Текст книги "Эта сука, серая мышь"

Автор книги: Ника Сафронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Мы поднялись к себе и принялись потрошить платяной шкаф, где хранилась наша одежда. Попихали все, как придется, по сумкам. После чего я не мешкая занялась подготовкой ко сну. Разобрав кровати, погасила верхний свет и задернула шторы. Оксанка, сидя на полу, все еще возилась с несходящейся молнией.

Наконец ее пузатый баул был застегнут, и она удовлетворенно отвалилась к стене.

– Ох, Поля, как же я устала! – закуривая, сообщила Оксанка. – Еще эти уроды достали, не угомонятся никак!

Я прислушалась. И действительно, уловила внизу какое-то оживление; по-моему, кто-то даже смеялся. Оксанка на это только вздохнула:

– Что поделать, жизнь продолжается…

– Знаешь, зайчонок, мне абсолютно не понравились эти люди, – призналась я, нырнув головой в ночную сорочку. – Я вообще не понимаю, зачем они приехали. Никто из них не произнес сегодня ни одной искренней речи. Только Симона… у нее слова прямо из сердца выходили. Я внимала ей и думала, что никто не смог бы сказать о Зое с большей теплотой, с большей нежностью, с большей любовью…

– Симона ведь ее лучшая подруга, – произнесла Оксанка. – И потом! Сказать хорошо – это ведь не каждому дано. В большинстве случаев человеку очень тяжело выразить словами то, что происходит у него на душе…

Я призадумалась. И, пожалуй, готова была уже разделить мнение подруги. Но тут она добавила:

– Хотя согласна, премерзкие людишки.

– Ладно, зайчонок, давай ложиться. А то, боюсь, я завтра даже до Воронежа не доеду.

– Да уж – Оксанка зевнула, затушила сигарету и стала стягивать с себя плотную черную водолазку. – Ты со своими темпами запросто, черепаха-ниндзя моя…

Мы улеглись, оставив гореть неяркое бра. Иначе было не уснуть. Мы спали при свете уже четвертую ночь. И, надо сказать, чувствовали себя при этом намного уютней, чем в темноте.

Уверенная, что провалюсь сразу, без лишних прелюдий, я приняла свою любимую позу – растянулась на животе, подпихнув обе руки под подушку. Но сон, как назло, не шел. Вместо него в голову полезли воспоминания. То померещилось спокойное – такое похожее и одновременно непохожее на себя – Зоино лицо. То Славик, забившийся в угол. То бабуся, повествующая нам печальное предание о Леночке.

Я поворочалась, поворочалась и наконец не выдержала:

– Зайчонок, ты спишь?

Оксанка тоже лежала, сгруппировавшись для быстрого погружения; эта поза в просторечии именуется позой зародыша.

– Да какой там спишь! Внизу кто-то ржет, как Панкратов-Черный в «Жестоком романсе»! Ни стыда, ни совести у людей!

– Знаешь, я что сейчас вспомнила? Как однажды приехала к Зое, впав в очередную депрессию, и сообщила ей, что собираюсь покончить с собой.

Оксанка в изумлении даже приподнялась.

– Ты чего, серьезно, что ли?

– Да. У меня по молодости лет частенько малодушные мысли роились. А в тот день, помню, я была настроена решительно, как никогда. Давно это было, в институте еще. Наша группа как-то собралась ехать в Суздаль, а меня никто не позвал. Ну я, недолго думая, все снотворное, что было в аптечке, собрала… с мамой, бабушкой простилась – и к Зое. С ней тоже напоследок повидаться хотела…

– Гадина ты, Балагура! Ко мне даже не заскочила, – ревниво сказала Оксанка.

