Текст книги "Под сенью исполинов. Том II (СИ)"

Автор книги: Никита Калинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 12. Завеса тайны

После того, как Милош поместили в капсулу гибернации, в медблоке Рената осталась одна. Она смотрела на жизненные показатели Ганича растерянно, словно видела их впервые. На что она надеялась? О какой операции могла идти речь? Роман был прав: Леонид Львович не жилец.

Погружение убьёт его.

Холодными пальцами Рената запустила последние приготовления. Реаниматор – гладкий глянцевый медицинский спрут – отреагировал как и положено бездушной машине. Всё. Назад дороги нет. Ещё час, и мозг Ганича будет готов полностью.

Рената заходила взад-вперёд. С тех пор, как вернулась из сна, в котором видела Кирилла, она больше не ложилась. Какая-то небывалая лёгкость переполняла её. Как если бы она выспалась на всю оставшуюся жизнь.

Роман вывел группу не так давно. Они вышли без поддержки Ординатора, хоть и убеждала их Рената, что такой необходимости нет. Что она запросто сможет поддерживать их, а после ещё и провести погружение. Но настырный Рома не слушал. И даже официально приказал, строго, по-командирски, “усыпить” Ординатора.

Руки так и чесались. Целый час – это ж сколько всего можно сделать! Принесённые Романом образцы пищи белотелых наверняка были животного происхождения, это видно даже невооружённым глазом. Да ещё те мысли про их каннибализм. Чужие мысли, почти наверняка мысли прячущейся где-то Кислых. Белые тела изувечили прионные белки, что само по себе было дико. Цивилизация, достигшая звёзд – и прионы?.. Но едва ли всё было так просто. Ответы можно получить разве что при подробном лабораторном анализе добытых образцов.

Реаниматор отчитался, что половина подготовительной работы проделана. Рената погладила его, как живого. После погружения нужно будет ещё отсмотреть ретроспективы Ивана с Ромой. Возможно, если ту женщину на записи белотелых увидит психосервер, это как-то повлияет… Хотя нет, едва ли Ординатор узнает её из-за этого. Если нет чего-то в его базе, то этого нет. Неважно кто делает запрос.

Если, конечно, информация не скрыта от запрашивающего соответствующим грифом…

Потом. Всё потом. Сначала – погружение.

– Готовы? – пригнулся Буров, входя.

– Всегда готовы, – смешливо ответила Рената, не останавливаясь. Стоять на месте она уже не могла. Нужно было куда-то идти, что-то делать, думать о чём-то, на крайний случай говорить. И пыткой, настоящей средневековой пыткой было это получасовое ожидание!

– Я буду рядом. Если что-то пойдёт не так, я отключу Ганича.

– Уж сделайте милость, – чужими для себя словами ответила Рената.

– Хорошо бы это, – Буров постучал толстым пальцем по стеклопластику капсулы гибернации, – было для неё посложнее изолятора или переборки в арсенал. В третий раз этот трюк выйдет ей боком. Это я вам гарантирую.

Когда реаниматор оповестил, что в крови пациента больше не осталось снотворных, Рената уже не находила себе места. Она быстренько легла на ту самую кушетку, сложила руки на груди и посмотрела на Бурова.

– Всё будет хорошо, – зачем-то пообещала она.

И, не дожидаясь ответа, провалилась.

Барьеры не упали. Их пришлось устранять, и это почему-то оказалось невероятно тяжело. Словно вручную, ржавой скрипящей лебёдкой Рената опустила заслоны между разумом собственным и нежевым сознанием Ординатора. В любое другое время это вымотало бы её. Но не сейчас. Силы плескались внутри шумным прибоем, и казалось, что их хватит не то что на барьеры – на всю эту планету хватит! Нужно просто увидеть цель, найти куда применить их… Найти ту самую точку опоры, чтобы перевернуть мир.

Шар теперь был невесомым, но всё таким же холодным. И на пол – серый песок! – постоянно сыпались искры, словно от сварки по металлу. Ординатор был чем-то недоволен, если это понятие вообще применимо к нему. Ну и шут с ним, как сказал бы Рома!

