Текст книги "Лабиринты рая"

Автор книги: Ник Саган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Запретный плод, – ответил я.

– Очень печально, Хэллоуин. Я считаю своей собственной неудачей то, что ты продолжаешь так думать.

Продолжаю?

И вот я стою здесь, наслаждаясь солнечным теплом (погода, естественно, стояла превосходная), смотрю вниз с крыши, а в памяти моей всплывает чувство вины и отвращения к себе, потому что я уже и раньше думал о том, чтобы спрыгнуть вниз. Я думал о смерти, умирании, о самоубийстве как средстве освобождения. Капризный, капризный Хэллоуин. Химически несбалансированный. Да, я много размышлял на эту тему.

– Не вини себя, – улыбнулся я, стараясь не смотреть вниз. – Ты делаешь все, что в твоих силах, но у меня патологическое отвращение к авторитету.

– Старая железяка.

Кто-то меня так называл, может быть и не один раз. Только не помню кто. Не знаю, понимаешь ли ты, что твоя жизнь имеет ценность. В ней есть и смысл, и цель, есть даже красота и высшее предназначение, просто все это прячется от повседневного взгляда.

(Школьники в классе, все поют хором: «Я особенный! В моей жизни есть цель!»)

Викторина по мифологии.

Греческие боги наказали Сизифа, заставив катить на гору огромный камень. Всякий раз, когда он уже был близок к вершине, руки его соскальзывали и камень катился вниз. Ему приходилось снова и снова катить камень вверх. Эту задачу можно было выполнять до бесконечности. Это была пытка.

Вопрос: Какой проступок совершил Сизиф?

Ответ: Он заточил в темницу бога смерти, и никто больше не мог умереть.

Вы – программист ГВР. Для чего создавать мир, в котором можно пораниться, но нельзя умереть? Если уж создавать что-то, почему бы не сотворить Рай?

Как говорил Камю: «Попробуйте представить Сизифа счастливым».

– Нет необходимости убеждать меня, что моя жизнь имеет ценность, – ответил я, пытаясь переварить ее слова.

* * *

– Врача, – велел я.

Нэнни все предвидела правильно. Сломана лодыжка, вывихнуто плечо, повреждены ребра. Больно, очень больно. Но полет был таким стремительным.

– Врача, – повторил я, смеясь сквозь стиснутые зубы.

Когда Нэнни меня штопала, я подумал: «Этот мир был обезврежен ради моей безопасности». Когда боль отступила, я попросил Нэнни показать мне файлы.

Прямо перед глазами возник небольшой прямоугольник, он фосфоресцировал, изумрудно-зеленым цветом. Он плавал в воздухе, мигал, и мне так и хотелось до него дотронуться. Я протянул руку внутрь него. Почувствовал легкое покалывание, сумел раскрыть содержимое папки «кровотечение» – появились значки и символы. Неприятно видеть свои пальцы, превратившиеся в бегающих насекомых, но я продолжал. Я делаю это не в первый раз. Я двигался навстречу самому себе, медленно, но верно: эти голографические изображения были моим личным каталогом. Мой каталог. И мои файлы.

Удача.

Я мог открывать скрытую информацию вручную, простым движением пальцев. Повернул иконки против часовой стрелки – философия, художественная литература, теория, искусство, исследования, я продвигался к медицинскому файлу. Сейчас он еще был мне не нужен, мне нужен мой личный файл. Я должен его хорошенько рассмотреть. Я дернул большим пальцем, чтобы вернуть иконки на место, потом вошел в них при помощи указательного и просмотрел одну за другой.

Личные файлы, поиск идентификации личности.

К большому моему сожалению, мой файл был на удивление безликим, у меня не было привычки пополнять его информацией (мне же не приходила мысль об амнезии), поэтому большая часть ее была загружена из общей базы. Кое-что там, конечно, было, что обычно бывает в общих файлах.

Я сдавал тесты по философии: Макиавелли, Сартр, Кант, Ницше и Хуарес, к ним прилагались биографии и материал по теме. Все они не были оценены, я почти совсем не помнил о тех тестах. Я просмотрел один или два, потом бросил и двинулся дальше.

Файлы о природе морали и бессмертия (рождение, смерть, отсутствие смерти, жизнь после смерти, реинкарнация и т. п.), мифы на эту тему со всего света (от Иштара до Балдура, от Савитри до Осириса), к ним прилагались трактаты по антропологии: об обычаях, теориях и ритуалах различных культур.

