Текст книги "Рожденные в раю"

Автор книги: Ник Саган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

ПЕННИ

Файл 307: Принцесса и банкет из семи блюд – открыть.

Ужин был тошнотворнее, чем обычно. Мне до сих пор нехорошо. Мамы заставили нас съесть какой-то чудовищный египетский суп, потому что хотели угодить нашим кузенам. Что же будет дальше? Засыплют пол песком? Следовало оставить этот рецепт в гробнице, в которой они его нашли. Ни за что не поверю, что такая еда им по вкусу.

Мамы твердят, что кузены «другие», «не лучше, не хуже, но другие». Терпимость к чужой культуре и все такое прочее. Замечательно, я могу это вынести, раз уж приходится, но не могу не испытывать к ним жалость. Их отягощают глупые традиции и изобилие «мудрости», позаимствованной у людей, о которых я никогда даже не слыхивала. По технологиям они не очень от нас отстали, но дядя Исаак не желает создавать для себя удобства, они начинают охать и ахать, как только дело доходит до самых пустяковых радостей. Лулу называет их «слухачами», потому что они никогда не были во Внутреннем мире. К тому же с точки зрения биологии они принадлежат к Человечеству 1.0, которое не просто «другое», а хуже.

Пандора, однако, судя по всему, просто обожает их. Я слежу за ней все время и вижу, как она расцветает всякий раз, когда кто-то из них к ней подходит. У меня есть своя теория на этот счет: ей еще больше, чем мне, жалко их из-за их отсталости. Так мы любим домашних животных, потому что они невинные и бесхитростные. В таком случае мои двоюродные должны иметь на нее больше влияния, чем кто-либо. Это полезно. У меня появились козыри.

Девчушка танцевала, потому что безумно любит Бога, зато Бриджит и Слаун вели себя как настоящие задницы. Я совершила главный благородный поступок дня. Я защитила слабого от сильного. Специальное шоу для Пандоры, не стану отрицать, демонстрация характера и прекрасная приманка для завоевания сердец и умов двоюродных. В этом нет никакого цинизма. Мне нравится помогать людям, действительно нравится. Правда, в первую очередь я предпочитаю заботиться о себе. Если я сама не побеспокоюсь о собственных интересах, кто это сделает за меня?

Уж точно не Иззи. Сегодня она набросилась на меня. Во всяком случае, так мне показалось. Возможно, я это заслужила. Ее слова легли тяжким грузом мне на сердце. Теперь Иззи мне больше не подруга, а значит, если мне понадобится с кем-то поделиться, остаются только Лулу и этот журнал.

Произошла полнейшая ерунда. Помните, как я усмирила Слаун и Бриджит, пригрозив выдать их тайну? Ну так эту информацию я получила от Иззи, причем по секрету. Значит, воспользовавшись своими знаниями, я подставила Иззи. Как я уже говорила, Бриджит не совсем дура, она сумела вычислить источник, а Иззи призналась.

Потом были крики, взаимные обвинения, скрежет зубовный. Бриджит и Слаун предъявили ей ультиматум: или она дружит с ними, или со мной. Тогда Иззи, которая хотела дружить со всеми и никогда не принимала ничью сторону, была вынуждена выбирать. Выбрала она не меня.

Ладно, я и сама виновата. К чему отрицать? Я просто не подумала. В этом все дело. В этом мое страшное преступление. Мне нужно было поставить девчонок на место, а у меня ничего другого не было. Я и не догадывалась, к чему это может привести. Да и не одна я виновата. Если бы гнусная парочка не хотела огласки, им лучше было бы держать язык за зубами – всем было бы легче. У Томаса Эдисона есть высказывание, которое очень любит Пандора: «Трое могут хранить тайну только в том случае, если двое из них уже умерли». Честная Иззи тоже виновата, она вполне могла бы прикинуться дурой и отрицать, что когда-либо что-либо мне говорила. Им бы пришлось доказывать. А как, спрашивается? Они могли подумать, что я просто за ними подглядывала. Бриджит могла подумать, что мне сказала Слаун, или наоборот. Как знать?

Так нет же, вместо этого мы впадаем в полный идиотизм. Семь блюд – и все приготовлены из глупости. Настоящая оргия идиотизма. И моя дружба с Иззи засыхает, как семена на камнях.

