пожала плечами она.
– Я?
– Угу-ум… – промычала она в бокал с вином. – Вы, Костя, вы.
– И что по-вашему я могу дать вам?
– Наоборот, – сверкнула глазами она. – Я могу дать вам то, что вы хотите.
– И чего же?
– Этого хотят все без исключения, Костя, – то ли вино было хорошее, то ли ещё чего, но, казалось, в глазах армянки зажигался нехороший огонёк.
Поняв, куда она клонит, я встрепенулся. Вот дятел! Купился же спьяну! На вид львица, а сама…
– Мне этого не нужно, – отвернулся я и подозвал рукой Митрича.
– Это нужно всем. Кто-то может не осознавать этого, но не нуждаться – нет, не может! – прежде чем нарваться на грубость, Сабэль успела опять податься вперёд и приковать к себе мой взгляд. – Разве вы не хотите справедливости, Константин?..
– Ещё? – возник бармен.
Я думал попросить его принести костыль, который всегда отдавал ему, усаживаясь за столик. И уйти прочь из бара. Но вместо этого невнятно кивнул.
– Ты поосторожней, ну, – процедил Митрич сквозь усы, но графинчик заменил.
Я смотрел на девушку и молчал. Я много чего мог сказать ей. Ещё больше – спросить. Но ведь так и работают аферисты. Главное в их деле – посадить жертву на крючок, незаметно вытащить из неё что-то, что могло бы впоследствии её ошарашить. Нечто, известное только ей. Я мысленно промотал весь наш с ней недолгий разговор. Каждую фразу прокрутил в голове, каждый взгляд её постарался вспомнить – что она могла увидеть, а чего нет. Но, ничего так и не обнаружив, сдался:
– Хочу.
Её улыбка – снисхождение хищницы. Она глотнула вина и поставила бокал. Посмотрела на меня, словно бы я что-то упускаю. Когда до меня дошло, что бокал пуст, я почти чертыхнулся вслух. Надо же, как она меня раскочегарила! Ещё пару минут назад мне плевать на неё было, даже танцуй она приват, обвитая цепью. Кто она? Её специально подослали, чтобы привести меня в чувства? Но кто? Некому уже проявлять обо мне такую заботу! Ну не Митрич же!
– То, что случилось с вами – большая трагедия.
Я раскрыл портсигар, чтобы опять закурить, и заметил, как она глянула на сигарету в крови. Оно?.. Может, она тащит из меня по крупиночке, единственно основываясь на увиденной реликвии?
– А что со мной случилось, Сабэль? – я взял очередную сигарету и демонстративно безразлично втянул ноздрями запах.
Опять эта улыбка. И через секунду взгляд поверх меня – стеклянный. Я с трудом удержался, чтобы ещё раз не обернуться. Проверил водку – вроде та же…
– Вашу семью убили, Константин. А вы выжили лишь чудом.
– Не-е-е, подруга, – зло протянул я, поправляя под собой вдруг ставший неудобным стул. – Вот ты и прокололась. Ты цыганка, да? Денег захотела? Но я-то почему? С меня-то что можно взять, а? – она было раскрыла красивый рот, но я уже разошёлся. – Справедливости! Вот как вы работаете! Размытыми формулировками и общими фразами! Кто ж её, сука, не хочет – справедливости-то! Только это не убийство было, чтоб ты знала! Авария! Грёбаный дятел подрезал нас и…
– За рулём был Сергей, ваш брат. Его тело так и не нашли. Позади, рядом с вами сидела Лена, в неё-то и пришёлся удар.
Я поперхнулся, на стол посыпалась труха от размятой сигареты. Казалось, невысказанная злость встала поперёк горла и теперь мешала нормально сглотнуть. Сабэль не менялась в лице, она с одинаковым выражением сейчас и вино пила, и говорила вещи, о которых знать могли единицы.
– Денис Константиныч в тот день впервые сел на переднее пассажирское. Буквально выторговал разрешение, обещав больше не драться в школе.