Сюда же затесалось исследование о бабочках.

А также полицейские фотографии 30-х годов. Жуткие. Автокатастрофа: водителю оторвало голову, она валяется отдельно от туловища прямо в песке, словно этот человек позволил детям закопать себя по самую голову. Но шеи нет. Я подумал об Орфее…

Орфей пытался спасти свою возлюбленную из страны мертвых. У него не получилось. Есть несколько вариантов мифа, описывающего его смерть. Он умер от горя. Или его убил Зевс, царь богов, наказал за то, что он раскрыл божественную тайну людям. Но чаще всего эта история заканчивается тем, что его разрывают на части обезумевшие дикие женщины – вакханки. Орфей не оказал должного уважения Хаосу (в дни Диониса), они разорвали его голыми руками и раскидали тело по всем частям света.

Иногда я четко могу представить это: голова Орфея на песке.

Художественную литературу я хранил в виде голограмм или в виде текстов – в довольно разнообразной первой части по большей части были книги, написанные в двадцатом веке и переведенные в голографический формат. Некоторые изготовлены в Голливуде. Немало сделано в Гонконге. Я узнал, римейк Зао Ши Янга «Ноль за поведение», но больше я не вспомнил ни одной. Ладно, хватит тратить на них время, решил я и вернулся назад.

Собрание литературы в виде текстов было куда скромнее. Полное собрание сочинений Лавкрафта. Только тексты, но какая разница? В его сумасшедших историях такая силища! Такая проницательность! Я знал их, знал все, мог процитировать абсолютно любое место в любой книге. Увидеть эти книги снова все равно что встретить старых друзей. Нет, больше чем друзей: я любил Лавкрафта. Если судить объективно, есть писатели намного лучше, но, как бы слаба и неуклюжа ни была его проза, сила его слова находила отклик в самых глубоких тайниках моей души.

Я подумал: и почему я такой, какой есть? Что заставляет меня поступать именно так? Почему у меня не мягкий, легкий характер?

Везде на полях были пометки. Большинство из них ничего особенного собой не представляли, но одна фраза все время повторялась, снова и снова. Она была написана от руки, и почерк был мой. «У врат ты не найдешь отдохновения».

Вход в общий файл?

Нет, наверное, что-то более значительное.

Нечто невразумительное копошилось у меня в голове, но понимание так и не пришло.

Кроме Лавкрафта моя библиотека могла похвастаться работами его последователей и вдохновителей, включая Дерлета, но на этом и все. Ни классиков, ни литературных знаменитостей, ни бульварных триллеров, ни даже какой-нибудь простенькой эротики.

Как можно было догадаться, моя подборка по теории хаоса состояла по большей части из книг по энтропии (Лоренц и ему подобные), а также нескольких вспомогательных работ по принципу Прескотта. Много теории, совсем мало практики. Я был разочарован, но только до тех пор, пока не натолкнулся на скрытый раздел, посвященный революции и восстаниям.

Скрытый? Почему скрытый?

Но мне удалось обнаружить только «следы», потому что сами файлы были уничтожены…

Кем?

Они были для меня недоступны, но оболочки, одни лишь названия и записи регистрации, представляли собой золотую жилу практического, осязаемого хаоса – «Поваренная книга анархиста» соседствовала с тактикой ведения партизанской войны, устройством станций помех, психологическими приемами, я нашел там материал даже по проецированию низкочастотных волн. Судя по всему, я вообразил себя повстанцем. Что мной руководило?

Причина и следствие, мой мальчик. Найди одно, и ты найдешь второе.

Ничего не приходило в голову, разве что моя ненависть к Маэстро.

Будучи не в состоянии однозначно ответить на этот вопрос, я переключился на искусство. Немного, но вполне предсказуемо: большую часть занимали материалы по Иерониму Босху. Меньше о Магритте, чуть больше о Дали. Я просматривал файлы, пока не натолкнулся на Энсора, Шиле, Климта и Эрнста. Все на своих местах.

В подкаталоге хранилась музыка, в основном произведения двадцатого века. Старая, но хорошая музыка. Одно движение, я открываю нужный файл (оригинал, звуковой, без вспомогательного видеопроцессора и тактильных ощущений), и музыка заполняет собой все, пульсируя вместе с моим миром.