Хайку-бот: сканируй и осмысливай.

Слова все тщетны. Как драматична юность. Ушла подруга.

О господи, ты никуда не годишься, хайку-бот. Заприте этого щенка.

Файл 307: Принцесса и банкет из семи блюд – заблокировано.

ХАДЖИ

После завтрака и спешного отбытия Пандоры мы звоним домой, потом испытываем устройства связи, которые тетя Вашти установила у нас за ушами. Я произношу имя Нгози из другой комнаты, и система связи дворца устанавливает между нами соединение. Проверка проходит успешно. Боюсь, от этой техники у нас будет болеть голова, но об этом еще рано говорить. Сейчас я ощущаю лишь легкие покалывания.

– Как думаешь, сильно разболится голова? – спрашивает Нгози.

– Вашти уверяет, что головные боли со временем исчезнут.

– А зачем нам вообще это нужно?

– Они хотят отслеживать наши передвижения. Дополнительные меры безопасности после случая с Гессой.

– Ты уже видел ванные комнаты? – спрашивает он.

Он рассказывает, что унитазы проводят анализ всего, что в них попадает, и отправляют результаты прямо к Вашти. Он подзывает Далилу и сообщает ей об этом, чтобы полюбоваться на ее несколько брезгливое удивление.

– При такой системе безопасности нам ничто не грозит, – говорю я им.

Нас подключили к невральной, подготавливающей к ГВР системе связи. Я думаю, что этот приборчик делает человека более податливым для гипноза. Он усиливает сигналы компьютера до такой степени, что мы начинаем воспринимать эти сигналы как реальность.

– Надо бы такой же нашему отцу, – говорит Нгози.

– У него был.

– Он его удалил? Почему?

– Думаю, он ему больше не нужен, – отвечаю я.

– Всего полчаса, и ты в другом мире, – изумляется Далила. – Рашиду такой мир нравится.

Она ждет не дождется попасть в этот мир. Нгози тоже.

Через пятнадцать минут мне звонит Маласи. Он спрашивает, как я себя чувствую, предлагает свои услуги в качестве гида по Внутреннему миру. Там так много интересного.

Я с благодарностью соглашаюсь, думая, что он возьмет с собой брата и сестру. Однако, когда я сообщаю им новость, они говорят, что он с ними не связывался. Я спрашиваю Томи, что она думает об этом, и она отвечает, что Маласи никогда так не поступал. Он держится на расстоянии и от нее, и от сестер.

Интересно, зачем я ему понадобился?

ПАНДОРА

Сегодня не мой день. Бывают дни хорошие и плохие. Сегодня точно плохой день.

Для начала я проспала, хотя это пустяк. Дети не готовы к полету, это тоже еще ничего. Я забываю свой анх, и мне приходится возвращаться за ним, потому что это точная копия анха, который мне дал в ГВР Хэл. Однако не будем обращать на это внимание. Это ничего, что я двадцать минут не могу завести коптер. Ничего, что Зоя, Иззи и Лулу распевают песни всю дорогу. Ничего, что, как сообщает мне Маласи, Рашид случайно сломал авточистилку. Я не беру в голову, что Исаак, встречая меня и детей, пребывает в довольно странном расположении духа, тем более что он всегда раздражен, если не выспался, а он не спал всю ночь из-за споров с Мутаззом. Не это делает мой день плохим.

Я прощаюсь с Исааком и собираюсь лететь на запад. Я не могу больше ждать, я должна знать, что случилось с Хэлом.

День становится по-настоящему плохим, когда передо мной появляется нечеткое зернистое изображение.

– Ты отправляешься на запад, возможно, ты летишь в Перу? – заявляет мой небесный глаз. – Не в Дебрингем?

– Нет, только не это, Маласи. Хотя бы ты не отговаривай меня.

– Пандора, я получил снимок Хэллоуина со спутника.

В оцепенении я смотрю на снимок, на котором изображен человек, стоящий перед главным зданием «Гедехтниса» в Дебрингеме, штат Мичиган. Бородатый мужчина с рыжими волосами, высокий, худой, дикий, холодно смотрит на меня со снимка.

