Текст книги "Возвращение астровитянки"

Автор книги: Ник Горькавый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Решение, за которое нужно было платить, но которое восстанавливало справедливость – тем самым увеличивая популярность династии Гринвич, – рассматривалось как хорошее. Самоокупаемое достижение справедливости считалось отличным решением, но выше всего ценился вариант, когда торжество справедливости приносило прибыль.

Никки тоже очень много работала. Эта работа часто была неприятной и тягостной.

– Мне жаль, что твой отец умер, Дитбит.

– Не нужно [тебе] говорить о моём отце. Чего ты хочешь, королева Гринвич?

– Согласно традиции и общим стереотипам мы должны быть смертельными врагами. Я хочу разрушить стереотип. Не хочу быть твоим другом, но и не хочу быть твоим врагом. Я обещала твоему отцу, что не буду мешать твоей династии. Подтверждаю свои слова: я не хочу войны, нам всем нужен мир. Даже недружелюбный.

– Ты вызываешь во мне ненависть.

– Ты стал королём. Политики не могут позволить себе такую роскошь – ненавидеть.

– Ты виновна в смерти моего отца!

– Ты знал его лучше меня и понимаешь, что свою судьбу он выбрал сам, я была лишь камнем на его дороге. Перешагнул бы он меня – споткнулся бы на другом.

– Тыумеешь красиво говорить!

– У тебя осталась мать. Братья и сестры. У меня не осталось никого. Я не хочу, чтобы чьи-то родители погибали. Поэтому я протягиваю тебе руку не дружбы, но мира.

– Я не буду пожимать твою руку. Но я подумаю над твоими словами.

– Спасибо. Это гораздо важнее рукопожатия.

И ещё Джерри и Никки учились – много и целенаправленно. Джерри осваивал социоматематику и множество других наук, стремясь перейти на уровень, когда он не просто сможет разбираться в теории отца, но и сумеет развить её дальше. Никки было ещё сложнее, потому что королеве приходилось учить слишком многое, в том числе – экономику и юриспруденцию.

Возведение Гринвич-Сити и порядки в нём служили пищей для многих дискуссий в среде экспертов, политиков и журналистов.

По традиции, раз в году королева Николь давала большое интервью независимому тиви-каналу Тимоти.

В этот раз в двух мягких студийных креслах сидели только королева и сам глава тиви-канала. Никки была одета в тёмный брючный костюм; он был обманчиво аскетичен, но почему-то его хотелось рассмотреть повнимательнее. Хрустальные волосы королевы сверкали под яркими студийными лампами. Тим был одет в свободную рубашку и летние светлые брюки. В его лице уже проступала пожилая худоба, но он, как всегда, был раскован и дотошен:

– Некоторые эксперты называют политическое устройство Гринвич-Сити новой ноократией, другие – прообразом общества, где всю власть захватили коварные учёные.

Королева Никки усмехнулась:

– Глупости. Власть должна быть водопроводчиком в обществе. Правители или менеджеры должны не властвовать над думами и жизнями, а обеспечивать подвод ресурсов и отвод отбросов. Заставлять учёных управлять государством – значит не уважать их и подвергать риску дисквалификации как учёных и как интеллектуалов. Единые для всех законы принимаются в ООН; принуждением к соблюдению законов занимаются полицейские и судьи, а вот профессия государственных чиновников себя попросту изживает.

– А они знают про это?

– Уже знают. Интеллектуальные программы начинают активно вытеснять управленцев низшего и среднего звена. Искусственный интеллект сам успешно анализирует потребности людей и предлагает решения, отвечающие интересам большинства – будь то постройка дороги или новой электростанции. Каждый человек может инициировать общественный проект. Компьютерные сети собирают мнения всего населения об этих проектах гораздо эффективнее редких демократических выборов. Даже существование важных государственных учреждений вроде академий наук, космических баз или систем здравоохранения уже зависит не столько от национальных чиновников, сколько от законов ООН, которые предусматривают обязательный уровень финансирования науки, экологии и медицины.