– Я часто вспоминаю этот вечер, – продолжила я, не обращая внимания на дороховские выкрутасы, – было так тепло… так необыкновенно тепло для конца октября. И Зоя – вся такая красивая! В длинном, шелковом халате, с модной прической. Она ничего не ответила мне. Просто раздвинула шторы и подвела к окну… Помнишь, какие у них огромные окна были в московской квартире?.. Мы уселись на подоконник, и она, помню, принесла еще какого-то импортного ликера. Он был такой тягучий… вишневый, кажется… и жутко сладкий. Мы долго-долго молчали, наблюдая, как медленно затихает наш город. Все меньше машин, все меньше пьяных компаний. И вот уже погасли все окна вокруг. И только мы с Зоей не спим, думаем каждая о своем.

И вдруг она говорит: «Знаешь, что самое страшное, Поленька? Ты только представь. Вот ты наглоталась таблеток. Лежишь. Ждешь. И в этот миг понимаешь, как отчаянно тебе хочется махнуть куда-нибудь к морю! Или в Париж! Или вскарабкаться на гору! Так отчаянно, как не хотелось еще никогда! А потом ты вдруг вспомнишь, как хорошо в Новый год пахнет елкой! И ты бы сейчас все отдала, лишь бы пережить хотя один, еще хотя бы один Новый год! Но больше всего ты захочешь в эту минуту прижаться к материнской груди. Вот так вот легко и просто избавиться от всех своих горестей. И мама бы тебя обязательно пожалела, конечно! И тогда ты подумаешь, боже мой, что же я натворила! Ты захочешь встать и не сможешь. К тому времени ты не в силах будешь даже пошевелить рукой… Если бы ты знала, Поленька, как это страшно! Когда разум еще не уснул, но тело ему уже неподвластно. Момент осознания, что уже ничего не исправить – он и есть самый страшный…»

Я замолчала.

Оксанка, испустив тяжкий вздох, тоже притихла. Только глядела с тоской куда-то поверх занавесок.

– Эх, Зоя-Зоя, что же ты так? – прервала она возникшую паузу. – До Нового года рукой подать, а ты не дотянула. Где ты теперь? Как-то тебе живется на новом месте?.. Помнишь, как у Розенбаума?.. – И Оксанка тихонько пропела:

 
Будем мы искать тебя
В неба синей скатерти —
Там теперь твой дом.
Самолетом рейсовым
Прилетай, погреешься,
Мы ждем…
 

Я не поняла, кому она адресовала свой последний вопрос – мне или все еще Зое, но от ее поэтических вкраплений стало как-то совсем невмоготу. Я, наверное, в сотый раз за весь день разревелась. А следом за мной и Оксанка.

Внезапный Зоин уход поднял целую бучу. Вспоминая период, когда она еще была молодой, полной сил, мы мало-помалу отвлеклись на себя. Сами-то уже, чай, не девочки! А жизнь скоротечна. И многое из того, что ушло, уже не вернуть.

И такая нас захлестнула тоска по былому!.. Время неумолимо катилось к рассвету. А мы все хлюпали вконец расплывшимися носами и восклицали: «А помнишь!.. А помнишь!..» Успокоились мы, только когда за окном заголосил соседский петух.

Выражение мамы «поспите, сколько дадут» означало, что ровно в восемь дом начинал заполняться многочисленными шумами. Кто-то принимался хлопать дверьми. Кто-то слоновьей поступью красться по лестнице. Кто-то пел, кто-то звал кого-то по имени. И чаще других почему-то звучало имя Андрей. Наверное, оттого что супруга последнего выкрикивала его методично и громко, с равными промежутками времени. Как пульс – шестьдесят ударов в минуту.

От этих-то воплей я и проснулась. Причем скинула с себя сон моментально. Словно и не спала. Схватив часы, я посмотрела на время. Четверть девятого. Пора!

– Зайчонок, просыпайся!

– Да я уже… – недовольно проворчала Оксанка. – Что за нудная баба! Прямо как заезженная пластинка: «Андрей да Андрей, Андрей да Андрей…»

– Да уж..

Мы поднялись на раз-два. Оделись. И стали спускаться вниз уже с багажом. Мама как раз выводила из комнаты полусонного Славика, на котором пока еще была надета пижамка. В темно-синем трико ножки у малыша выглядели, как две спичечки.

