Текст книги "Inside Out личная история Pink Floyd"

Автор книги: Ник Беркли Мейсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Наконец мы воссоединились с Эндрю Кингом, который по‑прежнему не на шутку нервничал. Он уже побывал в «Уинтерленд», сидячем концертном зале на пять‑шесть тысяч мест, оценил размеры помещения с его массивной сценой, а также изучил мощные 35‑миллиметровые кинопроекторы, рядом с которыми наше базовое оборудование (киловаттный «Oldies») было просто игрушкой. Регулярные световые шоу этой концертной точки проводились независимыми составами специалистов, причем совершенно в других масштабах и для совершенно другого размера зрительного зала. Эндрю весьма благородно и мудро предложил «совместить ресурсы», прекрасно понимая, что мы откусили больше, чем сможем прожевать. По сути, кусок был такой большой, что нам еще несколько недель предстояло его переваривать.

Следующий день был потрачен на отчаянные попытки раздобыть аппаратуру: с собой мы захватили только гитары, ничего больше. Я предполагал, что барабанная установка в Америке худо‑бедно найдется. Однако все обещания загадочным образом испарились. Звукозаписывающая компания вообще никакой помощи нам не предложила. В итоге там все‑таки нашли клавиши для Рика и кое‑как собрали барабанную установку для меня. Компания «Premier», которая организовывала концерт, была английской и работала через сеть агентов в Штатах. Местный дилер был, вероятно, убит просьбой поделиться его аппаратурой с фактически никому не известной британской группой, представляющей к тому же компанию «EMI», чей наиболее известный артист Кит Мун был знаменит своим аппетитом к разрушению, когда дело доходило до приручения барабанных установок. Поэтому, как я подозреваю, мне были выданы все те неподходящие друг к другу барабаны, тарелки и болты, что валялись в углу кладовки. К тому же все элементы ударной установки оказались разного цвета.

Наконец мы все‑таки добрались до «Уинтерленд», и там нас поджидало первое приятное удивление этого тура. Организация в этой концертной точке была очень профессиональной, а другие музыканты из списка оказались очень радушны, с энтузиазмом восприняв музыку, которую мы играли. У них совершенно отсутствовало соревновательное отношение типа «сдуем всех остальных со сцены», которое так распространено в Британии. Однако, хотя в программке мы были заявлены как «световые короли Англии», здесь наше световое шоу должно было, по словам Эндрю, показаться «смехотворным. Я это нюхом чуял, честное слово».

В один уик‑энд мы разогревали «Big Brother & Holding Company» (раннюю, совершенно блестящую группу Дженис Джоплин) и Ричи Хэвенса, а в следующий – группу «Н. P. Lovecraft». Дженис носила свою легендарную меховую шубу, презентованную ей компанией «Саутерн камфорт» в благодарность за оказанные услуги. Не знаю, были тому причиной ее личный уровень употребления спиртного или расхаживание по сцене с бутылкой виски их компании в качестве рекламы товара. Роджер прихватил с собой собственную бутылку и предложил Дженис из нее глотнуть. К концу представления она вернула ему пустую емкость.

Публика здесь оказалась куда ближе к нашим слушателям в клубе «UFO», нежели к аудитории «Тор Rank». Калифорния, и Сан‑Франциско в особенности, была самым центром идеала хиппи. К сожалению, мы оказались неспособны выложить все наши козыри; совершенно вымотанные еще до начала концертов, мы просто с головой окунулись в целый ряд хаотичных выступлений, без денег, без нужной аппаратуры и в ужасном настроении. Личным вкладом Сида в это важное шоу стала такая капитальная расстройка его гитары, что во время исполнения «Interstellar Overdrive» у него просто повыпадали все струны.

