Текст книги "Эта сука, серая мышь"
Автор книги: Ника Сафронова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– Какую еще крепость? – возмутилась я.
– Как какую? Брестскую! Какую же еще?
Тут вошла Зоя со здоровенной сковородой, и мы, оставив ребенка в покое, уселись завтракать.
Трапеза растянулась часа на два. То мы вспоминали с Зоей что-то из детства. То забавлялись тем, что сватали Дорохову за соседского Юрку. Юрка этот, одного со мной года, по заверениям Зои, был до сих пор не женат. Сама-то я не видела его уже много лет. Но на тот момент, как я его помню, это было что-то среднее между Крамаровым и Вициным. Точнее, их киношными персонажами. Теперь же, со слов Зои, это сходство только усилилось. Причем с обоими «идиотами» сразу.
Дорохова от перспективы сойтись с эдаким кренделем (как она его назвала) аж приосанилась. «Подать мне, – говорит, – кокошник и парчовые черевички, пойду челом бить!»
Потом настало время обедать Славику.
Потом бабуся выползла, оклемавшись наконец от выпитого накануне вина. Задвинула еще пару баек – на сей раз пожизнерадостней.
В общем, пока мы всем скопом собрались идти на улицу, было уже часа четыре, не меньше.
Бабуся, конечно, в последний момент передумала.
– Нет, – говорит, – ступайте без меня. Намаетесь со мной только. Я вон лучше телевизор погляжу. Там сейчас такой интересный сериал передают. «Остаться в живых» называется.
Оксанка ей: «Как же, как же, знаем. Бесподобные съемки и все такое. А главное, ОЧЕНЬ ПО ТЕМЕ!»
Зараза такая! Нипочем теперь с этого конька не слезет. Так и будет глумиться!
Она, правда, думала, что бабушка шутит, хотела как-то поучаствовать. Но бабуся и не думала шутить. Ей в данном вопросе ее слепота не помеха. Все экранные реплики и шумы она пропускает через себя и смотрит картинки как бы своим внутренним оком. Просто обожает это занятие. Иной день может перед ящиком до вечера просидеть.
Мы спустились с холма. Славик с Дороховой – на картонках. А мы с Зоей прошлись не спеша вниз по утоптанной тропинке. Дошли до запруды. Побродили вдоль берега, пока наши несмышленыши лепили снежную бабу.
– Балагура! – сложив ладони рупором, крикнула мне Оксанка. – У тебя морковка есть?
– Веточку вставьте!
Оксанка своим воплем отвлекла нас от обсуждения довольно животрепещущего вопроса. Мы с сестрой как раз говорили о ее бывшем муже.
– Так что, Зоенька, вы сейчас даже отношения не поддерживаете?
– О чем ты говоришь, Полина! Мне кажется, он до сих пор не знает, что мы из Москвы уехали! Ни разу не позвонил, не поинтересовался, как у нас дела…
– Он что, и денег на ребенка не дает? Зоя посмотрела на меня, как на идиотку.
– Да говорю же тебе, он как свои вещи забрал, вплоть до видеомагнитофона с кассетами, с этого дня я его и не видела.
Подумать только! И этот человек ползал перед моей сестрой на коленях, умоляя ее стать его женой.
– А ты в суд на алименты не хочешь подать?
– Нет, Поля. Ничего от него не хочу. Если бы смогла – имя забыла бы. – Зоя грустно покачала головой. – Вот так, не дай бог, со мной что случится… я ведь даже не уверена, что он о Славике позаботится…
– Не надо, Зоенька! Не думай об этом…
Сказав так, я вдруг ощутила на душе странную тяжесть. Будто нечто черное стянуло в узел все мои внутренности.
Это все глубже пускало корни страшное предречение бабуси.
Как же Зое не думать, если беды ходят за ней попятам? Злой рок! Мистическое словосочетание, согласна. Но разве на долю моей сестры выпало мало страданий? Да и потом, не этим ли объясняются мои собственные невзгоды? Детская чахлость. Нездоровые отношения с общественностью. Безразличие мужчин, наконец…
А что, если шлейф этого проклятия потянется дальше – от поколения к поколению, пока наш род не прервется совсем? И как тогда быть? Можно ли сделать хоть что-то, чтобы защититься от этой сверхъестественной силы?
