Текст книги "Пещера и тени"

Автор книги: Ник Хоакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– У тебя извращенное мышление, – усмехнулся Почоло. – Нет, Джек, не я ударился в политику, а меня в нее втянули. Я был одним из тех «блестящих молодых людей», которыми мистер Магсайсай [10]10
  Магсайсай, Рамон (1907–1957), по прозвищу Гай (англ.:«парень») – президент Филиппин в 1954–1957 гг. Обещал провести широкие преобразования, что принесло ему победу на выборах; погиб в авиационной катастрофе.


[Закрыть]окружил себя во время «Великого крестового похода». Мы собирались очистить политику, и Магсайсай был «нашим парнем». Но Гай отправился к праотцам, и каждому пришлось идти своим путем. Я примкнул к «парням ра-ра» – знаешь их: сеньоры Манглапус, Родриго и Манахан [11]11
  Манглапус, Родриго, Манахан – политические деятели (впоследствии сенаторы), активно участвовавшие в движении «Магсайсая – в президенты»; после его гибели создали недолго просуществовавшую Прогрессивную партию Филиппин. Их называли «парни ра-ра».


[Закрыть],– и тут мы обнаружили, что нас без всяких оснований считали приверженцами матери-церкви, матери-Америки и старого доброго Атенео. Но, видишь ли, я вовсе не рыцарь Колумба, не папский рыцарь и не собираюсь быть ими. Я отнюдь не подлизываюсь к американцам, наоборот, думаю, что им надо хорошенько врезать за равные права [12]12
  После второй мировой войны США навязали Филиппинам поправку к конституции, согласно которой американцы получили равные с филиппинцами права в некоторых сферах предпринимательства.


[Закрыть]и базы. С тех пор я даже никогда не был на традиционной встрече выпускников Атенео. Но эти чертовы ярлыки так и прилипли.

– Они всегда прилипают. И брось прибедняться по дороге в банк. Ты ведь победил на выборах и стал мэром как раз благодаря этим ярлыкам?

– Увы, это так. Я Мистер Реформа, Мистер Оппозиция и Мистер Честность – напористый молодой мэр, преданный матери-церкви, матери-Америке и старому доброму Атенео. Перестань ехидно улыбаться, Джек, и вылижи свою тарелку. Десерт? Кофе? Еще пива?

– Кофе и еще пива. Никакого десерта.

– Странно, как разбросало нашу банду…

– Большинство подалось в Штаты, так ведь?

– Твоя Альфреда осуществила это самым блистательным образом. Но в конце концов таков ее стиль.

– А Чеденг вышла за Алекса Мансано.

– Они разошлись.

– Да, я слышал. Где она сейчас живет?

– С его родителями, представляешь? Покинув Алекса, она сняла квартиру и пошла работать. Воспитывала сына – видишь ли, есть на свете и Алехандро Мансано Третий. Они зовут его Андре. Потом мальчик ушел к отцу, бедная Чеденг отказалась от квартиры, и ее приютили бывшие свекор и свекровь. Но сейчас юноша с нею. Они тоже эмигрируют.

– А в чем дело? Алекс и его женщины?

– Да. А также Алекс и его политика. Чеденг сыта по горло табором, в который превратился их дом, где целый день толкутся его прихлебатели. В любое время свободно приходят, уходят, чуть ли не неделями живут там. Она рассказывала, как однажды, придя домой, обнаружила трех незнакомцев, спящих в ее постели, а четвертый как раз сидел в туалете, к тому же с открытой дверью.

– Зато наш Алекс прошел в сенат.

– А Чеденг сразу после этого ушла от него вместе с сыном. Она не стремилась ни стать госпожой сенаторшей, ни, может быть, и кем-нибудь повыше. Наш сенатор Алекс наверняка выдвинет свою кандидатуру на пост президента в будущем году, даже если ему придется пойти на раскол и поднять мятеж в рядах партии. Молодые экстремисты подбивают его на это, а кроме того, за него ветераны-националисты, все эти суперпатриоты, которые объединялись вокруг его отца, Таньяды и Ректо [13]13
  Сенаторы Л. Таньяда (род. в 1899 г.) и К. Ректо (1890–1960) – видные филиппинские националисты.


[Закрыть]. А ты знаешь, что сенсация сегодняшнего дня не Алекс, а его отец, старый дон Андонг? Пути отца и сына разошлись. Старик вернулся в лоно церкви.

– Не может быть!