– Он жив, – говорю я.

На меня накатывает волна облегчения, но ненадолго. Я понимаю, что он цел и невредим, а значит, просто не желает отвечать на мои вызовы. Почему он отталкивает меня? Неужели он и вправду хочет от меня отделаться? Не знаю, какое чувство сильнее – обида или злость. Пожалуй, не стоит думать об этом, у меня и так полно дел.

Я облекаю свои чувства в слова и отправляю ему, хотя знаю, что он не ответит.

«Какого черта, Хэл, зачем ты так поступаешь? Я же твой единственный друг».

Что мне остается? Я выхожу из коптера и рассказываю обо всем Исааку. Он предлагает поплакаться ему в жилетку, когда он устроит племянниц. Он поедет со мной в Перу. Я всегда могу на него положиться. Его надежность заставляет меня еще острее ощутить свое одиночество.

– Мы организуем для детей научную поездку, – говорит он. – Будет весело.

– Весело, – повторяю я, а мысли мои далеко, за тысячи миль, в моем положительном дне, который, может быть, не наступит никогда. – Ну конечно, прекрасная мысль. Поехали, добудем обезьяну.

ХАДЖИ

Это похоже на сон, на мечту, только ощущения гораздо ярче, чем в реальном мире. Это царство невероятных возможностей и удивительных удобств.

В этом нет богохульства. Во всяком случае, с моей точки зрения.

Домен называется «Телескоп». Я нахожусь в пригороде, преобладают светлые тона, ряды пустых домов тянутся в безбрежную даль, а над головой идет бесконечный метеоритный дождь из незнакомых мне созвездий. Это симуляция, но необыкновенно красивая. Она не кажется мне пародией на творение Божье, как называл ее Мутазз. Не понимаю, почему отец не пускал меня сюда так долго, хотя, наверное, у него есть к тому причины.

Путеводитель подсказывает мне, как сменить эту симуляцию на каньон в лучах закатного солнца. Теперь надо мной возвышаются блестящие каменные стены красного цвета, а под ногами растет полынь. Я пытаюсь экспериментировать с окружением и покупаю себе временный эффект, который называется «Стробоскоп»: солнце начинает носиться по небосклону с бешеной скоростью, словно горящее ядро, закат стремительно сменяет рассвет. Рассвет, еще один, за ним еще… Я не могу это остановить, потому что нахожусь в самом центре. То жарко, то холодно, включено, выключено, словно ребенок играет с небесным термостатом. Рассветы за целый год проносятся мимо в течение нескольких минут, и часть моего сознания упрямо верит, что я уже состарился на целый год, а может, уже и на целый год поумнел.

Я совсем не разбираюсь в экономике. Что мы можем купить за деньги в нашем мире? Нас можно по пальцам пересчитать, а на земле остались неисчислимые богатства, значит, мы ни в чем не будем испытывать недостатка. И все же во Внутреннем мире все продается за деньги. Парящее в воздухе окошко размером с раму для картины показывает мне бухгалтерскую книгу со светящимися записями темно-зеленого цвета.

АктивыУслугиПоставщикДата

50000. 00Добро пожаловать!Ваштисент. 21

3180. 68Фонд путеводителейПособие по ГВРсент. 22

200. 00Изготовление змея, мастерская (аванс)Шампаньсент. 22

5. 00ПоведениеШампаньсент. 22

5. 00ГигиенаШампаньсент. 22

5. 00ОтношениеШампаньсент. 22

Я отношусь к этому как к игре. Я с радостью приму все, что они предложат, но это не имеет ни малейшего отношения к жизни в реальном мире.

Я могу купить себе так называемую Нэнни, но она очень дорогая, а мне лучше не тратить деньги, пока я не пойму, что сколько стоит.

Прямо передо мной материализуется Маласи («материализуется» – это образно говоря, потому что мне кажется, что состоит он только из света), он вскидывает голову, смотрит на головокружительный полет солнца в небе.

– Tempus fugit[5]5
  Tempus fugit (лат.) – время летит.


[Закрыть], – замечает он с улыбкой.

Вокруг нас появляются целые кипы газет, высоких стопок, высотой мне по грудь, – так много, что я оказываюсь в центре настоящего лабиринта. Я благодарю его, но сомневаюсь, что смогу все это прочесть.