Занятая подобными мыслями, я несколько поотстала. Зоя успела пройти вперед и теперь стояла, наблюдая за возней сынишки.
Тем временем парочка скульпторов, на что-то осерчав, принялась дубасить ни в чем не повинную бабу ногами. Та – в недоумении расставив руки-веточки – стала крошиться. Но, видимо, по мнению Славика, недостаточно энергично. Взяв себе в помощь крепкую корягу, он с ожесточением добивал уцелевший остов.
– Как они подходят друг другу! – растроганно воскликнула Зоя. – Вот что значит один уровень интеллекта!
Я была с ней полностью согласна.
Вдруг Дорохова, бросив дурацкое дело, скачками побежала на нас. Настолько быстро, насколько позволяли рыхлые сугробцы. Славик – за ней. Веселясь и швыряя в спину беглянке снежки.
Та, ослабевая на ходу, верещала:
– На помощь! Хэлп! Кто-нибудь! Уберите буйного! – Нагнав нас, Оксанка повисла на болониевом рукаве Зонного пальто и спряталась за спину. – В мать не посмеет!..
И только она это сказала, как в голову ее заступнице угодил белый комок. За ним полетел другой, третий, четвертый. Оксанка едва успевала вращать несчастную Зою вокруг собственной оси, прикрываясь ею, как щитом. Еще и командовала:
– По тете Поле! Тройным залпом!.. А-а-гонь!..
Таким вот нехитрым образом мы с сестрой тоже оказались вовлечены в малопристойные игрища. Но зато домой вернулись румяные, как пироги, и голодные, как черти.
Воскресенье прошло примерно по той же схеме.
Только в качестве развлечения мы избрали не прогулку, а поход в гости. К наклюнувшемуся жениху Оксанки. Та на подступах зарделась, как и пристало девице на выданье. Подпихнула Зою в бочок.
– А этот черт окаянный не снасильничает меня? И давай хихикать на пару…
Вицин-Крамаров отчего-то разволновался при встрече с подругой детства (то бишь со мной). Даже не понял, что к нему девку привели на смотрины. Потчуя нас чем-то мутным из пятилитровой бадьи, он как-то подозрительно заикался. Но при этом косил все больше не на Оксанку, а на меня.
По дороге обратно отвергнутую невесту обуяла гордыня.
– Ну и пусть! Нам таких не надобно! – мстительно выкрикивала она.
Шла через огород, как княжна – прямая и неприступная. А тут вдруг обернулась да как зашипит на меня:
– А ты, чернавка! Псина смердящая! Как посмела?
Я подыгрывать. Мол, прости, сударушка, ведать не ведаю, что это на Юрку непутевого вдруг нашло. А она отвернулась и бросила через плечо, эдак с театральной горчинкой:
– Поди прочь, постылая!..
Зою от этого спектакля, я думала, раньше времени придется в больницу везти.
Но нет, все прошло по намеченному сценарию. В восемь утра в понедельник мы собрались в гостиной. Наспех перекусили. И Зоя стала прощаться с бабусей:
– Ты смотри тут, девчонок своими россказнями не доставай! Если им что понадобится, где что лежит, все знаешь. Подскажешь, в крайнем случае. За меня не волнуйся. Я дней через десять вернусь. Все поняла?
– Все, Зоюшка. Все поняла, внученька. – Бабуся с нежностью погладила ее по плечу. – С Богом, миленькая моя!
Зоя тепло прижала старушку к себе. Поцеловала в видимые из-под платка редкие волосенки. И, взяв Славика за руку, вышла из дома.
Я следом.
– До вечера, бабушка!
– До вечера, миленькая! Смотрите там, поаккуратнее!
Оксанка с Зоиной сумкой уже стояла на улице.
Оказавшись в машине, первое, что она сделала, это украдкой, пока Зоя со Славиком еще не уселись, глотнула из фляги. Буркнула полушепотом:
– Сопьешься с тобой…
Мы поехали тихо-тихо. Зоя, оказывается, тоже мне не очень-то доверяла.
Она всю дорогу давала напутствия сыну.
– Первым делом, как придешь из школы… пообедаешь, и сразу садись за уроки. Помни пословицу «Кончил дело – гуляй смело!». Хорошо, сынок?
– Ладно.
– Мультиков много не смотри, а то головка будет болеть. Портфель собирай с вечера, чтобы в школу не опаздывать…
И так до бесконечности.