– Итак, вы хотите отменить важнейшую ветвь государственной власти – исполнительную, оставив только законодательную и судебную?

– Совершенно не важно, чего хочу я, важно – чего хотят люди. Я ничего не отменяю, просто вижу, что исполнительная власть быстро усыхает за ненужностью. Мои эксперты оценивают период полураспада бюрократического аппарата в пять лет.

– То есть через десять лет число чиновников будет в четыре раза меньше, чем сейчас?

– Да! Число менеджеров частных корпораций сократится ещё быстрее: акционеры охотно голосуют за решения, которые уменьшают расходы.

– О боги, вы сейчас нанесли всему корпусу управленцев могучий удар! Завтра приём в университеты менеджмента резко упадёт.

– Профессии приходят и уходят – такова жизнь. Кому сейчас нужны каюры собачьих упряжек?

Тимоти удивлённо покрутил головой.

– Теперь расскажите, Никки, что за войну вы объявили патентам? Про неё все шумят, но из этого шума понять ничего нельзя.

– Патентное право душит прогресс, как хорошая удавка. Шагу нельзя ступить, чтобы не попасть в чей-то патент, как в капкан. Разработчики новых конструкций, технологий и программ связаны по рукам и ногам. Я считаю, что систему патентов нужно ликвидировать.

– Сломать?

– Опять вы про топор! Надо не ломать старые системы, а плавно вытеснять более новыми и эффективными. Поэтому Независимая академия и научные центры династии Гринвич учредили Конвенцию открытого авторского права.

– Ив чём оно заключается, это открытое право?

– Оно разрешает использовать все опубликованные работы наших учёных и изобретателей совершенно свободно. Каждый сможет продолжать наши теории, создавать на их основе свои конструкции и выходить с ними на рынок – без всяких согласований с нами.

– И какая вам от этого выгода?

– Если вы сумели заработать деньги на наших идеях, то в конце года вы должны перечислить Академии или научному Гринвич-центру один процент того дохода, который вы получили от продажи товаров на основе наших технологий.

– Всего один процент?

– Да. Для предпринимателей – мелочь, а для учёных – немалая сумма. В результате наука удвоит, а то и утроит своё финансирование и сделает новый рывок вперёд – которым снова все смогут воспользоваться.

– То есть вы считаете, что, разрушая патентное право, вы двигаете прогресс?

– Посчитайте сами. Критерии прогрессивности просты: если для решения своих творческих, культурных и научных задач человек может свободно использовать накопленную человечеством информацию – это прогрессивно. Если он должен за неё платить – это застой. Если за использование мировой информации человек может быть наказан – это регресс. А вот после решения личных коммерческих задач на основе мировой информации за неё можно и заплатить научный сбор в один процент.

– Если я не захочу платить вам этот процент, хотя пользуюсь вашими идеями, что тогда?

– Тогда вы скоро узнаете, что честность – лучшая политика, а обман экономически невыгоден. Например, вы попадёте в «чёрный список» компаний, чьи товары мы, участники Конвенции, покупать не рекомендуем. И вы потеряете на этом гораздо больше, чем один процент.

– Дайте мне сформулировать кратко. Обычно для производства своего товара я должен купить чью-то запатентованную технологию. Но покупка технологии не оправдается, если товар не понравится покупателю. Вы предлагаете мне пользоваться вашими работами совершенно свободно и заплатить только в том случае, если я сумею продать свой товар. Причём заплатить заметно меньшую сумму, чем собственно стоит патент.

– Совершенно верно.

– Но тогда вам самим оформлять патенты выгоднее, чем открыто раздавать свои идеи!

– Нет. Патенты краткосрочны, дороги в оформлении, трудно продаются и охватывают только часть прикладной науки. Открытое авторское право реализуется бесплатно для всех учёных и на долгий срок. В результате мы выигрываем в деньгах для конкретных авторов и в общем прогрессе.

– И вы верите, что сможете победить патентную систему, существующую столько веков?

– Нет, конечно. Никакой веры! Я знаю, что через пять лет патентное право станет телегой, едущей по скоростному шоссе среди современных автомобилей.

