Текст книги "Боги-в-злате (ЛП)"

Автор книги: Ник Кайм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Ник Кайм Боги-в-злате

Пересказ: Летающий Свин

Вёрстка и оформление: Urbasian

WARHAMMER 40,000

Сорок первое тысячелетие. Уже более ста веков Император недвижим на Золотом Троне Терры. Он – повелитель человечества и властелин мириад планет, завоеванных могуществом Его неисчислимых армий. Он – полутруп, неуловимую искру жизни в котором поддерживают древние технологии, ради чего ежедневно приносится в жертву тысяча душ. И поэтому Владыка Империума никогда не умирает по-настоящему.

Даже находясь на грани жизни и смерти, Император продолжает свое неусыпное бдение. Могучие боевые флоты пересекают кишащий демонами варп, единственный путь между далекими звездами, и путь этот освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его в бесчисленных мирах. Величайшие среди Его солдат – Адептус Астартес, космические десантники, генетически улучшенные супервоины. У них много товарищей по оружию: Астра Милитарум и бесчисленные Силы планетарной обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но, несмотря на все старания, их сил едва хватает, чтобы сдерживать извечную угрозу со стороны ксеносов, еретиков, мутантов и многих более опасных врагов.

Быть человеком в такое время – значит быть одним из миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить. Забудьте о могуществе технологии и науки – слишком многое было забыто и утрачено навсегда. Забудьте о перспективах, обещанных прогрессом, и о согласии, ибо во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечная бойня и кровопролитие да смех жаждущих богов.

«Их склеп из золота хранит внутри червей».

– драматург Шекспир

Пролог

Город не сводил с него глаз. Из его мрачной тени скалились яркие огни. Город бурлил. Он чувствовал, как его колючий взор впивается ему в спину.

Эзрику судилось здесь умереть. Он знал это с тех пор, как вместе с сестрой сел на корабль-скиммер к океаническим подъемникам.

Он с Митлой были близнецами. Хоть и не идентичные, они разделяли сходные черты, как внешние, так и внутренние. Их узы превосходили обыкновенную наследственную связь. Поэтому когда Эзрик вздрогнул, тонкими бледными пальцами стиснув полы тяжелого плаща, Митла задрожала также. Под ее плащом всколыхнулись темные волосы. Ее хватка оставалась крепкой. Она всегда была сильнее из их пары, ее дары – более глубокого рода.

– Держись, брат, – шепнула она, ее слова долетели вместе с ветром.

Митла плотнее запахнула воротник плаща, пытаясь защититься от пронзительного холода. Ветер иссекал покинутую подъемную платформу подобно ледяным ножам, достаточно порывистый, чтобы добраться до костей. Землю сковал мороз, и клубящиеся над головой черные тучи обещали снегопад. Эзрик любил снег. Он ощущал в нем неспешную меланхоличность, которая так ему нравилась. Однако вовсе не от холода дрожала его сестра, и стучали его зубы. Эзрик знал, что страх их происходил из иного места.

Из пучины.

Черное и бездонное, кажущееся еще темнее из–за отсутствия луны, море этой ночью клокотало. Гудящие люмен-установки, расставленные вдоль края подъемной платформы, озаряли воду серым светом. Они выгибались литерой «С», их лампы были направлены на пространство, частично оконтуренное металлическим перекрытием. Каждая лампа светила вниз, их зернистые лучи сходились в точке, где четыре цепи с трудом тащили нечто, сокрытое в море. Оно неуклонно поднималось к поверхности.

Затонувший груз силились вытянуть сразу четыре промышленных крана. Эзрик морщился всякий раз, когда через блоки проходило очередное толстое железное звено. Его мозг прошивали острые уколы боли, заставляя худое тело содрогаться в слабых конвульсиях. Митла напряглась, ее фигура стала вдруг напряженной и недвижимой. С уст сорвался слабый вскрик.

Прежде Эзрик не слышал, чтобы Митла выказывала слабость.