Завидев нас, он спросил:

– А мы что, правда, сейчас поедем в Москву?

– Да! – бодро отозвалась я. – Ты готов? Мальчик немного подумал.

– А мы сходим в «Макдональдс»? – Бусинки его выжидающе заблестели.

– Разумеется! Как только приедем, сразу же и пойдем.

– Рая Максимовна! – сказала Оксанка. – Давайте я отведу Славика умываться. А вы пока убедите свою дочь немного поесть перед дорогой.

Мама гневно воззрилась на меня.

– Что это еще за новости? Конечно, поест! Как миленькая!

Не успела я еще ничего возразить, как в коридор выскользнул Роберт – бывший начальник Зои. На редкость противный тип! Один гитлеровский зачес чего стоит!

– Леди! – обратился он к нам. – Я слышал, вы в Белокаменную отбываете? Не прихватите меня с собой?

Мы с подругой красноречиво переглянулись. Мой взгляд означал: «На кой черт он нам нужен?» В Оксанкином читалось: «Если возьмешь, я вас обоих по трассе размажу!»

– Знаете, Роберт… – начала блеять я, пытаясь в этот момент придумать достойный отказ.

– Рудольф… – поправил он, – но это не имеет значения…

Надо же! Даже имя созвучное: Рудольф – Адольф. Но в любом случае Гитлер – капут!

Тут мне на выручку подоспела Дорохова:

– Рудольф? А я почему-то думала, что Рихард… Просто, понимаете, мы в Воронеже будем забирать еще двоих пассажиров. Поэтому, извините, но никак не получится.

– Очень жаль! – явно не поверив, огорчился носитель многоликого имени.

Покачал головой и опять скрылся в гостиной, откуда доносилось довольно оживленное обсуждение собравшихся, кто и на чем будет добираться до дома.

– Ишь, какой умный! – с недовольством высказалась мама. – Все люди, как люди, а этот один выкаблучивается.

– А что это у него на носу такое? – Славик указал на то место, где у обсуждаемого субъекта имелась бородавка.

– О, это у него такой специальный пузырь, куда он складывает свои козюльки, – принялась объяснять Оксанка, уводя мальчика в ванную.

Потом мы еще сидели за общим столом, завтракая оставшимися с поминок блинами. Вместе с нами трапезничали трое мужчин. Бородатые немытые дядьки, похожие не то на геологов, не то на работников какого-нибудь конструкторского бюро. Как выяснилось, все они являются заядлыми автомобилистами. Так что тему для разговора долго искать не пришлось.

Когда они узнали, что от Москвы до Воронежа мы добирались почти двое суток, у них началось какое-то повальное помешательство. Они, как по команде, схватились за животы и принялись изрыгать из себя, вперемешку с остротами, неописуемый гогот. Причем один из них, по имени Виктор, усердствовал пуще других.

При звуках его голоса Оксанка вдруг встрепенулась и зло прошипела, ущипнув меня под столом за ляжку:

– Вот она, эта мразь!

– Какая? – не поняла я.

– Панкратов-Черный…

Пока мужчины выстраивали разные гипотезы (в том числе и ту, что часть пути мы тянули ласточку на себе, по аналогии с волжскими бурлаками), я сидела и покрывалась пунцовыми пятнами. Но так и не созналась присутствующим, что причина проста. Я до сих пор еще не научилась совершать на трассе обходящий маневр. Ну и что из того?..

И пусть бы мы опять тащились позади целой вереницы грузовиков. Пусть бы нам сигналили и объезжали справа и слева все кому не лень, включая гужевые повозки. Я нипочем не смогла бы пересилить свой страх. Какое уж тут к чертовой матери самолюбие? По обледенелой дороге! Когда полоса для обгона наполовину запорошена снегом! Ну его на фиг! Буду ехать как могу, и баста!..

В начале пути я еще была полна оптимизма. Теперь мы двигались в сторону дома. И я впервые за долгое-долгое время вспомнила о Всеволоде. Мне казалось, что с того момента, когда я слышала его голос, прошла целая вечность. Годы! Тысячелетия! Да и в этой ли жизни все было?.. И вот я опять возвращалась к нему – в город, по улицам которого он ходил. Я будто вновь направлялась в сказочную страну, где меня дожидался мой принц.