Однако не все еще было потеряно, и некоторые выступления, например в клубе «Чита» в Венеции, что в Лос‑Анджелесе, оказались более удачными. Тогда как в более крупных зрительных залах мы не были главными действующими лицами (кроме того, другие группы были куда более сыгранными и пользовались собственной аппаратурой), в этом клубе, в качестве основной группы и при поддержке нашего светового шоу, мы точно так же могли контролировать общую атмосферу и настроение, как нам это удавалось в клубе «UFO».

Перед выступлением в клубе «Чита» Сид слишком круто завил кудри и решил их выпрямить. Он послал кого‑то за гелем для волос, который затем в огромных количествах намазал на голову. Обутый в невообразимые зеленые сапоги на резиновых застежках, на протяжении первого номера Сид опять принялся расстраивать свою гитару. Разозлившись, Роджер так набросился на свой бас, что порезал себе руку. Ему одолжили бас‑гитару «Vox» грушевидной формы, к которой Роджер не привык, так что он все время попадал рукой мимо струн. В самом финале выступления Роджер расколотил эту гитару на мелкие кусочки. Ее владелец, судя по всему, пришедший от этого в восторг, спокойно собрал кусочки в чемодан. Несмотря на все это, выступление вышло по‑настоящему классным. Публика очень нас полюбила – как и весьма необычная разогревающая группа под названием «Lothar And The Hand People». Никого из членов группы Лотаром на самом деле не звали – по сути, это было прозвище их терменвокса, совершенно замечательного русского изобретения, издававшего потрясающие звуки, когда исполнитель водил перед ним рукой. Позднее Брайан Уилсон использовал терменвокс в песне «Good Vibrations». Вдобавок в группу «Lothar And The Hand People» входило несколько весьма привлекательных молодых женщин. Как я припоминаю, ни на каких инструментах красавицы не играли, а просто в довольно авангардной манере двигались под музыку, когда она действительно их захватывала.

Часть нашего успеха зависела от телевидения. За многие годы до MTV система продвижения заключалась в том, что группа появлялась в одном из текущих шоу для знаменитостей. Ведущий, обычно популярный певец определенного возраста, жаждущий продлить свою карьеру, пел пару номеров, а затем приводил гостей для непринужденного разговора с музыкальными интерлюдиями по нашему выбору. Поскольку Сид уже приближался к кататоническому состоянию, как вы понимаете, это только добавляло проблем. Сид становился трудным, если не вообще неуправляемым. После имитирования песни для пробного прогона он затем равнодушно стоял во время настоящей пробы, пока режиссер тщетно ему указывал: «О'кей, пошла запись». Так что ответственность за вокал пришлось взять на себя Роджеру с Риком, а Сид просто стоял, мрачно уставившись куда‑то вдаль. После неуклюжего исполнения «See Emily Play» нас вывели вперед для небольшой беседы. Как только другие гости оказывались в пределах досягаемости микрофона, они безжалостно тянули одеяло на себя, встревая с рассказами, анекдотами или идиотскими замечаниями.

На другом шоу, роль хозяина которого играл Пэт Бун, он любезно держал других гостей на расстоянии, желая насладиться непринужденной беседой с нами. Несмотря на наши отчаянные знаки, Пэт для начала решил обменяться парой‑другой реплик с теперь уже весьма нестабильным Сидом. Весь мир затаил дыхание, когда он спросил Сида о том, что ему нравится. Мы в ужасе перебирали в уме бесконечные неподобающие отклики. «Америка», – вдруг радостно сказал Сид. Пэт улыбнулся, публика зашлась радостными возгласами, а мы втроем, обливаясь холодным потом, потащили Сида прочь.

Вне телевизионных студий Сид был немногим лучше. Возвращаясь со встречи в фирме «Capitol Records», мы стояли на углу бульвара Голливуда и Вайн‑стрит. «Здесь, в Лас‑Вегасе, довольно мило», – заметил Сид. Позднее, в «Голливуд гавайян», типичном лос‑анджелесском отеле с подсвеченными кактусами и кричащим декором, Роджер обнаружил Сида спящим в кресле. Между пальцев Сида тлела сигарета.