– Ты расплескал пиво, Джек, старина. Вот возьми мою салфетку. У тебя отличная рубашка.

– Теперь эта отличная рубашка мокрая. Как, то есть, вернулся в лоно церкви?

Один официант подскочил вытереть стол, другой принес свежие салфетки.

– Да вот так, – сказал Почоло, жестом показывая, что сливки для кофе не нужны. – Величайший из антиклерикалов снова в объятиях матери-церкви. А помнишь, как еще в школе, когда он навещал Алекса, мы старались взглянуть на него хоть одним глазком, что было строжайше запрещено, поскольку, говорили нам, это сам дьявол во плоти?

– И как мы были потрясены – я во всяком случае, – увидев, что этот дьявол весело болтает с отцами-иезуитами!

– В конце концов он их выкормыш, даже если он стал масоном, вольнодумцем и сущим наказанием для церкви.

– Как же он оказался на пути в Дамаск? [14]14
  Намек на апостола Павла, который после того, как на пути в Дамаск ему явился Христос, из гонителей христиан стал проповедником новой веры.


[Закрыть]– словно цитируя, спросил Джек.

– Без ложной скромности могу утверждать, – сказал Почоло, – что я приложил к этому руку. Он нападал на движение курсильо [15]15
  Трехдневные «курсы» интенсивной католической индоктринации. Движение курсильо распространилось на Филиппинах в начале 70-х гг.


[Закрыть]в бесчисленных письмах в газеты, и однажды я пришел к нему и спросил: справедливо ли осуждать то, о чем знаешь только понаслышке? И бросил ему вызов – предложил посетить курсильо,чтобы увидеть все своими глазами. О доне Андонге можно сказать многое, но нельзя сказать, что он несправедлив, – он принял вызов, посетил курсильо…

– …и узрел свет?

– Думаю, именно так, хотя вначале ничего не произошло, что как раз и было очень странно: ведь мы ожидали разоблачительных репортажей на первых страницах газет, а тут – неожиданное молчание. Мы знали, что, пригласив его, рисковали многим…

– Похоже, ты сам не очень веришь в эти ваши курсильо.

– Да, пожалуй, но когда месяц спустя мы услышали, что он обратился к духовным наставникам, – вот было смеху-то! Впрочем, после этого мы уже твердо знали, что вышибли главную фигуру в стане врага. Не прошло и полу года после того, как он посетил курсильо– это было в семидесятом, – а уже дон Андонг зачитывал текст отречения от заблуждений перед самим кардиналом. Я был там как один из восприемников. Старик пришел во всем белом, словно к первому причастию, даже с голубой лентой на рукаве…

– …и с нимбом вокруг головы.

– Нет, когда его машина выехала на улицу – тогда нет. Тротуары были запружены орущими демонстрантами. Они тащили гроб, склоненные флаги и плакаты: «Прощай, заблудший вождь!», «Почий с миром, ренегат!», «Как ты мог сделать это, дон Андонг?» – и прочее в том же роде. Они чуть не разнесли его машину. Интересно, кто мог предупредить их?

– Будто ты не знаешь.

– Алекс? Когда дон Андонг прибыл домой, он потребовал к себе сына и обвинил его в подстрекательстве к демонстрации. Но Алекс заявил, что он знать не знал, что в то утро старик отправился к кардиналу. После этого между ними началась свара.

– Итак, теперь Алехандро Первый против Алехандро Второго?

– Не забудь уж и Алехандро Третьего, молодого Андре. Раньше он шагал в колоннах своего отца. Теперь перешел на сторону деда.

– И как к этому относится бедная Чеденг?

– Хочет избавить себя и своего сына от всего этого и эмигрировать. Кстати, Джек, несмотря ни на что, она стала еще красивее. Девочкой она казалась не очень, но это из-за Альфреды. Ты, конечно, встретишься с нею? Помимо всего прочего, ее сын, Андре, мог бы рассказать тебе о Нените Куген.

– Я хочу еще пива, дружище.

– Сейчас будет. Только пей без меня, мне еще надо поработать. Официант! Насчет того, чтобы осмотреть сегодня пещеру: я не смогу сам показать ее тебе, Джек. В мэрии ждет куча бумаг. Но мы поедем ко мне, и я поручу своей секретарше проводить тебя туда. Какого черта, что ты делаешь?

– Хочу заплатить половину стоимости обеда, Поч. Я не едал ничего подобного много лет.