Туман скрывал от Ренаты холодные прямоугольники домов. Ничего не менялось в этом городе, уже таком знакомом и не страшном. Разве что свет лился только из одного окна, и к нему же тянулись фиолетовые вены – те самые молнии вдруг застыли, словно пойманные в ловушку фотоснимка.

На окне не было решётки. Как и намёка на стекло с занавесками. Оно располагалось низко и как бы приглашало, звало, не в пример всем остальным в этом сером городе, время от времени пронзаемом сиреной противовоздушной обороны.

– Проходи, милая, не стой. Холодно же. Только это убери, – услышала она.

Услышала?! Тут?!

Окна уже не было – перед Ренатой распахнулась дверь. Изнутри веяло теплом и пахло чем-то вкусным – ванильным, сладким. Она было шагнула, но шар… Шар в руках удержал. Как тогда, в видении с модулем на горе и беловолосым аборигеном, похищающим Вику, Ординатор не позволил ей сдвинуться с места. В прошлый раз он был сильнее. Но не теперь.

Рената сжала его обеими руками. Он заискрился ещё сильнее, затрещал, и стал быстро таить, уменьшаясь. Почему-то было несказанно приятно раздавить его, оказаться тут по своей воле, без помощи и указки бестелесного провожатого.

Леонид Львович сидел прямо на полу, сложив ноги “по-турецки”. Пил горячий чай с ванильными печеньями, смешно морщась при этом. И был абсолютно голым, но это не воспринималось как нечто предосудительное. Наоборот даже, его нагота казалась естественной, а то, что Рената была одета – притворством и стыдом за собственную натуру. На полу рядом с ним медленно тлел, расползаясь нитями, форменный комбинезон космопроходца.

Ганич дружелюбно улыбнулся и махнул рукой, приглашая сесть напротив, а сам приподнял лицо и громко отсчитал:

– Раз, два, три, четыре, пять… Скоро я пойду искать!

Откуда-то из глубины комнат послышался задорный детский смех. Ганич посветлел лицом, словно где-то там сейчас пряталась его родная внучка или внук.

– Я умираю? – он внимательно, с какой-то странной надеждой посмотрел на Ренату.

– Да.

– Слава Богу!.. – всплеснул руками Леонид Львович и отпил чаю.

Рената ожидала от погружения всякого. Ребусов в многослойных образах, воспоминаний в виде мнемокадров, которые пришлось бы усердно сеять сквозь сито восприятия. Даже этот город увидеть ожидала. Но точно не беседы за чашкой чая.

– Как мы говорим? – ей было очень непривычно слышать голос в этом месте – свой или чей-то ещё. – Ординатора ведь нет. Я изолировала его.

– Не хлебом единым. Я всегда говорил, что он всего лишь заменитель. Тем более, что здесь он, – печенье указало в фиолетовые вены, оплетавшие окно снаружи. – Кстати, я удивлён. Понятно, что страж постарается тебя не выпустить. Но я думал, что он даже не впустит тебя. С остальными психосерверами было именно так.

Вопросы выстроились в ряд, толкаясь и спеша. Но вместо чего-то конкретного, Рената выдала аморфное:

– Нам нужна ваша помощь, Леонид Львович.

– Помощь нужна ей, – он кивнул на дверь за спиной, что вела вглубь странной квартиры, – а не вам.

– Кому? Кто она? – зачем-то спросила Рената.

– О, ты увидишь! Она прекрасна! – усталые глаза теолога источали нежность. Настоящую, не подложную. Рената ощущала это, как собственное сердцебиение.

– Мы заперты на планете, Леонид Львович. Как нам вернуться домой? – она определённо спрашивала чушь. Слова подбирались не те, как магниты они отталкивались от сути и выстраивались не так, как ей надо было.

– Ну, это не так просто, милая моя… Мы же играем! Хочешь – попробуй найти выход, – теолог опять указал на дверь за спиной: – Возможно, она покажет тебе его. Иди, не бойся.

– Я не боюсь.

– Ты просто пока не поняла этого.