Мы были сыты по горло. Эндрю дозвонился Питеру в Лондон и взмолился: «Вызволяй нас отсюда». Мы выполнили свои обязательства перед Западным побережьем, но отменили все, что было связано с Восточным, и улетели обратно в Европу прямиком на выступление в Голландии. Если требуется еще какое‑то доказательство того, что мы не хотели признавать всей тяжести состояния Сида, то лучшего не сыскать. Почему мы решили, что новые выступления сразу же вслед за трансатлантическим перелетом пойдут ему на пользу, просто не приходит в голову.

Тем временем в Англии Брайан Моррисон организовал для нас место в концертном туре Джими Хендрикса. Нам представлялась великая возможность понаблюдать за выступлениями Джими и реально провести время с некоторыми музыкантами, которых мы обожали. Наконец‑то мы сумели найти общую почву с другими группами, в особенности с «The Nice», у членов которой были схожие музыкальные склонности, но подкрепленные поразительным техническим мастерством, а в случае их клавишника Кита Эмерсона, участника «E, L & P», – подлинной виртуозностью.

Комплексный тур в этом составе должен был пройти по очень жесткому графику. Главной целью здесь, с точки зрения промоутера, было позаботиться о том, чтобы фанаты Джими Хендрикса получили за свои деньги добротный товар. В общем, что бы там ни случилось, Джими должен был вовремя оказываться на сцене. Посему всякий раз, как мы выступали, кто‑то стоял на страже с часами, заботясь о том, чтобы мы не вышли за рамки отведенных нам восьми минут. Эндрю припоминает, что существовало строгое предупреждение: если бы мы переиграли хоть тридцать лишних секунд, при повторении подобного проступка группу снимали с тура. Так что наши более длинные номера вроде «Interstellar Overdrive» требовалось предельно сократить. Питер Уинн Уиллсон вспоминает, что в этом туре наше световое шоу фактически становилось излишним при ярком свете в зале. Он пытался убедить менеджмент вписать в контракт дополнительный пункт о том, чтобы свет в зале гасили, обеспечивая нам экран и проекционное место, но этому еще несколько лет не суждено было произойти.

Сид по‑прежнему являл собой вольно палящую (и галлюцинирующую) пушку. Однажды ему даже не удалось добраться до зрительного зала. Мы достаточно рано поняли, что он так и не объявится, и сумели заполучить в группу Дэйва О'Листа из «The Nice». Нам не пришлось особенно обучать Дэйва, и мы отлично сыграли «Interstellar Overdrive». Я совершенно точно знаю, что представление прошло практически идеально, причем вряд ли кто‑нибудь заметил подмену.

Этот тур на самом деле стал нашим первым контактом с миром рок‑н‑ролла, каким мы всегда его себе воображали – поп‑звезды в обтягивающих брюках и со свободными нравами в сопровождении визжащих девушек в еще более обтягивающих платьях и с еще более свободными нравами. Здесь произошел один из тех редких – вы не поверите, насколько редких, – случаев, когда перевозбужденные девушки преследовали нас на улице. С тех самых пор я очень хорошо понимаю состояние загнанной на охоте лисы. Когда позади слышится топот копыт (или девичьих каблуков), это очень страшно. В таком полевом спорте – возможно, все‑таки более щадящем, чем настоящая охота, – роль охотника и жертвы не всегда ясна, поскольку некоторые музыканты на этом туре порой тоже издавали полнозвучные брачные вопли… Девушки, скорее всего, были только‑только из школы, однако в вестибюлях отелей, где они подыскивали себе очередную жертву, смотрелись они отпадно.