Но Славик оказался терпеливым мальчиком. Он на все соглашался. И так крепко обнимал материнскую руку! Так послушно кивал! Все-все сделаю, только останься!..
Она то и дело трогала его голову. Бессчетное количество раз целовала в макушку. Перебирала волосики. Терлась щекой.
Я поглядывала на них в зеркальце заднего вида и думала: «Боже мой! Какое же это счастье – ребенок! Маленькое я. Плоть от плоти! Как я хочу иметь своего! Чтобы вот так же ласкаться, как кошка с котенком. Чтобы заботиться. Любить».
– Осторожно, Полина! Ты что, не видишь, Фантомас разбушевался?
На сей раз Оксанка ничего не преувеличивала. Какой-то чокнутый выскочил на мою полосу без всякого предупреждения. Я едва успела притормозить.
Мы въехали в город. И дальше я четко следовала указаниям Зои: на перекрестке прямо, у киоска налево, до конца улицы двигаться в крайнем правом ряду…
И вот мы в больнице.
Это здание пошатнуло мои представления о преисподней. Неужели где-то может быть ужаснее, чем здесь? Эти стены, от которых хочется выть. Эти банки с мочой, стоящие на клеенке. Запахи! Люди в больничных пижамах…
– Зоенька, миленькая моя! Как же ты тут протянешь-то десять дней?
– Да ладно тебе, Полин! – влезла Дорохова. – Обычная совдеповская больница! Через пару дней обстановка уже начинает казаться домашней.
– Именно! – Зоя, явно бодрясь, вытащила направление и устремилась с ним к приемному окошку.
Через некоторое время она вернулась.
– Ну все, родные мои! Я переодеваюсь и пошла. Только дождитесь, я вам пакет с вещами оставлю.
Она исчезла за какой-то дверкой и вышла уже в халате и тапочках на шерстяной носок. Я приняла из ее рук пакет.
– Мамочка! – неожиданно расплакался Славик, обхватывая Зою за полные бока и утыкаясь ей в живот.
– Ну что ты, мой малыш? Мы же договаривались, что ты не будешь плакать. Ты же у меня уже настоящий мужчина. А мужчины никогда не плачут.
– Мамочка… – всхлипывал безутешный ребенок, – мамочка…
Он больше ничего не мог произнести, только одно это слово – «мамочка».
Зое стоило больших усилий, чтобы не разреветься самой. Если бы она это сделала, я не знаю, каким образом мы оттаскивали бы от нее сына. Но она собрала всю свою волю в кулак и сдержалась.
А тут еще и Оксанка на выручку подоспела.
– Послушай, малыш, – присев перед Славиком на корточки, сказала она, – твоей мамочке обязательно нужно здесь остаться. Ты же не хочешь, чтобы она болела? А здесь ее посмотрит доктор. Пропишет таблетки. И она вернется домой абсолютно здоровой. А мы с тобой пока сходим в магазин и купим много-много салютов. И когда мамочка приедет, устроим ей праздник. Давай?
Мальчик, недоверчиво покосившись на Оксанку, поднял на мать блестящие глаза.
– Ты вернешься домой абсолютно здоровой?
– Точно! – выдавила из себя улыбку Зоя. Тогда Славик ее нехотя отпустил.
Оксанка тут же подхватила его на руки, хотя он был, скорее всего, не таким уж и легким. И Зоя их обоих расцеловала. Потом чмокнула меня:
– Ну все, сестренка, дерзайте! Навещать меня не надо, но позванивайте время от времени.
– Обязательно!
Медсестра, все это время терпеливо ожидавшая Зою, повела ее по длинному коридору. Мы смотрели им вслед, пока они не дошли до конца и не исчезли за дерматиновой дверью.
После этого Дорохова опустила Славика на землю.
– Ну и тяжеленный ты, парень! – сказала она. – Колись, куда кирпичей напихал? В штаны небось!.. А-а-а, в боти-и-инки…
Она принялась то хлопать его по попке, то хватать за ноги. И мальчик, который было опять скуксился, быстро отвлекся.
Из больницы мы отправились покупать обещанные салюты. Облазили весь центр. Нашли, наконец, в одном из супермаркетов пиротехнический отдел. Накупили на радостях фейерверков аж на сто залпов.