– Спрячь свои деньги, человече. Угощение не за мой счет. Представительские, понимаешь? Мэрия высоко ценит удовольствие принимать вас… Да, официант, пиво, одно пиво. О Джек, Джек, я готов расплакаться – ведь мы вместе росли!

– Да, как смешно! Ты с золотыми авторучками. Я в обносках старших братьев. И Алекс, служка у алтаря!

– И все трое необрезанные.

– Нашел о чем жалеть!

Тем не менее Джек тоже растрогался, вспоминая, как в предвоенные годы, учась у иезуитов, он, Почоло и Алекс Мансано вместе, как говорят, мужали. И было вполне по-филиппински, что заклятый враг церкви, дон Андонг, отправил своего сына к иезуитам. Почоло, как и Алекс, метался между набожностью в школе и чудовищным родительским богохульством дома. Неужели эти нечестивые отцы не чувствовали своей непоследовательности? Нет. Поскольку сваливали всю вину на женщин. «Мой мальчик у иезуитов – его мать настояла. Вы же знаете – женщины!.. А мне все равно. Уж я-то присматриваю за тем, чтобы дома мальчик получал добрую дозу противоядия – от меня. Так что не важно, чем там они забивают ему голову. Когда он вырастет, это пройдет. Я об этом позабочусь». И действительно, после войны, кончив школу, Алекс пошел по нечестивому пути своего отца. Но не Почоло. Может быть, послевоенный Почоло презирал своего отца-неудачника за то, что тот разорился?

Деревянные панели ресторанного кабинета шептали ему теперь: «Мир у моих ног…»Пробили часы. Почоло, меланхолично допивавший кофе, сразу же очнулся и посмотрел на свои. С его лица исчезли воспоминания о трех маленьких мальчиках в коротких штанишках, непричесанных и необрезанных.

Джеку принесли пиво.

4

Секретарша была миниатюрная, красивая и до того молоденькая, что носила очки, в которых на самом деле не нуждалась – однако в очках она казалась куда серьезнее, чем без них; она предпочитала, чтобы комплименты касались ее печатания или стенографирования, но не карих глазок.

По дороге к пещере, в «мерседес-бенце» мэра и с его же помощником за рулем, она, сидя на переднем сиденье, показывала достопримечательности, подложив под себя ногу, чтобы легче было поворачиваться от ветрового стекла к Джеку Энсону, сидевшему позади.

– Вот новый административный центр. Мэр Гатмэйтан распорядился, чтобы его строили в малайском стиле. Видите, сколько там крыш? Слева от вас река, но ее не видно, мешают эти лачуги из пальмы -нипы.Мэр Гатмэйтан сносит их, так что скоро у нас будет настоящая набережная. Ужас сколько машин! Сейчас мы в старой части города – при испанцах она называлась побласьон [16]16
  Поселение (исп.).


[Закрыть].Это наша старая ратуша, потом мы построили новую на месте рисовых полей. Но мэр Гатмэйтан хочет перевести мэрию снова в старое здание, потому что оно ему нравится: начало девятнадцатого века, красная черепичная крыша, кирпичные стены, а позади веранда, выходящая на реку. Следующая деревня очень интересна – известняковый холм…

Джека Энсона больше заинтересовали пикеты возле новой ратуши.

– Давно эти молодые люди выступают против мэра?

– Они ужасны, правда? – воскликнула мисс Ли. – Расставили свои плакаты на наших лужайках, валяются везде полуголые. Уйдут, потом опять приходят. Сегодня они есть, завтра их нет. Мэр Гатмэйтан очень терпелив с ними. Видите, он даже машет им рукой? А иногда он посылает им прохладительные напитки и бисквиты. И не разрешает полиции их трогать. Но вы не думайте, что он их боится. Они хотят, чтобы снова открыли пещеру, но он сказал «нет», и это значит – «нет».

– А почему нет?

– Вопрос законности и порядка, – торжественно ответила мисс Ли, словно цитируя Библию. – Нужно показать молодежи, что есть вещи поважнее тех, которые она называет гражданскими правами. Я сама очень терпима, но их плакаты выводят меня из себя.

Один большой плакат гласил: «Мэр Гатмэйтан – клерикофашист».Почоло сам со смехом указал на него.