– Сестра… – попытался он сказать, однако та не слушала. Она не могла.

Костный мозг Эзрика захлестнул огонь. Он перестал ощущать холод. Перестал слышать море. Края зрения заволокло тьмой, напомнившей ему темную воду, которую кто–то словно плеснул в глаза, и та медленно закрывала его взор.

Потребовалось немалое усилие, однако он посмотрел на сопровождающих, стоявших по обе стороны от них. Он хотел увидеть, чувствовали ли то же самое они. С самого детства Эзрик отлично умел подмечать детали. Усиленное восприятие было частью его дара. Он обратил свой дар на мужчину с женщиной, стоявших достаточно близко, чтобы Эзрик мог их коснуться. Поджарые, атлетически сложенные, они были в длиннополых плащах, которые не могли спрятать многослойные панцирные кирасы под ними. Еще облачение не могло сгладить кобуры на бедрах с вложенными в них крупнокалиберными пистолетами. Оба они имели стрижки Милитарума – короткие, с выцветшей гвардейской татуировкой на левом виске. Под правым глазом у каждого из них красовалась более новая отметка – одинокая свеча с горящим пламенем. Наибольший интерес, впрочем, представляли их ошейники. Хотя на первый взгляд они выглядели как невзрачная серая пласталь, при более пристальном взгляде обнаружилась схема и крошечный диод, почти невидимый в ненастье, снова и снова мигающий зеленым.

Руна активации, догадался Эзрик.

Ему захотелось проникнуть в устройство, погасить руну и посмотреть, что произойдет дальше. Эзрик подумал о побеге. Но затем он перевел взгляд обратно на сестру, и понял, что ничего у него не выйдет.

Митла стояла меньше чем в футе от него. С тем самым успехом она могла находиться на другом континенте. Ее глаза полностью побелели. Широко расставленные пальцы дрожали, словно под ударом тока. Она тряслась, сначала едва заметно, но затем все сильнее и сильнее. Митла взвалила на себя всю тяжесть вместо него. Старшая сестра пыталась снести боль в одиночку.

Они были осторожны. Долгие годы им удавалось скрываться, поглощенные человеческими массами. Надежно спрятанные от ведьмознатцев и Черных кораблей. Но он отыскал их. Скиталец. Он сказал, что их свело вместе провидение. Сказал, что такова Его воля. Эзрик знал, что «Его воля» тут ни при чем, а скорее владелец трущоб, у которого он с сестрой снимал жилье и годами оказывал определенные «услуги», сдал их.

Эзрик задумался о столь неприятном повороте событий, когда кожа Митлы сморщилась и начала рассыпаться, само ее естество распадалось у него на глазах. На него внезапно нахлынуло желание сказать ей, как много она для него значила, что он любил ее, хотя они никогда не были близки по любым человеческим меркам. Они грызлись между собой, присутствие одного неизменно раздражало второго. Побочный эффект дара. Но они оставались вместе из–за страха, ведомого каждому изгою, остаться одному и не иметь никого, с кем можно было бы поделиться своими внутренними переживаниями.

Их взаимная неприязнь была такова, что впервые Эзрик с Митлой соприкоснулись только несколько лет назад. «Соприкоснулись» означало обменяться мыслями, обменяться болью, однако пока цепи с лязгом поднимались вверх, Эзрик невольно взял Митлу за руку.

Ее разум без остатка заполонил белый жар. Не осталось ничего, кроме огня. Митлу изнутри опустошило так, что в ее черепе оставался лишь кусок медленно горящего мяса. Эзрик почуял это. Его сестра. Она горела.

Цепи звякнули снова, оглушительно громко в растерзанных закутках головы Эзрика.

