Текст книги "Пещера и тени"

Автор книги: Ник Хоакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Внутреннее помещение – длинное, узкое и высокое – было без окон, часть цементного пола выбита, но все же благодаря круглой железной крыше и уносящимся вверх стенам оно действительно напоминало базилику. Лампы дневного света на стенах оттесняли полумрак к центру. На полу разместились люди: сидя, на коленях, на корточках и лежа. Инвалидов и паралитиков вносили на носилках или на спине.

От ровного гула толпы воздух в помещении казался плотным.

В дальнем конце храма стояла хижина на сваях из пальмовых стволов – с травяной крышей и бамбуковой лестницей, но без стен. Это и было святилище, в данный момент пустовавшее. Пространство вокруг хижины, отгороженное длинными бамбуковыми скамьями, за которыми теснилось больше всего народу, было запретным. Несколько молодых людей в одних лишь набедренных повязках и головных платках устало призывали к порядку возбужденную толпу.

Протиснувшись, ко всеобщему негодованию, в первый ряд, Джек представился одному из стражей, с трудом удостоился его внимания, был выслушан и наконец препровожден за святилище, откуда небольшая дверь вела во внутренний двор. Ему указали на дом в углу.

Лужайку перед домом, заросшую сорной травой, окружала живая изгородь, над которой поднимались вверх побеги гибискуса и вьюнки покачивали своими граммофончиками. Три ступеньки вели на крыльцо, где телохранитель, одетый в форму, попросил Джека подождать, пока о нем доложат Гиноонг Ина.

Она вышла к нему в юбке из куска пурпурной материи, обернутого вокруг бедер, как саронг, в прозрачной фиолетовой блузке навыпуск с короткими рукавами и вырезом каре. Он решил, что ей за сорок. Она не употребляла косметики, а кожа у нее оказалась такая же светло-коричневая, как и глаза. Ростом она была почти с него, стройная, хотя уже чуть-чуть начала полнеть. Блестящие черные волосы, гладко зачесанные назад, тяжело падали ей на спину.

Явно неулыбчивая, не казалась она и таинственной и скорее напоминала епископа, нежели языческую жрицу.

На крыльце были бамбуковые скамейки, и они уселись на них лицом друг к другу, но чуть наискосок, потому что крыльцо было узким и иначе бы им мешали колени. Услышав ее голос, Джек еще больше убедился в том, что эта женщина подходит для роли епископа. Мрачный, низкий голос ее способен был любое место превратить в церковный амвон – или в пещеру. Самые простые слова у нее были окрашены в мистические тона.

– Пришли насчет Нениты Куген? Напрасно тратите время. Дело не в том, что мне нечего вам сообщить: я знаю о ней все. Но к чему опять эта возня вокруг ее смерти? Полиция уже заявила, что убийства не было. Почему бы не успокоиться на этом?

Он ответил не сразу, и не из-за того, что она сказала, а потому, что не знал, как к ней обращаться. Миссис Ина? Мисс Гиноонг? Мадам Ина?

– Но ее родных, – возразил он, решив воздержаться от прямого обращения, – вряд ли можно упрекать за то, что они хотят выяснить тайну ее смерти, узнать, как она умерла, как попала в пещеру.

– Тайна ее смерти несущественна. Главное, она умерла счастливой – найдя то, что искала.

– Откуда вы знаете, что она умерла счастливой?

– Я видела ее тело. Оно являло собой сброшенные оковы души – души, как бы это сказать, воспарившей ввысь.

– А она именно это искала?

Жрица хмуро уставилась на собственные ногти, словно то было волшебное зеркало.