Не выключая звук, я открываю раздел исследований – полная мешанина всякой ерунды. Какой-то отрывок по криптографии, куски работы по генетике, краткое эссе о да Винчи, конспект по физике частиц, пьесы Ионеско и символизм таро. Прекрасная находка.

Я перешел к общему файлу. Иконка довольно броска: сделана в виде оранжево-черной бабочки, крылья развернуты, словно в полете, – бабочка-монарх.

Я запустил программу, бабочка засветилась.

– Соедини с общей базой, – велел я.

– Доступ разрешен. – Бесстрастный голос, таким был голос у Нэнни до того, как я его изменил. На меня хлынуло целое море информации, недолго и потонуть в ней.

Маэстро, конечно, прав, надо было заниматься учебой, вот только предметы я выберу сам.

Перебирал слова: «Хэллоуин», «Маэстро», «Нэнни», «Лазарь», «выброс Каллиопы».

Бесполезно. Много всего о празднике Хэллоуин, но ничего о Хэллоуине-человеке. Было бы самонадеянностью полагать, что там могут быть материалы обо мне. И все же странно, что ни одного из запрошенных мной слов не нашлось в базе. Если подумать…

– Диссоциативные нарушения, – заказал я.

Строчки побежали по экрану (курс повышения квалификации).

«Диссоциативные нарушения включают отслоение психологических функций – памяти, контроля над своим телом, самосознания – от остальной части личности».

Дальше. Варианты развития.

Амнезия 1: Истерическая амнезия. «Несколько сильных потрясений, следующих одно за другим, приводят к тому, что субъект теряет способность осознавать реальность. Полная амнезия развивается как защитная реакция».

Ну конечно. Случилось что-то «плохое», и я сбежал: маленький, чувствительный и хрупкий – это я-то, парень, который любит чудовищ Лавкрафта. Так ли это? Может быть, это произошло давным-давно? Господи, я – беглец.

Амнезия 2: Ретроградная амнезия. «Причиной обратной амнезии является пережитая физическая боль, под ее воздействием субъект забывает все, что произошло до этого».

Сразу упало настроение. В глубине души я понимал, что что-то во мне сломано и теперь я, как старые часы, нуждаюсь в ремонте. Хэллоуин – игрушка в руках судьбы, жертва неизвестных, непонятных сил, как один из обреченных персонажей Лавкрафта.

Продолжая читать, я натолкнулся на настоящий шедевр.

«Амнезия, возникающая вследствие электрошока либо физической травмы. Лечение аналогично лечению, проводимому при травмах головы».

Последствия электрического шока. Что же это было? Выброс Каллиопы.

Да, видимо, так и есть.

«Электрошоковая терапия», – решил я.

Ну-ка, что тут пишут дальше? Ага. Вот, сразу за «электрокоагуляцией»: события и знакомые лица… вызванные припадком… используется при лечении депрессивных болезней… вялотекущей шизофрении… устаревший… давно запрещен законом… возможные побочные эффекты… Ага!

«Временная амнезия», – прочитал я.

Временная. Благословенные слова. Значит, поражение можно превратить в победу, нужно только подождать. С другой стороны, что я могу сделать? В моей голове сокрыто множество тайн, они лишь дразнят меня из глубин подсознания… Хотел бы я все забыть и расслабиться, однако за такую безалаберность рано или поздно придется расплачиваться, и цена будет слишком высокой.

На случай, если за мной наблюдают, я просмотрел еще несколько предметов. Осторожность никогда не бывает лишней, кроме того, я хотел, чтобы мои медицинские изыскания затерялись среди остального. Шесть уловок против моих преследователей: «Лечение инсулиновой комы», «Параноидальная шизофрения», «Нейромедиаторы», «Структурная психотерапия», «Атавизм» и «Пирит».

«Пирит» был, конечно, дурацкой шуткой, сразу меня выдающей.

Прямо у меня над головой появился спрайт Маэстро, зловещая штука размером с футбольный мяч. Три спрайта поменьше вращались вокруг него, словно луны.

– Тебя вызывают, – сообщила Нэнни.

– Похоже на то.

Еще раз полюбовавшись на бабочку-монарха на иконке (чем-то она мне нравилась), я вытащил руку из изумрудного делителя, что было не так-то просто: сопротивление удерживало, как смола. Медленно, но настойчиво. Символы каталога погасли, когда мои пальцы миновали их уровень, и вот я снова вижу руки, а не набор цифр вместо них. Я раскрыл ладони, сжал кулаки. Пошевелил пальцами. Все в порядке, никаких повреждений. Еще мгновение – и прямоугольник исчез.