– Читай только заголовки, – предлагает он.

– Так я и сделаю, – соглашаюсь я.

На самом деле я спокойно отношусь к дням рождения и не вижу смысла знать, что случилось именно в день моего рождения. Может, полезнее читать газеты, выходившие в самые важные дни в истории цивилизации? Я всего лишь один из многих миллионов людей, мой день рождения не может иметь значения.

Я не могу понять, чем вызвал такой интерес у Маласи, но, с моей точки зрения, общение с ним безопасно, следовательно, мне повезло с гидом. Он берет меня за руку, и мы отправляемся в головокружительное путешествие по реальным и выдуманным мирам. В нашем путешествии нет никакой последовательности, и я даже не пытаюсь найти в этом какую-нибудь логику. Каждый раз он спрашивает мое мнение, его волнует, что я скажу. Мы посещаем Ливерпуль, Лос-Анджелес, Средний Восток, Метрополию, Пекин, Токио и страну Оз. Во время путешествия я постепенно понимаю, что сколько стоит в этом мире. Предметы и услуги образовательного значения стоят недорого, но чем экзотичнее место действия, тем дороже продаваемый товар. Все симуляции с эротическим содержанием стоят больших денег, и их цена значительно превосходит выданные мне фонды.

У Маласи портится настроение, с каждой минутой все больше и больше, словно мое присутствие начинает его тяготить. Будто есть что-то, чего он ждет от меня, а я не делаю, и слова восторга и благодарности не помогают. Когда я спрашиваю его, что не так, он только смотрит на меня смиренным взглядом.

– Да все не так, но ничего не поделать. Мемы не держатся в двойной спирали. Но это не твоя проблема, – успокаивает он меня. – И не забивай себе голову.

Я ничего не понял.

– Не важно, – говорит он. – Я – капризное существо. Не обращай внимания, Хаджи.

Мое общение с Маласи несколько расстроило меня, но все остальное во Внутреннем мире просто восхитительно. Нгози и Далила наслаждаются новыми впечатлениями, и я рад, что Рашид тоже с нами, он подключился к сети через консоль Пандоры в Афинах. Он построил свой домен по образцу казино в Монте-Карло, заполнил его богато одетыми аристократами и милыми дебютантками, только что вышедшими в свет. Так странно видеть так много людей, даже зная, что они нереальные. Мне все кажется, что мы общаемся с привидениями.

– Нужно время, чтобы привыкнуть, – объясняет Рашид. – Здесь можно сделать абсолютно все. Единственное ограничение – это фантазия и банковский счет. Бифштекс?

Я смотрю на темный дымящийся кусок мяса, лежащий на тарелке, и отказываюсь.

– Тогда, может быть, баккара?

– Что, азартные игры, брат?

– Безобидное удовольствие. Платишь только за чипсы, Хаджи, все понарошку. Ты не рискуешь своей собственностью. Ты не закладываешь свою бессмертную душу.

– Я не боюсь за свою бессмертную душу.

Он раскрывает ладони, как бы приглашая, – чего же я жду? Я вздыхаю.

– Нет ничего получше?

– В этом тоже можно добиться успеха, – говорит он, разрезая мясо ножом. – У тебя есть темперамент. Ты быстро соображаешь, к тому же все равно, выиграешь ты или проиграешь. Если вдуматься, все в жизни – игра. Любой выбор, сделанный тобой, – это только ставка. Ты и сейчас играешь.

– Ладно. Если я сыграю с тобой несколько партий, ты потом сыграешь в мою игру?

– Что за игра?

– Игра, которая имеет смысл.

– Ого, высокие ставки, – ухмыляется он. – Я заинтригован.

– Рашид, чем дольше я здесь нахожусь, тем больше мне кажется, что смерть нашей сестры – вовсе не несчастный случай.

Он тупо смотрит на меня.

– А что же?

Я смотрю ему в глаза, пока он не опускает взгляд. Он то ли озадачен, то ли обеспокоен услышанным.

– У тебя есть доказательства?

– Интуиция, – говорю я.

– Ладно, я ценю интуицию не меньше остальных, и твое чутье всегда потрясает, но все же, я думаю, ты ошибаешься. Она заболела и умерла. Оставь это дело.

