Текст книги "Этика для нового тысячелетия"

Автор книги: Нгагва́нг Ловза́нг Тэнцзи́н Гьямцхо́

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Далай-лама XIV
ЭТИКА ДЛЯ НОВОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ

Настоящее издание русского перевода книги посвящается 60-й годовщине возведения Его Святейшества Далай-ламы XIV на трон далай-лам Тибета.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В шестнадцать лет потеряв свою страну и став беженцем в двадцать четыре, я в течение своей жизни столкнулся со многими трудностями. Когда я думаю о них, то вижу, что многие из них были непреодолимы. Они были не только неминуемыми, – как проблемы они не имели положительного решения. Тем не менее, в том, что касается спокойствия моего духа и физического здоровья, я могу утверждать, что вполне справился с ними. В результате я оказался в состоянии встретить несчастья в полной готовности всех сил – умственных, физических и душевных. Не будь я спокоен, я не сумел бы этого сделать. Если бы меня переполняли тревога и отчаяние, пострадало бы мое здоровье. И я не был бы свободен в своих действиях.

Глядя вокруг, я вижу, что не только нам, тибетским и другим беженцам, приходится сталкиваться с трудностями. Везде, в любом обществе, люди терпят страдания и напасти, – даже те, кто наслаждается свободой и материальным благополучием. В действительности, мне кажется, что большая часть несчастий, достающихся нам, людям, создана нами самими. Поэтому, по крайней мере, этих несчастий можно было бы избежать. Я также вижу, что в целом те люди, которые ведут себя правильно в нравственном отношении, счастливее и довольнее тех, кто пренебрегает нравственностью. Это подтверждает мою уверенность в том, что если мы сможем дать новую ориентацию нашим мыслям и чувствам и перестроить своё поведение, мы не только научимся легче справляться со страданиями, но сумеем даже не позволить большой их части возникать вообще.

В этой книге я попытаюсь показать то, что я называю «нравственно положительным поведением». При этом я осознаю, что относительно этики и морали весьма трудно и делать успешные обобщения и абсолютно точно высказываться. Отчётливо черно-белые ситуации чрезвычайно редки, если вообще когда-либо встречаются. Один и тот же поступок в разных обстоятельствах обретет различные оттенки и степени моральной значимости. В то же время очень важно, чтобы мы достигали согласия в отношении того, что такое положительное поведение и что такое поведение отрицательное, что правильно и что неправильно, что приемлемо и что неприемлемо. В прошлом, когда люди испытывали уважение к религии, подразумевалось, что нравственная деятельность организовывалась благодаря тому, что большинство следовало той или иной вере. Но теперь положение дел изменилось, поэтому мы должны искать какой-то другой путь для укрепления основных моральных принципов.

Читателю не следует предполагать, что я как Далай-лама предложу какое-то особенное решение. На этих страницах нет ничего такого, что не было уже сказано прежде. Более того, я чувствую, что опасения и идеи, изложенные здесь, разделяются многими, кто думает и пытается отыскать решение проблем, приносящих страдания нам, людям. Предлагая, по просьбе моих друзей, эту книгу к публикации, я надеюсь, что она выразит мысли миллионов людей, не имеющих возможности высказаться публично и потому остающихся тем, что я называю молчаливым большинством.

Однако читателю следует помнить, что я получил исключительно религиозное и духовное образование. С ранней юности главной (и постоянной) областью изучения для меня были буддийская философия и психология. В особенности я изучал труды религиозных философов школы гелуг , к которой традиционно принадлежат далай-ламы. Но, будучи твердым сторонником религиозного плюрализма, я изучал также основные труды других буддийских традиций. Однако я имею сравнительно малое представление о современной светской мысли. Тем не менее эта книга не религиозная. И в еще меньшей степени это книга о буддизме. Моя цель – призвать к нравственному подходу, основанному скорее на общих, нежели на религиозных принципах.

По этой причине создание книги для массового читателя не обошлось без ряда сложностей, и в работе приняло участие много людей. Особая проблема возникла из-за того, что ряд тибетских терминов, использовать которые мне казалось необходимым, трудно переложить на современный язык. Поскольку я ни в коем случае не намеревался писать философский трактат, я постарался объяснить эти термины так, чтобы их легко могли понять читатели, не имеющие специальной подготовки, и чтобы их можно было точно перевести на другие языки. Но в результате стараний точно донести свои мысли до читателей, чей язык и культура могут довольно сильно отличаться от моих собственных, вполне могли потеряться некоторые оттенки смысла тибетских слов и непреднамеренно появиться другие. Я верю, что внимательное редактирование свело к минимуму такие ошибки. Если подобные неточности выявятся, я надеюсь исправить их в следующем издании. А сейчас я хочу поблагодарить д-ра Тубтена Джинпу [Thupten Jinpa] за его помощь в этой работе, за перевод на английский и за бесчисленные подсказки. Я также хочу высказать благодарность мистеру Норману за редактирование. Его труд невозможно переоценить. И, наконец, я выражаю благодарность всем тем, кто помог довести эту работу до завершения.