Существовал специальный автобус для этого тура, куда набивались все, кроме главных исполнителей, – и тогда этот автобус напоминал безумный школьный пикник с музыкантами вместо детей. Впрочем, наш режим транспортировки вообще стал теперь совершенно непредсказуемым. Несколькими месяцами ранее мы решили приобрести «бентли». Полагая, что «бентли» станет практичным и надежным транспортом и порядком поспособствует продвижению нашего имиджа, мы жестоко ошиблись. Однако еще один торговец автомобилями отпраздновал свой триумф, а мы пережили предельно волнительную поездку, поскольку ни в одной мастерской для нашего «бентли» не нашлось нормальных тормозов взамен отказавших. Роджеру до сих пор снится это транспортное средство. Он также вспоминает поездку домой после одного из выступлений, когда нам пришлось одолеть кольцевую развязку прямо через середину. В другой раз мы взяли автомобиль напрокат у Годфри Дэвиса. Расписался за него Эндрю Кинг, поскольку музыкантам машины не давали. После того как мы несколько недель спустя смущенно сдали этот автомобиль с 17 000 миль на циферблате и горой всякого мусора в багажнике, компания по прокату наверняка изменила свои правила. Теперь там, думаю, недостаточно даже подписи директора компании, если эта самая компания имеет хоть какое‑то отношение к музыкальному бизнесу.

Чтобы соответствовать туру Хендрикса, мы выпустили сингл под названием «Apples And Oranges», представлявший очередную нашу попытку создать хит. «Apples And Oranges» была еще одной причудливой композицией Сида, и она стала бы классным треком на альбоме, но для сингла она, скорее всего, просто не подходила. Однако с помощью Нормана Смита мы, за неимением лучшего, попытались обратить эту композицию в хит, добавив туда запись хора и различные эхо. Не помню, чтобы мы особенно много играли «Apples And Oranges» на концертах – если вообще играли. Кажется, на нас давили американцы – им нужен был сингл для привязки его к заокеанскому туру, – но тогда у нас просто не было времени заниматься нашим продвижением в Штатах. В общем, этот сингл еще раз доказал, что лучше доверять собственным инстинктам и принимать собственные решения, нежели слушать чужие советы.

Когда тур закончился, в декабре 1967 года мы сыграли на представлении в «Олимпии». Событие называлось «Christmas On Earth Continued». Сид опять пребывал в полной отключке, и группа подошла к пределу прочности. Пришла пора посмотреть правде в глаза. Мы пытались не обращать внимания на проблемы, ждали, что они исчезнут сами собой, но даже наше страстное стремление к успеху больше не могло заслонить того факта, что невозможно продолжать в том же духе, когда Сид находится в таком состоянии. Шутки кончились – и для Сида тоже. Мы вовсе не хотели его терять. Он был нашим композитором, певцом и гитаристом. Кроме того, он (хотя этого не скажешь по нашему не слишком сочувственному с ним обращению) был нашим другом.

Сначала мы решили последовать примеру «The Beach Boys». Это решение нам подсказал опыт Брайана Уилсона: очевидно неприспособленный для концертных выступлений, он главным образом сидел дома и писал песни. Мы надеялись, что сможем пополнить группу еще одним гитаристом, чтобы снять напряжение с Сида. Упоминалось имя Джеффа Бека, что наверняка стало бы весьма интересным (и показательным) опытом. Однако тогда мы не решились просто взять и позвонить. В конечном итоге Роджер отважился на это лишь двадцать пять лет спустя.

Впрочем, мы уже знали, кому нам на самом деле нужно позвонить: давнишнему приятелю Роджера и Сида по Кембриджу Дэвиду Гилмору.

Глава четвертая СУММА СЛАГАЕМЫХ

Наш первый, достаточно осторожный подход к Дэвиду Гилмору состоялся, когда я в конце 1967 года заприметил его среди публики на нашем концерте в Королевском художественном колледже. КХК, расположенный неподалеку от Альберт‑холла, был тогда ближе всего к тому, чтобы считаться «домашней» концертной точкой «Floyd» после нашего ухода из клуба «UFO». У всех членов группы имелись друзья на многих факультетах колледжа, что привело к определенному перекрестному опылению между дизайном плакатов и конвертов, фотографией и музыкой, а также к постоянному использованию возможностей КХК для другой деятельности.