Дальше пошли уже просто гулять. Оксанка впервые была в Воронеже, и город ей очень понравился. Здесь и впрямь колоритно, а вернее сказать, уютно. Вроде бы самый обычный российский городок. Но до того душевный! Ходишь по улицам, а чувство такое, будто чай дома пьешь с пирогами.
Ну, конечно, не без того. Посетили и местный трактир. Побаловали себя расстегайчиками с грибами. Славику заказали щей, на второе солянку. Он, правда, совсем мало съел. Устал, наверное. Измучили мы дитя вконец со своей тягой к пешим прогулкам!
Мы еще взяли мальчику, по его просьбе, мороженого. Сами в это время пили кофе по-венски. Оксанка покурила. И мы пустились в обратный путь.
На следующий день вроде Славик немного ожил. Вышел из школы довольный, похвастался пятеркой по математике. Мы его доставили до дома, накормили, и после этого Оксанка засела с ним за уроки. А я все больше пока по хозяйству: посуду перемыла, шторы кое-где поснимала – перестирала.
Вечером ходили гулять. Взяли санки и айда на горку. Это за школой. Она на окраине стоит – так, чтобы на два села сразу. А за ней длиннющий-длиннющий спуск, аж до самой запруды. Народу там тьма-тьмущая. И кто во что горазд: на ледянках, на пузе, кубарем вниз! Хохочут, визжат!
Даже мы с Оксанкой пару раз съехали. Паровозиком: впереди Славик, за ним я. А Дорохова нас с разбегу запускала и сама прицеплялась в последний момент. Так ничего, весело. Только неприятно было потом из колготок снег выковыривать…
Дни шли. Заняться нам, кроме вышеизложенного, было нечем. И мы с Оксанкой, истосковавшись уже и по Москве и по работе, решили в субботу наведаться к Зое. Тем более что и малыш нас упрашивал. Заодно уж думали вечером оторваться по полной программе.
Дорохова меня тянула в боулинг. Я не знаю, что это такое. Вернее, представление имею, но ни разу не играла. Оксанка говорит, что ничего сложного. Надо только пальцами попасть в нужные дырки. А потом не улететь вместо шара – кегли сбивать.
Ну ладно, в боулинг так в боулинг!
Встали не очень-то рано, а то с этими подъемами к школе совсем не высыпались. Ночью-то ведь укладывались, дай бог, часам к четырем. Пока с бабусей мировые новости обсудишь, пока знакомым кости перетрешь… В общем, тронулись только ближе к полудню. Благо, добирались недолго. Я теперь по Воронежу могла хоть с закрытыми глазами проехать. Уж во всяком случае, до больницы.
Припарковались. Я взяла Славика за руку, и мы пошли.
Теперь уже не стали в приемное отделение заходить. Нагрянули сразу с парадного.
Здесь было вроде как-то даже и посвежей. Ни тебе клеенки, ни банок с мочой.
Возле гардероба Оксанка нас на время покинула:
– Вы пока раздевайтесь. Я пойду, узнаю, как нам в Зоину палату попасть.
Она отошла к окну с надписью «Справочная». А мы со Славиком для удобства расположились на лавке.
Пока я справилась с тугим узелком на его шапочке, пока с пуговицами сладила, пока разделась сама – смотрю, а Оксанка уже назад возвращается. Подошла и как-то странно на меня посмотрела. Так странно, что я даже не осмелилась задать ей вопрос.
Не говоря ни слова, она опустилась на лавку. Тихо так, словно боялась, что та под нею рассыплется. Взяла Славика за ручки, притянула к себе.
– Малыш, к мамочке нас сегодня не пустят.
Голос у Оксанки был сам не свой. Таким звонким он мог быть у нее только в детстве.
– Почему не пустят?
– Там сегодня доктор злой. Он никого не пускает. Я напряженно наблюдала за Оксанкиной мимикой.
На этих словах губы ее пошли вкривь. Она стала похожа на какого-нибудь плаксивого врунишку.
Но Славик этого, естественно, не заметил. Вздохнув, он положил голову Оксанке на плечо. Она прижала его к самому сердцу. Вскинула на меня украдкой глаза, полные слез. Прикрыла их и тихонько мотнула головой.
Уж кто-кто, а мы с Дороховой за столько лет научились понимать друг друга без слов.
