Текст книги "Пещера и тени"

Автор книги: Ник Хоакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

– Поэтому мы с миссис Крус, – сказал Туро, – как только услышали, что найден потайной ход, сразу же вспомнили о той корзине с розовыми лепестками, которую видели в алтаре еще в ноябре.

– Вы тогда говорили кому-нибудь о ней? – спросил Джек.

Они переглянулись.

– Нет, – ответила миссис Крус. – Хоть я и неверующая, я стараюсь не задевать чувства тех, кто искренне верит. Мы просто-напросто оставили корзину там, где нашли. Но сегодня утром, услышав, что мисс Ли всех расспрашивает, я подумала, что ей интересно будет узнать об этом.

– Спасибо, – холодно поблагодарила мисс Ли.

– А как поживает наш дорогой господин мэр? Надеюсь, он не забыл, что нам нужна новая крыша?

– Опять, миссис Крус? Представить себе не могу, что вы тут делаете на своей крыше? Танцуете на ней?

– Ха-ха! Очень смешно, мисс Ли. Нет, мы специально протыкаем ее метлами.

Зазвенел звонок.

– Боюсь, мое время истекло, – сказала миссис Крус. – Нет ли у вас еще вопросов?.. Тогда всего вам доброго. Мои наилучшие пожелания господину мэру. Туро, ты не покажешь мисс Ли, в каком ужасном состоянии наши туалеты?..

Орда продавцов мороженого и сладостей уже убралась из школьного двора. У Джека снова замерло сердце, когда Туро остановился возле ворот, и явно не только для того, чтобы вытереть пот с лица.

– Мисс Ли, мистер Энсон, я не хотел говорить при матери, но, пожалуй, сказать все же следует. В ту ночь, в субботу, приезжал еще один человек. Мы об этом помалкивали, потому что ему и так из-за нас достается. Правда, когда достается нам, он не колеблясь приходит на помощь. Но когда дело касается молодежных группировок, он предпочитает держаться в тени.

– Сенатор Алекс Мансано, – сказал Джек.

– Да. Это была его белая машина.

– Когда он приехал?

– Около двух часов. У меня и еще двух парней было дежурство с часу до двух – мы сменили отца Грегги и его приятеля.

– А они остались или уехали?

– Уехали. Я с ребятами после их отъезда пошел в часовню, и под самый конец нашего дежурства появился сенатор Алекс Мансано. Он был один, привез цветы. Мы посидели там, поговорили о Роммеле – он его тоже знал, – а потом мои напарники вспомнили, что пора будить следующую смену. Но сенатор Мансано сказал, что не стоит их, бедных, беспокоить, раз уж они спят, он сам подежурит. Я решил посидеть с ним за компанию, но все время клевал носом – так хотелось спать, и он сказал, чтобы я пошел прилег. Я устроился в джипни и заснул, но ненадолго. Когда я проснулся, то посмотрел на часы – было почти четыре утра. Я опять пошел в часовню. Сенатор Мансано все еще был там, у гроба, один. Мы немного поговорили, потом он сказал, что ему пора ехать. Я проводил его до машины, и он передал мне конверт для мамы. Когда он уехал, я разбудил наших и сообщил им, что он был здесь, и мы условились молчать, хотя сам он не просил об этом. К тому времени почти все уже встали и снова собрались в часовне. Было пять часов. В конверте для мамы была тысяча песо. Я, когда отдавал ей деньги, сказал, что это от одного из сочувствующих, который предпочел остаться неизвестным.

– Господин мэр, – сказала мисс Ли, – дал безвозмездно две тысячи песо, помимо оплаты всех расходов на лечение Роммеля.

– А он был у гроба? – спросил Джек. – Я имею в виду господина мэра.

– Он заезжал в первую ночь, – ответила мисс Ли. – В субботу он не мог приехать, потому что в мэрии был грандиозный праздник цветов. Видели бы вы, какой бал! А в полночь – великолепное шествие, и в роли пастушек – девушки, работающие у нас в муниципалитете. Я была Юдифью. На мне было белое платье, забрызганное кровью, а в руках я несла меч и голову – ту самую, отсеченную [67]67
  Имеется в виду сюжет библейского сказания о Юдифи, обезглавившей ассирийского военачальника Олоферна.


[Закрыть].

– Должно быть, выглядели вы потрясающе, – сказал Джек.