Но мало-помалу радостное состояние куда-то улетучилось. Я устала. Меня неумолимо клонило в сон. Тем более что в небе уже повисли ранние зимние сумерки и пейзаж за окном в их дымчатых очертаниях приобрел монотонность.

Мы только-только пересекли границу Липецкой и Тульской областей. Совсем неплохо, если учесть, что почти всю дорогу от Воронежа до Ельца перед нами шла неисправная фура. Из-за плотного потока навстречу я при всем желании не могла ее обогнать. Приходилось нам останавливаться всякий раз, когда водитель фуры выпрыгивал из кабины и что-то там поправлял под прицепом.

В итоге Дорохова начала надо мной издеваться:

– Правильно, Поленька, пусть не расслабляется! Мало ли что на уме у неприметной семерочки, скользящей за ним по пятам. Я так и вижу заголовок в газете: «Машина-убийца преследует фуры»!..

Удумали они со Славиком на радостях замечательную потеху – трещать себе в кулаки, имитируя переговоры по рации:

– Внимание! Объект слежения миновал развилку. По-прежнему направляется в сторону Москвы…

– Держим дистанцию, ребята! Объект останавливается!.. Кошмар какой-то! У меня от этих забав едва не приключилась истерика. И так вся на взводе, а тут еще эти двое!

Наконец помеха, съехав куда-то в пролесок, самоустранилась.

– Йес! – завопила Оксанка, злорадно потирая ладони. – Не выдержал! Наша взяла!

И только она это сказала, как на дорогу из соседнего поворота вылез какой-то механизм, отдаленно напоминающий комбайн. Вот где песня-то началась! Что гужевые повозки! Тут улитка могла промчаться, и мы бы ее не догнали.

В общем, въезжая в Тульскую область, я уже вовсю присматривалась к придорожным мотелям, решив, что самое время задуматься о ночлеге.

А что? Ляжем пораньше. Зато и встанем по утряночке часа в четыре. К середине дня будем дома.

Славик, сраженный наповал моим лихачеством, давным-давно уже спал, свернувшись калачиком на заднем сиденье. Оксанка довольно меланхолично жевала «дирол».

– Задница затекла, – внезапно пожаловалась она, – даже «Братья Гримм» уже не помогают…

Я кинула на нее быстрый непонимающий взгляд. Мол, они-то здесь причем?

– Вот только не надо сейчас! Я знаю, о чем ты меня хочешь спросить. Нет, это не мазь. Это два одинаковых музыканта, которые сейчас поют. – И Оксанка в доказательство чуть добавила громкости.

– Вовсе я и не собиралась тебя ни о чем спрашивать. Я знаю, кто такие братья Гримм. Рыженькие такие, страшненькие…

– Ха! – Оксанка в сердцах шлепнула себя по коленкам. – Страшненькие! Да им бы нашу Веронику в ансамбль, и могли бы на хэлоуинах зажигать только так! Хотя песенки у них славные, мне нравятся.

– Кстати, о Веронике. Тебе никто из наших не звонил?

– Чижиха звонила пару раз. Ну и этот еще… инопланетянин наш.

– Какой? ЯДА, что ли?

– Ну конечно! Какой же еще? А что ты хотела?

– Да ничего, – пожала я плечами, – просто узнать, как там у них дела.

– Все нормально вроде. «Политэк» добили. Теперь Олежка с Управой бьется. Муть какую-то придумали… таблички в подъездах. Да кому они нужны? Кто будет на них рекламу размещать?

– И не говори! Я вообще сомневаюсь, что мы на них клиентов найдем.

– Конечно, не найдем, смеешься, что ли? Но это же Мишанин знакомый. Видно, хорошие деньги там провернули.

– М-да, тяжко Олежке придется, – вздохнула я.