Я все поняла…
Глава 4
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Ощущение такое, будто взмахом меча тебе отсекли какой-то из органов…
И вот я стою и пытаюсь свыкнуться с этой мыслью. Дальше придется обходиться уже без него… без этого органа…
Невозможно…
Как это так?..
Да нет, это просто глупость какая-то!.. Еще вчера Зоя была жива. Она, наверное, тысячу раз напомнила мне, чтобы я поцеловала за нее ее мальчика! И вот теперь… Что за чушь?
Где узнать? У кого это выяснить?
Да нет, конечно же это ошибка! Это тетка в справочной все перепутала! Надо ее сейчас же за это убить!.. Или еще лучше! Надо лечь на пол и прикинуться ветошью… Не хочу! Не хочу! Я знать ничего не хочу!!!
– Полина!.. – Оксанка легонько потрясла меня за плечо. И снова в ней батюшка Александр Сергеевич ожил! Точь-в-точь, как он, бровь изогнула.
– Полина, послушай меня. Ты сейчас не можешь позволить себе такую роскошь, как истерика. Иди в туалет, умойся. А потом бери Славика и дуйте гулять. Займи его чем-нибудь! Я здесь все разузнаю и все, что нужно, сделаю. Потом позвоню. Слышишь меня?
Чтобы ответить, мне потребовалось некоторое время. Рот почему-то был полон слюны. А проглотить ее все никак.
– Слышу, зайчонок, – наконец, промямлила я, – а где Славик?..
Боже мой! Славик! Вот кто сейчас уязвим гораздо больше, чем я. Бедный! Маленький! Покинутый Славик!
Я взволнованно огляделась по сторонам.
Оказывается, Оксанка уже успела подсадить мальчонку на стойку перед раздевалкой. Теперь он мило ворковал с гардеробщицей, демонстрируя ей что-то, что находилось в его кармашках.
Какое счастье, что у меня есть моя подруга! Спасибо, Господи!
Одному богу известно, сколько раз я еще благодарила Бога в эти дни за то, что приставил ко мне Оксанку. Я бы не справилась с испытанием. Одна? Да ни за что!
Зоя умерла всего за полчаса до того, как мы появились в больнице. Умерла легко. Можно сказать, на одном вздохе. Причиной явился тромб, приведший к закупорке вен. И никакие диеты и процедуры были тут ни при чем. Как была ни при чем и сама ее дрянная болезнь.
По дороге назад мы с Оксанкой распределили обязанности. Она сообщает бабусе. Я – своей маме. Славику пока решили не говорить. Нужно было еще придумать, как это сделать.
Дотянули до вечера, всячески избегая расспросов бабуси о самочувствии Зои. Уложили мальчика спать. И только потом Дорохова исполнила свою миссию.
Услышав печальную новость, бабуся тихо осела, придерживаемая Оксанкой. Прикрыла глаза и тоскливо так, с укором сказала:
– Ах ты, Леночка, Леночка…
ЛЕНОЧКА?!! Я готова была просто растерзать бабусю за ее покорность.
Эта чертова Леночка отняла у ребенка мать! У меня – сестру! Она отняла у меня отца! И отнимет каждого, кого я буду любить?!
Я рыдала как сумасшедшая. Рыдала и долбилась о стенку спиной. Первый раз дала выход эмоциям по-настоящему.
Оксанка металась между нами двумя, не зная, кому из нас ее помощь может оказаться нужнее. Водой с какими-то каплями она привела меня в чувство. Успокоившись и даже слегка разомлев, я пошла звонить маме.
Это испытание почище первого будет. Мама у меня не станет размышлять о справедливости кармы. Возьмет да и свалится с сердечным приступом! Я так боялась, что это действительно может случиться, что говорила с мамой час или два. Даже, может быть, дольше. Или это только казалось?
Сперва я не знала, как подступиться, и до бесконечности тянула резину. Мама сама меня подтолкнула.
– Как там Зоя? – в конце концов спросила она.
– Мамочка, Зоя в больнице.
– Ну да, я знаю. Что говорят врачи?
– Врачи уже ничего не говорят.
– Почему? Неужели ничего нельзя сделать?
– Ничего нельзя, мамочка. Зои сегодня не стало.
Слава богу, кажется, мама перевела дыхание. Ничего ужасного не произошло!