– После этого мы еще танцевали до рассвета, а затем господин мэр пригласил нас всех на завтрак к себе домой. Мы как раз завтракали, когда господина мэра известили о том, что в пещере найдена мертвая американская девушка.

– Я тоже помню. – сказал Туро. – Мы тогда еще ждали в часовне священника, он должен был прийти отслужить заупокойную мессу, и вдруг все баррио высыпало смотреть на мертвую девушку в пещере. Странно, правда? Они ведь дружили с Роммелем, и вот в одно и то же утро мертвые лежат почти рядом друг с другом.

– Их разделял только потайной ход, – сказал Джек. – А с алтарем в то утро все было в порядке? Я хочу сказать – тебе не показалось, что в него кто-то лазил?

– Нет, алтарь был в полном порядке. Мистер Энсон, мне не следовало говорить о сенаторе?

– Думаю, следовало, Туро.

– Надеюсь, это не доставит ему больших неприятностей… Но я сейчас же сообщу ему, что сказал вам.

И, попрощавшись, юноша с озабоченным видом заторопился прочь.

– Вы думаете, это сенатор тайком переправил девушку в пещеру? – спросила мисс Ли.

– Очевидно, да. Либо он, либо отец Грегги. Только у них была возможность сделать это.

– Нет, мистер Энсон. Вы помните, Туро сказал, что он проводил сенатора к машине, когда тот собрался уезжать? В это время в часовне не было ни души – ни бодрствующей, ни просто живой. Возможно, как раз тогда либо девушка прокралась внутрь, либо ее пронесли.

– Может быть, вы правы. Но ее никто не видел. Где же она была до этого?

– Может, пряталась в машине. Скажем, в машине отца Грегги.

– Нет, эта машина уже уехала.

– Тогда в машине сенатора. Во всех других спали активисты, но, поскольку его машина пришла последней, она была единственной, где… В чем дело, мистер Энсон?

– Ничего. Просто сучий климат в этой сучьей стране.

– Мистер Энсон!

– Простите. Я вдруг плохо себя почувствовал.

Он вспомнил, как Почоло говорил: «Не хочется тебя обижать».

– Да, утро сегодня жаркое, – сказала мисс Ли.

Солнце на стальном небосклоне расплылось в слепящее пятно. В белом мареве контуры крыш, верхушки деревьев и человеческие фигуры казались обведенными размытой темной каймой, словно они дымились по краям.

Действительно ли все выглядит таким размытым и зыбким, подумал Джек, или в этом виновата старая меланхолия? Даже мисс Ли, вся в белом, глупо кривилась, словно он видел ее через дымчатое стекло. Ему очень хотелось дать ей пощечину, чтобы смахнуть эту ухмылку.

– Жизнь ужасна, – сказал он ей.

3

Джек впервые видел всех трех Алехандро вместе, и сейчас у него была возможность разглядеть, как общие черты облика Мансано, столь яркие и крупные в доне Андонге, уменьшились в более твердом профиле Алекса и совсем робко прослеживались в Андре. С этой несхожей похожестью как бы рифмовался зеленый цвет в их одежде: зеленое на белом в гавайской рубашке дона Андонга, зеленое на индиго в тагальской рубашке Алекса, зеленое с бежевым у Андре на его поддельном батике.

Юноша только что отогнал машину, на которой привез Джека, и сейчас стоял за креслом деда, облокотившись на изголовье. Старец держал аудиенцию в библиотеке. Время шло к полудню. Алекс сидел на ковре у ног отца, упираясь плечом в подлокотник клубного кресла и положив руку старику на колени.

Джек, которого усадили напротив дона Андонга, рассказывал о своих злоключениях прошлой ночью в колодце.

– Когда наконец прибыл Почоло с ключами и выпустил меня, я обнял охранника, потом долго тискал Поча и вообще готов был целовать землю!

Слушатели рассмеялись, и их смех воскресил в нем остатки утренней эйфории.

– Но Почоло посоветовал мне не пересаливать и отчитал за излишнюю активность.

– У нас с Алексом как раз было к нему дело сегодня утром, – сказал дон Андонг, – и, когда он сообщил, что случилось с тобой, – caramba! [68]68
  Проклятье! (исп.)


[Закрыть]– я тут же велел Андре ехать в баррио и привезти тебя. Ты узнал там что-нибудь?