Я закрыл глаза, чтобы вызвать свой спрайт. Не знаю, как объяснить, как это делается, пожалуй, можно сказать, что я освобождал сознание. Черные и оранжевые вспышки засветились в моей руке – ответ на вызов.

Представьте себе небольшое здание красного цвета – это школа. С колоколом. Такие школы строили в двадцатом веке в Вайоминге. Оно стоит на вершине холма на лугу. Над головой голубое небо. За школой пруд, в нем плавают утки. Воздух благоухает полевыми цветами. Идиллия, будто детство никогда не заканчивается.

Вот куда я попал.

– Добро пожаловать, – приветствовал меня мой тюремщик, – в группу для отстающих.

ПЕЙС ПЕРЕДАЧА 000013382325667

РАССЛЕДОВАНИЕ АНАЛИЗ ХОСТА ЯНУСА

УСИЛЕНИЕ СИЛЫ ТОКА: 882, 9% ВЫШЕ БЕЗОПАСНОГО УРОВНЯ

АНОМАЛЬНЫЙ ИСКУССТВЕННЫЙ ВЫБРОС

ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ ПОРАЗИЛ АКАДЕМИЮ НА УЧАСТКЕ 0811-0411С

0811-0411С ОПРЕДЕЛЕН В ВИДЕ ДОМЕНА ДЕВЯТЬ

КОНЕЦ АНАЛИЗА АНАЛИЗ ХОСТА ВИТА

ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ПОДДЕРЖАНИЕ ЖИЗНИ НАРУШЕНО

ГОСТЬ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИН ПОДДЕРЖАНИЕ ЖИЗНИ ВОССТАНОВЛЕНО (?)

НАРУШЕНИЕ ПИТАНИЯ (?)

ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ СВЯЗАН С НАПАДЕНИЕМ (?)

КОНЕЦ АНАЛИЗА АНАЛИЗ ХОСТА ГАРМА

ВЫБРОС КАЛЛИОПЫ СВЯЗАН С НАПАДЕНИЕМ

ЛАБИРИНТЫ РАЯ

ЦЕЛЬ НАПАДЕНИЯ: РАЗРУШИТЬ ОРГАНИЧЕСКУЮ ТКАНЬ

ЦЕЛЬ НАПАДЕНИЯ: РАЗРУШИТЬ ГОСТЯ ДЕВЯТЬ ХЭЛЛОУИНА

ПРОИСХОЖДЕНИЕ НЕОПРЕДЕЛИМО!

УТЕЧКА В СИСТЕМЕ БЕЗОПАСНОСТИ?

ХОСТЫ В ОПАСНОСТИ?

ИССЛЕДОВАНИЯ

КОНЕЦ АНАЛИЗА

РЕЗУЛЬТАТЫ:

СИТУАЦИЯ КРИТИЧЕСКАЯ

РАССЛЕДОВАНИЕ ПРИОСТАНОВЛЕНО

СОГЛАСОВЫВАЕТСЯ С ГАРМОМ

КОНЕЦ РЕЗУЛЬТАТОВ

ОТПРАВКА РЕЗУЛЬТАТОВ ХОСТУ МАЭ ХОСТУ ТРО

КОНЕЦ

Глава 4
ДЕНЬ БЛАГОДАРЕНИЯ

– Порядок без хаоса – дурная шутка, – рассуждав Джим, удивляясь, почему остальные не согласны с ним. И Южанин, и Блу были глухи к его уверениям, он же считал, что ситуация рано или поздно выйдет из-под контроля. Они хотели, чтобы все прошло идеально. Идеально, идеально, идеально – ошибки быть не может. Джим был уверен, что они не видят очевидного.

– Я не желаю больше слушать о том, насколько нереален и нестабилен проект, – возразила Блу. – У нас есть сопоставимые системы и время. Если ты работаешь с нами, мы добьемся своего. А если ты не…

– Слушай, я тут с утра до ночи работаю только ради того, чтобы сделать дело. Но работа моя тонкая. Когда играешь с ДНК, играешь с константами, я же работаю с переменными.

– Я работаю с переменными постоянно, – скаламбурил Южанин.