– Остановитесь.
– Он бы выжил. Выплыл бы. Но…
– Не надо…
– …вы, Костя, настояли, чтобы он пристегнулся. И когда “Опель” вашего брата слетел с моста, он целую минуту пытался…
– Заткнись, сука!!!
Бар стих, а я, едва не упав от боли в тазобедренном, медленно опустился обратно на стул. Митрич махнул кому-то, кого-то особо рьяного вообще за руку поймал, что-то втолковывая на ухо. А я не мог отвести взгляда от буро-кровавой сигареты. Я обещал супруге, что она станет последней. Что я брошу и…
– Простите, – сказала Сабэль ласково. – Но вы сами вынудили меня.
Вспышка меня высушила. Я потянулся к рюмке, но руки слишком дрожали.
– Да, выпейте, – девушка наполнила её до краёв. – Это поможет. Сейчас это поможет. Ваше здоровье, – повторила она почти издевательски и отпила вина.
Перед глазами плыли воспоминания, где я, вместо того, чтобы искать родных или пытаться делать ещё что-то, стою на мосту рядом полицейскими, мокрый весь и окровавленный, и держу во рту ту самую неподкуренную сигарету. Позже сказали, что это был шок. Что такое бывает…
– Я не знаю, как я выплыл. Я не должен был выплыть… Лёд кругом, полынья… Я переломанный весь… Лучше бы Денис… – в голове вертелось только то, что я жив незаслуженно. И что тот, кто влетел в нас на мосту, так и не найден. Я усмехнулся: – Чудо, бля… Как же…
– Чудо-чудо, – заверила Сабэль. – Вмешательство извне.
Я посмотрел на неё. Красивая и грациозная вся. Медная львица. Кто она? Зачем ей я?
– Я хочу справедливости, – она будто читала меня, буравя огнями ржавых глаз.
– Я тоже…
– Я могу показать вам, кто в вас врезался тогда.
Сбоку кто-то громко засопел, наверное, это назойливый усач Митрич решил убрать со стола пустую бутылку. Как не вовремя! Но это был не Митрич.
– Э, хуйло! – в лицо понесло кислятиной. – Ты как с ледей говоришь!
Большего “рыцарь” изрыгнуть не успел – лицом к лицу встретился с томной Изабеллой, нарисованной на винной этикетке. Бутылка глухо бумкнула, но не разбилась, мужик отшатнулся и, махнув ручищами, со смачным хрюканьем сел на задницу.
Во мне бушевал зверь. Не будь я инвалидом, забил бы детину донышком бутылки! Ей-ей забил бы!..
Сабэль, казалось, сейчас загорится. Она дышала возбуждённо и пожирала меня глазами. Она была сущей дьяволицей! Улыбка её сделалась белоснежным оскалом – настолько ей вдруг понравилось то, что я вытворил.
Не в пример Митричу.
– Кость, тебе пора. Давно пора. Приходи завтра лучше, – бармен не смотрел в глаза, совал мне костыль и одновременно пытался утихомирить дружков “рыцаря”, коих почему-то нашлось с пол-бара.
– Идёмте, – Сабэль взяла меня под руку – горячая! какая же она горячая! – и повела к стойке с верхней одеждой. – Не оборачивайтесь. Они нам ничего не сделают. Я знаю.
Глава 2
Простуженный город кутался в снег, но ледяное дыхание Финского залива всё равно пробирало его до самого последнего фундамента. Зима в этот раз выдалась особенно холодной, и лёд, словно тот ревнивец, не оставлял Неве и метра свободы. Будь так же год назад…
– Вы бы тоже были мертвы, – весомо заявила Сабэль, высунув нос из болотного шарфа. Нет, она точно читает мои мысли! – Удар об лёд с такой высоты не оставил бы никого из вашей семьи. А так…
– …я могу помучиться.
– Можете восстановить справедливость.