– Только одно: человека, который пытался поймать меня в ловушку, никто не видел.

– Так кто же этот cabron [69]69
  Сводник (исп.).


[Закрыть], которому известно о потайном ходе?

– Дон Андонг, вы, должно быть, встречали молодого священника по имени Грегги Вирай?

– Конечно. Но он не cabron.Он был нашим капелланом в пещере.

– Ну так вот, поскольку он три года ведал этой часовней, жители баррио считают, что он вполне мог обнаружить потайной ход.

– Ну, это чепуха, – сказал Андре. – Если бы он его обнаружил, об этом узнал бы весь мир. Он такой. Как Ненита Куген. Чуть что узнает – и приходит в такое возбуждение, что должен тут же бежать и всем рассказывать.

– Но, – улыбнулся Алекс, – у него могли быть особые причины помалкивать об этом.

– Прекрати, Алекс, – сказал его отец.

– Папа́, я просто хотел сказать, что он использовал потайной ход вместо личного туалета.

– Алекс, замолчи!

– Нем как могила, папа́.

– Джек, – продолжал старец, – а потайной ход объясняет, каким образом Ненита Куген попала в пещеру?

– Или же как ее туда доставили. Но тогда она и тот, другой, кто бы он ни был, должны были пройти через часовню. А там у гроба все время дежурили.

– Да, я знаю, – сказал Алекс. – Я был там. Тебе разве не рассказали, Джек? Я ведь уже говорил, что Ненита Куген звонила мне в тот день после обеда и хотела встретиться, но, когда я приехал к ним около восьми, ее не оказалось. Тогда я поехал сюда, но ни папа, ни Чеденг не было дома, только Моника – накормила меня ужином. Потом я вернулся к себе в конгресс и работал над бумагами далеко за полночь. И только по пути домой вспомнил, что не был у гроба этого парня, Роммеля Магсалина, который, кстати, погиб из-за вашей пещеры, папа́. Я остановился, купил цветы и отправился в баррио. Туда я прибыл около двух и провел там пару часов.

– Ну, отец, – засмеялся Андре, – тогда ведь и вы могли быть тот самый cabron,который спустил Нениту вниз по тайному ходу!

– Только если бы она была со мной, а вокруг не было никого.

– А в часовне, – спросил Джек, – ты оставался на какое-то время один?

– Один? Так ты серьезно? Там было сборище активистов, они устроили ночные бдения у гроба, и эти мальчишки были везде – в часовне и снаружи.

– Но ведь в то время, около двух, – сказал Джек, – почти все спали?

– Да. Они дежурили по очереди, и, когда я приехал, у гроба сидели только три паренька – спорили о том, где игроки лучше: в «Криспа» или в «Мариваса», хотя тоже, несмотря на баскетбол, клевали носом. Так что я отослал их вздремнуть. Но не успели они уйти, как в часовню с ревом ввалились три здоровенных увальня, пьяные и все в крови. «Да тут, пожалуй, пахнет убийством», – сказал я сам себе. Но, оказалось, они только что зарезали козу для поминок. Спрашивать у меня, кто я, собственно, такой и какого черта там делаю, не стали – тут же грохнулись на колени у гроба и начали выкрикивать такие, знаете, молитвы, что кровь стыла в жилах. Я еще подобного не слыхивал: прямо по «Гамлету» – отмщение и все такое прочее! В конце концов запас их ужасных литаний иссяк, и они, шатаясь, убрались прочь, но только я решил, что мне выпала минута тишины и покоя, как ворвалась толпа подростков: искали гитару, которую у них кто-то одолжил или что-то в этом роде, – и, пока ее не нашли, часовню, можете мне поверить, поистине сотрясал трубный глас, способный мертвого поднять из гроба. Потом явилась какая-то разъяренная мамаша – разыскивала дочку, не вернувшуюся домой, за ней – ревнивый возлюбленный, желавший узнать, не там ли его любовь. Там, знаете ли, все время, пока я сидел, то и дело появлялись новые люди. А ты говоришь – один! Ха! Да передо мной была какая-то многоглавая гидра!

– А когда, отец, – спросил Андре, – вы последний раз встречались с гидрой?

