Текст книги "Лёд моих диких снов (СИ)"

Автор книги: Ника Каирами

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

Глава 3

В первый же день заступа на дежурство, нас отправили сопровождать колонну гуманитарной помощи. Она прибывала с границы, проходила через наш блокпост и направлялась в город.

Охранял, как правило, целый взвод.

Нас запихнули в старый, видавший виды УАЗик и отправили вперёд. За нами шла колонна, по бокам ее охраняли ещё два УАЗа, четвертый замыкал шествие.

По дороге нас никто не побеспокоил.

Гражданские, изредка встречающиеся на улицах, спешили расчистить дорогу, убравшись от нас подальше. Военные с дружественной стороны пропускали свободно, только проверяли документы. Бойцы недружественных сторон все время ставили палки в колеса, заставляя выгружать едва ли не все содержимое фуры.

В пути мы были около двух суток. Этого времени мне хватило, чтобы сотню тысяч раз вспомнить слова Сколобова – здесь война. И война не наша.

Главный мост разбомбили, пришлось ехать в объезд. Дорога была ущербной, нас то и дело подбрасывало на колдобинах и трясло из стороны в сторону. На периферии многие здания были полуразрушены. В некоторых домах вообще не было ни одного стекла. Не пустовали только редкие квартиры. Видимо, лишь по той причине, что людям больше некуда было податься.

Чуть ближе к городу дороги были буквально изрешечены снарядами. Их здесь, как я уже понял, не жалели. Практически на каждой улице сгоревшие танки и БТРы. Трупов видно не было, но исходя из новостей, которые мы смотрели ещё в воинской части, я знал, что жертв было не мало. Особенно в этой части страны, куда нас забросили.

И на каждом сохранившемся здании одна и та же надпись – "Здесь люди".

Люди. Которых не было видно. Даже одинокой тени. И конвоируемая нами гуманитарка, целенаправленно прущая мимо этих надписей…

Уже на обратном пути, мы едва не попали под обстрел. Редкие пули прошили брезент нашего УАЗика, чудом ни в кого не попав. Не задев колонну, огонь ушел на север. Мы притопили газу. Вмешиваться было нельзя. Приказ был доставить колонну в целости и сохранности, а не разворачивать боевые действия там, где нас не просили.

Оставив нас на нашем КПП, колонна двинулась дальше. В потёмках мы добрались до барака, где царило оживление. Из казармы доносился звук гитары и тихие голоса, распевающие ЛЮБЭ.

Войдя внутрь, слегка опешил. В центре толпы, рядом с Сепухой и Антоном, сидели Макс, Серёга Белозубов и Сороконог со своей гитарой.

– И снова здорово, – радостно воскликнул Серёга, заприметив меня первым.

– Какого хрена вы здесь забыли?

– Смотри-ка на него! Мы столько проехали, подарочек ему сделать хотели, а он нам не рад, – с наигранным унынием протянул он.

– Не скаль зубы, Зубоскалов. – Антоха, намеренно исковеркав фамилию друга, хлопнул его по плечу, оторвавшись от своей гитары. – Говорили же тебе, он нам рад не будет. Но, все равно, привет, друже.

– Как в пути?

– Их машину обстреляли, – ответил Сепухе один из бойцов, кивнув в мою сторону. – До нас не добрались.

– Ну, все вижу, розовощекие. Значит, без потерь. И то, хорошо, – проговорил Антон Мержинский или, как его здесь прозвали, Морж. – А товарищ твой тут нам такую свистопляску ночами устраивал. Мама не горюй! – Поделился он со мной. – Слышь, Сёмыч? Вернулся твой боец, – крикнул он в сторону. Сёмыч никак не отреагировал.

– Знакомить вас, как я вижу, не придется, – отозвался Сепуха. – Хреново, конечно. В одной части столько знакомых. Чем вы думаете, хрен вас разберёт.

– Твоя идея была? – Обратился я к Максу.

– Общая.

Мне осталось лишь покачать головой. Такого поворота я не ожидал.

Одно дело – моя горячка. Мне терять было нечего. Пять лет по краю ходил.