– Не могу, пока не уйдет это чувство.

– Папа уже все узнавал. Если он удовлетворен…

– Так ты хочешь сыграть или нет?

– Как? – интересуется он.

– Ты знаешь Внутренний мир лучше меня. Можешь составить список мест, где бывала Гесса перед смертью?

– У меня нет такого доступа, но, думаю, могу немного покопаться.

– Это твоя игра.

– Но какая в этом польза?

Я пожимаю плечами.

– Возможно, никакой. Но, может быть, нам удастся найти какой-то ключ. Я хочу знать, что она видела и что знала.

– Почему нам просто не спросить об этом Вашти?

– Я прошу тебя.

– Ты ей не доверяешь… – говорит он.

– У меня нет причин не доверять ей.

– Может, и нет, но ты не доверяешь.

Я объясняю ему, что доверие здесь ни при чем. Просто будет лучше, если Вашти не станет в этом участвовать. Лучше не привлекать взрослых, потому что, если я валяю дурака, их незачем вовлекать в глупости, а если я прав, и совершено преступление, тогда у взрослых могут быть причины скрывать улики.

Ради Гессы брат соглашается.

Баккара оказалось интереснее, чем я ожидал. Я довольно быстро понял игру и начал выигрывать, как только попробовал запоминать карты. Это не совсем честно, хотя Рашид заверяет, что запоминать карты не запрещено. Я прекратил игру, как только почувствовал, что выигрыш становится для меня важным. Из этого ничего хорошего не выйдет.

И вот я уже бегу по мощеной дорожке, мои пробковые сандалии стучат по земле, как капли дождя, я устремляюсь навстречу своему врагу. Меч, который я сжимаю в руке, придает мне ощущение силы, но и слабости одновременно. Я не воин. В реальном мире я бы никогда не решился на это.

Я резко опускаю меч двумя руками, меня волнует свистящий звук, который он издает, но я промахиваюсь, теряю равновесие, а из-за больной ноги мне приходится отклониться в сторону от врага. Он пользуется моментом и всаживает клинок мне между лопаток. Я чувствую давление вместо боли, потому что Внутренний мир защищает меня от нее.

– Лучше смерть, чем бесчестие, – говорю я. Вышло немного смерти, немного бесчестия. Томи морщится, решает снизить трудность.

Ее домен – это поэтическая интерпретация Японии двенадцатого века. Кругом цветут вишневые деревья, развешаны цветные фонарики, через пруды, в которых плавают карпы, перекинуты деревянные мостики. Я сражаюсь с самураем, одетым в кимоно, в скрытой туманом роще цветущих сливовых деревьев. Теперь, когда сложность понижена, я могу держаться, отражать выпады и удары, и в конце концов я наношу ему длинную глубокую рану.

– Прекрасный «кири гейши», – говорит она, называя мой маневр по-японски.

Неужели я сделал именно это?

– Тебе, конечно, нужно еще поработать над собой, но в целом – да.

Я смотрю на поверженного воина: мой клинок рассек его кимоно. Томи заверяет меня, что это всего лишь безжизненная симуляция человека. Я не пролил крови, не причинил боли. Мой противник ничего не чувствует, в отличие от Маласи.

Хвала небесам, потому что мне понравилось. Сначала азартные игры, потом насилие, но в действительности никому никакого вреда. И все же мне следует следить за собой, что и почему я делаю. Уж не ступил ли я на скользкую дорожку? Нужно будет помедитировать на эту тему.

– А почему нет крови? – спрашиваю я.

– У меня не хватает денег, – признается Томи, немного смущенная своим признанием. – Мамы установили очень высокую таксу на кровь, и пока я не могу себе это позволить.

– Они возражают против кровопролития?

– Они предпочли бы, чтобы я вместо этого училась. Но они понимают, что для меня это просто хобби, и они несут за это ответственность, поскольку сами меня так назвали.

Она рассказывает мне, что женщина, в чью честь ее назвали, Томое Гозен, была знаменитой, легендарной женщиной-самураем. Томи прищуривается, вспоминая, на лице выражение блаженства и мечтательности.