У Джека с души словно камень свалился. Он сказал:

– Этот Грегги и его приятель дежурили раньше. Хотел бы я знать, оставались ли они там одни хоть какое-то время. Потому что если нет, то они и не могли спустить Нениту Куген по потайному ходу. И следовательно, перед нами все та же тайна – как она попала в пещеру?

– Звучит как у Шерлока Холмса, – заметил Андре. – А в котором часу она могла попасть туда?

– Последний раз ее видели живой около семи вечера, в субботу, а тело нашли в семь утра в воскресенье, но врач говорит, что смерть наступила раньше, примерно часов в пять. Так что оказаться в пещере она могла где-то между восемью часами вечера в субботу и пятью утра в воскресенье. Но в восемь вечера в субботу активисты уже сходились в часовню, а в воскресенье в пять они уже почти все проснулись и снова собрались там. В промежутке же все время один-два человека были у гроба, возле алтаря.

– А это трудно – проникнуть в потайной ход? – спросил дон Андонг.

– Очень. Он под алтарем. Сначала надо убрать переднюю стенку. Потом вынуть массу барахла, которое там навалено. Потом поднять тяжелую доску, под которой находится люк.

– И незамеченным все это проделать нельзя.

– Абсолютно невозможно, дон Андонг. А потом еще все надо вернуть на свое место, иначе будет видно, что что-то не так. Но алтарь был в полном порядке и ночью, и наутро – никто не заметил ничего странного. У них там алтарь старинный, с ретабло [70]70
  В испанских католических церквах XV–XVIII вв. заалтарный образ, часто украшенный резьбой.


[Закрыть], за ним священник служит мессу, повернувшись спиной к собравшимся. Когда служат мессу по-новому, приходится ставить стол.

– Знаю, я там бывал. Теперь мне ясно, почему на отца Грегги должно было пасть подозрение, раз он был там в ту ночь.

– Дон Андонг, а вы не знаете, где он сейчас? – (Джек чувствовал, что старец то ли чем-то смущен, то ли немного обеспокоен.) – Или ты, Алекс, ты не знаешь? Похоже, он сошелся с активистами.

– Да, я его встречал, – ответил Алекс и вдруг, сняв руку с колена отца, встал и направился к книжным полкам.

Андре с озабоченным видом вышел из-за кресла и уселся на подлокотник, словно сменив отца на посту.

– Отец всегда чувствует себя виноватым, когда священники и монахини примыкают к его движению, – сказал юноша.

– Ничего подобного! – взревел Алекс. – И не мое это движение! Это движение всех филиппинцев! А я не желаю, чтобы ваши священники и монахини принимали меня за одного из этих треклятых христианских социалистов вроде Почоло!

– Ладно, па, остыньте. Но, по-моему, скорее все-таки отец Грегги бежал от священнического сана.

– Отец Грегги Вирай, – сказал дон Андонг, словно возвращаясь из неведомых краев, – это человек, которому я многим обязан.

– Я знаю, – пожал плечами Алекс. – Они с Почоло стакнулись, чтобы подловить вас и вернуть в лоно матери-церкви.

– Твой Почоло всего-навсего попросил меня посетить курсильо,прежде чем обрушиваться на них с нападками.

– И вот мой папа́ отправляется туда высмеивать, но остается для молитв.

– Вовсе нет, Алекс, вовсе нет. Как это сказал персидский поэт: «Я вышел через ту же дверь, в которую вошел». Все оказалось отнюдь не так плохо, как я себе представлял, и я намеревался дать вполне объективный отчет с указанием положительных сторон. Ты сам знаешь, насколько невежествен средний филиппинец в своей вере, а тут ему предлагают так называемый интенсивный курс христианства, рассчитанный на то, чтобы подвести его к личной ответственности перед Христом. Я, кстати, еще тогда считал это весьма похвальным. Если уж филиппинцу суждено быть христианином, то лучше, конечно, быть христианином образованным.

– На что же вы в таком случае собирались нападать? – спросил Алекс.

–  Hombre! [71]71
  Человече! (исп.)


[Закрыть]На то, что я тогда считал визгливой истерией. Собственно, я покинул курсильонакануне так называемой выпускной церемонии, когда все с рыданиями и воплями «Брат мой! Брат мой!» вешаются друг другу на шею. Это как раз то, что мне хотелось высмеять. Но случилась странная вещь. Когда я сел писать отчет, я не мог написать ни строчки. Слова не шли на ум. И так продолжалось несколько дней. Сажусь за стол – и… nada [72]72
  Ничего (исп.).