Ручка двери была тёплой и слегка вибрирующей. Рената обернулась – Ганич, подняв широкие брови, наблюдал за ней с интересом. Словно она могла ещё и не войти даже. Лицо его медленно серело, а кожа как будто истончалась…

Дверь поддалась. Повеяло теплом, пахнуло мятой, ванилью и…

Газом! Рената машинально бросилась на кухню – надо же, как всегда, растяпа! Приготовить приготовила, а газ-то кто перекрывать будет?! Хорошо ещё не так долго конфорка была настежь. Но форточку надо бы приоткрыть. Мало ли.

– Доча, всё го-ото-ово-о-о!.. – пропела Рената, еле как справившись с примёрзшей ручкой окна, открывая его наоткид. Снаружи белоснежно стыл Бердск.

Она вынула из духового шкафа противень, поставила на стол и ловко скинула печенье на несколько загодя расставленных тарелок. Затем, пританцовывая и мурлыча въевшуюся в подкорку песенку из какого-то бестолкового мультика, принялась рисовать на печенье кремовые звёздочки. Доча любила звёзды и каждый раз смотрела в ночное небо с надеждой.

Сегодня день рождения её малышки! И придёт галдящая ватага. Жаль только, от вечно голодных близнецов никуда не денешься. Придётся терпеть их выходки. Но доча терпелива и добра даже к ним. Кстати, где она? Почему не идёт? Опять заигралась в свой пластилиновый мирок?..

Рената, на ходу вытирая руки о фартук, пошла в её комнату. Постучала. Стучать надо всегда. Нельзя входить без стука, никогда-никогда. Подождала. И только потом вошла.

Она сидела на полу в окружении сотен маленьких человечков и лепила нового. Они выходили некрасивыми, кривыми, как бы доча ни старалась. И сильно, до слёз, расстраивалась, когда очередной никак не желал оживать.

В углу без дела стоял её любимый конструктор – новый город она построила дивным, с белыми башнями и шпилями, как в сказках про величественных эльфов. Но он уже был. Отличная развивающая игрушка этот конструктор, жаль только работала теперь не так, как раньше. Что-то сломалось, и теперь детали для сборки повторялись. Не стало ничего нового, и интерес к ней угас. Уж не близнецы ли поигрались?..

Она подняла на Ренату большие, пронзительно-зелёные глаза. Миндалевидные, характерно широко расставленные для синдрома. Рената ожидала увидеть в них слёзы – и этот человечек не пойдёт и не заговорит.

Ну как ей объяснить, что такого не бывает? Не поймёт ведь, как ни старайся. Верит, что однажды получится. И всё пытается, пытается, заставляя комнатку неживыми заготовками.

И в этот раз человечек вышел какой-то болезненный, искривлённый. Но Рената пригляделась и поняла, что доча схитрила. Она облепила пластилином уже готовую игрушку. Человечка, которого принесли друзья в прошлый раз. Он шагал и пытался что-то говорить, но слой пластилина мешал ему. И нужно было постоянно менять малюсенькие батарейки.

Довольная, она подбежала к конструктору города и поставила еле шевелящегося человечка на крышу дворца. Прямо над входом, за баллюстраду, точно в засаду.

– Пойдём на кухню? – наклонилась Рената и таинственно прищурилась: – Я кое-что приготовила…

Дочь приблизилась и взялась за протянутую руку, пахнуло ванильным печеньем. Но она никуда не пошла.

– Скоро придут… Ты уже попробовала?.. Я… День рожденья… – Рената не смогла договорить ни одной фразы. Отрезвляя, в нос ворвался терпкий запах мяты.

Это не её дом. Это не её ребёнок. Её ребёнок давно уже…

Девочка ненадолго прильнула ухом к животу Ренаты и отстранилась. Большие изумрудные глаза поначалу зажглись вопросом, но его смыло недоумение. Она отступила. И заплакала. Села в углу комнаты, рядом с неживыми человечками из белого пластилина, чтобы больше не поднять на Ренату огромных глаз. Пронзительно-зелёных, как закатное небо Ясной.

– Я… – задыхалась Рената – бессмысленные оправдания встали поперёк горла. – Мне… Он… умер не родившись…

Дитя не слушало.

Становилось холодней, запах мяты усиливался, мешаясь с чем-то терпким, похожим на нашатырь. Из глубин города-конструктора вдруг потянулись щупальца сине-серой хмари, глотая мёртвые поделки одну за другой. И казалось, что внутри неё зашевелилось нечто многоногое и хищное.