Еще в мэрии Джек понял, что ошибался, не признавая Поча политиком. Легкость, с которой тот, словно актер на сцене, входил в эту роль, оказалась поразительной. Лицо его менялось каждую минуту: оно было веселым в разговоре с доброжелателем, строгим во время доклада подчиненного, озабоченным, когда он вникал в жалобы обиженных, и отеческим, когда выслушивал ищущих работу; все это на ходу, но вместе с тем без спешки – он прокладывал себе дорогу через толпу, обступавшую его в коридорах и на лестнице, а ошеломленный Джек молча следовал за ним по пятам.

В приемной выражение лица у Почоло еще раз изменилось – теперь это был обремененный делами начальник. Едва он вошел, дюжина секретарш поспешила к нему с докладными записками, письмами, бумагами на подпись, вопросами. Все они были в униформе небесно-голубого цвета, но при том вполне модной – юбка в меру короткая, хотя и не совсем мини. А их столы образовывали баррикаду между дверью и святая святых – кабинетом их начальника, их господина.

Уже в дверях кабинета он вдруг остановился, словно вспомнил что-то.

– Джек! А, вот он ты…

Интересно, подумал Джек, это игра или он действительно забыл обо мне?

– Мисс Ли, пожалуйста, съездите с мистером Энсоном и покажите ему пещеру. Она позаботится о тебе, Джек.

Мисс Ли тут же бросилась вперед и проскользнула мимо мэра в кабинет. Мгновение спустя она снова появилась и увлекла за собой гостя – показывать пещеру. Это ей было не впервой.

– Ну вот, мы почти приехали, – сказала она, снова повернувшись и глядя вперед, туда, где на подъеме машины – сплошной ряд крыш-панцирей – черепашьим ходом ползли чуть ли не вертикально вверх, словно устремляясь прямо на небеса. – Река с этой стороны, под скалой, а баррио – напротив, вверх по утесу.

Скала вздымалась над дорогой почти отвесной стеной. Одолев подъем, «мерседес-бенц» достиг ее вершины и вынырнул из потока машин на узкую полоску земли, похожую на мини-парк.

– Мы выйдем здесь, – сказала Мисс Ли, одергивая голубую юбку.

Молодые деревца ипил-ипилотделяли от дороги довольно обширное плато, со стороны реки огражденное невысокой стенкой. Заглянув через нее, Джек увидел головокружительной крутизны спуск – застывший каскад камней и земляных глыб, покрытых растительностью.

– Это после землетрясения, – объяснила мисс Ли. – Идемте, мистер Энсон, нам надо немного спуститься. О, да вы уже вспотели.

У конца стенки начиналась тропа. Мисс Ли повела Джека вниз по склону, взяв его под локоть – то ли потому, что считала старым, то ли потому, что он так быстро взмок, – Джек не понял. Охранник в синей форме с дубинкой в руке преградил им путь.

– Все в порядке, – сказала мисс Ли. – Это гость мэра. – И бросила ему связку ключей.

На середине спуска был довольно широкий квадратный уступ, похожий на крыльцо. Тропа выводила к нему, а оттуда уже к воде сбегали ступеньки, вырубленные в скале. Крутой берег, он же склон скалы, был в тени.

– Все это обнажилось во время землетрясения, – сказала мисс Ли, когда они достигли уступа. – Обратите внимание, на всем берегу реки это единственное место, где нет домов. Но до землетрясения баррио Бато простиралось досюда. Землетрясение сбросило все дома в воду. К счастью, никто не утонул. Мэр Гатмэйтан запретил восстанавливать постройки. Осталась только половина баррио – там, за дорогой, на скале. А на ровном месте у дороги, где мы вышли из машины, теперь разбит маленький парк. Полагают, что эти ступеньки, ведущие к реке, вырублены в конце семнадцатого века или в начале восемнадцатого. Раньше они были скрыты под слоем земли, который сбросило землетрясение.

Внизу Пасиг [17]17
  Река, вытекающая из озера Бай и впадающая в Манильскую бухту.


[Закрыть]катил свои бурые воды из озера в залив, огибая выступ, образованный подножием скалы.

Джек подумал, что эта огромная скала возвышалась над излучиной реки еще в те времена, когда тропический лес спускался до самой воды и река была единственной дорогой. Возможно, над непроходимой чащей вздымалась лишь голая вершина, на которой не было не только дорог и крыш, но и вообще ни кустика, ни травинки. Интересно, чей глаз впервые был привлечен ее утренним блеском или окружавшим ее предзакатным ореолом?

– А позади вас, – поворачиваясь, сказала мисс Ли, – вход в пещеру.