Он посмотрел вниз, привлеченный звуком, что знаменовал собой приближение смерти. Страх накатил ледяным потоком, когда из–под волн показался край темного металлического гроба. В разуме разнесся старый, старый смех. Нечеловеческий, звериный. Он заорал от внезапного удара молотом, хотя его никто не трогал. Одно из ребер треснуло. Затем другое. Руку, которой он держал Митлу, пронзили шипы агонии. На месте его сестры стояла догорающая статуя – яркая человеческая свечка с плотью вместо воска. Эзрик стоял до тех пор, покуда ее пальцы не рассыпались от неистового жара и тогда, наконец, более не поддерживаемый сестрой, у него подкосились колени и он рухнул. Митла упала следом, то, что от нее осталось, осыпалось столбом пепла.

Цепи лязгнули снова, и металлический гроб тяжело повис в воздухе, слегка покачиваясь на ветру.

Эзрик лежал на боку, чувствуя на языке, в носу, пряный вкус собственной крови. Во внутреннем ухе ощущалась влага, и он понял, что и там у него началось кровотечение.

Теперь он затрясся по-настоящему, и хотя ужас прокатывался сквозь его тело подобно ударной волне, он не мог отвести от того гроба глаз. Каждая деталь будто говорила с ним. Очень древний металл, вырезанные на его стенках символы-обереги почти истерлись, едва различимая инквизиторская печать…

В финальной агонии, Эзрик увидел присевшую рядом с ним фигуру.

– Хорошая работа, хорошая, – проговорил голос.

Спокойный, учтивый, чуждой.

Эзрик не подозревал, что он здесь. Скиталец.

Цепи звякнули.

Мягкие, чуть надушенные пальцы взяли Эзрика за подбородок. Его глаза выпучились. Зубы стиснулись. Сонная артерия в шее вздулась, натянутая и толстая, как трос. Эзрик дрожал, внутри него закипала ярость, пока он дышал пеплом своей сестры.

На него смотрело загорелое лицо.

Каждая деталь проносилась в нечетком пятне угасающего сознания.

Выдающиеся скулы; безупречно-ровные зубы; разглаженная от постоянных реювенантных операций кожа.

Светлые, коротко подстриженные волосы.

Мускулистая шея на широких плечах под плащом с бронежилетом.

На каждом пальце – перстни в виде маленьких золотых свечей с застывшим пламенем.

Татуировка над переносицей – литера «I» внутри ока.

Какую же веру Эзрик углядел в тех серебристо-серых глазах. Какую убежденность!

Ошейник на шее скитальца мигал зеленым.

Эзрик захотел притронуться к нему, погасить огонек и выпустить на волю то, что скрывалось в металлическом гробу. Но все, что он мог, это умереть, и в тот момент откровения он пал духом, поняв, ради чего их сюда привезли.

Его тюремщикам требовалось доказательство.

– Не отчаивайся, – произнес скиталец, пока разум Эзрика медленно выкипал дымом. Запах горелого, который он ощущал, принадлежал ему самому, но скиталец улыбался, несмотря на жуткое зрелище человеческого испепеления. – Твои страдания служат высшей цели. – Он вытер струйку крови из носа и, наконец, пошел снег.

Первая глава

Город Воргантиан, Кобор, в свете Терры

Боль была старым другом. Меровед держал ее в уме, отрабатывая финальные движения с мечом и копьем. Выпад, разворот, парирование, выпад, разворот, парирование. В силу необходимости режим тренировок был безжалостным, скорость возрастала с каждым новым кругом, и это выражалось в едва заметном блеске пота на его теле. Мышцы горели, когда он провел заключительную кату, острие копья смазалось от неистовости удара.

Меровед застыл в позе на несколько минут, кожа дрожала от напряжения, дыхание – спокойное и размеренное, чтобы выпустить боль.

Он посмотрел на человека в зеркале перед собой. В его кремово-нефритовых глазах читалась усталость. Не ради кичливости северную стену тренировочной арены заменили серебряной отражающей панелью. С ее помощью он обучался. Форма имела значение не меньшее, нежели скорость и точность.