– Мистер Энсон, Ненита Куген была вконец запутавшимся ребенком, который не мог понять, почему люди стараются выдавать себя не за тех, кто они есть на самом деле, почему скрывают свою подлинную сущность. Она искала ответа у христиан, у хиппи, у экстремистов и не получила его. Потом она пришла к нам и начала наконец понимать – почему. Когда мир перестал быть языческим, он перестал быть естественным, нацепил на себя фальшивые маски, ибо начал ценить святость. У язычников святых нет, и ни один не ценит святость. Если он собирает хороший урожай, то знает: это потому, что он правильно воспользовался магическими заклинаниями, воззвав к нужному духу, а не потому, что был праведен, добродетелен и за это вознагражден. И наоборот, когда приходят несчастья, их не воспринимают как наказание, божественный гнев или испытание веры. В них видят просто неудачное обращение к магии или прихоть богов. Ни один язычник не станет глупо вопрошать, почему бог так жесток с ним, безгрешным. Для нас нет проблемы зла, поскольку мы верим, что существуют и злые боги, столь же могущественные, как и добрые, и что даже добрые божества иногда несговорчивы.

Она уронила руки на колени и обратила взор на Джека. Он невольно подался назад.

– Таким образом, – спросил он, – язычество есть вера в случай и в магию?

– Язычество есть вера в природу, а природа подчинена случайности и магии.

– Но, – возразил он, – современный крестьянин знает,что не случай и не магия приносят хороший урожай. На то есть наука.

– Может, он это и знает, но чувствует ли? Он все еще стучит по дереву, поднимает с земли найденную подкову, скрещивает пальцы, носит с собой кроличью лапку. Здесь, на Филиппинах, мы молимся святому Исидро, а ведь это наш старый бог дождя. И если нам приходится нацеплять столько фальшивых масок, то лишь потому, что само наше исходное обличье стало фальшивым. Мы думаем, оно христианское, а на деле, сразу же, так сказать, под кожей, оно все еще языческое. Только когда мы поймем это – разницу между тем, что мы есть, и тем, за что себя выдаем, – только тогда мы перестанем притворяться и попытаемся снова быть самими собой.

– И вы говорите, Ненита Куген поняла это?

– Да, и с пониманием к ней пришло милосердие. Как могла она насмехаться над теми, кто не в силах сорвать с себя фальшивую маску, поскольку все, что мы именуем нашей христианской культурой, основано на фальши? Поверьте мне, мистер, Энсон, Ненита Куген умерла из-за собственного милосердия.

– Не могли бы вы объяснить это поподробнее?

– Я жрица, а не полицейский. Если бы я сказала вам, что мне поведал об этом дух Нениты Куген, вы бы поверили?

– А он не сказал вам, как она попала в пещеру?

– Нет. Потому что, как я уже говорила, это несущественно. Мистер Энсон, я советую вам прекратить ваше расследование, пока не поздно. Из-за вас прольется кровь. Богиня пещеры опасна. Она из тех добрых духов, которые могут порой быть безжалостны.

– Похоже, вы хорошо ее знаете.

– Я ее жрица. Еще до того, как обнажился вход в пещеру, я была призвана в город для откровения. Потом – землетрясение, пещеру обнаружили, и богиня вошла в меня, как входила во всех своих жриц, когда наступало время. Раньше для общения с ней мне надо было впадать в транс, теперь же богиня живет во мне. То же самое было и с той женщиной из семнадцатого века, которая известна как Эрмана Беата. И точно так же она вошла в Нениту Куген в час ее смерти.

– Ненита была жрицей?

– Ее посвятила в жрицы сама богиня, которой дано летать там, где мы бредем на ощупь. Когда Ненита Куген пришла к нам, я увидела в ней дитя, вконец запутавшееся, но с чистым сердцем. Она искала отнюдь не сильных ощущений – ее по-настоящему интересовало наше движение. Собственно, ей хотелось быть одной из наших дакиланг далага [80]80
  Великих дев (тагальск.).


[Закрыть]– тем, что вы бы назвали целомудренной весталкой. Однако у нас движение нативист-ское, а она, сколько бы филиппинской крови ни унаследовала от матери, все же американка. Я сказала ей, что сначала она должна стать настоящей филиппинкой, и именно поэтому позволила ей беспрепятственно бывать здесь. Она была с нами, когда ей этого хотелось, она была вольна приходить и уходить. Ненита все быстро усваивала. Прирожденная язычница.

– А что такое прирожденная язычница?