Он увидел как бы обрамленное каменным порталом отверстие в рост человека, по форме напоминавшее розу. Чуть в глубине были двойные двери, открывающиеся внутрь; охранник отпер их и слегка толкнул, а сам остался у входа – расплывчатый темно-синий силуэт, нечто вроде духа-хранителя пещеры, только с фонарем в руках вместо волшебной палочки.

– Прошу, – сказала мисс Ли.

Из душной тени портала они ступили в прохладный сумрак пещеры. Фонарь охранника бросал бледный голубоватый свет на неровный каменный пол, там и сям поросший зеленым мхом и лишайником. Пещера была округлой, высокие, гораздо выше дверного проема стены заканчивались крутым сводом. Под ногами чувствовалась твердость камня, стершегося, но не гладкого – подошвы цеплялись за его шероховатую поверхность.

По-прежнему необычайно деловитая, мисс Ли уверенно направила луч своего фонарика на пролом в стене, осветив овальную арку, за которой царил почти непроницаемый мрак.

– Внутренняя пещера, – сказала мисс Ли.

Прямоугольная, добавила она и, пока они стояли у входа, сообщила ее размеры и прочие данные. Затем направила свет фонаря под ноги, и они вошли. Продолжая тараторить, как заправский гид, секретарша высветила каменную плиту, похожую на алтарь, а за ней нечто вроде ниши в стене со множеством маленьких отверстий, через которые лились потоки свежего воздуха, овевавшего им лица.

– Мы полагаем, что эти дырочки – крошечные тоннели. Пещера находится в известняковой скале, которая, видимо, пронизана такими тоннельчиками толщиной в соломинку или тростинку.

Охранник поставил свой фонарь на алтарь. Здесь каменный пол был весь в выступах – где острых, где уже сглаженных. Стены пещеры уходили резко вверх, как в готическом соборе, и затянутые паутиной ребристые своды напоминали стрельчатые арки.

Дрожь охватила Джека Энсона – не от страха, а от благоговения: он сейчас стоял там, где таинственное Прошлое поклонялось Неведомому. То была святая святых подземных богов.

– Даже странно подумать, – продолжала мисс Ли, – что мы находимся внутри скалы, правда? Внешняя пещера расположена как раз под дорогой, а внутренняя – за ней, следовательно, под самым баррио. Над нами улицы, люди, дома… – Она приложила палец к губам: – Прислушайтесь.

В тишине он различил слабое пение – как будто бы религиозный гимн.

– Пение доносится из баррио, должно быть из часовни, но слышать его можно только здесь. Во внешней пещере и на берегу ничего не слышно.

– И никакого выхода туда нет? – спросил Джек.

Войдя в нишу за алтарем, он потрогал каменную стену. Трещины во впадине образовывали сложную мозаику. Камень нигде не подавался.

– О, мэр Гатмэйтан прислал сюда рабочих с деревянными кувалдами и ломами, они простучали каждый дюйм, но ни один камень не сдвинулся с места. Это сразу после того, как здесь нашли мертвую американскую девушку и никто не мог объяснить, как она попала сюда.

– Не могли бы вы проводить меня в баррио наверху?

– Вообще-то могла бы, – вздохнула мисс Ли, – хотя я кончаю работу в пять. Но для нашего дорогого мэра чего не сделаешь. Вы знаете, когда мы, его секретарши, надели эту новую форму, мы приняли и новый девиз: «Давать больше, чем требует служба». Правда, потом пришлось от него отказаться.

– Почему? Звучит совсем неплохо.

– Да, но не для злопыхателей – им в слове «давать» видится какой-то грязный смысл. А мы не могли делать нашего дорогого мэра объектом ужасных шуточек. И сменили девиз.

– Как же он теперь звучит?

– «Давать с улыбкой», – ответила мисс Ли. – Пойдемте?

5

Они стояли на краю обрыва высотой с трехэтажный дом и смотрели вниз.

В старину здесь добывали камень, – сказала мисс Ли.

За три века была выбрана добрая половина скалы.

Круговая дорога под ними обозначала границы нового жилого массива. Роскошные дома выросли на месте прежних болот, рисовых чеков и покосов. На потревоженном склоне вдоль района застройки обнажилось каменное основание из серых, потрескавшихся под солнцем и дождями камней. Но дальше за ними виднелись трава, деревья и крыши хижин – баррио Бато.

Баррио Бато значит «каменная деревня», – по привычке проинформировала мисс Ли.