[Закрыть].

– Какой это пророк, – спросил Алекс, – должен был проклясть и не смог?

– Но я, как видишь, в отличие от него не смог ни проклясть, ни восславить. Это было в августе семидесятого года, Джек, когда случилось землетрясение.

– То самое, что вскрыло пещеру, дон Андонг?

– Да, то самое. Я сидел как раз здесь, в библиотеке, пытался писать, и вдруг пол заходил ходуном. Тогда я сдался. «Que se joda el cursillo!» [73]73
  К черту курсильо! (исп.)


[Закрыть]– воскликнул я, разорвал лежавшие передо мной чистые листы бумаги и выбежал смотреть, не пострадал ли дом. А на следующий день – но слушайте, этого никто не знает, кроме меня и Андре…

– Дедушка, может, не стоит об этом и говорить?

– Я хочу, Андре, чтобы Джек и твой отец узнали правду о том, что они с ухмылкой называют моим обращением.

– Дон Андонг, у меня никогда не было и мысли…

– Послушай, Джек, я перед тобой в долгу за ту сцену, которую устроил здесь прошлый раз. Cóncholas, hombre [74]74
  Заткнись, человече (исп.).


[Закрыть],ты что, боишься откровений? Ну-ка присядь, и ты, Алекс, тоже садись. Это важно. Так о чем это я? А, землетрясение. Ну вот, на следующее утро я чрезвычайно плотно позавтракал, после чего спустился вниз взглянуть на статую Алехандро Великого. Ты ее знаешь, Джек, это наш знаменитый фонтан перед домом. Монике привиделось, что из-за землетрясения в паху у великого Александра образовалась трещина. Надо было пойти проверить. И вот, когда я приступил к осмотру, статуя стала исчезать во мраке. Августовское солнце, la flor de Agosto [75]75
  Августовский цветок (исп.).


[Закрыть], заливало ее своим светом, а я ничего не видел. Она погрузилась в тень.

– Похоже на микроинсульт, – сказал Алекс.

– Но я испугался другого: решил, что теряю зрение, что у меня катаракта. Поспешил наверх, чтобы взглянуть на себя в зеркало. И уже там, у двери своей комнаты, собираясь открыть ее, вдруг почувствовал, что в комнате кто-то есть.

– Дедушка, вы только расстраиваете себя этими рассказами.

– Андре, помолчи. И вот я стоял у собственной комнаты, чувствуя, даже слыша, как там кто-то или что-то движется, трогает мое кресло, мою кровать, выглядывает в окно, перебирает вещи на туалетном столике. Потом оноподошло к двери и остановилось, прислушиваясь, как я дрожу по другую сторону, точно подбивало меня отворить дверь. Я даже почувствовал, как онопахнет…

– И как же онопахло, папа́?

– Скорее воняло, как дохлая крыса в борделе. Моли бога, Алекс, чтобы тебе никогда не услышать этот запах.

– По правде говоря, я уже его слышал.

– Отец, нельзя ли без этого? – сказал Андре.

– Твой дед пытается уловить еще одну душу. Твоюдушу, Джек.

– При условии, что она у меня есть, Алекс. Но продолжайте, дон Андонг, я хочу знать, что случилось.

– Моника нашла меня – я стоял там же, в холодном поту, словно окаменев. Меня уложили в постель, вызвали врачей, и они сказали, что был удар, однако ни малейшего следа его обнаружить не смогли. Но я-то знал лучше. Я лежал в постели и чувствовал, как мой гость ходит по комнате, смеясь над врачами. Почему они не чувствовали, не слышали его, не улавливали запаха, когда онотак явно находилось там, в комнате? Правда, я заметил, что, когда в комнате появлялся Андре, онокак бы отдалялось от меня.

– Дедушка спросил меня, чувствую ли я что-нибудь, и я сказал «да». Я действительно чувствовал. Но для меня это не было что-то движущееся. Мне казалось только, что кто-то наблюдает, поэтому я решил – это смерть. И подумал – наверно, он умирает.

– Нет, то была не смерть.

– А на следующий день после того, как он слег, его навестил отец Грегги.

– Поскольку никто не знал о моей болезни, то, когда доложили о его приходе, я решил, что он послан шпионить – выведать, что я пишу о курсильо. «Demontres! [76]76
  Черт побери! (исп.)