– Это та, которая не может не видеть, что сама природа есть бог. Христианство отделяет природу от человека и бога. Мы, язычники, видим единство всего сущего. Я говорю «сущего», потому что стараюсь избегать слова «творение», которое уже предполагает обособленность творца от сотворенного им. В филиппинских мифах нет акта творения. Летит птица, она хочет отдохнуть, для этого и появляется земля. Бамбуковый ствол расщепляется надвое, и оттуда выходят мужчина и женщина, которые там дожидались своего часа.

Джек изобразил раздумье, почесав затылок:

– Тогда кто же является богом – птица, дерево, мужчина, женщина?

Она ответила:

– Бог есть летящая птица и возникающая земля. Бог есть расщепление бамбука и появление человечества. Бог – все процессы, происходящие в природе, то, что ныне наука, отвергнув библейский миф о сотворении мира, называет эволюцией. Но знание этого было еще у наших предков, а мы с приходом христианства его утратили. И нам надо восстановить для себя это знание, если мы хотим выжить.

– Мы должны уверовать, что прутья и камни суть бог?

– Если вы должныверить, то вы обманываете сами себя. В вас воспитали условный рефлекс, который говорит вам, что прутья и камни не одушевлены. Но наши языческие предки стихийно, инстинктивно верили, что в природе нет ничего неодушевленного. Земля и воздух, вода и огонь, прутья и камни, растения и животные – у всех у них, как и у самого человека, есть свой дух, божество или богиня, – то, что наши пращуры называли анито.И вот это уважение, почтение к анито,обитающим везде и во всем, не позволяло нашим предкам вырубать леса, истощать почву, загрязнять воздух и воду. Прежде чем срубить дерево, сжечь траву, убить оленя или загарпунить рыбу, они испрашивали разрешения у божеств природы. Я не могу без улыбки слышать, как то, что раньше высмеивали, называя предрассудками, теперь превозносят как экологию.

– Даже если допустить, что все это справедливо, – сказал Джек, – я все-таки не вижу, почему надо опять превращаться в язычников, чтобы выжить. Можно не губить дерево и не веря, что в нем есть анито,который погубит меня.

– А мыверим в то, что нас погубит собственная непочтительность. Мы стремимся возродить филиппинское язычество как раз потому, что непочтительное отношение к природе буквально на глазах делает нашу страну непригодной для жизни. В горах сводят леса, земля истощается, реки и моря издают зловоние, даже сам воздух отравлен. То, что у отдельных лиц, как, например, у вас, мистер Энсон, есть совесть, нас не спасет. Нужно, чтобы старые языческие понятия снова стали достоянием общины, а для этого мы должны вернуться к культу анито.Поэтому я, как бы бросая вызов, начинаю именно с прутьев и камней, ибо язычников издавна высмеивают за почитание камней и прутьев иссохших. Мне надо показать людям магию прутьев и камней, потому что они любят чудеса. Я благословляю прутья иссохшие и камни, которые они приносят, а потом ставят или кладут в воду. Они пьют эту воду, умываются ею или готовят на ней еду – и многим это дает исцеление. Я говорю им: «Не я исцелила вас, но анитопрута, анитокамня, анитоводы». Тогда они начинают относиться к прутьям, камням и воде с религиозным благоговением. После этого я перехожу дальше, рассказываю о других силах природы и прошу людей приносить сюда мясо и зерно, огонь и цветы, землю и минералы, чтобы они сами убедились, какие силы заключены во всем. Постепенно их высокомерие по отношению к природе сменяется трепетом перед нею. Вам бы следовало посмотреть на них во время поклонения, мистер Энсон.

– А те, что приходят сюда, они все язычники или еще только хотят стать таковыми?

– О нет. Они просто идут за исцелением, за чудесами. Но я не придаю этому значения. Так или иначе, я возрождаю почитание анито,что, в сущности, не так уж и трудно, поскольку старая религия все еще жива в людях, как бы глубоко ее ни прятали. Стоит мне немного встряхнуть их души, и она снова поднимается на поверхность. Но может быть, вы правы, все они, сами того не ведая, уже язычники или стали язычниками. Старая религия возвращается, мистер Энсон, чтобы покончить со всем, что принесли нам последние четыреста лет нашей истории.

– Вы найдете множество сторонников возвращения старой религии среди интеллектуалов.