В баррио была всего одна главная улица, ее пересекали четыре улицы поуже. Но каждый квартал являл собой сеть внутренних улочек и переулков, вившихся вокруг лачуг и банановых рощиц. Над крышами домов возвышалась на вершине скалы сельская часовня.

Джек Энсон сказал, что хотел бы поговорить с самыми старыми жителями баррио, поэтому мисс Ли отвела его к старосте, который в свою очередь привел их к девяностолетней бабушке Сисанг – она была старейшей жительницей деревни.

–  Наку! [18]18
  Мамочка! (тагальск.)


[Закрыть] – воскликнула бабушка Сисанг. Конечно, в давние времена, когда она была девочкой, ходили слухи о тайных ходах под скалой, даже под рекой, и монахи могли при необходимости бежать из одного города в другой. Они прятали сокровища в пещерах и подземных ходах, эти испанцы.

Джек спросил, нашли ли хоть один подземный ход.

Этого бабушка Сисанг не знала. Всем известно, что скала полая: достаточно топнуть ногой, чтобы убедиться в этом; и аба! [19]19
  А! (тагальск.)


[Закрыть]– слышите? А как насчет пещеры, которую обнажило землетрясение? Разве это не начало подземного хода монахов? И вообще недоброе место – малас [20]20
  Дурной знак (тагальск.).


[Закрыть]! малас! – эта пещера: она убила ее любимого внука, Роммеля.

Неожиданно для всех старая женщина, сидевшая на корточках, пала ниц и, причитая, начала бить кулаками по полу.

– Хватит, бабушка, – сказала хозяйка дома, взяв старуху за плечи и снова усаживая ее на пол. Несколько полураздетых детишек с интересом следили за этой сценой.

– Мой сын Роммель, – уточнила хозяйка дома, – был, собственно, правнуком бабушки Сисанг. Его убили во время демонстрации у пещеры.

– А, теперь я вспомнила, – отозвалась мисс Ли. – Роммель Ватикан. Демонстрация в марте. Очень бурная. Столкнулись две группы, хотя ни одна не имела права находиться там, потому что для посетителей пещеру уже закрыли. Как раз после этого мэр поставил охрану. А жертвой столкновения оказался этот юноша, Роммель, хотя, строго говоря, он был убит не в пещере.

– Любопытно, – отметил Джек (он и мисс Ли сидели рядом на деревянном диване), – что после войны многих филиппинских детей окрестили нацистскими именами. А этот юноша, Роммель, как он погиб?

– Его не то раздавили, не то растоптали, – сказала мисс Ли. – Мэр Гатмэйтан отправил его в больницу, ему сделали операцию и все такое, мэр даже сам уплатил за его пребывание в больнице. За несколько месяцев! Но юноша все равно умер. Кажется, в мае.

Бабушка Сисанг перестала причитать и сказала – айе! [21]21
  Ай! (тагальск.)


[Закрыть]– она совсем забыла о колодце.

– Каком колодце? – одновременно воскликнули Джек и мисс Ли.

Бабушка Сисанг объяснила, что баррио Бато, по преданию, было основано возле колодца, который существовал задолго до прихода испанцев. Это был таинственный колодец: вода в нем то появлялась, то исчезала. Его считали священным, а испанцы запретили ему поклоняться, но все равно поклонение тайно продолжалось многие годы. Только теперь никто не помнит, где он был.

– Колодец, который иногда с водой, иногда без нее, наводит на мысль, что он сообщался с рекой, – сказал Джек, обращаясь к мисс Ли.

– Речная вода в колодце здесь, на такой высоте? – усомнилась мисс Ли.

– Может быть, прилив поднимал уровень воды, – ответил Джек. – А потом, мы ведь исходим из того, что география места в те времена была точно такой же, как сейчас, хотя скорее всего она была иной. Старуха говорит, что о колодце сохранилась только память, поскольку существовал он задолго до испанцев.

– Тогда колодец – это еще один миф.

– Но этот миф указывает на то, что отсюда был ход вниз.

– Вы хотите сказать – в пещеру?

Джек спросил хозяйку дома, не упоминался ли колодец в других преданиях. Почесав в затылке, она ответила, что смутно припоминает, как отец говорил, будто сельская часовня была построена в честь колодца из легенды об Иоанне Крестителе, покровителе баррио.