– Томое была невероятно красива: белоснежная кожа, длинные волосы, милые черты лица. Кроме того, она была замечательным лучником, а с мечом в руке она стоила тысячи воинов. Она была готова сразиться хоть с демоном, хоть с богом, верхом и пешим ходом. Она мастерски приручала диких лошадей, она запросто спускалась по самым опасным склонам. Как только возникала угроза битвы, Йосинака отправлял ее в качестве своего лучшего военачальника, у нее были замечательные, крепкие доспехи, не по росту огромный меч и тугой лук. Она совершала больше подвигов, чем все его воины, вместе взятые…

Она поясняет, что это отрывок из книги «Сказание о Хейке». Я не читал эту книгу, и Томи предлагает одолжить ее мне, как только я закончу остальные.

– А ты? Мне ни разу не пришло в голову спросить про твое имя.

– Я назван не в честь знаменитости, – объясняю я. – «Хаджи» – не совсем имя, так называют человека, совершившего паломничество в Мекку, или ребенка, родившегося во время паломничества. Мне подходит второе.

– Ты родился в Мекке?

– Нет, но дата моего рождения совпадает со временем года, когда совершается хадж.

– Ладно, – говорит она. – Ты уже совершал паломничество?

– Наступит день, когда отец отведет меня туда.

– Знаешь, здесь тоже есть Мекка. Симуляция. Мутазз рассказывал мне про это. Благоговейное чувство общности и единения, тысячи верующих охватывает религиозный экстаз. Они собираются вокруг Каабаха, привлеченные хранящейся в нем реликвией. Главным местом для паломников является Черный Камень. Прикоснись к нему, и он заберет все твои грехи. Мутазз рассказал мне о переполнивших его чувствах, когда он дотронулся до святыни, на душе сразу же становится легко. Но на следующий день умерла Гесса, и он понял, что вовсе не очистился.

– То была обычная иллюзия, – сказал он, – жестокий мираж, блеск, предназначенный для того, чтобы отвлечь от священного пути.

Мне все равно хочется прикоснуться к Черному Камню. Ведь настоящий камень утерян, значит, эта симуляция – лучшее, что нам осталось.

– Получается, пока не совершишь паломничество, ты в каком-то смысле не настоящий Хаджи, – говорит она.

– Значит, пока ты не выиграешь сражение, как Томое Гозен, ты не настоящая Томи?

– Я никогда не сравнюсь с ней, – пожимает плечами Томи.

Но у нее прекрасно получается, она неуловима, как струйка дыма, ее душа и ум находятся в полной гармонии, когда она демонстрирует искусство владения катаной. Для себя она увеличила сложность, ее противник опасен и скор, но она останавливает его в прыжке и пронзает клинком грудь.

– «Сэн», – говорит она, называя удар. – Мы ударяем одновременно, но у меня получается быстрее.

Она отходит назад, становится в новую боевую позицию: левая нога чуть впереди, меч поднят высоко над головой. Противник внимательно наблюдает за движениями ее ног, готовится. Она начинает приближаться, его мышцы напрягаются, но он не успевает даже пошевелить мечом, как ее катана молниеносно рушится прямо ему на голову.

– «Сэн но сэн», – улыбается Томи. – Он пытается ударить, но я вовремя останавливаю его.

Она вновь отступает назад, опустив меч острием вниз и спрятав его за спиной. Противник осторожно приближается. Ближе. Она стоит абсолютно неподвижно. Затем неожиданно поворачивается со скоростью выстрела и перерубает ему горло, прежде чем он успевает даже пошевелиться.

– «Го но сэн». Он больше не пытается сражаться. Я освобождаю его от мук. Я бью раньше, чем он приходит в себя.

– У тебя настоящий талант. Я глубоко потрясен.

– Это не талант, – возражает она. – Попробуй потренироваться столько, сколько я, и у тебя получится не хуже.

– Возможно, – соглашаюсь я. – Но не думаю, что у меня получится так же искусно, как у тебя. Ты делаешь из схватки поэму.

– Да, это сродни поэзии, – соглашается она, и улыбка озаряет ее лицо, как солнце озаряет клинок. – Во всяком случае, я так это чувствую.