– Э, нет, их религия – национализм. Как у сенатора Алекса Мансано. Он осудил церковь, но он не язычник. Он – постхристианин.

– Но ведь он поддерживает ваше движение?

– Наверняка вы слышали, что он мой тайный покровитель из влиятельных кругов. Но слух этот ошибочен, мистер Энсон. У меня в высших кругах не один тайный покровитель, их сотни – члены правительства, бизнесмены, светские люди, даже церковники. Они говорят, что пока не могут выступить открыто, но в душе они язычники. Если бы я захотела совершить религиозный путч, у меня бы уже было готовое подполье, пятая колонна, партизанские отряды и военные склады. Но к чему путч? Страна и так быстро избавляется от христианства. Знахари лечат теперь не только в баррио – они принимают своих пациентов в роскошных отелях.

Джек смотрел на нее с невольным восхищением.

– А вы родились христианкой или язычницей?

– Я рождена языческой принцессой, мистер Энсон, но в двенадцать лет была крещена по католическому обряду и воспитывалась в католической вере. Но вы ведь хотели спросить другое, вас интересует, какое право я имею столь категорично высказываться по этим вопросам. А ответ прост. Моим голосом вещает богиня, воплотившаяся во мне, и люди слышат ее, не меня. А когда жрица, в которую вошла богиня, умирает, она сама становится богиней или каким-то одним из аспектов ее сущности, подобно той женщине, которую они зовут Эрмана, или Нените Куген. О, я думала, что девушка еще не готова для алтаря, но богиня знала лучше и взяла ее к себе. Теперь я говорю своим девушкам, что в одной из них, и очень скоро, непременно возродится Ненита Куген. Собственно, может, она уже и возродилась. Алекс Мансано сказал мне – вы видели ее дважды?

– Не могу быть уверен, пока не увижу в третий раз – если только он будет.

– Его не будет, мистер Энсон. Послание вы уже получили.

– Значит, я не сумел его понять.

– Вы были призваны помочь в великом свершении. Такова, мистер Энсон, его первая часть. А вот вторая: если не можете помочь – не мешайте.

Услышав, как отворилась дверь, она обернулась. В дверях стоял молодой человек, одетый, как и стражи в храме, в набедренную повязку и головной платок. Джеку сразу показалось, что этого человека он уже где-то видел.

– Пора, – сказал молодой человек.

Гиноонг Ина поднялась со скамьи.

– Мистер Энсон, это Исагани Сеговия, возможно, вы захотите поговорить с ним. Он был помощником того самого священника, который не позволял нам собираться в пещере. А теперь Исагани пришел к нам. Гани, зови девушек.

Молодой человек распахнул дверь и отступил в сторону. В проходе появились «великие девы». Торопливо сбежав по ступенькам на лужайку, они выстроились там попарно. Их было двенадцать, все – с золотисто-коричневой кожей. Хотя девушки порхали легко и стремительно, лица у них оставались суровыми. Они были в таких же пурпурных саронгах, как и Гиноонг Ина, но в белых блузках, на груди – ожерелья из бисера и ракушек, а на голове у каждой – венок из цветов сампагиты,похожий на круглую шапочку. Опустив глаза, они стояли лицом к крыльцу, освещенные сбоку закатным солнцем, и на траву падали их длинные тени.

Жрица, став рядом с Джеком на крыльце, обозревала своих «весталок». Лучи уходящего солнца тоже, казалось, ощупывали каждую пурпурную ниточку саронгов, каждый виток ожерелий из цветного бисера и перламутровых раковин, каждый лепесток сампагиты,сверкающий, как бриллиант, в темных волосах, каждый пульсирующий отблеск золотистой плоти.

– Их подбирали по цвету кожи? – спросил Джек.

– И по типично малайским чертам. Если кожа слишком светлая, то они должны загореть на солнце. Для Нениты Куген это было как нож в сердце – она никак не могла добиться глубокого загара.

– А разве загар – это не фальшивая маска?

– Маска? У филиппинки? – Она сделала шаг, собираясь уйти, но задержалась и уронила на прощание: – Приходите в храм на церемонию, мистер Энсон. Исагани проводит вас.