– Ну конечно! – воскликнул Джек и даже хлопнул себя по лбу. – Испанцы возводили свои святилища там, где трудно было искоренить языческие традиции. Сначала они запретили поклонение священному колодцу, а потом, увидев, что люди продолжают тайно поклоняться ему, превратили его в христианскую святыню. Не можешь уничтожить – используй!

– Вы думаете, колодец находится в часовне? – спросила мисс Ли.

– Попросите старосту проводить нас туда, – сказал Джек.

Когда они покидали дом, прабабушка Роммеля снова распласталась на полу и запричитала, судорожно дергая руками и ногами.

Часовня была похожа на амбар – и по виду, и по размерам. Цементный пол, дощатые стены, потолка нет, крыша из гофрированного железа. В нефе – один ряд скамей. Резной алтарь у задней стены, выполненный в пышном и наивном стиле, когда-то позолоченный, а теперь облезлый, был явно древним, с тремя изображениями: святого Роха с собакой, Девы Марии и Иоанна Крестителя.

«Невероятно, – размышлял Джек, – как это падкие до древностей манильские стервятники еще не добрались до алтаря?»

Староста баррио, одетый как попугай – в оранжевой бейсболке, синей рубашке в красную полоску, зеленых штанах и желтых резиновых сандалиях, – сказал, что часовня никогда не запирается. Что тут красть? Удивительно, что алтарь, хоть и сгнивший, все еще на месте – единственная древняя вещь, уцелевшая в часовне, которую постигло столько бедствий. А кому он нужен, если в нем больше дыр, чем дерева? Сейчас хорошо бы завести что-нибудь поновее – изящных линий, с неоновой подсветкой…

– А когда цементировали пол? – спросил Джек.

Скорее всего после войны, предположил староста, когда ремонтировали часовню – она пострадала во время Битвы за освобождение. Тут все было разрушено, кроме – представьте себе – старого алтаря. Это просто чудо! Потому его и не тронули, когда перестраивали часовню, ведь алтарь был чудотворным, хотя многие считают, что новый алтарь – изящных линий, с неоновой подсветкой…

– Если бы здесь был колодец, – сказала мисс Ли, – его бы тогда и обнаружили.

– Но ведь мы не знаем, вскрывали ли старый пол, – возразил Джек.

Староста тоже не мог ничего сообщить – он был тогда ребенком. Да, слышал какую-то историю насчет старого колодца где-то здесь, но всегда думал, что это просто выдумка. Да и к чему колодец в часовне? Если для крещения, то сами подумайте, как опасно это для младенцев… Не менее опасно, чем этот шаткий старый алтарь, который давно пора заменить новым – изящных линий, с неоновой подсветкой и…

– Давайте осмотрим часовню с другой стороны, – предложил Джек.

Позади часовни, словно заключив ее в объятья, раскинулась бамбуковая рощица. Несколькими шагами дальше – обрыв, под ним дорога, все еще забитая машинами, направлявшимися в город. С обрыва на дорогу – один хороший прыжок. Через дорогу – мини-парк, где ждал «мерседес-бенц» мэра, а за ним – скрытая в тени река.

Староста, опасаясь, что его попросят сходить вниз, к дороге, и подогнать машину посетителей, решил проститься с надеждой на жертвование нового алтаря – изящных линий, с неоновой подсветкой – и быстро откланялся. Шлепая резиновыми сандалиями, он заторопился вниз к нагромождению крыш, сверкавших в лучах заката, красота которого явно затмевалась расцветкой его одеяния.

Гости остались между обрывом и бамбуковой рощицей.

– Посмотрите на заднюю стену часовни, – сказал Джек. – Она из сырцового кирпича, не из досок.

– Может быть, – предположила мисс Ли, – вначале вся часовня была кирпичной?

– А задняя стена и алтарь – это все, что пережило войну. Новый цементный пол доходит только до ограды алтаря. Сам же алтарь стоит на куда более древних камнях. Если был колодец, то, значит, только там, под алтарем. В любом другом месте его бы обнаружили, восстанавливая часовню. И пожалуй, не я первый додумался до этого.

Мисс Ли все еще сомневалась и снова спросила, каким образом река могла питать колодец.

– В прежние времена, – пояснил Джек, повернувшись лицом к реке, – Пасиг, видно, был шире, и вода в нем стояла выше. Возможно, она достигала самого входа в пещеру. А во время сильного прилива или наводнения уровень ее поднимался еще выше, она заливала пещеру и наполняла колодец. Да, собственно говоря, это все мог сделать напор воды – промыть в скале и пещеру, и колодец…

– Послушайте, – сказала мисс Ли, снова превращаясь в гида, – когда в самом начале обследовали пещеру, в камнях нашли вросшие морские раковины. Сейчас они выставлены в нашем муниципальном музее. Да и в самом баррио, когда копают, иногда находят раковины.