Мы шли медленно, через весь Литейный мост. Сабэль сказала, что на том берегу у неё автомобиль, и я покорно хромал рядом, хоть и зарёкся когда-то сюда приходить. Мороз выветривал хмель как-то уж очень быстро, и где-то на половине пути я вовсе засомневался, что произошедшее в баре Митрича – правда. Никуда не девалась только сосущая пустота внутри.
Посреди моста моргала аварийкой чёрная навороченная “Тесла”. У перил курил молодящийся изо всех сил мачо с глубокими залысинами, которые старательно прятались в аккуратно выбритой голове. Не ежесекундный плевок бы, я б даже решил, что он мечтатель какой…
– Я больше не могу, Сабэль… Извините, но мне бы… передохнуть.
Я подошёл к перилам, морщась от боли. Чудилось, или это ровно то самое место, где мы… где нас…
– Чё пялишься?
Оказалось, что я и вправду в упор смотрю на моложавого здоровяка. Извинился невпопад, попытался отвернуться, но вдруг понял, что не могу! Что его лицо знакомо мне! Эти маленькие глазки под массивным лбом, подбородок-ледокол и гладкая, утянутая операциями кожа. Где я его видел?.. Рука как-то сама потянулась к отвороту его модного змеиного пиджака…
– Ты больной что ли? – лысый был явно недружелюбен.
– Извините, моему мужу плохо… – подпорхнула Сабэль, и агрессивный мачо, сплюнув на мостовую, перемахнул через отбойник. Я не мог отвести взгляд от его змеиного пиджака даже когда он вальяжно плюхнулся в свою дорогущую “Теслу” и рванул с места, едва не задев незадачливо катившийся по своим делам минивэнчик.
– Мужу?..
– Вы его видели? Он же ненормальный! Такие вот и носятся никуда не глядя…
Это действительно было то самое место. Пару пролётов кованых бледно-зелёных перил выглядели новыми, заменёнными. Как раз в размер машины, что полетела в реку боком, преодолев отбойник самым настоящим сальто…
– Зачем мы здесь?
– Идём к машине. Я…
– Зачем мы здесь, Сабэль? – я подхромал к ней вплотную и сполна глотнул аромата корицы – аж голова слегка закружилась. – Вы хотели рассказать мне, кто виноват в смерти моей семьи? Ну? Что вас останавливает? Почему нельзя сделать это прямо здесь?
Она опять улыбнулась, но на этот раз таинственно-лукаво. Словно я предложил ей нечто непристойное, а она-то и непрочь особо, разве что…
– Когда придёт время, вы всё поймёте, Константин. Обещаю.
Едва мы сели в тёплый автомобиль, меня снова разморило. Мысли закружились какие-то вялые, не мои даже – слишком уж умиротворённые. И спохватился я поздно: Сабэль уже выворачивала на проезжую часть.
– Полицейских не боитесь? Права забирают и за меньшую дозу в крови.
– Не всех, – призналась она и добавила: – Не переживайте так, нас не остановят. Я знаю.
Больше я переживал за то, что понятия не имел, куда мы едем. Хотел было снова заговорить про случившееся в баре, но не успел – запело радио. Я усмехнулся и отвернулся к окну, когда понял, что именно играет.
“Любой обманчив звук.
Страшнее тишина,
Когда в самый разгар веселья падает из рук
Бокал вина”.
– Вам не нравится “Сплин”? – будто издевалась она.
От этих строк дышалось через раз и нестерпимо хотелось пить и выть. Выть и пить. Впрочем, этого мне хотелось всегда, музыка тут была не при чём. Я не ответил, наблюдая скукоженных, непривыкших к такой суровой зиме людей. Улицы проплывали знакомые, повороты тоже были все знакомые – я ковылял тут почти каждый день. А когда до меня дошло, куда мы едем, я не нашёлся, что сказать.
– Вы против? – искренне удивилась Сабэль, хрустнув ручным тормозом.