– А еще Ирка сказала, что твой Лихоборский с Артемом приезжали. Помнишь Артема – их менеджера по рекламе?

Боже мой! У меня даже давление подскочило. Неужели я пропустила этот момент! Столько ждала и пропустила!

– Теперь они с Мишаней замышляют что-то из ряда вон, – продолжала Оксанка. – Чижиха говорит, в прошлую пятницу дискутировали чуть ли не до двенадцати ночи. Следующий сбор назначен по нашему с тобой возвращению. Я должна буду, как креативный директор, сказать свое веское слово.

Фу-у-у… у меня отлегло от сердца.

И хотя Оксанка еще не закончила свою речь, пустившись в дебаты о том, какой она на хрен креативный директор и что в гробу она видала и этот проект, и самого Лихоборского в белых тапках на босу ногу. Но я уже была в другом измерении.

Разве можно выразить это словами, когда ты стоишь в двух шагах от заветной черты? В двух шагах! Нужно только не оплошать. Сделать все, как задумано. И я трупом лягу, но сделаю! В лепешку расшибусь, а свой звездный час не прохлопаю!

Я вдруг так повеселела, что могла проехать хоть тысячу километров! Две тысячи! И ведь я же обставила, черт возьми, этот треклятый комбайн! Почему бы мне не постараться опять? Если даже какая-то задрипанная «Ока» пошла на обгон!

– Никогда не понимала, – сказала я радостно, – как эти машинки умудряются развивать такую бешеную скорость?

– Пф-ф-ф, – Дорохова закатила глаза, – так ты чего думаешь? Там же тебе не обычные батарейки… там мощный «Дюрасел» стоит!

Я беспечно рассмеялась. Оксанка, почуяв недоброе, покосила на меня глазом.

– Не вздумай, Поля… – предупредила она.

Но я уже накрепко стиснула руль. Стала определять, выглядывая в боковое окошко, далеко ли до встречных фар. Оказалось, прилично. Тогда что было сил я вдавила педаль газа и рванула. Почтовый фургон, долгое время идущий впереди нас, испуганно шарахнулся в сторону. Вырвавшись на открытое пространство, мы полетели вперед. Я теперь убедилась, что не так уж это и сложно. Надо только быть максимально прицельной. И кто знает, может, уже сегодня глубокой ночью мы окажемся дома?

У меня будто открылось второе дыхание. Я покрывала милю за милей, километр за километром. Оксанка, всегда боящаяся моих внезапных прорывов, снова безутешно пила.

Неожиданно я заметила впереди съехавший с трассы автобус. Он завалился на бок в кювет. Это была двухэтажная махина, способная вместить в себя сотню-другую людей.

Неужели авария? Есть ли там жертвы?

Пытаясь это установить, я вывернула голову. Впотьмах было не разобрать. Но, кажется, какое-то небольшое движение на месте ДТП все же происходило.

– Что там, не видишь? – спросила я у Оксанки.

– Не пойму. Двое мужиков кругами ходят, репу чешут. А больше вроде бы никого.

Я успокоилась, отвернулась и… Господи боже!., увидела прямо перед собой метрах в трехстах развернутую поперек фуру. Рядом с ней еще габариты. И самое главное – никакого зазора, чтобы проехать! Перепугавшись, я напрочь забыла, что под нами фактически лед. Тем более мне было не до советов инструктора о том, как в данной ситуации следует поступать. Чисто интуитивно я ударила по тормозам. Колеса тут же заклинило. Я потеряла контроль над управлением. Нас понесло прямиком на красные фонари.

– О, Пресвятая Богородица! – простонала Оксанка. После этого восклицания машину сильно тряхнуло. Мы пошли юзом, развернулись и аккуратно впечатались боком в синие «Жигули».

Как выяснилось позже, эти самые «Жигули» вполне могли бы избежать неприятностей. Двое зевак всего лишь мирно разглядывали картину происшедшего, когда к ним на выручку подоспели мы и почти полностью затолкали бедолаг под железный прицеп большегруза.