[Закрыть]– заорал я. – Я не приму его!» Но он все-таки ко мне вошел. До этого я видал его только однажды, во время занятий – он был там одним из лекторов. Тогда он не произвел на меня впечатления. Но тут, едва он вошел, я понял, что он видит меня насквозь. Я стар, он молод, и все же мы были как близнецы, я это сразу почувствовал. И когда он склонился над постелью, в его лице я видел свое лицо. Ему не надо было ничего угадывать, я мог ничего не рассказывать ему: он знал, что я во власти каких-то ужасных сил. «Успокойтесь, – сказал он, – и не противьтесь мне». И я тогда почувствовал, что верю ему. День и ночь я обливался потом, хотя в моей комнате есть кондиционер, я боялся уснуть. А тут вдруг ощутил прохладу, вдохнул в себя свежий воздух и через минуту уже спал.

– Каким же образом отец Грегги это сделал? – спросил Джек.

– Не знаю. Когда я проснулся, он все еще сидел рядом со мной, но оноисчезло. Я чувствовал себя очень слабым, однако это уже не была немощь. А вот он выглядел больным, словно опустошенным. Потом появилась Моника с врачом, который осмотрел меня и сказал, что кризис позади. Я даже не заметил, когда ушел отец Грегги. После полудня я уже смог встать с постели и с помощью Андре даже походил немного.

– Дедушка объявил мне, что он намерен снести статую Александра Великого и фонтан, а я рассмеялся и спросил, чего ради. А потом, когда он сообщил отцу Грегги о своем намерении, тот сказал: «Это идол гордыни, но вы победили гордыню в себе, и теперь идол бессилен». Так что Алехандро Великий все еще на месте.

– Я выздоравливал, но, как ни странно, то были дни глубокой депрессии. Ужас прошел, хотя я чувствовал, что память о нем будет преследовать меня до конца моих дней. Его тень никогда меня не оставит. Отец Грегги, который стал духовным наставником неверующего, не навязывал мне религию. Да и я не считал, что она может исцелить от депрессии. Я обратился только потому, что обрел веру, а не облегчение. В религии, как говорят, искать – уже значит найти.

– Путь к цели – это уже цель, – сказал Андре.

– И словно чтобы напомнить мне, что вера не сулит облегчения, меня, после того как я возвестил о своем обращении перед самим кардиналом, приветствовали орущие демонстранты, которых подослали поиздеваться надо мной, осмеять мое возвращение в лоно церкви.

– Мне надо еще раз поклясться, – спросил Алекс, – что я не имею к ним никакого отношения? Тот, кто устроил демонстрацию, знал, что в то утро вы, папа, отправились к кардиналу, а я этого не знал. Вы не почтили меня своим доверием.

– Ты уже тогда начал поругивать меня за связь с отцом Грегги и с тем, что ты называешь монахократией.

– А кто научил меня так отзываться о монахах и осуждать любую связь с ними?

–  Меа culpa, теа maxima culpa… [77]77
  Моя вина, моя величайшая вина… (лат.)


[Закрыть]

– Вы рассказали свою историю, папа. Теперь позвольте мне рассказать мою. И заметьте, до этого момента я не знал, что она есть часть вашей.

–  Caramba!

– Андре может это подтвердить. Вы, папа, и я прошли через одно и то же испытание одновременно – но с разными результатами.

– Отец, тут есть еще кое-что, чего вы не знаете, – сказал Андре. – Возможно, это я виноват в том, что случилось с вами. Дедушка, это было, когда отец Грегги впервые появился у вас, когда оно– то самое – вас оставило. Если помните, в тот день я заглянул к вам после обеда, а потом поехал навестить отца. Я жил тогда вместе с мамой, Джек, но у отца бывал регулярно. Вечером он ждал меня, потому что хотел узнать, как дела у дедушки. Я сидел за рулем и вдруг ощутил, что в машине еще кто-то есть. Знаете, такое чувство, будто волосы встают дыбом. Но это продолжалось всего секунду, и я решил, что пугаю сам себя. Отца я застал в кабинете, он был занят бумагами, но повернулся в кресле, чтобы выслушать меня. И вдруг он замер, весь напрягся, глаза у него стали какие-то дикие, а на бровях выступили крупные капли пота. «Что с вами, па?» – спросил я. Но он не мог сказать ни слова, только беззвучно открывал рот.