Как только она сошла с крыльца, стоявшие парами девушки повернулись кругом и направились через лужайку у задней двери храма. Между двумя последними шествовала Гиноонг Ина, возвышаясь над ними в своей фиолетовой блузе.

Когда процессия подошла к храму, дверь распахнулась им навстречу, словно ревущая пасть чудовища.

5

Небрежно развалившись на верхней ступеньке, молодой человек, чье имя было Исагани Сеговия, подтянул набедренную повязку и задумался: так ли уж мало известно Джеку Энсону, как он хочет показать? Молодой человек уже знал, что потайной ход обнаружен. Почему же Энсон ни словом не обмолвился об этом в разговоре с Ина? (Сеговия, конечно, подслушивал у дверей.) Интерес гостя к бедному Грегги Вираю вполне мог означать, что он идет по горячему следу.

Исагани Сеговии было за двадцать, и ему надлежало выглядеть повнушительнее; но в его смуглой красоте и чувственной внешности (в ту минуту почти обнаженное тело, не считая небрежно надетой набедренной повязки) сквозило что-то лживое и отталкивающее. Он воспитывался в семинарии, а выглядел так, словно возмужал в Содоме. У него был бегающий, пронырливый взгляд воришки, высматривающего, где бы обчистить карман или срезать часы с запястья.

– Мы вместе учились в семинарии, – начал он. – Отец Грегги и я. Он-то по призванию, а я попал туда только после средней школы и двух курсов колледжа, потому что предложили учиться бесплатно. Потом я семинарию бросил.

«Скорее всего, вышвырнули оттуда», – подумал Джек, усаживаясь на перила крыльца, и внимательно вгляделся в бегающие глаза молодого человека.

– У меня была хорошая работа в рекламной фирме, когда Грегги – отец Вирай – попросил меня помогать ему в пещере. Она стала знаменитой из-за чудес, творившихся там, и ему нужен был кто-нибудь, кто бы мог направлять толпу, записывать происшествия, опрашивать жаждавших исцеления, вести учет и все такое прочее. Я оставил прежнее место, ушел к нему, и мы вместе работали весь семьдесят первый год. Но в декабре кардинал прекратил молебствия в пещере, и отца Грегги перевели в другой приход, далеко в горах. Он был очень опечален, а я рассвирепел, и, когда мне предложили делать ту же работу для «Церкви Духов», я тут же согласился.

– Вы присоединились к ним, не веруя?

– Вначале – да, но теперь вижу, что в их деятельности есть какой-то смысл. Я привел сюда несколько человек. Нениту Куген, например, – мы познакомились, еще когда я был с активистами. Она искала чего-нибудь новенького.

– Она действительно стала язычницей?

– Формально – нет. Тут сначала надо пройти через послушничество – я, кстати, еще не прошел, – но ей что-то не сиделось на месте. Она то уходила, то приходила опять. Так что, я думаю, она до конца так и не решилась.

Повисла долгая пауза, в которой чувствовался немой вопрос. Потом Джек нарушил молчание:

– Незадолго до того, как тело ее нашли в пещере, отец Вирай был со своим приятелем неподалеку – в деревенской часовне у гроба, после полуночи. Этим приятелем были вы?

– Нет, я в то время ездил в Себу [81]81
  Город на одноименном о-ве в центральной части Филиппин.


[Закрыть]по поручению Гиноонг Ина. Вы думаете, Грегги как-то причастен к смерти девушки?

– Там есть потайной ход из часовни в пещеру. Мог он знать о нем?

Молодой человек перестал воровато шарить взглядом и остановил его на Джеке, что было еще менее приятно. «В конце концов я заставил тебя проговориться, сволочь», – похоже, думал Исагани Сеговия, внутренне улыбаясь.

Вслух же, и без улыбки, он произнес:

– Если бы знал, он бы сказал мне. У него не было тайн ни от меня, ни от кого другого. Он всегда на весь свет орал «эврика!». Такой уж характер.

– Да, я слышал. «Эврика!» он и сейчас кричит?