Я ответила на все ее многочисленные вопросы. Во всяком случае, на те, на которые сама знала ответ. Сказала, что насчет похорон раньше понедельника ничего ясно не будет. И напоследок попросила ее приехать как можно скорей.
Закончив разговаривать, я вернулась в гостиную. Оксанка, предоставив бабусе самой переваривать свое горе, что-то писала. Как выяснилось, прикидывала сумму предстоящих расходов. Хотя бы примерно. Чтобы срочно телеграфировать Талову запрос на подпитку.
Да, это правильно. Об этом я как-то и не подумала!
Потом мы стали составлять список людей, которых необходимо оповестить.
В этом списке в числе первых значился Василий Ильич Сологуб. Ему я позвонила, не дожидаясь утра. Не выдержала. Страшное пророчество Зои не давало покоя.
Не дай бог, со мной что-то случится…
Вот и случилось. Теперь весь вопрос только в том, соизволит ли папочка принять участие в судьбе родного ребенка.
Я долго слушала в трубке гудки. Потом, наконец, визгливый девчачий голос сказал:
– Але!
– Здравствуйте! Попросите, пожалуйста, к телефону Василия Ильича.
– Его нет. Они с женой улетели в Египет.
– Простите, а с кем я разговариваю?
– С сестрой его жены! – раздражилась девица. – А вы кто?
– А я сестра его бывшей жены.
На этих словах я осеклась. Внезапная мысль посетила меня.
Зоя уже переступила черту! Теперь она в числе бывших для всех ныне живущих!
Больше я говорить не смогла. Передала трубку Оксанке.
Та, видимо, была так поглощена своими расчетами, что даже не сразу поняла. Сначала недоуменно глянула на меня, а потом уже переняла эстафету.
С секунду послушав, Оксанка недовольно сказала:
– Шоколада! Василия Иваныча мне надо!.. Нет, Петьку себе оставьте… Ну, Ильича, какая разница? Ах, в Египет уехал?! Жопу свою на солнышке греть? А он вообще-то в курсе, что у него сын есть?! Я кто такая? Я его совесть!..
Нет, так нельзя! Так мы ничего путного не добьемся! Я снова отобрала у Оксанки трубку.
– Алло, девушка! – срывающимся голосом проговорила я. – Я вас очень прошу, когда Василий Ильич вернется, пусть обязательно свяжется с Полиной. Полина – это я. Номер я вам оставлю. Дело в том, что моя сестра сегодня у-умерла… – Я снова запнулась, переходя на тихое поскуливание. – Но остался Славик… их сын… Видимо, Василий Ильич должен будет о нем позаботиться…
– Видимо! – взорвалась Оксанка, которая теперь очень внимательно следила за ходом беседы. – Да это же его кровное дитя! Он ему по гроб жизни обязан!
На другом конце провода повисла долгая пауза. Потом визгливый голос возобновился:
– Ну что! Так и будем молчать? Телефона-то я дождусь от вас?..
Осадок от этого разговора остался ужасный. Я вдруг воочию представила, каково будет Славику под одной крышей с чужими людьми. Ни ласки, ни тепла, одно раздражение. Малыш превратится в изгоя. Его будут наказывать за малейший проступок. Никем не любимый, он будет чувствовать себя покинутым и бесконечно несчастным.
Пронзенная острой жалостью к ребенку, я роняла на скатерть тихие слезы. Оксанка мне что-то говорила, но я ее почти не слушала.
Какое прощание? И какая разница, где оно будет – здесь или в морге? Какая разница?!
Но я на все соглашалась, что бы мне ни предложила подруга. Голову мою точно напичкали ватой. Я не хотела даже думать о том, что нас ожидает в ближайшие дни.
Так мы и совещались до зари. Оксанка принимала решения, а я лишь безвольно поддакивала.
Бабуся в ступоре просидела рядом с нами всю ночь. Мы не могли ее убедить ни поспать, ни хотя бы просто прилечь. Она уговоров не слушала. Все сидела, сложив на коленях руки в замок, и печально кивала. Должно быть, продолжала про себя выговаривать Леночке.
Наутро, чуть свет, мы приступили к обзвону.
Перво-наперво, Талову Без наличных в данном вопросе было никак. Миша, как палочка-выручалочка, сказал, мол, конечно-конечно, денег пришлет.