Другое дело – они. Молодые волчата, только начавшие жить. И Макс, на плечах которого мать со слабым сердцем и вечной гипертонией.

Стянув рубаху, направился к своей койке. Остановился возле Сёмыча. Он, как и всегда, пялился в одну точку. Положив пальцы на запястье, нащупал слишком частый пульс. Одному богу известно, что в эти секунды творилось в его голове.

Почувствовав моё прикосновение, он сжал ладонь в кулак и закрыл глаза.

Я забрался под свое одеяло и уснул мертвым сном, даже несмотря на безрадужные мысли о новом пополнении.

Глава 4

Рано утром меня, Сороконога, Макса, Серёгу, Мержинского и Сепуху отправили на смену охране блок поста.

В нашем распоряжении была маленькая постовая будка с тремя стульями, столом и электрическим чайником внутри.

Жители ближнего села, спешившие в город, подозрительно косились на наши новые рожи, попутно приветствуя Сепуху. Ближе к обеду к нам заглянула молоденькая девушка.

– Тебе что-нибудь нужно? – Спросила она у Сепухи.

– Купи пачку сигарет, будь другом.

– Хорошо. – Заинтересованный голубой взгляд прошёлся по нам. Сороконог тут же подобрался. По всему было видно, что девушка пришлась Антохе по душе.

– Как зовут Вас, прелестное создание? – Поинтересовался он.

– Лена.

– О, как! Елена, стало быть? Не та ли самая прекрасная Елена, из-за которой началась троянская война?

– Вот сейчас вообще не в тему, – ответил за девушку Серёга, разумно оценив сложившуюся вокруг ситуацию.

– Каюсь, немного занесло.

Лена задорно рассмеялась, поселив на наших лицах слабую улыбку.

– Ну а вам, странные обольстители, что-нибудь нужно в магазине?

– Молотый кофе, если возможно, – подал я голос, нашарив в кармане купюру. И только вытащив ее на свет, сообразил, что деньги наши и вряд ли будут здесь котироваться.

– Где ты его варить собрался? – Хмуро уточнил Сепуха, не разделяя общего веселья.

– Давай, что-нибудь придумаем. – Елена вытащила из моей руки банкноту и засунула в свой карман. – Больше ничего? Тогда я побежала.

– Возьми кого-нибудь с собой.

– А вот его и возьму, – кивнула на Сороконога. Тот засиял сродни золотому пятаку.

– Лучше этого, – указал Сепуха на меня. – Он понадежнее выглядит.

– Этот нам нужен здесь, – вмешался Мержинский.

– Вот и решили. Пошли, боец.

Сепуха с мрачным видом проводил их взглядом и зажал между зубами спичку.

– Кто она тебе? – Поинтересовался Серёга.

– Двоюродная сестра.

– Так ты местный, Сепуха? – Крайне удивился Мержа.

– И что с того? – Не понял он. – Война не выбирает, кто местный, кто приезжий. Всех одинаково у стеночки поставят, если проиграем. Вот только на хрена это вам, я не пойму. Претесь сюда, будто медом помазано. Отбитые вы, бойцы. Честное слово.

– Сколько тебе лет, Сепуха? – Не в тему спросил я.

– Тридцать пять.

– По контракту родину защищать пошел?

– Я свою семью защищаю. А что до родины. Так ее уже давно продали. Ещё с первой кровью ребят. Это бессмысленная война, бойцы. И ваше нахождение здесь ещё бессмысленней. Вы здесь даже не люди. Так, мясо, без имени и документов.

– Именно поэтому знакомство с нами ты считаешь бесполезной тратой времени? – Его слова вызвали во мне раздражение, хотя они и не были лишены смысла. Только лишь многим позднее я понял всю суть его ответа на мой вопрос:

– Нет, бойцы. Это простое уважение. Завтра мне могут сделать более выгодное предложение и я уйду туда, лишь бы сохранить жизни тех, кто мне дорог. Вас сдавать не хочется, в одной упряжке всё-таки. А вы рты не раззевайте. Здесь убить русских ополченцев – что-то сродни достать трофей. И у кого этих трофеев больше, у того и жизнь в шоколаде становится. – Он стянул из вазочки шоколадную конфету местного производителя, повертел ее в пальцах и отшвырнул в сторону. Выбравшись из будки, он уселся на нижнюю ступеньку, положив автомат на колени.