А что, если все это когда-то было морским берегом или даже дном? Но перед глазами Джека стоял старый алтарь. Его поверхность немного прогибалась – возможно, это означало, что внутри он полый. А если часовню никогда не запирают, даже ночью…

– Кстати, уже поздно, – вдруг сказал он. – Я слишком задержал вас, мисс Ли.

– О, не беспокойтесь. Правда, мэр Гатмэйтан, наверное, думает, что с его машиной что-нибудь случилось.

Джек прикинул на глаз высоту обрыва.

– Может, мы просто спрыгнем, а потом рискнем перебежать дорогу?

– Если вы беспокоитесь за меня, – сказала мисс Ли, – то напрасно. Я бегаю трусцой, умею нырять, и я прыгала с парашютом.

Она спрыгнула.

6

Название – кафе «Раджа Солиман» – сулило доиспанский декор, но стеклянная дверь с колокольчиком привела их в помещение, оформленное в стиле испанских колониальных времен: изящные стулья с прямой спинкой, маленькие круглые столы с инкрустацией, хрустальная люстра, огромные зеркала барокко, висящие под углом к стене, бар с золоченой резьбой. Вряд ли все это могло сойти за дань памяти соплеменников последнему правителю Манилы, бросившему вызов конкистадорам, чье магическое имя заставляло вспомнить Соломона во всей славе его. В баре – виски, вермут и джин. Кафе «Раджа Солиман» тем менее оправдывало свое название, что в нем собирались не левые активисты и не националисты, а богема, битники, которые слушали Вивальди на стереопроигрывателях, читали стихи Хосе Гарсии Вильи [22]22
  Вилья, Хосе Гарсия (род. в 1908 г.) – филиппинский поэт, чьи стихи отличаются изощренной техникой, апологет теории «искусство для искусства».


[Закрыть]при свете свечей и отправлялись в далекие путешествия с помощью ЛСД и марихуаны.

Если раджа Солиман переворачивался от всего этого в гробу, то и любой конкистадор тоже.

Отделанный золотом бар некогда служил алтарем, и на полках за ним вместо бутылок красовались под стеклом статуэтки святых. На антресолях стояли антикварные зеркальные шкафы, набитые порнографическими изданиями. Порнография украшала также мужской и женский туалеты.

Креольская атмосфера кафе была насквозь фальшивой.

Джек Энсон тут же хотел выскочить обратно, решив, что по ошибке забрался в чью-то спальню. Но официант в белом смокинге и черном галстуке-бабочке шепотом заверил его, что все в порядке, и усадил за столик в углу. Здесь таился сумрак. Даже под самой люстрой круг света рассекали тени. На каждом столике горела маленькая масляная лампочка. Только теперь Джек разглядел посетителей, в основном молодых и длинноволосых.

Не заметив на столах пивных бутылок, он поинтересовался, что здесь пьют.

– Главным образом джин с розовым лимоном, – сказал официант.

– Ну что ж, принесите мне джин с… этим, как его, ну, в общем, неважно. Миссис Пардо здесь?

– На антресолях, сэр.

Машинально глянув наверх, Джек увидел почти на уровне люстры полукруг балюстрады. Там только тускло мерцали свечи. Религиозные бдения?

– Нет, сэр, это просто читают стихи. Прикажете еще что-нибудь, сэр?

– Только джин и… миссис Пардо.

– Я скажу ей.

Коротая время в ожидании, Джек принялся рассматривать трех хихикающих подростков за соседним столиком. Те бритвой делали друг другу надрезы на подбородке, а потом раскрашивали их с помощью шариковой ручки. Волосы у них были длинные, заплетенные в косички с лентами. Подошли официант с джином и миссис Пардо – молодая женщина в нарочито старомодном платье.

– Вы хотели меня видеть?

– Вам звонил мэр Гатмэйтан? Я Джек Энсон.

– Да, Почоло звонил. Садитесь, Джек. Меня зовут Эмми. Чашку чая, Лино. – Она посмотрела на соседний столик: – Ребята, прекратите это безобразие, или вас выведут! Лино, отбери у них лезвие.