Мы остановились напротив моего дома. И это уже походило на какой-то дрянной фильм. Или сон. В любом случае, ничего подобного со мной раньше не происходило. Я только и сделал, что неопределённо пожал плечами. Точно одно: спрашивать откуда она узнала мой адрес, смысла не имело. Да и не в моих правилах бросать дела на половине. Раз уж зацепила, то пусть скажет всё, что может сказать о мифической справедливости!
А если она окажется какой-нибудь сумасшедшей, убивающей неспособных защищаться мужчин, то это даже к лучшему. Одним инвалидом-неудачником станет меньше.
Парадная была темна, как каземат. То ли забавлялся кто, то ли проводка давно уже нуждалась в замене, но новые осветители дольше суток тут не работали. От мизерных окошек, что были даже не на каждом пролёте, почти не было толку, и жильцы давно свыклись. Большинство ходило с маленькими карманными фонариками. Я же как-то обходился без них.
Когда мы уже почти поднялись на третий, нас обогнала тонкая высокая тень с тем самым карманным диодным фонариком.
– Добрый вечер! – прозвенела тень музыкальным голоском, и я узнал в ней Сашу, молоденькую совсем девушку с четвёртого этажа. Единственную, кто здоровался со мной и был искренне приветлив весь этот чёрный-пречёрный год.
– Добрый… – прохрипел я и, прочистив горло, решил даже поддержать разговор: – Всё на скрипке скрипишь?..
Но девушка уже не слышала. Странная она, подумал я. Будто не от мира сего. Смотришь, и кажется, что всё вокруг неё не настоящее, серое всё и плоское, а она – нет. Она как бы… выпуклая. Цветная что ли…
Сабэль, оказалось, видела в темноте, как кошка. Я почти уже провернул ключ в двери, когда она положила свою горячую ладонь на мою руку.
– Постойте. Я хочу кое-о-чём предупредить вас. Если я войду, ваша жизнь уже никогда не будет прежней. Как и обещала, я покажу вам человека, который…
– Передумали? – где-то в глубине души я всё же порадовался этому её внезапному отступлению. Слишком необычно всё. Слишком. Я бы предпочёл зайти домой, пропустить несколько рюмок да улечься спать перед бухтящим телевизором. Забыть сегодняшний день. Ведь не бывает никакой справедливости.
– Нет, не передумала. Я ни за что не передумаю. Только вы.
– Тогда, – толкнул я дверь и сделал жест рукой, – прошу.
Под видом, что нужно поставить чаю, первым делом я прохромал на кухню, где быстренько налил себе водки и выпил, занюхав раскрытым портсигаром.
– О, вы любите живопись! – послышалось из зала.
Я скривился, будто под рёбра, точно меж пятым и шестым, вошёл тонкий стальной штырь. И махнул из горла.
– Люблю…
– Что?
– Люблю! – прокашлялся я.
Лена была великолепной художницей. Ей прочили выставки в разных галереях города по окончании композиции, вплоть до Эрмитажа. Если то были не слухи, конечно. Но слепой случай решил иначе: я, никогда талантами не блиставший, остался жить, а она – нет.
Дениска тоже хорошо рисовал для своих неполных…
Через несколько минут я вышел к Сабэль с чашкой чая.
– Лишнее. Вы не против? – мягко потянулась она к стоящей на журнальном столике неоткупоренной “Изабелле”. Откуда вино-то? Она ж не несла ничего. – Так кто, вы говорите, автор этих картин?
Я завозился с бутылкой, старательно не глядя на портреты по стенам. Никогда они мне не мешали. Даже после её гибели. А сейчас почему-то взирали с укором.
– Моя жена.
– Елена?! Надо же! У неё талант!
Горлышко хрустнуло.
– Ничего, так даже пикантней, – опять этот огонёк в ржавых глазах.