– Прав был старшина, здесь ловить нечего. Разве что свою шальную в тыкву, – отстраненно проговорил Макс.

– Чего тогда сюда припёрлись? – Разумно поинтересовался Мержинский.

– Какой-то черт его сюда дёрнул. А мы за ним.

– Ему не впервые, – сказал Антон, лично бывший свидетелем некоторых моих безрассудств. Наша дружба с Малым завязалась раньше, чем с Максом. Мы росли на глазах Антохи и Юрца, часто по юности отхватывая от них за свои геройства.

– Не впервые, – повторил Макс с усмешкой. – А сдохнет он здесь, нам потом как быть? Не уберегли, не остановили, рядом не были. Я мелочь за собой не тянул. Они сами настояли.

– Да даже если сдохну, мне терять особо нечего. У тебя мать дома. Одна. Ты об этом подумал?

– Подумал, когда уже поздно было, – честно ответил друг. – Так что, тебе, Архипов, есть теперь, что терять.

_____________________________

Нас сменили ровно в шесть утра.

Невыспавшиеся бойцы были злыми, как собаки, норовящие то и дело за что-нибудь укусить. Сепуха это быстро пресек. Ему хватило лишь один раз на них гаркнуть.

– Наш товарищ снова всю ночь орал, – поделился один. – Походу, его стоит вместе с Архипом в караул отправлять.

– Может, усыновишь его? – С издёвкой предложил другой. – Будешь ему хорошей мамочкой.

Воцарилась гробовая тишина.

– Бог тебе судья, боец, – ответил я, контролируя себя из последних сил. – Когда будешь в госпитале под себя ссаться от осколочка в темечке, вспомни тогда свои слова. Смерть с вывернутыми потрохами раем покажется.

Я вышел, не став слушать его дальнейших слов. Добравшись до барака, завернул на кухню.

– Турки не найдется? – Спросил у сонной поварихи, сидящей возле чана с кашей.

– На полке посмотри.

Прошарив взглядом все полки, отыскал-таки запыленную турку с отломанной ручкой. Хорошенько ее промыв, насыпал кофе, залил водой и поставил на газ. Через пару минут, когда поднялась пена, с помощью прихватки поднял турку, стараясь не наследить на плите. Разлив на три кружки, поставил одну перед поварихой, две забрал с собой.

В казарме царила практически полная тишина. Половина завалилась на боковую с ночного дежурства, половина отправилась на подмену. Не спал только Сёмыч.

Мне было не понятно, почему его до сих пор держали здесь. За ним и Антоном, как я понял, ещё позавчера должна была приехать машина. Мержинского должны были прикрепить к другому взводу на востоке страны. Сёмыча отправить в военный госпиталь там же. Не лучший, правда, исход для повторно вернувшегося контрактника.

– Не спишь? – Я сел на стул, рядом с его кроватью, поставив две кружки на тумбочку. – Кофе хоть со мной попей.

Подхватив за руку, напрягся и приподнял его, подтянув к изголовью.

– Не дело целый день валяться. Пневмонию подхватишь.

Я не знал, достигали ли мои слова его сознания или нет. Но мне, по сути, это было безразлично. Из всех окружающих, мне казалось, только он один понимал, в какой жопе мы здесь находимся и какая ещё ждёт впереди.

Поднеся к его губам горячую кружку, слегка наклонил, чтобы жидкость попала в рот. Семыч сделал судорожный глоток, прерывисто задышал и перевел на меня взгляд.

– Тишина, – едва слышно вытолкнул он, вместе с хрипом. – Мертвая.

– Угу. – Я сделал небольшой глоток, чувствуя, как кофе медленной тягучей волной обжигает трахею.

– Умерли. Все.

– Не твоя вина.