– Сомневаюсь.

– Перестанете, как только узнаете, что скоро все Северные династии присоединятся к Конвенции. Значит, они будут стараться покупать товары и оборудование только у участников Конвенции, игнорируя аналогичные продукты, произведённые в рамках патентного права.

– Мощный ход! Но тогда Южные встанут в оппозицию и сгруппируются вокруг патентной крепости.

– Каждый вправе выбирать тот вид защиты своих авторских прав, который его больше устраивает. Если Южные привяжут себя к морально устаревшей и громоздкой конструкции патентного права… хм… Это было бы слишком хорошо. Я боюсь поверить в такую удачу.

– А Южные могут присоединиться к Конвенции?

– Да, как любые династии и государства, организации и отдельные люди.

– И что получит обычный человек от присоединения к такой Конвенции, если он не учёный и не предприниматель?

– Он согласится отдавать предпочтение товарам, произведённым в рамках открытого авторского права, а не патентов. Значит, он своими покупками поддержит независимую науку, а она в ответ даст ему очень многое – отличные вещи, крепкое здоровье и даже бессмертие.

– Вы умеете убеждать!

– Я не убеждаю, а говорю лишь то, во что верю.

– Именно это и убеждает. Итак, дорогие телезрители, вы можете поддержать Конвенцию открытого авторского права и независимую науку очень просто – стараясь покупать те товары, где есть значок КОАП.

– А вот это уже реклама! – удивилась Никки. – Вы отступили от своего принципа отсутствия рекламы на вашем Независимом канале, Тим!

– Ничего, иногда я разрешаю себе это. Есть вещи, которые стоят принципов. – Тим задумался. – И всё-таки найдётся немало фирм, которые не испугаются вашего «чёрного списка» и не захотят платить новый сбор. Как быстро к вашей Конвенции открытого права присоединятся остальные компании и государства?

– Очень быстро. В течение года.

– Так-так. И это вы называете не «сломать», а «плавно вытеснить»… Почему же они так дружно бросятся к вам, чтобы заплатить эти деньги?

– Вы, наверное, редко читаете бюллетень Конституционного суда ООН?

Тимоти засмеялся вместе с двумястами миллионами телезрителей прямого эфира:

– Я его вообще не читаю!

– Зря. Вчера в последнем бюллетене Конституционного суда были опубликованы два решения. Первое гласит, что организации, которые присоединятся к Конвенции открытого авторского права и будут выплачивать новый научный сбор конкретным собственникам идей или в бюджет полномочной научной организации, получают правовую амнистию и будут избавлены от всех претензий со стороны владельцев авторских прав.

Тимоти удивлённо поднял брови:

– Я не большой дока в юриспруденции, но что-то здесь не так. С чего это Конституционный суд – высший судебный орган Солнечной системы – занялся какой-то Конвенцией права и дал ей такие серьёзные полномочия? Хм… И частные компании должны радоваться этой амнистии?

– Ещё как! В следующем своём постановлении Конституционный суд подтвердил, что авторы научных текстов равны в своих правах авторам художественных текстов.

– Что это значит?

– Это значит гигантскую бомбу под задницей сразу всех правительств и частных компаний.

– Ой! Вот с этого места поподробнее!

– С настоящего времени все работы, опубликованные в научных журналах, начинают интерпретироваться в рамках тех же юридических норм, которым подчиняются художественные тексты. И, по общим положениям существующего авторского права, авторы научных работ уже в момент публикации оказываются собственниками всего своего интеллектуального продукта. Громоздкие патенты, оформление которых занимает много времени и денег, уже не нужны.

– А что, раньше авторы научных статей не владели своим интеллектуальным продуктом?

– До сегодняшнего дня научные идеи, открытия и формулы не были собственностью своих авторов. Исключение научных открытий, концепций и уравнений из авторского права было величайшей исторической несправедливостью – и мы его устранили с помощью наших юристов и международного Конституционного суда. Суд не мог не признать, что уравнения Максвелла являются не менее значимым интеллектуальным продуктом, чем, например, дизайн кофемолки.