* * *

Помню, я любил играть в «картошку» с друзьями. Мы собирались за школой и часами играли. Правила простые. Швыряешь мяч. Нужно попасть в кого-нибудь, тогда он вылетает. Но если он поймает мяч, вылетаешь ты.

Потом мы стали правила усложнять. Я и мой друг. Снова и снова. Мы взяли мяч побольше, резиновый. Удар сильнее, бросать сложнее – зато интереснее.

Как мы перешли от больших резиновых мячей к чудищам с автоматическим оружием?

Интересно, это естественная закономерность? Это нормальное развитие событий?

(Много позже, когда ничего уже нельзя будет сделать, я подумаю, что это было кровавое развлечение.)

А еще раньше, до того, как мы вообще начали играть в мяч, мы играли в пятнашки. Дотрагиваешься до кого-нибудь, и он застывает на месте. Запятнаешь всех – ты выиграл. «Домиком», конечно, было здание школы, там было безопасное место.

Забавно. С тех пор я никогда не чувствовал себя в безопасности.

Внутри класс не изменился, а это значит, что воспоминания постепенно возвращаются. Я сидел вон там. На первом ряду. Сидел и сосредоточенно занимался. Не отвлекался. Я ничего не хотел, кроме учебы. Вгрызался в яблоко познания и не думал о том, что оно может быть червивым.

Я не был циником.

Я был мальчишкой с веснушками.

Много спал. Пил молоко. Любил игры на воздухе.

И я был счастлив.

Что же случилось со мной?

Как я докатился до этого?

Я как будто увидел самого себя, только младше, я сижу вот там, на этом стуле, у меня такие ясные глаза. Это так потрясло меня, что я вздрогнул. Я почувствовал себя испорченным и старым.

К тому же у меня появилась привычка скрежетать зубами. Нехорошая привычка.

Тайлер не мог сосредоточиться. Вид у него был, будто он не выспался.

Меркуцио, развалившись на стуле, закинул руки за голову. Он скучал.

Фантазия непрерывно причмокивала губами. Ничего не поделаешь: двигательное расстройство – непроизвольное, ритмичное движение, побочный эффект приема лекарств, какого-то нейролептика.

Все вместе – просто фабрика мысли. Будущие доктора Америки.

– Для того чтобы подтянуть отстающих, – говорил в это время учитель, – я решил создать эту группу. Мы будем встречаться по понедельникам, средам и пятницам на шесть уроков, потом – полевые исследования.

* * *

Через шесть часов мир рассыпался и снова соединился. У меня шла кругом голова. Слипались глаза. Я уже был не в школе… я был…

В отвратительном месте.

Нет, не совсем так. Место было красивым – время было ужасное.

Повсюду отбросы, дерьмо, царила разруха, и среди всего этого валялись тела. Десятки тел – мужские, женские, детские, – на них жуткие темные пятна. Не нужно быть врачом, чтобы узнать по этим зловещим знакам бубонную чуму. Ее называли тогда Черной смертью. И страшная вонь.

Это была Верона. Город между Венецией и Миланом. Город искусств, великолепной архитектуры, ароматных вин. Город этот вдохновил барда с берегов Эйвона, правда, эпидемия чумы была здесь лет за двести до рождения Шекспира. Четырнадцатый век – не лучшее время для Европы. В результате эпидемии умерло семьдесят пять миллионов человек. Да еще войны и голод. Я не могу это даже представить.

Мы стояли на грязном булыжнике мостовой возле Старого замка. Не обращая ни малейшего внимания на нелепого вида чужестранцев, мимо нас брели умирающие. Ведь эта Верона 1348 года от Рождества Христова не была настоящей, это всего лишь реконструкция, версия. А значит, умирающие бедняги были не более реальны, чем Жасмин, – они были виртуальными персонажами, и столкновение реалий стало для них обычным делом. Мы жили в пространстве, они жили в программе.

Меркуцио повернулся ко мне и ущипнул за руку. Сильно.

И зачем он это сделал?

– Хэлли – Хэлли – Хэллоуин, – пропел Тайлер, – в прятки играет, игры срывает.

– Надеюсь, у тебя были причины, чтобы испортить мне удовольствие, – заныл Меркуцио. – Мои войска уже построились.

Тайлер задиристо ухмылялся:

– Мои тоже. Я собирался отбить у тебя парочку мороков.

– Двое против одного? Это что, заговор?

– Ничего подобного, – возразил Тайлер. – Каждый сам за себя.