В ответ на него уставился старик, по крайней мере, для глаз Мероведа. Босой, нагой, в укороченных тренировочных одеждах. Вспотевший и уставший от нагрузок. В бороде седых волос больше, чем черных. Кожа обвисла сильнее прежнего, чернила, которыми были выведены его многочисленные деяния и многочисленные имена, выцвели, шрамы болели от возраста. Даже бионика, металл, заменивший раздробленные кости и разрушенные ткани, казалось, частично лишился былой марсианской прочности. Века брали свое. Он одряхлел. Для очей смертных он казался бы совершенно иным. Однако их чувства были не столь остры, и более подвержены влиянию благоговейного трепета.

– Закончить сессию, – произнес он с едва заметным намеком на утомленность, однако Мероед услышал ее. Он знал.

Хроно лишь подтвердил его подозрения. На три десятых секунды медленнее.

– Я умираю… – пробормотал он, и выпустил копье. Оружие коснулось пола с тяжелым металлическим звоном. – Как и положено всему. Как и уготовано всему.

Он отвернулся от отражения, устав от созерцания и напоминания обо всем, чем он больше не являлся, и чем он стал в собственных глазах, и вышел из зала.

– Зату… – произнес он, набрасывая на плечи черную мантию с вешалки в оружейной комнате.

– Мой лорд. – Переданный через настенный вокс-динамик голос его мажордома прозвучал холодно и металлически.

Меровед окинул взглядом многочисленное оружие, заключенное за стазисными полями.

– Я возвращаюсь в караул, – сказал он.

– Как пожелаете, мой лорд.

Разнообразное вооружение занимало большую часть южной стены сводчатого помещения, тянувшегося на пятьдесят футов от места, где он стоял. Потребовалось несколько веков, чтобы собрать эту коллекцию, а также элементы доспехов и боевые эфемеры, которые он хранил вместе с ней. Многим из них Меровед ни разу так и не воспользовался, поскольку имел свои предпочтения, хотя все они меркли по сравнению с атрибутами прошлого призвания.

За исключением одного. Мизерикордия была ножом редкого происхождения и еще более редкого мастерства изготовления. Ее красота и значимость затмевали все прочее в обширном арсенале Мероведа, и все же он не доставал ее из ножен много столетий. После того как ушел в добровольное изгнание.

В любом случае, тут он более не был копьеносцем. Жизнь богов-в-злате он оставил в прошлом. Он принял тени и алхимию.

– Я – Его взор, – напомнил себе Меровед, и изо всех сил постарался поверить, что одних слов по-прежнему хватало.

Он вышел на металлический выступ, напоминавший трап. Под ногами зал обрывался в глубокую шахту, чем–то напоминающую бездонный колодец. В конце трапа на тросе, болтами крепившемся к потолку, медленно покачивалась железная клетка.

Меровед пересек трап и шагнул внутрь.

– Вверх, – приказал он, и клетка начала подниматься. – Есть важная информация Зату? – спросил он во время подъема.

– Обнаружили Вексен-клеть, мой лорд. Ожидается подтверждение.

От этих новостей Мероведа пробрала дрожь в равной мере тревоги и возбуждения. Впрочем, голос не выдал его внутренних противоречий.

– Где?

– В городских районах.

– Действующая?

– Неизвестно.

– Точное местоположение?

– Неизвестно.

Клетка достигла места назначения и остановилась. Из помещения за аркой призывно лилось мягкое свечение. Меровед услышал тихий шум машины внутри. Гул ее работы походил на мелодию.

– Тогда давай исправим это, Зату.

– Как пожелаете, мой лорд, – ответил мажордом, приглашая Мероведа в центральный зал, обитель машины.

Зату поклонился вошедшему в арку Мероведу, откатившись на колесной платформе, которая заменяла ему ноги. Разъемы на месте рук были пока незаняты, и соединялись с машиной. Свет за прорезью в шлеме из красного стал зеленым, когда он передал управление Мероведу.

– А второй вопрос, мой лорд?