– Но как можно сделать идею чьей-то собственностью? Или формулу?

– А как оказываются чьей-то собственностью художественные сюжеты, имена героев и изображения круглоухих мышек и толстозадых мишек? Так же и формулы с идеями будут принадлежать конкретным авторам. В науке прекрасно известны авторы всех идей, формул и открытий.

– То есть учёные, разработавшие дешёвые высокотемпературные сверхпроводники, гиперлазеры и квантовые компьютеры, сейчас получают право подать в суд на любое правительство и компанию, которая использует их идеи и не платит им долю дохода! Речь идёт о всех компьютерных, автомобильных и энергетических компаниях, о всех звуко– и видеозаписывающих фирмах… да практически обо всех компаниях вообще! А ведь эти учёные или их наследники могут потребовать платы за использование научных открытий в прошедшие десятилетия! Это будут просто… астрономические суммы!

– Совершенно верно. Срок действия авторского права придуман не нами, сейчас он просто распространился и на научные труды.

– Эти иски запросто смогут разорить всех и вся!

– Конечно. Именно из-за этой юридической бомбы Конституционный суд, признав полноту авторских прав учёных и понимая возможные последствия этого решения, был вынужден срочно, даже в режиме опережения, проголосовать за наше предложение по Конвенции открытого права и правовой амнистии.

– Вот теперь я всё понял! Значит, вы загнали в угол даже Конституционный суд и заставили его принять всё, что вы хотели!

– Их заставила не я, а логика защиты конституционных интересов всех людей.

– Да, да, понимаю… Этой логике защиты очень повезло с защитником. Теперь страх перед гигантскими исками и разорением заставит все государства и частные компании искать укрытие под сенью Конвенции и нового налога! «Ура, мы спасены всего за один процент!»

–Верно.

– Но как простой производитель, например, электронных часов разберётся – кто и что сделал в его устройстве?

– Пусть он отправит один процент своего дохода в Национальную академию наук и укажет, какой продукт он производит. Учёные дальше сами прекрасно разберутся. Мы над этим работаем.

Тимоти стёр салфеткой пот с шеи:

– О боги! Интервью с вами, ваше величество, всегда были… занимательными, но я не припомню такого взрывоопасного… Вы не боитесь слишком сильно потрясти земную цивилизацию и науку? Многие эксперты говорят, что финансировать фундаментальные науки – астрономию, математику, физику высоких энергий – могут только богатые государства, остальным это невыгодно. Перевод на новую систему финансирования всей науки – целой области человеческой деятельности – вещь очень непростая.

– Мы хорошо подготовились к такому переводу. Я уверена, что представления о медленной окупаемости фундаментальной науки устарели. При современных темпах развития цивилизации и уровне взаимосвязи научных разработок и технологий теоретическая физика и фундаментальная генетика становятся очень выгодным бизнесом! Кроме того, системы государственного и международного финансирования науки и фундаментальных исследований останутся. В первую очередь изменится сектор прикладной науки, где аппетиты акул частного бизнеса будут урезаны в пользу творческих людей, а учёные перестанут быть бесправными тружениками у богачей.

– Ой, зрителям и мне самому пора отдохнуть от этой непредсказуемой королевы! Я и так опасаюсь, что мировые биржи завтра будут биться в неожиданной истерике. Всего хорошего, дорогие телезрители!

И, действительно, наутро биржу одолела горячка, но называть её неожиданной было бы неправильно.

Маугли привыкла рассчитывать свои действия не на два, а на двадцать шагов вперёд, поэтому с этой биржевой лихорадки её династия тоже собрала обильный урожай.