Поскольку студентом Дэвид не являлся, я рассудил, что он прибыл в КХК посмотреть, как у нас дела. Во время перерыва я бочком подобрался к Дэвиду и пробормотал что‑то насчет возможности его присоединения к группе в качестве дополнительного гитариста. С моей стороны это вовсе не было самостоятельным решением – просто мне первому представился шанс обсудить с ним эту тему. Дэвид был определенно заинтересован. Главным образом, как мне кажется, потому, что, хотя он и считал нас (причем совершенно обоснованно) менее опытными музыкантами, нежели члены его предыдущей группы «Jokers Wild», мы сумели добиться того, чего у них по‑прежнему не было: агента, договора с компанией грамзаписи и пары хитовых синглов.

«Jokers Wild» была одной из наиболее уважаемых групп в Кембриджской зоне. Все ее члены были состоявшимися музыкантами. Вилли Уилсон, который заменил первоначального барабанщика Клайва Уэлхема, опять всплыл на поверхность вместе с Тимом Ренвиком в «Sutherland Brothers Band & Quiver», а позднее вошел в сопровождающую группу, которую мы использовали на «живых» представлениях «The Wall».

Теперь я уже не могу вспомнить самую первую свою встречу с Дэвидом. Мы оба определенно играли в одних и тех же концертных точках, к примеру на вечеринке, посвященной дню рождения Либби и ее сестры, а также совершенно точно встречались друг с другом по различным поводам, раз мне удалось различить его в толпе, собравшейся тогда в КХК.

Будучи уроженцем Кембриджа – его первые музыкальные встречи с Сидом происходили как раз во время учебы в Кембриджском техническом колледже, – Дэвид находил массу работы для «Jokers Wild» как на месте, играя, к примеру, для контингента американских летчиков, которые, надо полагать, дожидались Третьей мировой войны, так и во время периодических вылазок в Лондон. Однако Дэвид отваживался и на более дальние вылазки. Первая проба была предпринята в августе 1965 года: вместе с Сидом и несколькими другими друзьями Дэвид путешествовал по югу Франции и выступал на улице перед прохожими. Он решил съездить на континент вместе с «Jokers Wild», и они примерно на год (включая «лето любви») там застряли, весьма прагматично переименовавшись в «The Flowers».

Группа в конечном итоге распалась, и к тому времени, как я увидел его во время выступления в Королевском художественном колледже, Дэвид вроде как был не у дел. Работал он в тот момент водителем фургона дизайнеров Оззи Кларка и Элис Поллок, которые заправляли бутиком «Кворум» в Челси.

Формально мы сошлись с Дэвидом перед Рождеством 1967 года, когда предложили ему присоединиться к нам в качестве пятого члена «Pink Floyd». Сида тогда удалось уговорить, что подключение Дэвида – хорошая идея. Были соблюдены все формальности в виде общего собрания группы, однако Сид наверняка понимал, что его отказ уже ничего не решит. Дэвид принял наше предложение, и мы пообещали ему гонорар в 30 фунтов в неделю. Правда, мы забыли ему сказать, что реальный наш заработок составлял всего треть этой суммы. Стив О'Рурк, который теперь стал нашей основной точкой контакта внутри агентства Брайана Моррисона, обеспечил нашему новому участнику комнату у себя в доме, к которой прилагался магнитофон «Revox» и бесплатные бутерброды. Там Дэвид за считаные дни освоил весь наш репертуар.

Куда большей проблемой для Дэвида стало утверждение в составе существующей группы. Официально он числился вторым гитаристом и бэк‑вокалистом. Однако Сид видел в Дэвиде чужака, лезущего не в свое дело, тогда как остальная часть группы рассматривала его как потенциальную замену для Сида. Впрочем, мы изо всех сил уклонялись от объяснения положения дел Дэвиду, по‑прежнему закрывая глаза на жестокую правду. Находясь между двух огней, Дэвид как мог старался приспособиться к неловкой ситуации.