– Что-то меня будто сдавило, – сказал Алекс. – Чья-то воля овладела мной, пыталась бросить меня на колени. Я вжался в сиденье, упершись ногами в пол и вцепившись в ручки кресла. Я отчаянно сопротивлялся этой чужой воле, сопротивлялся с такой силой, что у меня – Андре это видел – выступила испарина, я ловил ртом воздух, а глаза чуть не вылезли из орбит. Потом я почувствовал – отпустило. Я снова мог нормально дышать, хотя пот по-прежнему струился по лицу, а сердце колотилось как бешеное. Вот и Андре говорит, что я был бледен и дико вращал глазами. Но этогоуже не было, только в воздухе оставался какой-то запах. Я встал с кресла, чтобы доказать себе, что могу подняться, постоял немного – с минуту, – торжествуя, а потом потерял сознание.

– Только на мгновение, – подхватил Андре. – Я уже собирался вызвать врача, как вдруг отец сел и говорит: «Придется теперь пить не смешивая». Потом встал с пола, уселся в кресло и сказал, что должен покончить с бумагами. Знаете, па, наверно, я и привел этов ваш дом!

– Андре, перестань говорить «ваш дом», «папин дом». Здесь твой дом, что бы там ни утверждала твоя мать. И если даже этопривел ты, спасибо тебе, сынок. Папа, как раз тогда я должен был решить, присоединяться ли мне к оппозиционной фракции нашей партии. Этот случай все и решил – я присоединился. Я и в политическом смысле не хотел становиться на колени. Так что, папа, пережили мы одно и то же, но итог, как видите, разный: я не на коленях.

– Поздравляю тебя, сын мой. Мне потом не раз подпускали шпильки насчет того, что оппозиция в партии нашла нового руководителя в тот самый момент, когда старый их оставил.

– Вы, пап а , вообще оставили политику.

– Во всяком случае, все это не выйдет за пределы семьи, так?

– С днем рождения! – пропела Моника, входя в комнату в сопровождении горничной, толкавшей столик с напитками.

– Днем рождения? – переспросил Джек, недоуменно оглядываясь.

– Двенадцать часов, полдень, – улыбнулась Моника. – Начался день рождения папа. Собственно, день рождения у него завтра, но большие праздники начинаются накануне, мы называем это visperas [78]78
  Канун (исп.).


[Закрыть], и отсчет ведется ровно с двенадцати часов. Так что с днем рождения, папа́!

Наполнили бокалы. В честь старца был провозглашен тост.

Моника, Андре и Алекс расцеловали его, Джек пожал руку, а молоденькая горничная, краснея, приложилась к руке.

– Обязательно приходи завтра, Джек, – сказал старец. – Мой дом весь день будет открыт для тех, кто вспомнит обо мне. А вечером, так сказать, официальная часть, банкет, потому что будет президент с супругой. Так что приходи днем, вместе со всеми, и приходи вечером, на банкет.

– Прикажите задраить люки, папа́, – сказал Алекс. – Бюро погоды сообщает, что завтра налетит тайфун Йайанг.

– Бедный Джек, – сказала Моника. – Здорово же тебе повезло с этой поездкой! То у тебя видения, то ты находишь потайные ходы, то тебя чуть не убивают – ну все что угодно. А теперь еще банкет с тайфуном. Отправляйся-ка лучше назад, в Давао, пока цел!

В сознании Джека промелькнул утренний сон: кто-то медленно поднимается из глубины морской, чтобы явить дорогое лицо, желанное тело…

Вошла другая горничная с известием, что сеньора Чеденг на проводе, она хочет поздравить сеньора Андонга.

– Обед через минуту! – воскликнула Моника, торопливо выходя вместе с отцом.

Джек спросил Алекса о Гиноонг Ина и ее «Церкви Духов» – «Самбаханг Анито».

– Это личность, – бросил Алекс. – Таинственная женщина. Утверждает, будто она принцесса какого-то племени, но говорят, что была обыкновенной старлеткой в кино.

– Я слышал, – сказал Андре, – она просто подставная фигура. В этом неоязыческом движении якобы всем заправляет какой-то мужчина, и притом важная персона.