Я налил бокал почти полным и с громким стуком поставил бутылку на стол. От ходьбы кости ныли всегда, но сегодня отчего-то особенно. Наверное, будет снегопад. Что-что, а погоду после аварии я мог предсказывать за весь Гидрометцентр!
Гостья встала.
– Вам нужно выпить.
Я проводил её, уходящую на кухню, взглядом, уже всерьёз думая, что она маньячка. Сабэль вышагивала бесшумно, красиво, держа спину не хуже русской императрицы. Не виляла зазывно бёдрами, хотя там было чем вилять. Не жеманничала и не бросала томных взглядов, какие обычно бросают вознамерившиеся оседлать кого-то юные охотницы. Её интерес ко мне был… пограничным, запретным что ли… Как будто её что-то останавливало, ограничивало, и она вынуждена была вести себя со мной иначе, быть не такой, какой ей быть хотелось.
– Вы правы, – с кухни сначала запах корицы, затем она. А в руках – водка.
– В чём?
– Есть такие полицейские, которые и за меньшую дозу в крови могут отнять… права.
Я поморщился от боли в тазу, попробовал сесть в кресле удобнее, но мало что поменялось. И опрокинул стопку, едва та наполнилась.
– Ещё? – подняла медную бровь армянка, но, разглядев в моём лице вопрос, поставила бутылку и пригубила из своего бокала: – Не подумайте. Просто когда мы начнём, вы… удивитесь. А лишняя стопочка способствует… принятию, так скажем, некоторых вещей. Проверено.
Подсыпала что-то на кухне, как пить дать. Сейчас начнутся галлюцинации, потом я отключусь, а когда открою глаза – если открою – найду себя в ванной со льдом и памадным следом на лбу. В лучшем случае.
В топку. Да даже и так. Будь что будет. Какая разница, где нажраться – у Митрича или дома? Не один же…
Я налил и выпил ещё одну, не дожидаясь обслуживания.
– Я слушаю.
За окном начинался снегопад. Белый мир зарябил, как от помех, будто вот-вот пропадёт эта кривая картинка и всё… изменится. Во дворе истерил прерывистый автомобильный клаксон и слышалась родная речь Тамерлана – дворник Акбар спорил с очередной умницей, бросившей свою машинёжку посреди дороги.
– Нет. Вы не слушаете, – она закурила.
Один из портретов жены, казалось, покивал.
– Сабэль, – выдохнул я как перед важным признанием, стараясь говорить вежливо, – вы хотели сказать, кто был за рулём той машины. Чего тянуть, ну? Я слушаю.
– Я хотела вам это показать.
– На картах что ли?
– Нет, – качнула она медными локонами. – Выпейте.
С холода в тепло, да четвёртую почти подряд, да на старые дрожжи – я по её глазам понял, что необходимая кондиция, наконец, достигнута.
– Показывайте! – махнул я рукой, точно велел начинать кордебалет. Ещё немного, и меня разбил бы смех пополам со слезами.
– Хорошо. Смотрите. Видите? Он в этой комнате!
Тишина образовалась такая, что стал слышен шелест снежинок о стекло. Даже Акбар больше не ругался. И то ли злость накатила такая, то ли вправду рябь белого от снега мира втекла из-за окна в душную комнату...
– Вон, – указал я на дверь, медленно вставая.
– Смотрите, Константин, смотрите же!
– Пошла прочь… – голос мой просел, стал чужим совсем.
– Посмотри на него! – рявкнула медная львица, и ноги мои подкосились. Ржавчина в глазах Сабэль наползла на зрачки…
Презрение я ощутил кожей. Портреты незнакомых людей, что изо дня в день писала Лена, уставились на меня, как на испражняющегося в музее подонка. Они шептались меж собой, кидали друг другу многозначительные взгляды, полные солидарности в том, что я – недостоин. Недостоин был её, такой талантливой и красивой. Недостоин был сына. Семьи недостоин был, ведь вместо того, чтобы лезть в ледяную воду и пытаться спасти их, я в шоке стоял на набережной и курил незажжённую сигарету.