Дальше события стали развиваться очень быстро. В начале 1968 года состоялся ряд выступлений, когда мы пытались играть впятером. Что испытывал во время этих выступлений Сид, мы можем только догадываться: вероятно, он был не на шутку напуган и разгневан тем, что его влияние постепенно сходит на нет. Находясь на сцене, он прилагал самые минимальные усилия в плане выступления, судя по всему, просто делал вид, будто играет. Его откровенное бездействие, надо думать, демонстрировало нежелание принимать участие во всей этой чехарде. По мере того как Сид все больше и больше отстранялся, мы все яснее убеждались в том, что принимаем верное решение.

Самым откровенным примером отношения Сида стала репетиционная сессия в одном из школьных залов восточного Лондона, когда Сид провел пару часов, разучивая с нами свою новую песню под названием «Have You Got It Yet?». Он постоянно менял аранжировку, так что всякий раз, когда мы играли эту песню, припев «Нет, нет, нет…» недвусмысленно указывал на неверное исполнение. Это стало одной из последних и наиболее ярких демонстраций злости и разочарования Сида.

Все разрешилось в феврале, в один прекрасный день, когда мы отправлялись на выступление в Саутгемптон. В машине, которая должна была забрать Сида, кто‑то спросил: «Так заезжать нам за Сидом или нет?» Еще чьим‑то откликом стало: «Нет, черт с ним, пусть остается». Если вам этот обмен репликами кажется равнодушным до жестокости, то вы не ошибаетесь. Решение было принято, и так уж получилось, что нам пришлось проявить предельную черствость. Не желая замечать очевидной тяжести ситуации, я считал, что Сид попросту отвратительно себя ведет, и был так на него зол, что видел в нем лишь преграду, которая не давала нам стать успешной группой.

Учитывая, что мы еще никогда не репетировали вчетвером с Дэйвом, в музыкальном плане представление прошло весьма успешно. Дэвид взял на себя все вокальные и гитарные партии. Всем нам было очевидно, каким малым был в последнее время вклад Сида в выступления группы. Однако, даже несмотря на это, мне до сих пор не верится, что мы так легко пошли на эту замену. Что еще важнее, публика не возмущалась и не требовала деньги назад: было ясно, что отсутствие Сида не является критичным. Так что в следующий раз мы просто опять не потрудились его забрать.

Хотя мы весьма удобным для себя образом позабыли поставить в известность менеджмент о перемене в нашем составе и, соответственно, в маршруте, Питер и Эндрю (а также, понятное дело, Сид) быстро догадались о том, что происходит. Дело требовало своего разрешения. Поскольку на тот момент партнерство делилось на шестерых, у нас с Роджером и Риком даже не было большинства для присвоения названия группы. А если учитывать значение Сида как автора песен, его доля весила, пожалуй, побольше наших.

Удивительно, однако, что никаких особых проблем не возникло. Насколько легко было установлено наше партнерство, настолько же цивилизованно прошел и его демонтаж. Общее собрание (в присутствии Сида) прошло в начале марта дома у Питера. Питер вспоминает: «Мы боролись за то, чтобы сохранить Сида. Я толком не знал Дэвида, хотя слышал, что он талантливый гитарист и очень хороший исполнитель. Он мог играть на гитаре Сида лучше самого Сида». Однако в конечном итоге Питер и Эндрю уступили, и после довольно неприятного всплеска взаимных обвинений партнерство было расторгнуто. Между прочим, Сид предложил для разрешения всех проблем ввести в состав двух девушек‑саксофонисток.