– Выйди на связь, – сказал Меровед, заняв место на троне управления машиной и позволив системе механодендритов прикрепиться к спине. Щеку свело знакомым болезненным спазмом, когда в его плоть вошли синапсические иглы. – Приведи ее ко мне. События разворачиваются быстрее, чем я предвидел, Зату. Нужно как можно скорее установить характер угрозы.

– Я могу связаться с Незримыми вместо вас, мой лорд, и запросить Эгиду.

Меровед задумался. Многое пока оставалось неясным.

– Этого не потребуется. Пока что нет.

Вторая глава

Имперский дворец, башня Гегемона, Терра

Мало кто спускался настолько глубоко. Даже членов Десяти Тысяч, совершавших то, что собирался сделать Сир Картовандис, можно было перечесть на пальцах двух рук. Конечно, это изменится. После Разлома все изменилось. Нерожденные пришли на Терру. За десять тысяч лет такое случалось всего дважды. Дважды.

Потрясающая статистика. И означала она что те, кто чувствовал такую необходимость, предпринимали в башне Гегемона особые меры. Картовандис считал себя в числе оных.

Из всех врагов, что противостояли людям, демонические нерожденные отпрыски самого варпа были самыми опасными. В них человечество видело отражение своих эгоистичных побуждений, искусов и смертных слабостей. Избавиться от них оно могло с успехом не большим, чем искоренить собственную порочность. Значит, сражение было бесконечным, и Картовандис давно смирился с этим фактом.

Поэтому, стоя со склоненной головой и сжатым в легкой хватке клинком стража, перед тем, что доставили для него в Чертог Забвения, он не испытывал ни страха, ни трепета, ни даже гнева. Он всего-навсего стремился отточить свои навыки.

– Убрать защиту, – пробормотал он, и услышал, как многочисленные пушки с трижды благословенными снарядами загудели и отключились.

Во тьме раздался смешок.

– Позабавимся? – произнесло оно двумя переплетающимися голосами.

Картовандис не видел фигуру, хотя услышал лязг сковывающих цепей, когда существо подергало их, как часто это делали его сородичи. Как и пушки, цепи были мерой предосторожности. Сражаться и тренироваться с нерожденными – задание не из легких. Тот факт, что подобных тварей вообще держали на Терре, много говорило о крайней значимости Чертога Забвения.

Нас больше не застигнут врасплох.

Вот о чем размышлял Картовандис, когда вошел в зал.

– Гексаграммные обереги… двадцать футов, – произнес он, и услышал, как создание в одном с ним зале зашипело от боли, когда выведенные в полу кольца символов активировались и толкнули его внутрь.

Над головой зажегся единственный люмен, и озарил существо бледно-желтым светом.

Оно имело человеческий облик, мужской, жилистый и изможденный. Сереющую кожу, воскообразную и просвечивавшую, покрывали язвы и черная сыпь. К скальпу еще цеплялось пару волосков. От глаз осталось немногим больше, чем залитые кровью глазницы, во рту виднелось несколько сгнивших пеньков зубов.

Человеческая плоть не отличалась долговечностью, когда в нее заселяли демонов.

Даже в двадцати футах Картовандис ощущал, как зудит его кожа от голода существа. Он был в тренировочном доспехе – легкий нагрудник с металлическими щитками на лодыжках и руках. Никакого аурамита, только не здесь. Не для этого.

– Ты храбрец, – проговорило существо. – Ты пришел резать меня… Клятвенник Трона? – Произнося последнее слово, оно сплюнуло сгусток мокрот. – Тебя возбуждает бой со скопцом вроде меня? Тебе это нравится? Чувствовать мою боль? Так ты ощущаешь себя сильнее?

Картовандис пришел в движение настолько быстро, что казалось, словно он стоял в одном месте, а спустя миг оказался уже в другом, почти в двадцати футах. Клинок стража обрушился подобно языку стремительного серебра, сверкнув яркой лазурью на пути к цели.