– Как я уже сказал, он уехал, а потом вступил в общину траппистов [82]82
  Монашеская община, отличающаяся суровым уставом, который предусматривает, в частности, обет молчания, воздержание от мяса и т. п.


[Закрыть]на юге. Так что, думаю, Грегги нашел другой выход. Я бы сказал – границу. В одном можете быть уверены: если бы он был как-то причастен к смерти Нениты, он сам бы сказал об этом. Разболтал бы всем. Не дожидаясь, когда ему начнут задавать вопросы.

– Но он питал особые чувства к пещере. Предположим, кто-то обнаружил не только потайной ход, но и узнал, что его используют для махинаций с чудесами…

– Хотите сказать, что Ненита Куген обнаружила ход и пришлось заставить ее замолчать?

– Хотя бы для того, чтобы не допустить скандала, ради верующих, которые шли молиться в пещере.

Молодой человек задумчиво почесал между ног, прищурил глаза и обшарил взглядом весь двор, по которому полосами пролегли длинные вечерние тени. После долгой паузы и того же задумчивого почесывания он наконец изрек:

– Так, значит, девушку протащили в пещеру через часовню?

– Там было бдение у гроба в ту ночь, но, как я понял, чтобы сделать это, время нашлось бы.

Молодой человек замолчал. На этот раз, к счастью, и руки и глаза его остались неподвижными. Казалось, он окаменел.

– Когда вы видели отца Грегги в последний раз? – спросил Джек.

Собеседник вздохнул и принялся поправлять платок на голове, словно раздумья сбили его набок.

– После пещеры, – сказал он, – я только дважды видел Грегги. В первый раз – когда он приезжал в Манилу, очень расстроенный из-за своего нового прихода. Это в январе, я тогда еще не служил здесь. Он явился ко мне в меблирашку, и, как я понял, его новой «эврикой» был политический экстремизм. Я сказал ему, что уже отведал этого. А последний раз мы виделись здесь, когда он пришел прощаться, потому что уходил к траппистам. Это было месяц назад, в июле. Я спросил почему, и он ответил: «Потому что на мне епитимья до конца дней моих». Тогда я решил, что его новое «открытие» – мистический аскетизм. Но теперь, после ваших слов, я начинаю думать…

Он не закончил, и Джек спросил:

– Вы не говорили с ним о деле Нениты Куген? Тогда вокруг этого было еще немало шума.

– Нет, его грызло что-то другое…

– Махинации в пещере.

– Приятель, если вы правы, то какое можно было бы раскрутить дело против всех этих святош! Гиноонг Ина требовала равных прав на пещеру. А они даже не слушали ее – чудеса-то ведь выгоднее. Чудеса должны были превратить нас в новый Лурд, новую Фатиму, пилигримы стекались бы к нам со всего мира, доллары потекли бы рекой. Никому и дела не было до этой сумасшедшей Гиноонг Ина и ее языческих идей! Ее просто третировали. Но теперь, если можно будет доказать, что там совершались махинации, скольким лицам придется покраснеть! Подданной нашего государства, националистке отказали в ее законном праве, в свободе вероисповедания, только потому, что властям выгоднее было заниматься жульническими махинациями!

Джек, почувствовав себя как-то неуютно, соскочил с перил.

– Ну, пока мы еще не уверены, что там жульничали, – возразил он. – Пока это лишь мое предположение. Но я согласен, что была допущена несправедливость: после того как христиане оставили пещеру, Гиноонг Ина по-прежнему отказывали в доступе туда.

– Как раз поэтому, – сказал Исагани Сеговия, вставая на ноги, – она и наняла меня: надо было начать кампанию за допуск язычников в пещеру. Но власти завели старую песню: что склон берега опасен, он может обрушиться в любой момент и тому подобное. Тогда я решил устроить демонстрации против запрета, активисты приняли в них участие. Ведь в конце концов пещера изначально была языческим святилищем, и женщина, которой там поклонялись, была настоящей жрицей старой религии, как Ина…

– Она действительно верит в это?

– …или даже самой богиней. Да, Гиноонг Ина действительно верит, что ее устами вещает богиня, вошедшая в ее тело.

– А что вам самому известно о Гиноонг Ина?