Она говорит, что составляет новый сборник стихов «Замерзший цветок», это продолжение «Силы пауков», а поединки прекрасно очищают сознание. Мне интересно, откуда взялось название и что оно значит, она объясняет, что оно родилось во время ее исследований для Вашти. Однако ей, видимо, тяжело об этом говорить, и я не настаиваю.

– Наверное, самурай чувствует себя очень одиноко, – спрашиваю я.

– Иногда.

– А бывает, что кто-то вызывает тебя на поединок и побеждает?

– Ты хочешь посмотреть дуэль?

Вскоре я оказываюсь в другом месте и другом времени. Мимо проезжает карета, окатив меня грязной водой. За окнами я вижу осунувшиеся лица семейства аристократов, на них написаны отчаяние и страх. Вслед за каретой бегут крестьяне. Я дрожу, и не только от холода. В японских одеждах эпохи феодализма мы с Томи превратились в анахронизмы. Это домен Пенни, и она чувствует себя как дома. Здесь воссозданы времена Французской революции по книге, которую я не читал. «Скарлет Пимпернель». На Пенни одежда якобинской эпохи, черный плащ и красная шапочка свободы, однако это лишь прикрытие, она не революционерка, она помогает аристократам. Как она сама говорит, помогает обмануть мадам Гильотину.

– Ты бросаешь мне вызов, – говорит она.

– Представление для Хаджи, – поясняет Томи.

– Почему бы нет? Ты уже давно не исполняла Шаолинь для моей Пимпернель. И я знаю подходящее местечко.

Для поединка Пенни выбирает Лувр, и не двор, а сам музей, точнее, его копию во Внутреннем мире. Музей переполнен произведениями искусства всех времен, мне приходилось видеть эти сокровища только на картинках.

– В. Ш. это не понравится, – говорит Томи, но Пенни не обращает никакого внимания на ее слова.

Мы входим в знаменитую галерею Аполлона, блистательную и огромную, здесь высокие арочные потолки. Это хранилище лучших произведений живописи, скульптуры и ковроткачества, ошеломительных шедевров. Я чувствую себя здесь как сорока, просто глаза разбегаются, вокруг столько редкостей в застекленных витринах, они поблескивают, сияют и переливаются, от бриллианта в 137 карат до Королевских регалий французской короны. Отвлекшись от созерцания сокровищ, я вижу, что кузины принимают боевую стойку в разных концах зала.

– Какие правила? – интересуется Томи.

– Твоя катана против моей сабли, с усложнением, семь смертельных ранений, – диктует Пенни. Сделав странный жест рукой, она вытаскивает оружие из ниоткуда.

– Ты действительно хочешь потратить деньги на усложнение? – спрашивает Томи.

– Учитывая, сколько я тебе заплатила, думаю, ты вполне можешь себе это позволить, – многозначительно заявляет Пенни.

Томи молча кивает в ответ на замечание.

Девушки приветствуют друг друга. Поклон Томи исполнен смысла, поклон Пенни – формальность. Начинается поединок. Я предполагаю, что Томи сразу же ринется в атаку, но нет, она медленно и осторожно движется, приближаясь к противнику, сжимая катану двумя руками. Томи с уважением относится к мастерству сестры, однако уважение это не взаимно.

Пенни будто танцует, двигаясь среди застекленных витрин и кружась по залу, Томи вынуждена подстраиваться под ее перемещения. Интересно, что в движениях Пенни тоже заключена поэзия, но поэзия эта ничуть не напоминает поэзию Томи.

– Хаджи, как мне убить ее в первый раз? – спрашивает Пенни. – Скоростью, силой или хитростью?

Я более или менее представляю себе, что значит «силой» и «хитростью». Но что такое «скоростью»?

– Суперскорость, – поясняет она.

– Давай так, – предлагаю я.

Мои слова как будто развеселили Пенни.

– Давай так, – хихикает она, распускает волосы, стаскивая с головы шапочку, и швыряет ее не в сторону, а прямо Томи в голову.

Девушка, которую я поцеловал сегодня, инстинктивно вскидывает меч, чтобы защититься. Именно это и нужно Пенни. Низко пригнувшись, она бросается вперед. Удар сабли получается аккуратным и изящным, и я вижу призрак Томи, поднимающийся от ее тела. Призрак похож на ангела, в одной руке у него арфа, в другой – каменная табличка, на которой выбита цифра один. Ангел летит к потолку и проходит его насквозь. Этот ангел слишком карикатурен, чтобы растрогать меня, но я не ожидал его увидеть и сейчас чуть-чуть удивлен.