Следом озадачили маму. Чтобы заскочила перед отъездом на Самотеку и захватила приготовленный Мишей конверт.
Далее по списку. Со скорбным известием – по всем друзьям и знакомым.
Пока мы звонили, Славик неприкаянно слонялся по дому, словно все чувствовал. Ему не игралось, не сиделось на месте. Он поминутно поднимался наверх в нашу комнату. Спрашивал что-то, опять уходил. В конце концов Оксанка собралась и пошла с ним на улицу.
Их не было долго, около двух часов. За это время я успела закончить переговоры. И приступила к приготовлению обеда. Хотя мысль о еде казалась мне сейчас абсолютно нелепой.
Обычно, возясь у плиты, я обязательно что-нибудь перехватываю, хоть листик салата да зажую. Но только не в этот раз. Даже вид жизнерадостных помидорок и нейтральной лаврушки вызвал у меня отвращение. Когда же из кастрюли потянуло вареной говядиной, к горлу подкатила натуральная тошнота. Этот запах почему-то слился в моем сознании с мыслью о том, что Зоя теперь лежит куском точно такого же мяса. И ее, чтобы не протухла, точно также хранят в морозильнике.
От этого стало так дурно, что я даже зажала ладонью рот. Наспех побросала в бульон нашинкованные овощи и кинулась к окну, боясь, что меня вот-вот вырвет. Дернув створку, я с облегчением подставила лицо холодному ветру. Вдохнула полной грудью – раз, другой, третий! Только после этого стало немного легче.
Задрав голову, я посмотрела в небо. По нему свинцовой грядой тянулись темные тучи. Их путь лежал на восток. Туда, где за забором виднелся купол с золоченым крестом. Туда, где, я знала, еще много крестов: деревянных, чугунных, покосившихся от времени и только что выструганных, до сих пор еще пахнущих сосновой смолой.
Кладбищенский храм! Бабуся сегодня за целый день только и проронила: «Пускай бы по Зоюшке отслужили». Да-да, обязательно! Надо заказать поминальную службу. Прямо сейчас! Иначе церковь закроется.
Я поспешно затворила окно, сняла фартук, убавила под борщом огонь. И уже направилась наверх за одеждой, когда в сенях хлопнула дверь. Это вернулись с прогулки Оксанка со Славиком.
Выйдя их встретить, я заметила сначала только Оксанку. Та при виде меня ничего не сказала. И вообще была тише воды, ниже травы. Какая-то словно бы обескровленная – глаза припухли, под носом блестит. Я даже растерялась. Но тут, наконец, мой взгляд наткнулся на Славика. Я его с трудом разглядела. Малыш, забившись на корточках в угол, сделался совершенно малюсеньким. Он то и дело жался к стене, кукожился, закрываясь от целого мира рукавом своей куртки. Не плакал, а только все суетился. Будто ему было все не так и не то. Он был похож в своем углу на кутенка в корзине, который никак не может удобно улечься.
У меня сбилось дыхание.
– Ты что, ему все рассказала? – одними губами спросила я у Оксанки.
Она сердито кивнула.
До сих пор я никогда не задумывалась о том, как реагируют дети на смерть. Мне только казалось, они не способны понять, что это конец, что любимого человека нельзя будет встретить на улице, обнять, просто поболтать с ним о пустяках. Не зря же показывают в кино, что ребенок, оставшись сиротой, всегда задает вопросы: «А когда мама придет? А скоро мы к ней поедем?»…
Но Славик отлично все понял. Он уловил суть – мама не придет никогда! И как ему это удалось, я не знаю.
Мальчик до самого вечера ходил как в воду опущенный. Ни я, ни Оксанка даже не знали, как к нему подступиться. Он не отвлекался ни на какие темы. К еде не притронулся. А потом собрал все фотоальбомы, что были в доме, и закрылся с ними в своей комнате.
Я очень переживала, что, оставшись наедине со своим несчастьем, ребенок замкнется в себе и мало-помалу превратится в полудикого молчуна, ищущего успокоения в контактах с загробным миром. Но Оксанка заверила меня, что как только мы уладим здесь все дела, сразу же увезем Славика в Москву и будем уделять ему уйму времени.