Я вновь поднес кружку к нему. В этот раз прилагать усилий не пришлось, он сам сделал глоток.

– Слышал где-то, что натуральный кофе понижает риск слабоумия, – поделился я. Уголок его губ дрогнул, словно он оценил мою шутку.

За окном потихоньку рассвело. Кофе кончился, неожиданно быстро оказавшись в мочевом пузыре. Хотел было уже отправиться по нужде, но в какой-то момент в мозгу перемкнуло.

– Давай, Семыч, натягивай портки. Прогуляемся.

Бросив ему одежду, принялся ждать. Руки судорожно схватили штаны. С трудом справляясь, он все же их натянул. С обувью я помог сам.

Приложив некоторые усилия, сумел поднять его на ноги. Перекинув тяжёлую руку через плечо, буквально волоком вытащил Сёмыча из казармы. Встретившиеся в отходнике бойцы, удивлённо вытаращились на открывшуюся картину. Больше всего удивились, когда с положенными процедурами он справился сам.

После, натянув на него свою куртку, выволок Сёмыча на улицу. Усадив его на лавку, принял упор лёжа на промерзлой земле и приступил к положенным нормативам.

К девяти из села прибежала санитарка с медицинской сумкой наперевес. Обвела всех испепеляющим взглядом, увидев, что ее подопечный уже не валяется мертвым грузом на постели, а вполне сносно на ней сидит.

– Кто его поднял?

– Ну, я.

– С мозгом дружишь? Ему прописан полный покой.

– Такой покой приведет только к атрофии мышц.

– Ты медик?

– Отнюдь.

– Тогда давай каждый будет заниматься своими обязанностями.

Расчехлив сумку, она достала оттуда новый подгузник, систему и два флакона для капельницы.

Ее всполошность и тихий бубнеж разбудил Сепуху. Он уселся на кровати, посмотрев в нашу сторону осоловелым взглядом.

– Слушай, Архип. Тебе чего не спится?

– Когда его заберут? – Поинтересовался я, следя за манипуляциями суматошной женщины. Ее квалификация вряд ли была способна поднять Сёмыча на ноги.

– Кто его куда заберёт? Его списали уже давно, – отозвался Сепуха, вновь укладываясь. – Смотри правде в глаза. Вы здесь никто и беспокоиться о вас никто не будет.

***

Это был первый и единственный раз, когда я решил позвонить матери. Взяв у Макса телефон, вышел из казармы и уселся на лавку, где меня никто не мог бы подслушать.

– Алло?

– Дай номер моего лечащего врача.

– Дима, ты? Что случилось?

– Номер врача.

– У тебя какие-то проблемы?

– Послушайте, Алина Анатольевна, у меня нет ни времени, ни желания объяснять. Дай номер, на том и разойдёмся.

– Дима, где ты? – Впервые в ее голосе промелькнул намек на беспокойство.

– Там, где мне и положено быть. В армии. Так что, дашь номер или как?

– Да, сейчас. Подожди.

– Смс-кой скинь.

– Хорошо, а…

Не став дослушивать, отключился. Через минуту сотовый брякнул. Пришел обещанный номер.

– Слушаю.

– Добрый день, док. Узнали? Архипов Дмитрий.

– Архипов? Узнал. По какому поводу звонишь?

– Консультацию по телефону не проведёте?

– Что стряслось, пациент? – Сквозившая в голосе усталость сменилась на профессиональную заинтересованность. Уже хоть что-то.

– Восстановление после контузии. Что нужно делать?

В трубке повисла пауза.

– Я тебя правильно понял, Архипов, ты всё-таки слинял в армию?

– Частично. Не о том вопрос.

– У тебя контузия? Слишком бойко отвечаешь для пострадавшего.

– Не у меня. Так Вы мне поможете, док?

– А что с профильными специалистами? Или ты мне настолько доверяешь, Архипов?

– Нет здесь профильных. Было бы иначе, я бы Вас не беспокоил.

– Даже не буду вдаваться в подробности о твоём местонахождении, пациент.

– И на том спасибо.