– Или каждая сама за себя? Спасибо, – вмешалась Фантазия. – Закон джунглей распространяется не только на Y-хромосомы, так ведь, Хэл?

Я знал, что это жульничество было простодушным. Это была привычная ситуация.

– Значит, мне просто повезло, – ответил я ей.

Она недовольно заворчала, впрочем, может быть, это просто непроизвольно дергались ее губы.

– Так кто же выиграл? – в свою очередь спросил я.

– Этот шутник, – ответил Меркуцио, кивая на Тайлера. – Он мухлевал. Так что победа была самой жалкой и жульнической.

– Не огорчайся, – сказал Тайлер, – можешь взять реванш.

– Чем будем сражаться? У нас ведь ничего нет.

– Он и ваши армии забрал?

Мерк безнадежно махнул рукой.

– Он все забрал.

– Великий и могучий Маэ$тро, – подтвердил Тайлер.

Он сказал не «Маэстро». Нет, он осознанно произнес «Маэштро», заменил "с" на "ш" (сразу же на ум пришло протяжное произношение У. Л. Филдса), и я догадался, как должно писаться слово – Маэ$тро. Когда мы говорили о нашем общем недруге, доллар был нашим обычным подколом. Мыши, ненавидевшие кота.

Три слепые мышки против сообразительного, острозубого кота. Глупо задирать Маэстро. Бессмысленно затевать битву, которую не сможешь выиграть.

Меркуцио обнял меня за плечи и шутливо подтолкнул. Я не сопротивлялся. Он бормотал ругательства в адрес нашего любимого учителя. «Поскольку мухи существа непоседливые…» – говорил он…

… Но он замолчал на полуслове.

* * *

Считается, что парады нравятся всем.

Они были в масках и костюмах. Они катили на тележках скелеты, обернутые черной тканью. Несли кресты и дохлых кошек. А направлялись они, вне всякого сомнения, на кладбище, чтобы исполнить там Danse Macabre. Они будут прославлять смерть, танцуя на могилах, будут деланно улыбаться, лелея надежду, что болезнь оставит их в покое – или хотя бы позволит умереть достойно.

Чуму разносили блохи. Блохи, живущие на крысах. Значит, убивать кошек – не лучший способ бороться с чумой.

С другой стороны, на кошках тоже живут паразиты.

Уничтожать крыс – все равно что играть с огнем. Неожиданно лишившись дома, блохи ищут пристанища на человеке.

Чуму трудно удержать на одном месте, как любые секреты.

Здесь мы изучали болезнь, и я, и мои друзья. Я же пытался выведать у них хотя бы какую-то информацию, самую простую конечно, только мелкое вымогательство, ведь я не мог задавать вопросы, чтобы не выдать себя.

Мы просто перекидывались словами, я и вполовину не был так беззаботен, каким казался. Мы обменивались шутками, довольно грубыми. Делали друг другу комплименты, всегда дружеские. Задавали вопросы, ни к чему не обязывающие.

Мы беседовали об играх и развлечениях. Фантазия вспоминала нашу последнюю игру с вооруженными чудищами, а я приукрашивал ее рассказ, чтобы вернуть себе свое положение в их глазах. Хитрость моя не удалась. Никто не сомневался, что Фан опасна, в конце концов, она ведь была ненормальной (Мерк звал ее «человек – затяжной прыжок»), но она была неважным тактиком. В конце концов я соврал, что ответил на ее вызов, не предприняв никаких оборонительных мер, лишь потому, что слишком ей доверял.

– Мне казалось, – произнес я, разводя руками, – я просто играю в соответствии с уровнем моих противников.

Фантазия прищурилась, словно солнечный зайчик вдруг отскочил от серебряного медальона у меня на шее.

– Ну, погоди, увидишь, что будет, – процедила она.

Я обидел ее. Это в мои планы не входило. Она была важной частью клики, к которой я принадлежал.

Клуб, клан, клика.

В этой школе было две группы: болваны и любимчики.

Кому же можно доверять? Мы все были заперты здесь, но не все это осознавали. Только те, кто знал: мои друзья и я, болваны, выскочки.

Мы любили поддразнить остальных. Мы звали их любимчиками, любимчиками учителя, потому что они и были любимчиками. В отместку любимчики звали нас болванами (Меркуцио особенно нравилось это прозвание, он им даже гордился), а нам приходилось учить предметы, выходившие за рамки стандартной программы обучения. Дело обстояло так: любимчики соглашались, болваны подвергали сомнению.