Сковывающие цепи распались и с громким лязгом упали на пол.

Картовандис медленно попятился, ни на миг не сводя глаз с сущности, что улыбалась серповидной улыбкой.

– О… До чего мило… Ты освободил меня. Теперь я с радостью вкушу тебя.

Картовандис поднял меч на уровне глаз. Рукоять, вес, толщина лезвия – он помнил их столь же хорошо, как собственное имя. Оружие было хорошим, достойным. Он задался вопросом, был ли он все еще достойным носить его.

– Посмотрим, – произнес он.

Демон тут же устремился к нему. Из зияющего провала рта исторглась вторая пасть, истекавшая слюной и обрамленная реморными зубами. Картовандис крутанулся на пятках, и безобразные челюсти со щелканьем отхватили воздух, а не плоть. Он широко замахнулся в развороте, демон находился теперь позади него, и ощутил, как клинок стража попал в цель. Горячий ихор, зашипев, брызнул на пол Чертога Забвения.

Император… Я – Твой клинок.

Слова были его мантрой.

Картовандис развернулся для новой атаки, но отскочил назад прежде, чем острый коготь успел содрать ему лицо.

Без цепей демон мог изменять форму по своему желанию. Ему нельзя было позволить сбежать отсюда.

Оно сотворило из руки костяное копье и устремило его в грудь Картовандису, однако кустодий оказался быстрее. Он уклонился и взмахнул своим собственным оружием. Клинок стража с гулом рассек воздух. Рука с костяным копьем отделилась от демонического тела и рассеялась зловонным дымом, едва успев коснуться пола.

Направь мою руку, Повелитель Человечества…

В выпаде Картовандис подступил к нему вплотную, из рассеченного тела демона посыпалась тухлая требуха. Существо расхохоталось, когда жилистые веревки его внутренности обвились вокруг руки с мечом кустодия и крепко сжали ее.

Осени меня волей Своей, и она будет исполнена…

Картовандис бесстрашно подкинул клинок стража и поймал его другой рукой, после чего рубанул вниз и отрубил упругие органы. Кустодий отпрянул в сторону, когда у него под ногами треснула плитка от удара демонической булавой-плотью, сотворенной из второй руки.

Не оставляй меня, Император…

Разворачиваясь обратно, Картовандис собирался взять меч назад в любимую руку, однако вдруг взметнувшееся щупальце сшибло его с ног. Клинок стража вылетел у него из ладони и покатился по полу к стене.

– Восхитительно…

В вожделении оскалив реморные зубы, демон ринулся на Картовандиса.

Ибо я Твой вольный слуга…

Он закрыл глаза, рука нащупала спрятанный за спиной длинный нож, но тут демон разлетелся на куски под раскатистым шквалом взрывов. Когда сторожевые пушки умолкли, Картовандис поднялся на ноги и увидел Адио, ожидавшего на пороге зала. Он стоял в тени, но все–таки на виду. Его зеленые глаза блестели подобно изумрудам. Темная кожа отражала свечение люмена, обритая голова сияла словно нимб, лицо – очерчено бледным светом, что только подчеркивало его благородный облик. Адио был крестоносцем, вроде рыцарей из терранских мифов. Он несказанно обрадовался, когда генерал-капитан воспользовался правом магистериума и отправил Десять Тысяч к звездам.

В отличие от Картовандиса, на Адио была золотая аурамитная броня. Рифленый шлем покоился подмышкой, красный плюмаж перекинут за руку. Его кастелянская секира, Пуритус, и грозовой щит, Оплот, оставались закрепленными за спиной.

– Выглядишь так, словно вернулся из кампании, брат, – вместо приветствия сказал Картовандис, пройдя мимо него в гексагональную дверь, ведущую из зала.