– Какой степени контузия?

– Об этом объективно судить не могу. Обследования не проводились.

– Общую картину обрисуй. Какое лечение предпринимают?

Вкратце описав ситуацию Семыча, получил развернутый метод лечения.

– Помни, Архипов, главное – не навредить, – подытожил врач с усталым вздохом и отключился.

____________________________________

Дни, пропитанные сонным коматозом, закончились. Воодушевление, с которым я занялся Семычем втихаря от санитарки, вернуло в мою душу немного спокойствия. Он не шел на поправку, это правда. Но прогресс был. Не явным, но заметить его я мог.

Глава 5

Как-то вечером в казарму наведался Старшина, застав всех врасплох. Мержинский резво сгреб карты в кучу и засунул под тумбочку.

– Все в сборе?

– Кроме постовых, – отозвался Сепуха, скидывая последнюю карту.

– Хрен с ними. Кто не успел – тот в дураках, – поделился Старшина, затаскивая деревянный ящик. Следом двое караульных внесли подносы с нехитрой снедью.

– Праздник какой-то?

– Кому праздник, а кому полвека.

– Поздравляем, – отчеканили хором, вытянувшись по струнке.

– Под трибуналом поздравлять такими темпами будете. Чего орете?

– За полвека – по полста не плохо бы…

– Запомни, Морж: алкоголики всегда ищут повод выпить и утешение, что выпили по поводу.

– А на войне и повода не нужно.

– Повода и войне не нужно.

– Сегодня-то хоть…

Старшина махнул рукой и вытащил из ящика бутылку. Разлил по кружкам и опомнился.

– Просчитался. Тебе-то нельзя, – напомнил Сёмычу.

– Один раз… можно.

Сёмыч слегка подался вперёд и плохо слушающейся рукой вцепился в ручку кружки. Мозг его по-прежнему плавал где-то в глубинах сознания. Редкие просветления сами по себе были для нас праздником, как и тихие спокойные ночи. По большому счету он молчал, но хотя бы двигался, более-менее сносно себя обслуживая.

– Пожелать… тебе хочу. Вернуть… их… матерям живыми.

Старшина посмотрел на него исподлобья. После обвел каждого взглядом.

– Пусть так и будет.

______________________________________

– Чего к ней жмешься, как к бабе? – Изрядно захмелев, именинник перевел блестящие глаза на Антона, обнимающего свою исписанную ленинградку. – На кой черт вы сюда явились, музыканты – балагуры? Патронам песни петь? Или байки танкам травить? Давай, заводи шарманку. Артист, мать твою…

Господа, офицеры,

По натянутым нервам…

… И так до бесконечности.

По-пьяни, как я узнал позднее, Старшина ловил клин. И от лишних "полста" зависал на грани реальности. Всё начиналось с "Офицеров" и заканчивалось воспоминаниями о Чечне.

–.. Придёт одна смерть в парандже, а потом грузом 200 весь взвод домой летит. У кого ноги нет, кто по пояс, а кого вообще внутри нет. Потому, что и собирать нечего…

– Слушай, завязывай, – попросил Сепуха.

Старшина вскинул на него мутный взгляд. Долго и тщательно рассматривал, словно пытаясь вспомнить, кто он такой и что вообще здесь делает.

– А что ты скалишься? – Наконец поинтересовался он. – Думаешь, здесь по другому будет? Кого растяжкой зацепит. Кто на "лепесток" наступит.

– Иди воздухом подыши.

– Пошли покурим, Старшина.

Он усмехнулся, глядя в свой бокал. Кивнул и поднялся.

– Думаешь, контуженный? – Спросил, когда мы вышли на улицу. – Не контуженный. Другой жизни просто не знаю. Страшно и не понятно там, на гражданке.

– А здесь не страшно?

– За себя – нет. За вас страшно. У меня-то там никого не осталось. Мать от инфаркта скончалась, когда меня из запаса в Грозный вызвали. Отец в тюрьме закончил. А с семьёй так и не сложилось. Дураком становлюсь, как выпью, – он опустил голову, словно извиняясь за порыв откровенности. – Не отпускает Чечня. Грузом лежит.