Глава 3. РЕЙНДЖЕР УАЙТ

Оставалось проехать не больше десятка миль, но усталость и недосып наваливалась на Мэтта Уайта быстрее, чем шла к концу длинная дорога. Но устают не только люди, и рейнджер опасался за свою лошадку. Езда по каменным россыпям и мелким скользким болотам, а то и по рыхлым пескам, могла вывести из строя любую лошадь, особенно такую старую и заслуженную скотинку, как его. А в пустыне, где до ближайшего города сто пятьдесят миль, помощи можно и не дождаться. Дорога – одно название, по ней практически никто не ездит. Зимние дожди так расквасили южные предгорья Ксанаду, что дорогу не раз пересекали речки, не отмеченные на карте, и их приходилось медленно преодолевать вброд.

Мэтт хотел сделать перед дюнами небольшой крюк: проехать по берегу морского залива и проверить одно место в прибрежных скалах, отмеченное на карте крестиком.

Облака нежно засветились оранжевым – рассвет приближался. Дождевая морось прекратилась.

Вот и дюны.

Мэтт круто свернул с дороги и затрясся по кочкам и камням. С приближением к морю ветер усиливался, и вершины серповидных холмов закурились светлым песком. Ещё десять минут – и лошадка, обогнув груду округлых мутно-прозрачных камней, вышла на рыжий пляж – прямо к прибою.

Это зрелище завораживало Мэтта с самого детства. К берегу медленно двигались чёрно-красные высокие гребни. Их вершины флуоресцировали и дымились, свешивали пенные космы на литые глянцевые лбы.

Волна, дождавшись своей очереди, зарычала, встала на цыпочки, засветилась прозрачным красным светом – и пушечно грохнула в ледяную гальку. Фонтан брызг и камней взметнулся на сотню футов. Разбившись в розовую пену, волна добежала, дошла, доползла до рейнджера, остановилась и покатилась назад.

Этот момент Мэтт любил ещё больше.

Раздался мелодичный звон, который издавали прозрачные шарики ледяной гальки, сталкивающиеся друг с другом в уходящей волне.

Морская музыка никогда не надоедала Мэтту. Он мог слушать эту волшебную череду звуков бесконечно.

Львиный рёв, оглушительный выстрел, серебряный звон.

Рык, пушка, хрусталь.

Мэтт собрался ехать дальше, но тут в небе над морем появилось светлое сияние.

Неужели?..

Рейнджер с замиранием сердца смотрел, как облачная завеса над морем раздёрнулась и открыла огромный золотистый шар, нанизанный наискось на яркий стержень.

Шар был в одиннадцать раз больше полной Луны и ярко освещал курчавое от пены стадо волн.

Минута роскошного зрелища – планетный диск сверкнул в последний раз – и скрылся в новой красноватой туче.

Мэтт перевёл дыхание. Вид над океанским прибоем полного Сатурна, который достигал полной фазы раз в шестнадцать дней, он считал самой хорошей приметой. А когда Сатурн в полуфазе, на его терминаторе можно увидеть голубой рассвет.

В тихий сезон у моря тоже интересно: зеркальная поверхность идеально отражает висящую над горизонтом планету – словно вода уступила место небу, в котором оказалось целых два огромных Сатурна-близнеца.

«Если я когда-нибудь осяду и заведу свой дом, то он будет вот на таком побережье…» – подумал рейнджер, двинул рычаг старенького «мустанга» вправо и погнал лошадку вдоль прибоя. Морской бриз заметно потряхивал машину, а метановые брызги залепляли стекло. Мэтт сверился по карте, высмотрел нужную расщелину и свернул.

Ветер сразу ослаб. Рейнджер проверил, что хотел, и двинулся по ущелью дальше, решив, что его «мустанг» сможет форсировать большую лужу, преграждающую самый короткий путь к дороге, с которой он недавно свернул.

Лужа оказалась глубже, чем Мэтт ожидал: жидкий метан покрыл все шесть колёс и заплеснулся на стекло. Оно оказалось для него раскалённым – и метан с шипением испарился.

Амортизаторы сердито крякнули, и, подпрыгнув на шершавом берегу промоины, лошадка вынесла Мэтта на дорогу.

– Отличная работа! – похвалил её Мэтт и, включив автопилот, забрался в багажник. Порывшись в нехитром скарбе, он с огорчением понял, что два дня назад уже надел самую чистую рубашку, какая у него была.