Мы согласились с передачей на неограниченный срок «Blackhill» всех прав на наши прошлые записи. Мы втроем сохраняли за собой название «Pink Floyd», а Сид покидал группу. Питер и Эндрю ясно сознавали, что Сид являлся творческим центром коллектива. Это была вполне разумная точка зрения, учитывая все наши записи до той поры. Соответственно они решили в дальнейшем представлять его, а не нас. «Мы с Питером заслужили потерю „Pink Floyd", – говорит Эндрю. – Мы не делали свою работу как следует – особенно в США. Мы не вели себя достаточно уверенно с компаниями грамзаписи». Эндрю считает, что никто из нас (исключая Дэвида) не вышел из этой битвы со щитом. И он особенно подчеркивает, что решение разделить компанию стало настоящим шоком для Сида, потому что он никогда не считал нас (как думали многие другие) своей сопровождающей командой – «он был по‑настоящему предан группе».

«Это стало естественным расхождением разных дорог, – говорит Питер. – Мы хотели развивать „Blackhill", так что не могли сохранить „Pink Floyd" в качестве партнеров, раз мы сосредоточивались на других группах. „Pink Floyd" интересовало, будем ли мы работать с ними без Сида. А мы с Эндрю всегда могли лишь мысленно возвращаться к их временам с Сидом». Питер считал, что, если Сида освободить от давления в группе и дать ему больше времени и пространства, он станет более стабильным. Впоследствии Питер сказал: «Я не знаю, что же все‑таки произошло. И я не знаю, как можно было предотвратить это. Мы все хотели помочь, мы все пытались найти решение и не смогли. Если Сид расстроен случившимся, я чувствую себя скверно из‑за своей доли вины во всем этом деле. Если же Сид не расстроен, тогда он, должно быть, достиг поистине отшельнического мира и спокойствия».

Вслед за окончанием нашего партнерства с «Blackhill» место менеджера освободилось, и нам показалось логичным попросить Брайана Моррисона, чтобы он взял нас под свое крыло. Мы отправились повидаться с Брайаном, и он согласился обеспечить нам менеджерские услуги Стива О'Рурка. Брайан собирался заниматься своей издательской империей, тогда как Тони Говарду предстояло взять на себя заботу об организации концертов. Стив же на всю свою оставшуюся жизнь стал нашим менеджером.

И Эндрю, и Питер считают, что Брайан и Стив видели перспективность группы, которую мы вместе создали. Брайан дал понять Стиву, что ради собственного блага ему следует держаться нас, а не пытаться искать новые таланты. Эндрю вспоминает, как он задолго до раскола сидел вместе со Стивом в «Спикизи» (влиятельном музыкальном клубе близ Верхней Риджент‑стрит) и Стив говорил ему: «Ты понимаешь, какими важными и влиятельными станут „Pink Floyd" для миллионов детишек?» Эндрю также утверждает, что Стив всегда очень серьезно относился к задаче обеспечения нас надлежащим менеджментом. Он никогда не пускал дела на самотек, как порой мог поступить Брайан.

По сравнению с членами группы Стив происходил совсем из другой среды. Его отец Томми был рыбаком на Аранских островах к западу от побережья Ирландии. Когда великий американский кинодокументалист Роберт Флаэрти в 1930‑х годах снимал о тамошней жизни фильм под названием «Человек Аран», отец Стива стал одним из самых значительных персонажей. Затем Томми убедили переехать в Англию и попытать удачи в кино. Несмотря на то что начало войны и мобилизация положили конец его надеждам на сценическую славу, Томми все же удалось обустроиться в Лондоне. Как раз тогда и родился Стив.

С его опытом торгового агента и техникой, отточенной в команде Брайана Моррисона, Стив привнес в наш менеджмент определенную жесткость. Он буквально излучал уверенность в себе и неизменно носил темно‑синий костюм, который придавал ему предельно серьезный вид. Этот стиль менеджмента Стив так и сохранил на всю жизнь, изменилось лишь количество костюмов. Позднее мы узнали, что, будучи продавцом корма для животных, он порой открывал банку, засовывал туда ложку и демонстративно ел свой корм. Подобная борьба за клиентов казалась нам восхитительной, но слегка чрезмерной. Позже Стив, надо думать, сожалел о своей откровенности насчет столь красочных подробностей своей предыдущей работы, ибо Роджер в те годы охотно вставлял в разговор шутки на эту тему.