Снова руки молодого человека двинулись вниз, однако на сей раз только до пояса сползавшей с бедер повязки.

– Когда я еще работал с Грегги, – начал он, – а она добивалась равного с нами времени на пользование пещерой, я проверил кое-что в ее биографии. Ина утверждает, будто родилась принцессой племени т’боли в Котабато [83]83
  Город и провинция на о-ве Минданао.


[Закрыть], но у нас были сведения, что на самом деле она – некая Урдуха Аглипай, дочь сержанта-илоканца, который служил в Котабато в тридцатые годы. Тогда я отправился в Котабато искать доказательства, что она не та, за кого себя выдает, и обнаружил кое-что забавное. Действительно, у илоканского сержанта Криспина Аглипая в апреле тридцатого года родилась дочь, которую при крещении нарекли Урдухой. Но в том же месяце у дато [84]84
  Вождь, правитель (тагальск.).


[Закрыть]Кирата из племени т’боли родилась девочка, нареченная тем же именем Урдуха. Ее рождение было зарегистрировано совершенно случайно: датоКирату пришлось привезти семью в Котабато, потому что в то время в суде разбирался его иск против другого дато,его соперника.

Джек, стоявший на крыльце, прислонясь к столбу, не смог сдержать улыбки:

– Итак, Гиноонг Ина может быть любой из этих Урдух?

– Или ни той, ни другой, – сказал Сеговия, который оперся о противоположный столб. – Суд так и не уладил спора между двумя дато,и когда они разъехались по своим углам, то объявили друг другу войну. Длилась она двенадцать лет, и в ходе ее клан датоКирата был попросту истреблен. Его самого в конце концов тоже убили, а ведь он был последним в роду.

– Погибла и маленькая Урдуха?

– По одним слухам – да. А по другим ее, когда ей было восемь лет, тайно увезли в Котабато и отдали на воспитание монахиням в американскую католическую миссию. Довоенные документы миссии сохранились не полностью, но в них есть упоминание о том, что, когда разразилась война, в их школе была девочка по имени Урдуха Тиболи. Впрочем, свидетельство это не очень достоверное.

– А что случилось с другой Урдухой?

– Когда началась война, сержанта Аглипая отозвали в Манилу, но семью он оставил в Котабато. Он погиб на Батаане [85]85
  Полуостров на Лусоне, где в 1942 г. шли ожесточенные бои с японцами.


[Закрыть]. Его семья три года укрывалась в джунглях, в деревне племени т’боли, которое помогало партизанам. В сорок четвертом япошки совершили налет на деревню и уничтожили всех жителей. Полагают, что юная Урдуха Аглипай погибла вместе со всеми, поскольку уцелевших не обнаружили.

– Но история, – сказал, улыбнувшись, Джек, – на этом явно не кончается.

– Ну конечно же нет, – ухмыльнулся в ответ Сеговия. – В сорок пятом году, когда кончилась война, в племени т’боли появилась девушка, утверждавшая, будто она – Урдуха, дочь датоКирата. Но при этом она заявляла, что не претендует на собственность отца, а всего лишь хочет стать жрицей. Года два она обучалась под руководством знаменитой бабайлан,наставницы, а потом исчезла. Т’боли говорят, она ушла сама, но есть подозрение, что враги отца Урдухи, обеспокоенные ее возвращением, покончили с ней.

– И, – вставил Джек, – другая Урдуха тоже объявилась.

– В то же самое время, но только в Маниле. Где вы были в конце сорок пятого года?

– Тоже здесь, в Маниле. Учился в школе.

– Тогда вы, конечно, ходили на эти представления в гавайском стиле?

– Пожалуй, нет. Я был примерным мальчиком.

– Дело в том, что я наткнулся на упоминания об одной молоденькой девице из стриптиза, которая участвовала в этих представлениях в сорок пятом году под именем Принцессы Урдухи, но чье настоящее имя, как полагают, было Урдуха Аглипай. В сорок шестом ее начали проталкивать в кино как восходящую звезду под именем Урдуха Ория. Мне удалось разыскать продюсера, у которого она работала по контракту, но он настаивает, что Урдуха Ория и Принцесса Урдуха, занимавшаяся стриптизом, – разные люди. Однако обе, кажется, имели одну и ту же фамилию – Аглипай. Так что я считаю, что это одно и то же лицо.