Если честно, любимчики видели ситуацию несколько иначе. Самое важное, что вне зависимости от того, попадали мы в группу для отстающих или нет, мы, болваны, не были дураками.

Тайлер был невероятно умен, но ему все было скучно. Меркуцио нравилась роль классного клоуна. Фантазия пребывала в двух состояниях: либо была вялой и апатичной (когда принимала лекарства), либо не в своем уме (отключалась), но она не была тихоней. Да, мы были ленивы. Мы доставляли много хлопот. Но вот болванами мы не были. Уж если кого можно было назвать тупым, так это Шампань. Зато она была старательной, поэтому ходила в любимчиках. Живая, как ее имя, она была совершенно пустоголовой. Когда мы узнали, что Тайлер встречается с ней, изумлению нашему не было границ.

– Ты хоть позвонил, предупредил ее, что вернешься поздно?

Тай открыл было рот, но промолчал, только скривился.

– Забыл.

– Она наверняка злится, – вступил Меркуцио. – Но решила не звонить тебе первой. Когда отыщешь ее, можешь схлопотать оплеуху.

Он мучительно всхлипнул и медленно повернул голову, словно уже получил пощечину, у него здорово получилась пародия на любовные страдания.

– Как смешно, – ответил Тай, но, когда мы засмеялись, он не особенно смутился.

Мои друзья. Интересно, пытается ли Маэстро убить и их? Или только меня? И на самом ли деле они мои друзья?

И снова – кому я могу доверять?

«Со мной они или против меня?» – мучительно думал я. Просто классическая паранойя. И тут мне пришло в голову, что если мне удастся собрать их всех одновременно в одном и том же месте, я смогу понять, кто из них мой враг и куда тянется ниточка.

– Хочу закатить вечеринку, – сказал я Тайлеру вдогонку.

В его глазах появился интерес.

– Что закатить?

– Ты же слышал, Меркуцио. Хэлу запало в голову устроить сборище.

– Не в голову, а прямо в сердце.

Я решил преподнести это несколько иначе.

– Ладно, не вечеринку, а междусобойчик. Я приглашаю всех. Хочу всех собрать.

Гул одобрения – хоть какая-то реакция. И все же я был уверен, что они заинтригованы. Замечательная возможность развлечься.

– Что ты задумал? – тут же спросили меня Мерк положил руку Тайлеру на плечо. – Иди получать оплеуху от Шампань. А я пока постараюсь выудить из нашего весельчака что-нибудь менее загадочное.

– Хорошая мысль, – согласился Тай. – Держите меня в курсе.

Он попрощался с Фантазией, потом посмотрел попеременно на меня и Меркуцио.

– Прощайте, братья.

Он вызвал свой спрайт – мир изогнулся, и Тай исчез.

– Вечеринка? – удивилась Фантазия.

– Вечеринка, – подтвердил я.

Она сделала неприличный жест.

– Закрой один глаз и измерь угол, – предложила она, затем тоже вызвала спрайт и исчезла.

– Очаровательна, – заметил я.

– Как всегда.

– Что происходит у Тайлера с Шампань? – спросил я, когда исчезли позывные Фантазии.

– Наш мальчик влюбился.

– Влюбился?

– Печально, верно?

Мы еще побродили по городу от Пьяцца делле Эрбе до церкви Сан-Дзено Маджоре, болтали ни о чем. Когда мы добрались до реки Адидже, он повернулся к проходящему мимо рыбаку и вдруг состроил зверскую волчью ухмылку. Я захихикал, когда тот заспешил мимо, крестясь на ходу.

– У меня просто сердце разрывается, – сказал мой друг, поворачиваясь ко мне. – У него это всерьез, а она вертит им как хочет.

– Шампань? Она… она кажется мне довольно глупой. А Тай счастлив?

– Счастлив, как лоботомированная мышь.

– Угодил в капкан с сыром?

– С огромным куском сыра. – Он подобрал плоский камень и швырнул его так, чтобы тот скакал по воде. Неплохо получилось. – Как только она позволит ему пронзить себя копьем, все кончится. Она пробудит его инстинкты, ему захочется вить гнездо. Она убьет его душу, затупит ум до полного идиотизма. Это как раз ее уровень, все пары стремятся к наименьшему общему знаменателю. Как думаешь, не стоит нам вмешаться, пока еще не поздно?