– Всё время забываю купить фрак, – сокрушённо сказал рейнджер и вернулся за пульт. Тут машину так тряхнуло, что Мэтт чуть не ударился о лобовое стекло.

– Полегче на поворотах, крошка! – проворчал он и пристегнул ремни. – И некоторые чудаки считают, что это – дорога!..

Живописные скалы обступали вездеход, хотя карта утверждала, что морской берег лежит всего в сотне метров левее.

Мэтт с интересом рассматривал проплывающие мимо разломы пород, оценивал намётанным глазом узор прозрачных ледяных прожилок и чёрных углеводородных потёков и сосулек.

–Может, в этом что-то и есть… – пробормотал он.

Очередная скала была увенчана полусферой: обычное жилище небогатого старателя в пустынных районах.

Мэтт включил лазерный переговорник:

–Здравствуйте, хозяева. Я – Мэтт Уайт. Прошу вашего гостеприимства.

Через полминуты из динамика донесся женский голос:

– И вам здравствовать. Мистер Мэтт Уайт? Я слышала о вас.

– Надеюсь, только хорошее, мэм? – улыбнулся Мэтт в глазок камеры, досадуя, что не побрился, и радуясь полутёмной кабине.

– Ну… кое-кто считает вас опасным человеком, – сказал с сомнением женский голос.

– Для вас я безопаснее ягнёнка, мэм, – спокойно откликнулся рейнджер. – Я проехал триста миль по ужасной дороге и совершенно разбит. Моя лошадка нуждается в отдыхе и подзарядке. Ваше гостеприимство можно приравнять к милосердию.

– Я сделаю один звонок. Подождите, мистер.

Мэтт догадывался, кому будет звонить женщина, и набрался терпения.

Внезапно дверь шлюза, устроенного в подножии скалы, поползла вверх.

– Приглашение, которое лучше всяких слов! – улыбнулся Мэтт, развернул шестиколёсник и задним ходом заехал в проём.

Из закрытого шлюза одни насосы откачали густую азотно-метановую смесь, служившую атмосферой на Титане, а другие впустили менее плотную азотно-кислородную, привычную для землян.

Мэтт открыл кабину «мустанга» и спрыгнул на бетонный пол. В шлюзе было чертовски холодно, и он поспешил зайти в дом.

Его встретила симпатичная рыжая женщина с веснушчатым лицом. Зелёные глаза рыжеволосой были настороженны, но, как с облегчением отметил Мэтт, в её руках не было оружия. Одета молодая женщина была в чёрный комбинезон; он не скрывал её эффектную фигуру и контрастировал с молочной кожей лица и рук.

– Мэм, благодарю вас от имени всех бродяг Титана! – Мэтт улыбался и держал пустые ладони на виду.

– Что привело вас в наши края, мистер Уайт?

– Я еду в Сильвер-хилл, двести миль на запад отсюда. Там у меня небольшое дельце по геологической части. Если вы позволите мне переночевать, то я был бы вам крайне признателен. Я могу заплатить за пребывание в вашем доме.

– Я слышала об этих новомодных обычаях, но мы с братом придерживаемся традиционных взглядов на гостеприимство.

– Тогда разрешите сделать вам небольшой подарок, – сказал Мэтт и, не делая резких движений, достал из заплечного рюкзака продолговатый пакет.

Женщина с любопытством спросила:

– Что здесь?

– Копчёный палтус, мэм.

Глаза женщины расширились от удивления, а рука машинально отметила вес пакета. Стоимость такого деликатеса была неизмерима с расходами на однодневного гостя.

– Вы уверены, что… – Она осеклась, увидев обиженное лицо Мэтта, и улыбнулась: – Зовите меня Энн, мистер Уайт.

– Тогда – Мэтт, к вашим услугам.

– Хорошо… Мэтт. Вы подсоединили вездеход к энергосети?

– Да, моя лошадка уже вовсю чавкает.

– Теперь позаботимся о вас. Душ?