Дверь перед ней вдруг захлопнулась, и Рената очнулась окончательно.

Она обернулась с твёрдым намерением произнести наконец простой и прямой вопрос. Но не смогла и в этот раз. Нужные слова ускользали, забывались. Было проще не стараться, смириться… И от этой мысли становилось легко, словно кто-то поощрял её…

Просто сесть рядом с Леонидом Львовичем. Просто сесть и пить чай. Разве нужно что-то ещё?.. И дождаться, когда щупальца тумана дотянуться до неё, как и до всех её предшественниц.

Но Рената тащила из себя вопрос той самой лебёдкой – она за этим здесь!

– Что… такое… Слово?..

Ганич сидел там же. И хрустел ванильными печеньями с кремовыми звёздочками, приготовленными Ренатой для несуществующих гостей на праздник не её дочери.

– Это лекарство. Но вот от жизни или для неё – зависит от того, кто его применит.

Снаружи на комнату напирали волны сине-серой хмари. Невидимая преграда не позволяла ей проникнуть, но было чёткое понимание, что это временно. Тот самый страж теперь рвался внутрь.

– Ей нужна помощь, Ренатушка, – Ганич обернулся. Она бы вскрикнула, если б могла – у него не было глаз и носа. Кожа медленно стаивала с лица, оголяя белый череп и черноту внутри него. Он тлел, как недавно одежда на полу. – В прошлый раз я не знал, как поступить. Теперь знаю. Жизнь Дитя под угрозой, Слово убивает, и последний её защитник, – палец указал в бьющуюся снаружи хмарь, – знает это. Сколько мог, он не пускал Слово сюда во второй раз. Но марионетки Процесса, к которым когда-то принадлежал и я, перехитрили. И оно здесь.

По углам проступили серые проплешины, словно бы там безудержно быстро множилась от сырости плесень.

– Где… оно?..

Череп вместо лица выглядел жутко: нижняя челюсть оголилась полностью, а из глазниц на слабеющую женщину взирала тьма.

– На пути к Храму. Нужно догнать моих собратьев! Они не ведают, что творят! Они не видели Дитя, не касались её, и потому не знают, не знают, что в действительности нужно сделать, чтобы Процесс завершился! Мои собратья всех погубят своим незнанием! А я прозрел, да… Жаль, что только сейчас я прозрел! Нужны верные катализаторы! Без катализаторов Дитя станет угрозой всему! И не повторяйте мою ошибку – не тратьте Слово на уничтожение соискателей. Не в них суть, не в них главная угроза! Вторжения на Землю не избежать. Наша планета давно готовит нас к этому через своих марионеток. Мы должны выстоять. Страшно, если Дитя переродится пустым. А так будет, если Инкубатор запустят без двух основных катализаторов. И тогда наступит конец!..

Углы уже клубились рвущимся внутрь туманом, стены темнели, под тлеющими бесцветными обоями набухали фиолетовые вены.

– Он не отпустит тебя в этот раз, Ренатушка. Уходи. Я отвлеку его. Пощадите Дитя, друзья мои! Подарите ей жизнь!

Комнату разметало, и скелет, оставшийся на месте Леонида Львовича, исчез в пасти живого тумана. Он навис на Ренатой, окружил, готовый в следущий миг проглотить и её. Но застыл.

“Ординатор” – в бесполом голосе не могло быть обиды. Но отозвался он не сразу.

***

Буров покосился на потухшую минуту назад панель реаниматора. Ганич всё. И, судя по всему, на очереди была Рената.

Она выгибалась дугой и роняла на кушетку белую пену. Буров предполагал, что погружение не пройдёт гладко. Спокойный, как скала в шторм, он подошёл к капсуле гибернации и вынул из-за пояса пистолет. Милош спала. Но это неважно.

Похоже, даже через спящую повреждённую ифрит пытался убить их психосервера. Пора с этим кончать. Истукан поднял гордеев, прицелился в милое личико Милославы, и...

– Стой…

Он обернулся. Рената открыла глаза, но всё ещё крючилась в судорогах. Буров посомневался полсекунды. И убрал пистолет.