Где-то зарычала собака. Большая и злая псина. Огромная даже, потому как такой рык мог принадлежать только волкодаву-переростку на стероидах. Зверь был где-то здесь… Где-то рядом… Прямо в моей квартире…
– Вы… слышите?.. – непослушным языком промямлил я.
– Смотри! На! Него!
Я уже не мог противиться властному голосу Сабэль. И посмотрел.
Он тоже зыркнул на меня. Маленькими глазками, запрятынными под выступающий лоб. Чёрненькими такими, кожа вокруг которых лоснилась от крема и пары косметических операций. Змеиный пиджак как влитой сидел на широких плечах, его обладатель, казалось, насмехался надо мной, секунду назад смачно сплюнув на пол моей квартиры прямо со стены, где он висел в дешёвой некрашенной раме.
Я уже не слышал ничего, кроме звериного рыка. Голова кружилась, а пульсация вен больно отзывалась в голове, усиливая непонятную рябь перед глазами.
Закинув ногу на ногу, Сабэль пила вино с лицом, будто ничего не произошло. Она была довольна собой.
– Это какой-то фокус?.. Это наркотик, да?
– Да, – кивнула она. – Это наркотик. Но ты его ещё не попробовал. Справедливость называется. Стоит её распробовать, раз осуществить самому, руками, и ты уже не сможешь днями напролёт сидеть в каком-нибудь баре!
Не веря глазам, я подхромал к портрету, висящему среди десятков таких же. Нет, это не галлюцинации. Это был он! Тот хрен на “Тесле”, что плевался с моста ровно в том месте, где нас… где… он нас…
Подобно полночному цунами, рёв смёл всё. Никакая не псина это была, это рычал и ревел я, срывая портреты, ломая их и разрывая на части. Под кожей вздулись горячие вены, глаза зажгло, я был готов убить его прямо сейчас, сию же секунду. Голыми руками раскрошить рёбра, вывернуть суставы, утопить его в собственной крови!
– Ты этого хочешь?
Оглушаемый боем сердца, я обернулся.
Ей будто кто стеклянные протезы вместо глаз вставил. Но вот Сабэль сморгнула, посмотрела на меня и улыбнулась этой своей снисходительной улыбкой. Блуза её вздымалась – пепельная, тонюсенькая. В нос било корицей, и нестерпимо захотелось ощутить ещё и коричный вкус…
– Да. Хочу.
– Я дам тебе такую возможность, – она оскалилась – своенравная и надменная хищница.
Зверь действовал за меня. Я оказался рядом и схватил её, позабыв про боль и хромоту. Пальцы утонули в мягких кудрях, я потянул их, заваливая медную голову набок. О да!.. Глаза её – ошалелые, горящие – смотрели на меня искоса и зло, ноздри раздулись, заалевшие губы раскрылись, показывая тонкий острый язык. Она коротко рассмеялась.
Я швырнул её лицом в диван и навалился, сбив ей дыхание своим весом. Но она даже не пискнула – гордая! Лохмотья от узеньких джинсов усеяли пол вокруг, а пепельная блуза, казалось, просто истаяла, растворилась. Лифчик и трусики лопнули под моими пальцами, Сабэль рычала низко, совсем по-львиному и – о боже, как меня это заводило! – косилась на меня горящим взглядом, полным вызова.
– Да!..
Мир вспыхнул, когда я вошёл в неё. Я двигался небыстро, рывками, как не делал никогда. Я заломил ей руки и взял за волосы, о чём и помыслить раньше не мог. Я был другим. Я становился другим. А из ржавых глаз, казалось, стекало жидкое пламя, которое зажигало всё вокруг: диван, паркет, клочья одежды, портреты и обои. Танцующим пламенем вскоре взялась вся квартира, вся моя жизнь.
– Да… Возьми… Возьми это… – Сабэль закатила глаза, застонала, и я взревел, окончательно утратив себя.