– Ну и конечно, – зевнул Алекс, – множество людей полагает, что я и есть тот самый таинственный человек, действующий за спиной Гиноонг Ина. Хочешь встретиться с нею, Джек?

– Если можно, то прямо сегодня днем.

– Я позвоню ей.

– Отправляйтесь туда на закате, Джек, – вставил Андре. – В это время она как раз благословляет землю, воду, камни и прутья.

Вернулся дон Андонг.

– Чеденг хочет перекинуться с тобой парой слов, Джек, – сказал он.

Идя к телефону, Джек снова вспомнил сон о неведомом пловце, выныривающем на поверхность для долгожданного откровения.

– Алло. Это Джек Потрошитель? – спросила Чеденг.

– Нет, это агент 007. Чеденг, ты умеешь плавать? Впрочем, конечно, умеешь или по крайней мере умела. Я совсем забыл, как мы вместе ходили купаться в былые дни.

– О чем это ты? Похоже, ты совсем спятил, Джек. Все еще в шоке после неудачной ночной прогулки? Моника мне рассказывала. Ах ты бедняжка, просто сердце кровью обливается. Не позволишь ли назначить тебе свидание? Я тебя пожалею.

– Вечером я свободен.

– Ты не занят исследованием подземелий или самой преисподней?

– Сегодня у меня выходной.

– Тогда пойдем куда-нибудь, где можно потанцевать. Но только не дискотека. В «Креольском патио».

– А оно еще существует?

– Да, и Гуада исполняет все те же номера Кармен Миранды [79]79
  Популярная до войны португальская певица.


[Закрыть]. Итак, свидание назначено, милый. Сегодня в восемь. Но дабы уберечь белую лилию моего целомудрия, мне придется взять с собой Андре. Впрочем, нет. Ему еще надо отвезти деда на чествование к этим людям из курсильо.В таком случае, значит, дуэньей будет мой любимый муж Алекс. Позови его, пожалуйста, к телефону.

Когда Алекс вернулся в библиотеку, он сказал Джеку:

– Заедешь за ней в контору около восьми, а потом я присоединюсь к вам в «Креольском патио».

– «Патио»! – воскликнула Моника, которая вошла объявить, что обед на столе. – О, как это ностальгически звучит! Я сто лет там не была!

Немного помедлив, Джек сказал:

– А почему бы и тебе не присоединиться к нам?

Моника улыбнулась и покачала головой.

– Спасибо, но не надо. Я ведь заметила твою паузу, Джек.

В комнате три Алехандро совершали безмолвный ритуал.

Андре снял гавайскую рубашку с дона Андонга. Затем Алекс достал из коробки и развернул свой подарок – небесно-голубую тагальскую рубашку, расшитую золотом. Вместе с Андре они надели ее на дона Андонга, который стоял, застыв неподвижно, точно статуя святого, облачаемая к празднику. Когда Алекс, слегка наклонившись, начал застегивать пуговицы, старец возложил одну руку на голову сына, а другую на плечо внука, занятого в это время разглаживанием складок. Затем Андре с отцом отступили немного назад, чтобы взглянуть на дона Андонга, разодетого в голубое с золотом, словно к празднику во славу Пресвятой Девы.

За окном тускло сверкал в полуденном мареве город, как бы погруженный в дремоту, но с юга уже летел к нему со скоростью девяносто миль в час страшный шторм, нареченный Йайанг.

То был зловещий канун для всех трех Алехандро.

4

«Церковь Духов» располагалась в бывшем складе, на узком участке земли в Санта-Ана, протянувшемся от площади к реке. Превращенное в храм складское здание венчал купол из гофрированного железа, стены были из почерневших брусьев, изъеденных термитами. Каркас строения сохранился еще от времен парового судоходства на Пасиге. За храмом двор покато шел под уклон, там в задней стене ограды были ворота, которые открывались на небольшой причал. Когда-то здесь выгружали и грузили на суда тяжелые бревна. В углу двора стоял старый двухэтажный дом, две стены которого вросли в ограду. Раньше это было жилище смотрителя, теперь – «обитель» Гиноонг Ина.

Когда Джек туда приехал, до заката было еще не меньше часа, но толпа уже ломилась в главные ворота. Миновав их, она растекалась по двору вширь, а затем опять сгущалась у входа в храм. Людским потоком Джека буквально внесло внутрь здания.