Пока же мы не могли позволить себе такую роскошь. У нас не было ни одной свободной минуты. Мы мотались по каким-то жутким организациям. Выбирали из каталогов товары один кошмарней другого: обивку для гроба, погребальные венки, десятки и десятки черно-красных аксессуаров. Потом еще договаривались с водителем катафалка. Платили могильщикам, выбивая для Зои место посуше.
В общем, все это было страшно тяжело. Особенно когда ко дню похорон стали съезжаться люди. Тут уже и тряпки на зеркалах появились. И Зоин портрет. И рюмочка с водкой, к которой уже никто никогда не притронется.
Траур повсюду. В убранстве, в глазах, в разговорах. Траур на сердце…
Нам от всего так было тошно, что мы не могли ни есть, ни спать. Мы не могли даже толком принять гостей. Хорошо хоть, вскоре приехала мама, и все обязанности по дому легли на нее.
Бабуся все молчала, как партизан. Люди в гостиной пили поминальную водку. А малыш, предоставленный сам себе, все раскладывал на полу, как пасьянс, фотографии умершей матери.
Я думала, к моменту прощания у меня уже ни на что не останется сил. Я была почти рада скорее предать тело земле. Так невозможно! Не зарытое, оно давит, пьет соки, точно вампир!..
Однако как только из открытого катафалка появился безжизненный лоб – до боли родной, с маленькой точкой над бровью, – у меня внутри словно отпустили пружину. Я так и завибрировала на ней, как поролоновый шарик. Ничего не пойму, только трясет, трясет. А еще слышу, как зубы во рту друг о дружку – клац-клац как у серого волка…
В церкви совсем стало худо. От миллиона свечей. От страшного постамента. От православных скороговорок, упокаивающих рабу Божию Зою. И облик покойницы, до подбородка укрытой цветами.
Мама с мокрым – каким-то растрескавшимся на сотни морщинок – лицом. Рыдающая Оксанка, придерживающая маму под локоть. Бабуся, навалившаяся на меня всей своей массой…
Жутко! Честно сказать, с трудом выдержала все это.
А ночью того же дня мы втроем с Оксанкой и мамой сидели на кухне. За все это время нам впервые удалось собраться вот так, без посторонних. Часть гостей к тому времени уже разъехалась. А те, кто остался, в основном допивали и доедали в гостиной, ведя меж собой вполне жизнеутверждающие беседы.
Мы же, уединившись, кое-как разместились за тесным кухонным столом. И теперь, прихлебывая пустой чай, обсуждали, как будем действовать дальше.
– Чего вам тянуть до девяти дней? – убеждала нас мама. – Вы уже до того изможденные, смотреть на вас страшно! Да и мальчику нельзя в такой обстановке. Он же весь дерганый стал. Плачет, чуть что. Это хорошо, он ее еще мертвой не видел… Нет-нет, нечего ему здесь делать! Давайте, прямо сейчас собирайтесь. Поспите, сколько дадут. И поезжайте. Лучше уж где-то в дороге передохнете…
– А ты? – осторожно спросила я.
– А что я? Побуду здесь с бабушкой. На девять дней сходим на могилку, Зоеньку помянем. А дальше поглядим. Может быть, удастся уговорить бабушку со мной в Москву поехать.
– Да не поедет она никуда! – убежденно воскликнула Оксанка. – Она здесь всю жизнь прожила. И родня вся здесь похоронена: сестры, муж, старшая дочь, теперь вот и внучка. Люди на старости лет цепляются за родные могилы. Хотят быть уверены, что после смерти будут лежать рядом с близкими. Не поедет она в Москву, точно вам говорю.
Я вдруг страшно перепугалась. Ведь Дорохова права! Бабусю теперь отсюда только вперед ногами вынести можно. А как же мамочка? Она ведь ни за что не оставит ее здесь одну – старую, слепую, немощную!
– У бабушки выбора нет. Так что я не спешила бы делать прогнозы – поедет, не поедет. Там видно будет. – Мама сказала это таким обнадеживающим тоном, что я в момент успокоилась. – А сейчас нечего время тянуть! Идите, упаковывайтесь и спать ложитесь. А я пока вещи Славика соберу.
Мы себя долго упрашивать не заставили. Глаза у меня так и закрывались сами собой. Да и Оксанка имела не самый цветущий вид. К тому же, положа руку на сердце, нам обеим не терпелось побыстрее убраться из этого дома, воздух в котором был насквозь пропитан событиями последних дней.