– Если бы я не знал тебя, подумал бы, что ты завидуешь.

– Ха! Завидую чему? Скуке? Завидую клетке? Пожизненному кукареканью и мычанию жалких домашних животных?

– Завидуешь, что не ты, – ответил я, старательно подбирая слова, – первым откроешь это шампанское.

Снова та же волчья гримаса.

– Да, мне нравится приударять за ней, но у нее нет ничего, что не могла бы мне дать любая другая. Все женщины одинаковы, если посмотреть на них с верной точки зрения.

– Очень романтично, – пошутил я.

– Ты же знаешь меня, – подхватил он. – Я как раз очень романтичный мальчик, ищущий духовности, – конечно, когда не пью и не шатаюсь по бабам.

– И пьешь, и шатаешься ты виртуально, – поправил я его. – Когда не видит Маэ$тро.

– Я беру то, что могу, мистер Кайфолом, – возразил он. – А ты можешь похвастаться тем же?

Я не стал отвечать.

– Вот видишь, и сказать нечего. Ну же, признавайся, что танец на матрасе всегда танец на матрасе. А Любовь с заглавной буквы "Л" – всего лишь ловкий трюк, данный нам генетикой, чтобы продолжить цикл ДНК. Одна генетика. А вне ее – нули и единицы. Зато дружба со скромной маленькой буквы "д" реальна, правильна и благословенна.

– Тайлер не изменится, – заявил я, не пытаясь это как-нибудь аргументировать. – Мечтательный влюбленный или нет, он никогда не превратится в любимчика либо во что-то подобное.

– Зря ты так уверен. Знаешь, к чему может привести монотонная… моногамная жизнь? К истощению жизненных сил.

Некоторое время мы молча смотрели на воду.

– Мне кажется, мы рассуждаем чисто теоретически. Она никогда не позволит ему… Как ты сказал?

– Пронзить себя копьем.

– Да, пронзить, она никогда не зайдет так далеко.

– Потому что она из любимчиков?

– Потому что, – у меня будто вскипали мозги, – разве у нее нет моральных… ну как сказать-то?

Он ухмыльнулся:

– Моральные… как ты там сказал? Моральные?..

– Принципы!

– Ага, принципы!

Мы расхохотались. Он шлепнул меня по животу тыльной стороной ладони.

– А это едят?

– Ты тоже проголодался?

– И все из-за Маэ$тро, – добавил он. – Пошли поедим. Только не здесь. Мне хочется чего-нибудь огромного и величественного. И чтобы была атмосфера.

– Тогда тебе и карты в руки, – ответил я. – Заказывай.

Он отвернулся, щурясь от солнца.

– Нэнни, – начал он, на минуту замолчал. Потом вскинул голову и продолжил: – Нэнни, Тадж-ни-ка нас немного, к чертям все эти площади, нам надо взбодриться.

Я так понял, это значило примерно следующее: «Нэнни, перенеси нас в Тадж-Махал, убери объятую чумой Верону и наколдуй нам что-нибудь поесть».

Голос, который ему ответил, мне был незнаком, ведь это была его Нэнни, не моя. Бестелесный голос доносился отовсюду, мужской, но мужественный, что-то среднее между свинкой Порки и Микки Маусом.

– Щас, щас, будет сделано, босс.

Нэнни еще не закончила свою фразу, а мир уже начал меняться. Вода застыла и превратилась в камень. Здания таяли и сворачивались, люди как будто растекались и исчезали. Мне стало нехорошо. Некоторых восхищает подобная демонстрация власти машин, я же воспринимаю ее как настоящий бедлам. Все равно что сначала наброситься с кулаками, а потом подлизываться. Противоестественно. Так нельзя.

Я угадал, мы прибыли в Тадж-Махал, вернее сказать, он пришел к нам. А еще точнее, река разлетелась на миллионы кусочков, которые, перемешавшись между собой, превратились в Тадж-Махал. Как там про Магомета и гору?

Трансформация Италии в Индию, Адидже в Агру заняла всего лишь десять секунд. И хотя весь процесс был мне неприятен (для меня, не для моего спутника), я прекрасно знал, что это обычное дело. Нэнни имеют власть над временем и пространством, а мы обращались к ним, когда заблагорассудится. Благодаря их силе мы могли путешествовать когда и куда хотели. Не было никаких ограничений, если только не вмешивался Маэстро, а Нэнни принадлежали ему.