– О! – только и смог сказать Мэтт. Энн отвела его в комнату для гостей:

– Грязное бросайте сюда. Я сама постираю, вы не справитесь с моей капризной машиной.

– Э-э… – смутился рейнджер.

– Давайте без лишних слов! – скомандовала Энн. – В шкафу найдёте чистую домашнюю одежду. Это вещи моего покойного мужа. Они вам подойдут, он был такой же… рослый.

Хотя женщина старалась говорить спокойно, напряжение в голосе выдавало свежесть потери.

– Сочувствую вашему горю, – тихо сказал Мэтт. – Я немного знал Эндрю. Он был прекрасным человеком.

– Спасибо, – и Энн ушла.

Вода бежала по сильному стройному телу Мэтта, смывая пот и усталость.

Душ воскресил рейнджера. Он с сожалением закрыл горячую воду и вышел из кабины. Его одежду Энн уже забрала, и он надел мягкие светлые шорты и футболку. Она была ему маловата: слишком обтягивала грудь и плечи.

Мэтт вздохнул, вспомнив беднягу Эндрю. Тот погиб восемь месяцев назад при прокладке своей шахты. Самая типичная смерть старателя на Титане – от обвала. А неспокойные вулканы и землетрясения, вызывающие сдвиги ледяных пород, густым кольцом охватывают малонаселенный южный берег Ксанаду.

Рейнджер вышел в гостиную, но Энн там не было.

Она пришла только спустя десять минут, и глаза её были красны.

Её «сорвало», когда она загружала одежду пришельца в стиральный барабан. Взяв в руки рубашку Мэтта, она вдруг почувствовала запах мужского пота, так похожий на запах работяги Эндрю. Она сомнамбулически поднесла рубашку к лицу, ещё раз вздохнула… – не выдержала и зарыдала, уткнувшись в клетчатую шерстяную материю.

Запах мужской рубашки опрокинул какие-то барьеры в Энн, которая прочно держала своё горе в кулаке, – даже брат, поселившийся в её доме полгода назад, удивлялся выдержке сестры. И вот, всего лишь из-за рубашки, которая долго облегала крепкие плечи…

Она выплакалась и почувствовала облегчение. С большой неохотой Энн положила в мыльную воду рубашку гостя. У неё даже появилась невозможная и неприличная мысль её украсть…

Женщина не возилась у кухонного автомата, но он справился сам.

Мэтт мудро решил не спрашивать, почему глаза хозяйки красны, и. лишь нахваливал прекрасные отбивные и печёные ломтики сквоша с сыром.

–Мэтт, меня удивляет, что вы приехали как раз тогда, когда моего брата нет дома. А он крайне редко отсутствует. Это совпадение? – вдруг прямо спросила Энн.

Мэтт помедлил. Молодая женщина была не только миловидна, но и проницательна.

– Нет, – признался он. – Это не совпадение. Но дело не в том, что ваш брат уехал, а в том, что завтра ваша заявка должна быть заверена.

Женщина напряглась и невольно отодвинулась от стола и Мэтта.

– Не бойтесь меня, – сказал Мэтт. – Я заглянул сюда проследить, чтобы вас никто не обидел. Слишком много неприятных случайностей происходит с людьми в тот день, когда они должны стать законными собственниками квадратной мили вокруг своего дома. Особенно если речь идёт о перспективном руднике…

– А не являетесь ли вы сами этой неприятной случайностью, мистер Уайт? – высоким голосом спросила Энн.

– Нет, мэм… Энн… – мягко ответил рейнджер. – Захватом рудников занимаются бандиты, связанные с геологическими компаниями императора Дональдса. Только с его помощью можно нанять армию адвокатов, чтобы затормозить возможный судебный процесс, и армию киберов, чтобы за месяц выпотрошить любое месторождение кристаллов. Я одиночка и не работаю на императора. У меня с его шакалами… свои давние счёты.

– Вот почему вы здесь, – догадалась Энн. – Вы надеетесь на стычку, в которой будет возможность отомстить за какие-то обиды?