Её трясло так, словно бы она поднялась не с кушетки в медблоке, а с белой секционной подложки капсулы квантового приёмника. И сейчас её настигали последствия “прыжка”, притом все сразу.

Буров укрыл Ренату низолиновым полотном. Пусть посидит, погреется. Спешить некуда. Его помощь сейчас нужнее тут, а подозрение, как доброе вино – обязательно должно вызреть.

– Удачно?

Рената подняла на него мутные глаза. И не понять – то ли кивнула, то ли дёрнулась в очередной раз .Оставлять её одну сейчас нельзя. Мало ли.

Но она настаивала, что всё в порядке. Вскоре Рената поднялась и в задумчивости нетвёрдо прошлась по медблоку, стараясь не смотреть на реаниматор с телом Ганича.

Рассказывать она начала спустя несколько минут. Буров слушал, скрестив на широкой груди руки, как бы нехотя, с предубеждением. Но на самом деле внимательно, стараясь ничего не упустить. Рената тоже старалась. Она понятия не имела, что важно, а что нет, и потому уделяла внимание всему. Вспоминала каждое слово, сказанное Ганичем, и каждую мелочь, увиденную в той квартире.

– Я не могла говорить то, что хотела… – под конец оправдывалась Рената. – Я спрашивала, но как будто то, что хотел Леонид Львович.

– Что мы знаем, – подытожил Буров. – Что нас опять просят пощадить какое-то дитя. Это раз. Можно бы не обращать внимания, но просьба систематическая. Иероглиф Милош, потом такой же – на скале от полумёртвого ифрита. Теперь Ганич. Второе – мы знаем, где Слово. Оно движется по направлению к… Храму, что бы это ни было. Но по-прежнему не знаем, что это такое.

– Леонид Львович сказал, что совершил ошибку… Что ошибся, когда… – в глазах Ренаты блеснула догадка. – Он сказал, что незачем с помощью Слова пытаться убить белотелых!

Буров уже не сомневался, что на Ясной гораздо больше людей, чем думали они. И теперь, когда Рената озвучила последнюю мысль, понял ещё кое-что.

– Запись, – прогудел он. – Запись из челнока белотелых. Командир сказал, что они погибли там все разом, только и успели объявить тревогу.

Рената не дослушала.

“Ординатор” – отозвался бесплотный.

“Ретроспективу дуального восприятия майора Нечаева за номером семь”.

Симметрия и обтекаемость. Купол света, сопровождающий осторожно идущих вглубь людей. Нагие трупы белых телом близнецов. Пьедестал, возле которого стоят такие же мертвецы и…

Лицо женщины над ним. Неудивительно, что никто не узнал это лицо. Ведь на “женском” факультете НИМИ из состава экспедиции училась только Рената.

Это была София Танек, психосервер экспедиции Кислых, исчезнувшая таинственно и подозрительно – прямо из колонии.

Первый выявленный психосервер-уникум в истории.

Глава 13. Небесный паук

“Герольды” пересекли небо, когда космопроходцы приблизились вплотную к лесу. Роман проводил взглядом пару огоньков, летящих параллельно, “рядом” друг с другом. Близость их орбит едва ли была случайной. Неспроста их ЭВМ выбрали для сброса челноков именно эту местность.

– Товарищ майор, – Иван опять “выкал” Роману. – Смотрите!

Ночное небо Ясной изобиловало звёздами. Казалось, их тут были миллионы! Иванов указывал по-старинке, не пользуясь лазером. Благо, ориентиров в небе хватало.

Там, где не так давно прошли огоньки межпланетных грузовиков, рядом со скоплением, очень похожим на клеща, проступало нечто интересное. Роман был уверен – в прошлый раз там было обычное небо.

– Как соединились…

“Сапфир” Трипольского тоже задрал вверх единственный “глаз”. Даже умник Фарадей недоумевал, наблюдая удивительное явление.

Сначала одна звезда будто бы потянулась к соседней. Тонкой ниточкой, еле заметной. Её легко было списать на множество космических явлений, если бы не скорость, с которой она росла. “Паутинка” удлиннялась медленно, даже очень. Приходилось хорошенько всматриваться, чтобы различить её продвижение. И она была едва ли шире трети звезды, от которой стартовала. Это-то и удивляло. Потому как никакое небесное тело не дало бы подобного визуального эффекта.