Когда мы окончательно разобрались со всеми деталями, в начале апреля было сделано формальное объявление об уходе Сида и включении в состав группы Дэвида. Меня по‑прежнему удивляет тот факт, что любой трепет, какой мы могли испытывать от потери своего главного творческого центра, начисто затмевало чувство колоссального облегчения.

К счастью, нам удалось избежать того, чтобы Сид действительно стал настоящим «лицом группы», несмотря на его сценическое присутствие и внешность. На наших рекламных снимках всегда изображалась вся группа, а не один Сид, что, должно быть, пошло нам на пользу. Сослужил хорошую службу и тот факт, что отсутствие в группе общепризнанного лидера обеспечивает более значительный вклад всех ее членов. Так или иначе, это был именно тот случай, когда в противоборстве солиста и группы победила группа.

Нас ждали очень сложные времена, поскольку у нас уже почти год не было ни одного сингла в чартах. Синглы, последовавшие за «Arnold Layne» и «See Emily Play», совершенно не оправдали ожиданий. По всем правилам следовало бы начать все заново, однако нам невесть каким образом удалось зацепиться за соответствующую ступеньку внутри музыкальной индустрии. Мы тогда как раз входили в период своего развития, который я припоминаю как в особенности счастливый. Теперь мы могли вернуться к прежним целям и музыкальным идеям, а также слаженной совместной игре. У нас опять появилось чувство полноценности и завершенности нашей группы.

Вне всякого сомнения, самая тяжелая задача легла на Дэвида. Ему досталась незавидная доля изображать Сида. Он, безусловно, мог добавлять собственную импровизацию к любым «живым» представлениям, однако наши недавние записи содержали слишком много фрагментов в исполнении Сида, для замены которых могло потребоваться не меньше года. Помимо всего прочего от Дэвида требовалось имитировать пение Сида на всевозможных европейских телешоу. Вспоминая те ранние шоу, я понимаю, что делало эту ношу для Дэвида относительно терпимой. Хотя мы втроем действительно играли все эти вещи на записях, когда дело доходило до воспроизведения частей, Дэвид оказывался гораздо лучшим имитатором.

Дэвид влил в группу новые силы. Тогда как его манеру игры на гитаре мы уже знали, вокал у него оказался сильным и весьма характерным. Не меньше всех остальных Дэвида интересовали эксперименты с новыми звуками и эффектами, однако наряду с изобретательностью он также добавил группе более вдумчивый, структурированный подход, не жалея времени и терпения развивать каждую музыкальную идею до полного раскрытия ее потенциала. Дэвид хорошо смотрелся на сцене и сумел без потерь перескочить через те времена, когда химическая завивка считалась вершиной моды. Тем временем Рик поставлял в группу тексты и мелодии, а Роджер – энергию, дисциплину и музыкальную дальновидность. Поскольку барабанщики сами себе закон, я, к счастью, ничем особенным не обнаруживал своего присутствия.

Хотя поначалу Дэвид чувствовал себя неуютно в составе из пяти человек, никто из нас определенно не воспринимал его как новичка. К тому же люди, которые выдвигаются на роли ведущих гитаристов и певцов, редко бывают скромнягами, склонными к уединению. Норман Смит припоминает, что во время своей первой встречи с Дэвидом как частью «Pink Floyd» он подумал: «Этот парень как пить дать возьмет группу в свои руки». (Совершенно очевидно, что Норман тогда катастофически упустил из виду долговязого басиста, стоявшего позади.)

Если Дэвиду чего‑то и недоставало, так это солидного наследства для уплаты наших долгов, которые тогда уже достигли существенной суммы в 17 000 фунтов стерлингов. Одним из побочных эффектов нашей сделки с «Blackhill» для обретения прав на название «Pink Floyd» стало то, что нам пришлось взять на себя исключительную ответственность за прокат или приобретение фургона, световой аппаратуры и звуковой системы.