На самом-то деле все произошло в считаные секунды. Я только успела подумать, что столкновение неизбежно, и – хлоп! – мы уже стоим пригвожденные. Удар не показался мне сильным. Конечно, я стукнулась локтем и набила шишку на голове, но то ли еще могло приключиться!

Оглядев присутствующих, я спросила:

– Все живы?

Оксанка, морщась, потирала коленку. Скорее всего, она зашибла ее о бардачок, который оказался открыт, а его содержимое валялось чуть ли не по всему салону. Славик спросонок никак не мог взять в толк, что произошло.

– Полина, мы что, в аварию попали? – с любопытством тянул он шею, озираясь по сторонам.

– Да, малыш! Ты уж извини меня… опростоволосилась… Но Славик, не дослушав, вдруг переменился в лице:

– Ой, смотрите! А тот дядя, кажется, мертвый!

– Где? – Я испуганно обернулась.

– Там, в «фольксвагене», – буркнула Оксанка. – Идемте, что ли, выйдем? Неровен час, в нас тоже въедет какой-нибудь умник.

Мы кое-как выбрались из машины. Оказывается, ее все-таки здорово повредило. Корпус перекосился, и мы вообще с трудом смогли открыть двери.

Снаружи все выглядело еще ужасней. И дело было не в том, что мы теперь не могли продолжать путешествие. И даже не в четырех битых легковушках, от двух из которых почти ничего не осталось. И даже не в мужчине, сидящем на земле с окровавленными лицом и руками. А в молодом пареньке, чья голова безвольно склонилась к рулю.

На него было жутко смотреть! Он сидел внутри иномарки, крыша которой скаталась в рулон, как простая бумага. С нашего места ничего, кроме этой безжизненной головы, белого воротничка и точно такой же белой шеи видно не было. Но все было ясно и так. И мы не подходили, наоборот, старались держаться как можно дальше. Зачем? Двое из синих «Жигулей» подтвердили, что парню уже не помочь. Да и тетенька в белом халате уже вылезала из допотопного «РАФа» с надписью «МЕД-что-то-там».

Она, правда, сама стушевалась. Подошла прежде к нам, пожаловалась:

– Ой, я не смогу до него дотронуться…

– Ну, смерть-то надо констатировать, – подбодрил ее один из синих.

Но врач не послушалась. Заметив окровавленного мужчину, пытающегося подняться с земли, побежала к нему – накладывать бинты на руки и голову.

– Чумная баба, – проворчал водитель «Жигулей», – доктор называется!

– А как все произошло? – спросила у него Оксанка.

Все это время она крепко-накрепко держала Славикову руку в своей и постоянно курила.

– Ну как… – довольно охотно начал рассказчик, – фура эта стала заходить на разворот. Хотя, если вам видно, там висит запрещающий знак. А этот, которого докторша сейчас перевязывает, видно, не ожидал, что тот будет поворачивать. Ну и влетел в него со всей дуры. У него вон вся лобовуха вдребезги…

– Да вообще чудом мужик уцелел, – вмешался второй, – не иначе в рубашке родился.

– Ну! – поддакнул первый. – В общем, пока они промеж собой вась-вась… Водила-то из фуры в штаны наложил, давай ему первую медицинскую помощь оказывать. Аптечку разложил, то-се. А тут как раз «фольксваген» из-за того пригорка вылетел… Это место ведь в низине находится, его с дороги не видно. Скорость большая, по льду не затормозишь. Ну и приложился об угол. Вон, вся левая сторона в гармошку.

– Да-а, – второй со смурным видом покосился на мертвого паренька. – Говорят, еще пару минут живой был. Вот ведь, какая штука получается. Ехал себе и думать не думал, что так все закончится. Может, это для него самая обычная поездка была. И день сегодняшний – самый обычный. А тут бац! И вот оно и все…

– А может, это как раз не обычная поездка была, – вдохновился первый. – Может, он торопился на свидание к любимой девушке.

В эту минуту на горизонте появились мигалки патрульных машин. Оратор, осекшись на полуслове, убежал по новой осматривать раны своего стального коня.