– Усиленная настройка, – поясняет Пенни с ухмылкой.

– Туше, – говорит Томи, признавая свое поражение.

– Это была сверхскорость? – спрашиваю я.

– Конечно нет, – смеется Пенни. – Это была атака с хитростью.

– Значит, запрещенная?

– Нет, – возражает Томи, – абсолютно законная. Пошли, Пенни, «ан гард».

В течение последующих нескольких минут Пенни пытается одолеть противника с помощью скорости. У нее огромное преимущество перед Томи – она сражается саблей, держа ее одной рукой, а Томи приходится использовать обе руки, чтобы держать катану. Это позволяет Пенни делать выпады, наносить удары саблей и отступать, прежде чем Томи успевает ответить. Ударить и убежать. Томи умудряется парировать все удары и даже пытается контратаковать, довольствуясь тем, что не подпускает противника слишком близко. Я не могу понять ее логику. Постепенно Томи начинает сдавать, отступая в угол. В конце концов, ей просто не хватит места для маневра.

– Можешь для разнообразия попытаться достать меня, – усмехается Пенни. Но Томи ничего не отвечает.

Наконец я понимаю, что кроме Томи у Пенни целых два врага. Один из них – это невероятное желание покрасоваться перед противником и перед зрителем (то есть передо мной), показать, какая она ловкая и умная. Возможно, это для нее важнее победы. Второй враг – это неудовлетворенность. Она мечется, словно оголодавший зверь. Она пытается скрывать свои чувства, но каждый раз, когда выпад или укол не достигают цели, на ее лице появляется гримаса раздражения и недовольства.

Томи просто тянет время, она делает ее врагов своими союзниками, и вскоре Пенни слишком увлекается, бросается вперед и рубит саблей, но ее жертвой оказывается картина, которую она разрубает пополам. В этот момент взлетает катана, и Томи сильно ранит Пенни руку. Вместо крови появляется яркий свет. Раненая Пенни начинает дрожать. Эта дрожь не от страха, это компьютерная версия того, как на человека должно действовать подобное ранение. Она отступает, больше не может защищаться, и Томи наносит ей удар в шею.

На минуту мне кажется, что призрачный образ Пенни уйдет вниз, в пол. Но нет, он отправляется тем же путем, что и призрак Томи: поднимается вверх, на небеса.

– Туше, – нехотя признает Пенни.

Ее бутафорские раны исчезают – система перезагружается.

Теперь Томи все время одерживает победу, ловко используя раздражение Пенни и не пропуская ни одной ее ошибки. К тому времени, как Томи зарабатывает шесть очков, у Пенни всего лишь два. И второе она получила только благодаря разбитой витрине. Осколки стекла брызнули на пол, ноги Пенни сохранили ботинки, а Томи была босиком.

Однако в этом поединке нет победителя: их останавливает возмущенный голос.

– Девочки, девочки! Послушайте! Что вы делаете?! – кричит голос. – Это же Лувр, а не спортивный зал!

Виртуальная Шампань значительно эффектнее настоящей. У нее лицо, разработанное учеными «Гедехтниса». Именно такой она должна была стать, по их мнению, на деле вышло по-другому. Сходство значительное, но все равно кажется, будто она изменилась каким-то волшебным образом. Несмотря на гнев, черты ее лица не теряют привлекательности и утонченности, а ее желтое в подсолнухах платье выгодно контрастирует с мужскими одеждами моих кузин.

– Успокойся, мама, мы же ничего не испортили, – отмахивается Пенни.

Она наклоняется и поднимает две половинки картины, которую она разрубила. Это изображение одного из двенадцати подвигов Геракла (если не ошибаюсь, девятого). Она встряхивает кусочки, и разрез исчезает, словно по волшебству. Картина снова целая, совсем такая же, как раньше. Томи тем временем восстанавливает помещение, теперь оно выглядит так, как выглядело до дуэли, правда, ей пришлось потратить на это некую сумму.