– Ещё!

То же самое происходило на другом конце неба – тоненькая ниточка света плавно преодолевала непроглядную чернь космоса, тянулась к товарке настырно, как ко второй половинке. И в обоих случаях люди вскоре увидели неисчезающие межзвёздные мосты. Последуй нити дальше, к новым точкам, вышли бы созвездия, как их рисовали астрономы древности. Но они ограничились сцеплением лишь пары звёзд.

– Двигаем.

Обычно командир первым входил в туман леса. Но Трипольский, волоча за собой транспортную платформу с несколькими контейнерами, на этот раз опередил его. Ну очень хотелось парню доказать свою правоту. Не зря ж он столько оборудования с собой пёр!

– Тумана нет… – как бы нечаянно посетовал Трипольский.

Роман всё для себя решил. Почти всю эту ночь он провёл не в кубрике на лежаке, а возле лабораторного иллюминатора, глядя в темноту и слушая её. И чем тише становилось в модулях, тем отчётливее звучал сводящий с ума мотив. Песня из мюзикла, сказание про принца-ворона. Сказка для взрослых детей, верящих в любовь вопреки всему, в отвагу, честь и честность. В саму веру. Он не искал источник. Потому как знал, что не найдёт. Источник внутри. Источник – он сам.

Роман всем сердцем желал, чтобы заносчивый молодчик Трипольский оказался прав. Чтобы у него вышло наконец вызвать этот чёртов челнок, и остатки группы смогли бы покинуть Ясную. Тогда бы совесть его была чиста. Совесть – единственное, что держало его в звании и должности. И держало крепко. Сердцем Роман давно уже напропалую шёл в горы, туда, где экспедиция Кислых обнаружила Храм.

Там его Ольга. Оттуда она пела ему.

Трипольский был бы не Трипольским, не заполняй он ежесекундно собой эфир. Немудрено – ему было до жути страшно идти ночью по этому лесу, да ещё и в бестолковом с точки зрения защиты скафандре. Но он вызвался сам. Настоял именно на “Сапфире”, хоть Иван и предлагал ему свою “Осу”.

– И кто об этом говорил! Семенович! Се-ме-но-вич! Представляете? – не замолкал он, но говорил всё же не так громко, в треть обычного, чтобы если что… – Заяви кто другой – ладно. Но он! Я ж книги его собирал. Книги, представляете во сколько мне это обошлось? Он, кажется, был последним из наших академиков, кто печатался на бумаге.

Ни Роман, ни Иван изначально не схватили сути возмущённой Фарадеевой тирады. Но при этом слушали, ведь только так в случае чего можно было уловить “смех” Карины.

Как по заказу, Трипольский говорил именно о ней:

– Он, якобы, слышал разговоры коллег перед походом в горы. Они обсуждали виртуальную игру, где нужно выживать в замкнутых пещерах, в которых обитает какая-то хищная тварь. По описаниям – наша с вами… – Трипольский шумно сглотнул. Как ни старался он, а страха унять не получалось. – Наша с вами... эта…

– Карина? – апатично подсказал Роман.

– Да. Так вот. Один жаловался другому, что больше никогда играть не будет. Что эта гадина так натурально вцепилась в него однажды, что даже лечиться потом пришлось – посттравматический синдром!

– Да… – протянул кисло Роман. – Это он её ещё пьяную не видел.

Ничего. Почему пусто на том месте, где должно быть сожаление? Он ведь не поверил другу, счёл бредом его слова, что именно он, Саныч, выдумал ранившую его гадину. Но кто бы подумал иначе? Кто бы поверил в такое?!

Трипольский продолжал:

– Суть в том, что в горах произошло ЧП – погиб один из членов экспедиции. В отчёте это есть – та самая “единственная” смерть. А некогда многоуважаемый мной Артур Семенович потерял голову, когда это произошло. Хотя, допускаю, что он просто надышался триполием. Потому как такого наговорил!..

Название газа он выделил, словно кто-то мог позабыть, как именно тот самый газ следует называть. И замолчал, точно задумавшись.