В Чертоге Забвения ярко загорелись ряды люменов, озарив гексаграммный купол, сложенный из шестигранных фацет бронестекла и, будто, бриллиант, простершийся на шестьсот шестьдесят шесть футов. В сущности, зал представлял собой стеклянную клеть, покрытую оберегами и психически непроницаемую. Дверь за Картовандисом закрылась, и следом раздался сигнал тревоги, который заставил сторожевые пушки подняться назад в ниши на потолке. Вместо них выдвинулись испепелители, которые неспешно прошлись по всему помещению, очищая его благословленным прометием.

Ихор сгорел, а вместе с ним все оставшиеся следы скверны.

– Я давно не был в Тронном мире, – ответил Адио, отвернувшись от огненной бури и проследив за Картовандисом взглядом. – И я также рад тебя видеть, Сир.

– Больше не охраняешь жрецов и политиков?

– Щит Аквилы идет туда, куда ему велят, – весело произнес Адио. – Но ты и так это знал.

Вместо ответа Картовандис лишь хмыкнул. Он остановился перед одной из душевых кабин в отдельном помещении, прилегавшем к залу, но обособленном от него.

– Цепи и сторожевые пушки там не просто так, – с легким укором в голосе сказал Адио.

– И они оскопляют противника.

– Ты чувствовал, что тебе нужно испытать себя.

Картовандис промолчал.

– А ты разве нет? – наконец, сказал он, однако не стал дожидаться ответа. – Я не нуждаюсь и не прошу твоей помощи, Адио, – продолжил он, почтительно укладывая оружие на положенную стойку. Затем быстро снял доспех и одежду, оставив их серву, который торопливо подошел к нему, и обнаженный вошел в металлическую кабинку. – Я побеждал.

– Прикинулся беспомощным, чтобы тот ослабил защиту. Опасно.

– Галактика – опасное место. Тем более в последнее время.

Обжигающая струя воды из душа хлестнула Картовандиса по спине, шее и плечам, настолько сильная и бурлящая, что он невольно склонил голову.

– Тебе не нужно ничего мне доказывать, – произнес Адио после завершения ритуала омовения. – Я прошу прощения, если действовал на упреждение, старый друг.

Картовандис глубоко вдохнул поднимавшийся от его тела пар. Кожа покраснела. Жуткий шрам, пролегший от левого плеча почти до самого паха, виднелся еще более отчетливо.

– В тот день у Врат Меровед спас тебе жизнь, – тихо сказал Адио. У него, как и у остальных из Десяти Тысяч, кто сражался в той битве, до сих пор в глазах стоял ужас.

– Так и было, – ответил Картовандис, после чего повернулся к серву и принял поданную одежду, которую затем натянул на тело. – Гиканаты, катафракты и таранаты – все бились вместе. Каково же было то воинство с Валорисом во главе. Ты помнишь?

Адио помрачнел.

– Не напоминай.

– Сколько погибло?

– Слишком много.

– Половина. Почти две тысячи.

– Значит, по воле Императора мы с тобой выжили и по-прежнему служим.

– Мероведу следовало дать мне умереть.

– Возможно.

Картовандис снова повернулся к серву. Ее голова была обрита, левый висок украшала аквила. Та с почтением и благоговением поклонилась кустодию.

– Сирис, сегодня ты мне больше не требуешься, – произнес Картовандис не без доброты в голосе. – Можешь идти.

Сирис снова поклонилась и тихо поспешила прочь. Картовандис дождался, пока та не ушла.

– Я не слышал Его голоса с самого ранения, Адио.

– Знаю, брат.

– Это вызывает вопросы, ответы на которые мне совершенно не хочется знать.

– Ты полагаешь, будто ответы есть. Если такова Его воля, ты услышишь Его снова – но давай поговорим не в этом отвратительном месте. Я б послушал о событиях во Дворце, что произошли после моего отбытия. Может, в зале торжеств?

– Встретимся там.

Картовандис окликнул Адио, когда тот уже направлялся к дверям.

– Я тоже рад тебя видеть, старый друг, – сказал он.

Адио кивнул, и вышел из зала.