– Что-то не припомню никакой восходящей кинозвезды по имени Урдуха Ория, впрочем, тогда мы и не смотрели тагальские фильмы. Однако уверен, что звезды экрана из нее не вышло, иначе даже я запомнил бы ее имя.

– Верно, не вышло, да она и недолго снималась. В сорок седьмом она распростилась со своим продюсером и исчезла, хотя контракт был действителен еще год. Никто не знает, что с ней стало, но, согласно одной версии, она повстречала некоего бродячего американского знахаря и уехала с ним в Индию.

– И в том же сорок седьмом Урдуха Тиболи исчезла из Котабато?

– Совершенно верно. Итак, у нас есть две Урдухи, обе якобы погибли в детстве, обе объявились после войны и потом снова обе одновременно исчезли.

– След теряется.

– Теряется двойнойслед, – поправил Сеговия. – Двадцать лет спустя, то есть в шестьдесят седьмом году, в Багио появляется вероцелительница, которая называет себя просто Урдухой и утверждает, что она – принцесса из племени т’боли. И действительно говоритна т’боли. Совершив ряд чудесных исцелений, она становится главной жрицей нового языческого культа: Гиноонг Ина из «Церкви Духов» – «Самбаханг Анито». Число ее последователей, первоначально незначительное, постоянно растет везде – в Багио, в Илокосе, на Центральной равнине и здесь, в Маниле. Не говоря уж о ее клиентах среди иностранных туристов. В конце шестьдесят девятого она обосновывается в Маниле, сначала в маленькой часовенке в Тондо, и возвещает, что ее богиня явит знамение в семидесятом году.

– Этим знамением оказалось землетрясение?

– Но вот что странно, – продолжал Сеговия с саркастической улыбкой. – Поначалу она, кажется, сама не поняла этого. Произошло землетрясение, обнажился вход в пещеру, но она ни словом не обмолвилась, что это и есть долгожданное событие. Так что христиане первыми заполучили пещеру и обратили ее в святилище Эрманы. Потом объявился журналист со своей теорией, будто в языческие времена пещера была святилищем некоей богини. И только тогда Гиноонг Ина объявила, что открытие пещеры и есть знамение богини, только тогда она стала требовать, чтобы им разрешили там поклоняться.

– А вы не спросили ее, почему она так запоздала с этим?

– Она говорит, что знала с самого начала, но не могла действовать без повеления свыше. Говорит, что есть священный распорядок, которому надо следовать. И знаете, в этом есть смысл. В конце концов дело повернулось так, что христиане в борьбе за пещеру потерпели поражение, а язычники завоевали всеобщие симпатии. За год с небольшим они достигли многого. Начали с маленькой часовенки в Тондо, а теперь у них эта церковь, и Гиноонг Ина уже поговаривает о воздвижении огромного храма в туристском кольце.

– Чем подтверждает слухи о ее высокопоставленном покровителе.

– Как она уже сама вам сказала, – пожал плечами Сеговия, не заботясь о том, что выдает себя, – у нее не один, а сто высокопоставленных покровителей. Хотя должен быть среди них и один, особенный.

– Вы не догадываетесь, кто именно?

– Почему бы вам, – ощетинился вдруг Сеговия, метнув на него злобный взгляд, – попросту не попросить меня, как ее, ну, скажем, уполномоченного по связям с общественностью, объяснить противоречия в ее биографии?

– А вы действительно задавали ей такой вопрос: кто она – Урдуха Тиболи или Урдуха Аглипай?

– Как только она выразила желание взять меня на службу.

– И она сказала…

– Она сказала, что есть только одна Урдуха – она сама, рожденная от вождя т’боли, восьми лет отданная на воспитание католическим монахиням и вернувшаяся после войны к своему народу, чтобы стать языческой жрицей. Другая Урдуха, по ее словам, – это иллюзия, тень, которую она отбрасывает, двойник, созданный богиней, чтобы сбить с толку врагов…