– И? – изобразил интерес Иван.

– А что “и”? Семенович несколько раз повторил на записи, что видел, как его товарищ – тот самый, что описывал до полусмерти испугавшую его игру – случайно провалился в голубое озеро где-то пещерах под плато. А озеро оказалось не с водой. Потому как не загораются люди от воды. Не плавятся как восковые болванки. Но не это главное. Главное, что спустя пару секунд из этого озера по его словам выползла…

– Карина? – Роман чувствовал себя провидцем.

– Представляете? – Трипольский обрадовался, что за него договаривают. Он избегал этого слова, точно боялся накликать вечноголодный подвижный хитин.

– Я уже ничему не удивлюсь, – усмехнулся командир.

– Но ведь всё это уже было! – вскричал Трипольский. – Вспоминайте, вспоминайте! Неужто вы не смотрели “Солярис”?! Классика! Разумные воды, которые воплощали сокровенные желания людей на исследовательской станции!

– Не думаю, что тот бедняга сокровенно желал встречи с Кариной, – задумался Роман. – Скорее, наоборот.

– Воплощает страхи? – спросил Иван.

– Исключено! – со знанием дела воскликнул Трипольский. – Даже если допустить саму возможность подобного… Хотя…

– “Прыжок” Антонова, – уловил мысль Иван.

– Да… Наши тела воссоздаются в капсулах квантовых приёмников… по тому же принципу. Наш разум, подсознание – вот источник информации для реконструкции физического тела. А источник материи – транспортный раствор. Выходит, та голубая жидкость сродни ему?..

Когда речь заходила об устройстве “прыжка” Антонова, большинство космопроходцев чувствовали себя водителями, которые за рулём уже много лет, но ничерта не смыслят в принципах работы машинерии под капотом. Вкупе с тайной, которой покрыто решительно всё, что касалось Ординатора, это нередко наводило на определённые мысли о существовании кукловодов человечества. Но Роман старательно отталкивал их.

– Саныч говорил мне, – признался командир, – что эта тварь родом с Земли. Говорил, что это он выдумал её. Что он автор той игры, и её, мол, ту игру, доделали без его согласия. И выпустили в свет.

– Тогда получается… – Трипольский прокашлялся. – Семенович… не бредил? Получается, Карина действительно родилась из головы того бедолаги?..

Фарадей назвал-таки её по имени. И то ли поэтому, то ли потому, что было теперь над чем крепко подумать, он умолк и не нарушал тишины эфира до самого начала пологого подъёма.

Как и в прошлый раз, деревья редели и истончались – лес не так давно поглотил этот холм. Пока всё указывало на то, что Фарадей прав – тут непременно должен быть такой же пленник стекла. Даже зелёные стеклянные валуны кое-где выглядывали из-под песка. Роман ждал, когда Иван скажет “фон”, ведь его датчики по-прежнему показывали что угодно, только не то, что должны.

Но Иван молчал.

Сквозь участившиеся прогалины в кронах на космопроходцев холодно смотрела многоглазая ночь. Они шли медленно, иногда останавливались, чтобы транспортёр с оборудованием и инструментами мог обойти ту или иную преграду. Было когда посмотреть вверх. И было зачем.

В небе определённо завёлся паук. Невидимый орбитальный ткач, зачем-то соединяющий между собой звёзды. Не две уже нити, а целых пять теперь тянулись от одной яркой точки к другой. А возле скопления в виде клеща так и вовсе в сцепке оказались целых три звезды. Роман представил того паука, что оплетал планету непроницаемым коконом. Усмехнулся.

Не бывает таких пауков. Опутать целую планету невозможно.

– Тумана нет… Почему нет тумана?..

Показалось, или Трипольский был этим недоволен?

Чем выше забирались космопроходцы, тем больше встречалось стекла. Пока этот холм почти ничем не отличался от того, где “Осу” Романа взломал залитый в стекло краб. А значит, пока всё по шло плану.

Только вот в эфир иногда втекали непонятные шумы. Песня бы не удивила Романа. Он был готов к ней – привык. Но это было скорее наслаивание волны на волну. Словно иногда экзотело случайно принимало чужие переговоры по радио или какую-то трансляцию.