– Я всего лишь надеюсь помочь вам, если в этом появится необходимость. Вам с моей стороны ничто не грозит, тем более что ваш брат уже знает о моём присутствии…

Мэтт не сомневался, что Энн звонила брату.

– Если вы завтра благополучно ответите на вызов судьи и завершите законное оформление своего рудника, то я сразу поеду дальше – у меня действительно есть дела в Сильвер-Хилле.

Лицо женщины расслабилось и погрустнело.

– Извините, Мэтт, что я вас заподозрила. Я действительно опасаюсь… что завтра мне могут помешать. Мне уже предлагали за бесценок продать рудник – и очень настойчиво.

– Значит, они знают, что вы нашли хорошие гнёзда кристаллов.

– Конечно, это очень трудно утаить.

Энн вдруг встала и вышла. Через несколько минут она вернулась и положила перед Мэттом горстку ветвистых кристаллов.

– Может, я дура, что вам их показываю, но вы умеете вызывать доверие одиноких женщин.

– Это мой главный талант… – серьёзно сказал Мэтт и склонился над кристаллами, чтобы получше их рассмотреть.

А Энн глядела на Мэтта, обветренного, загорелого, с широкими плечами. Лицо молодого рейнджера было сухощавым и мужественным, с синими детскими глазами. В нём чувствовались уверенность и надёжность.

Да, перед Мэттом лежали первоклассные титаллы, драгоценные органические кристаллы Титана, золотистые по альфа-граням и рубиново-красные по бета-граням. Учёные считали титаллы невозможной аномалией, но факт их существования был бесспорен, и тысячи геологов и старателей добывали эти драгоценные веточки, пробивая шахты в глубину времён – туда, где углеводородные пласты миллионами лет прессовались в челюстях ледников.

Красивые двуцветные кристаллы высоко ценились не только модницами, но и производителями электроники: титаллы служили основой самой компактной и надёжной перезаписываемой киберпамяти.

Могущественная империя Дональдсов, основавшая нынешнюю столицу Титана, не упустила выгодный рынок и захватила самые крупные месторождения кристаллов. Но и этого империи было мало: её агенты внимательно следили за результатами разведки индивидуальных старателей, которые разбрелись по дальним провинциям и берегам метановых морей Титана и закладывали там собственные шахты. Как только шахты натыкались на хорошую рудную жилу, империя всеми правдами и неправдами старалась отобрать у старателей лакомые куски. Агенты императора рыскали везде: они получали процент от захваченной добычи. Своей жадностью и жестокостью они заслужили прозвище «шакалы» и ненависть старателей.

– Прекрасные экземпляры, – с восхищением сказал Мэтт, отдавая кристаллы. – Если эти образцы типичны для вашей жилы, то завтра вы станете богатой женщиной! И перестанете сами стирать рубашки всяким бродягам.

Энн заметно вздрогнула, удивив Мэтта.

– Я рада, мистер Уайт, что вы гостите в моём доме. Спокойной ночи! – И она стремительно вышла из гостиной в боковую дверь.

Мэтт недоуменно пожал плечами, глядя на едва тронутую тарелку хозяйки.

Сам-то он доел всё до крошки. Ладно, честно признаемся – рейнджер стянул и съел ещё и отбивную с тарелки Энн. Ох уж эти холостые голодные мужчины…

Мэтт заснул рано, поэтому пробудился среди ночи. Посмотрел на часы: пять утра по универсальному времени, ещё можно пару часов поспать. Но долгая дорога всегда сушит горло.

Мэтт встал, натянул шорты, покосился на тесную футболку и решил, что до столовой и так дойдёт.

На кухне Мэтт заказал себе стакан лимонного напитка и заметил винтовую лестницу наверх – явно на смотровую вышку.

«Надо сделать рекогносцировку местности.» – и Мэтт отправился по крутым ступенькам.

Они действительно привели его в стеклянную башню с небольшим телескопом. Но великолепный круговой обзор был частично загорожен.

– Простите, Энн! – воскликнул Мэтт, замерев на месте. – Я не знал, что вы здесь.