Сквозь дым своей сигареты он впился в меня долгим, тяжёлым взглядом. В котором, как мне показалось, я уловил тень знания будущего. Нашего общего здесь будущего.

– Сколько тебе, боец?

– Двадцать четыре.

– Что, жизнь не в радость была?

– Шило на мыло поменял.

– Кем на гражданке-то был?

– Скажу, бандитом, поверишь?

– Убивал?

– Не доводилось.

– Когда убьешь – поверю. Вот тогда и поймёшь. И меня, и Сёмыча того. И что смысла во всем этом нет. А на гражданку вернёшься либо контуженым, либо сопьешься.

В словах его было что-то такое, что натолкнуло на мысль о неотвратимости ещё не начавшегося действа. Не начавшегося, но уже запустившего механизм.

– Думаешь, вернусь?

– Вернёшься. Только рад не будешь, что вернулся. Как они все перед глазами пройдут…

– Не рано хоронишь, Старшина?

Он сделал глубокую затяжку и вышвырнул окурок в снег.

– До половины ещё не дошло, что это не армия, где всё чётко и ясно. Отслужил – вернулся. Попрут на нас и передохнем все. Поминай, как звали. Бессмысленная война. Бессмысленные жертвы…Если хватит потом сил жить по-человечески – считай, что повезло.

Он бросил последний взгляд на небо, засунул руки в карманы и побрел обратно к бараку. Спустя минут пять оттуда громыхнула гитара и Антоха на сорванных связках проорал:

– Злая пуля, учи меня жить…

*****

Было ещё кое-что, наложившее на меня печать ответственности.

Ночью, спустя неделю после дня рождения Старшины, Макс силком вытащил меня из койки. Провёл по тёмному коридору до душевой. Яркий свет потолочной лампы ударил в глаза. Я проморгался и оглядел всю собравшуюся компанию. Мержинский, Антон, Серый, Макс – во взгляде каждого присутствовала недоступная мне тайна.

– И?

Серёга ухмыльнулся и раскрыл кулак. Под светом лампочки тускло блеснуло новое лезвие.

– Заняться нечем?

– А ты не ершись, Архипов. Чего ершишься? Знаем мы, что твоя кровь дорого стоит. Но не дороже ведь наших жизней?

– Сделает она тебе погоду, Мержинский, кровь моя?

– Чем не повод проверить?

Брат Малого аккуратно вытянул у Серёги лезвие, подошёл к раковине и спокойно полоснул ладонь.

– Клянусь, в какой бы передряге ни оказались, буду за вас горой. Сам сдохну, но каждого из вас вытащу. Ваша кровь – теперь моя кровь….

– Клянусь.

…

– Клянусь.

…

Серый выжидающе посмотрел на меня, взяв запачканное лезвие в пальцы. Я скользнул взглядом с него на остальных. Мержинский – подневольный, в некотором плане, служивый. Выбравший военную карьеру вместо тихой размеренной жизни. Моя ответственность за него ему погоды действительно не сделает. Сам знал, на что шёл. Другая ситуация – Сороконог и Белозубов. Восемнадцатилетние птенцы с неопределённой судьбой, попавшие сюда по моей вине. Им было нечего терять. Но лишь потому, что они ничего ещё и не обрели. И Макс, свято чтивший нашу дружбу. Он считал своим долгом оберегать меня от глупостей. Хотя чаще от глупостей оберегал его я.

– Ну, Андрюха, – поторопил Серый, неосторожно чиркнув поперёк линии жизни. – Твою мать…

– Да не Андрей я. Дима.

…

Оставив алую борозду на руке, положил её поверх Серегиной.

– Клянусь.

_________________________________

Тонкий едва заметный шрам, оставшийся на всю жизнь, не раз после спасал меня от горячки. Буквально жёг кожу, стоило мне вспомнить клятвенные слова Мержинского, под которыми мы все подписались.

Клятва на крови.

Там, на гражданке, я посчитал бы это глупостью. Но у войны были свои суеверия…