Все возможные каналы он проверил сразу же. Чисто. Едва ли это Буров, потому как под связь с колонией они заранее выделили канал, проверили его и перепроверили. Трипольский даже, втихую от Истукана ещё раз ходил в ангарный, убеждался, чтобы точно всё работало. Крался, как вор, не замечая Романа. Но оно и понятно – Буров ой как не любит, когда его квалификацию подвергают сомнению.

– Никак нет, – отчеканил Иван, когда командир спросил, слышит ли он что-то. Прежде чем ответить, он тоже хорошенько прошарил по радиоволнам.

– Просто мы близко, – выдвинул версию Фарадей, который тоже ничего необычного в эфире не обнаружил.

– В прошлый раз этого не было…

Вершина холма встретила их отсутствием сказки. Ночью лучи звезды не проникали в прорывы крон, чтобы распасться на радужные блики в пяти цветах. Тут всё выглядело в точности так, как на первом холме, но уже после “взлома”. Радиоактивный фон отсутствовал начисто, словно бы люди очутились под многометровым свинцовым куполом. Как и белые подвижные червячки, что преобразовывались в иероглифы. И если и витали в воздухе осколки, то небольшие. Зато много. Очень много.

– Взрыв, – предположил Иван, прокладывая дорогу остальным.

Вот и туман, которого так недоставало Трипольскому. Мелкие частички зелёного стекла и пыль плотным одеялом застилали решительно всё. Плотным в прямом смысле – там, где прошёл Иван, оставался чёткий коридор и долго не затягивался.

И паренёк не ошибся.

В центре холма был кратер, размерами не сопоставимый с тем, над которым висел пойманный в изумруд гигантский краб. Края его были в трещинах и свежих сколах, и вниз он уходил очень круто. Судя по всему, взрыв произошёл здесь. И не так давно.

– Да, да, да… – затараторил Трипольский и, быстро отцепив от скафандра силовой кабель транспортёра, поспешил вниз. – Всё так! Всё так!..

– Стой! Стоять, кому сказал!

Но Фарадей уже скрылся. Безопасникам ничего не оставалось, и они последовали за ним. Дна не было видно – пыль и мелкие крошки тут особенно густо заполняли воздух. Словно бы их медленно стягивало обратно.

Роман ожидал наткнуться сначала на неподвижного Трипольского, который наверняка подскользнулся и, скатившись кубарем, весь переломался, а после и на остатки неведомого членистоногого, разорванного взрывом. Но ни того, ни другого внизу не оказалось.

– Токи! Есть токи! – они сначала услышали Фарадея, и только после увидели.

Он сидел возле чего-то большого, бронзового и почему-то странно похожего на… железного дровосека. Только вот размерами с пятиэтажное здание и без топора.

Кое-что общее между ним и крабом бросалось в глаза сходу. У этого экзотела – а дровосек совершенно точно был именно экзотелом! – тоже имелись характерные бугорки по поверхности, похожие на символы азбуки Брайля. И нечто, что с натяжкой, но можно было назвать антеннами – из спины торчали погнутые, обломанные полусферы на тонких ножках, направленные в разные стороны.

Взрывом бронзовому гиганту вырвало ноги. Одну целиком, и её нигде не было, а вторую по колено, и голень и широкая ступня валялись тут же. Складывалось впечатление, что случилось это не так давно. Но ведь они не фиксировали взрыва! С другой стороны – как бы они узнали о нём? Услышали? Из модулей-то, на которых камеры внешнего наблюдения работают меньше суток?

– Я смогу, да! Тут же просто всё! – сам себя убеждал Трипольский. Мелким кузнечиком он скакал вокруг долговязого гиганта и определённо что-то искал. То подлазил ему под руку, то без опаски взбирался на остатки ног и наощупь шарил по плоской груди. Одного лица он не касался. Оно, почему-то, совсем не интересовало Фарадея.

– Что он ищет? – первым спросил Иван.

– Скоро узнаем, – пожал плечами командир. Он и сам понятия не имел, почему это Трипольский принялся хозяйничать тут так, словно видел этого дровосека не один десяток раз. И совершенно точно знал, что следует найти, что где включить, и как всё это в итоге заработает.