Дхарамсала, февраль 1999 года

Часть I
ОСНОВЫ ЭТИКИ
Глава 1
СОВРЕМЕННЫЙ МИР И ПОИСКИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО СЧАСТЬЯ

Я сравнительный новичок в современном мире. Хотя я покинул родину еще в 1959 году и с тех пор моя жизнь в Индии в качестве беженца свела меня довольно близко с современным обществом, все же в те годы, когда я формировался как личность, я был в основном изолирован от реалий двадцатого века. Отчасти причиной этому было мое предназначение как Далай-ламы: я стал монахом в очень раннем возрасте. В этом также отразился тот факт, что Тибет избрал для себя – ошибочно, на мой взгляд – изоляцию от всего остального мира, укрывшись за высокими горными хребтами. Однако теперь я очень много путешествую и рад, что постоянно встречаюсь с новыми людьми.

Более того, люди самых различных судеб сами приходят повидать меня. Многие – в особенности те, кто потрудился добраться до высокогорной Дхарамсалы, где я живу в эмиграции – прибывают в поисках чего-то для себя. Среди них есть такие, кто испытывает сильные страдания: кто-то потерял родителей и детей; у кого-то родственник или друг покончил с собой; кто-то болен раком или СПИДом. И, конечно, приходят земляки-тибетцы со своими рассказами о лишениях и бедах. К сожалению, многие преисполнены нереальных ожиданий, полагая, что я обладаю целительной силой или могу дать им некое особое благословение. Но я всего лишь обычный человек. Самое большее, что я могу, – попытаться помочь им, разделяя их страдания.

Для меня же встречи с бесчисленными пришельцами всевозможных судеб из самых разных частей света служат напоминанием о том, что все люди испытывают сходные страдания. И в самом деле, чем больше я знакомлюсь с миром, тем яснее становится, что совсем не важно, как обстоят наши дела, богаты мы или бедны, образованы или нет, к каким расе, полу, религии мы принадлежим, – все мы хотим избавиться от страданий и быть счастливыми. Все наши поступки, да, фактически, и всю нашу жизнь – как мы её проживаем с учетом ограничений, налагаемых на нас обстоятельствами – можно рассмотреть как поиск ответа на великий вопрос, стоящий перед каждым: «Как мне стать счастливым?»

Мне кажется, что в этой бесконечной погоне за счастьем нас поддерживает только надежда. Мы знаем, даже если не признаемся в этом себе, что нет никаких гарантий, что наша жизнь станет лучше и счастливее, чем сегодня. Как говорится в старой тибетской пословице, никто не знает, что придет раньше – завтрашний день или следующая жизнь. Но мы надеемся на продолжение этой жизни. Мы надеемся, что благодаря тому или иному поступку мы обретем счастье. Все, что мы делаем – не только как личности, но и как представители определенных слоев общества, – можно рассматривать в рамках этого основного стремления. И действительно, в этом любой индивид един со всеми чувствующими существами. Склонность к избавлению от страданий и обретению счастья не знает границ. Она заложена в нашей природе, не нуждается в оправданиях и обосновывается уже тем простым фактом, что мы естественно и правомерно желаем счастья.

Именно это мы видим и в богатых, и в бедных странах. Люди везде и всеми мыслимыми средствами стремятся улучшить свою жизнь. Но, как это ни странно на мой взгляд, люди в технически наиболее развитых странах, при всей их индустрии, кое в чем менее удовлетворены, менее счастливы и в определенной степени страдают сильнее, чем те, кто живет в странах наименее развитых. В самом деле, если мы сравним богатого и бедного, то зачастую кажется: те, у кого ничего нет, меньше тревожатся, хотя их одолевают физические страдания и болезни. Что же касается богатых, то, если не считать тех немногих, которые знают, как с умом распорядиться богатством – то есть использовать его не для роскошной жизни, а для помощи нуждающимся, – многие из них не избавлены от страданий. Они настолько захвачены идеей приобретения все большего, что в их жизни не остается места для чего-либо другого. Потребляя, они просто теряют мечту о счастье, которое должно было принести богатство. В результате они постоянно мучаются, разрываясь между опасениями относительно того, что может случиться, и надеждой на получение большего, и их постоянно терзают умственные и эмоциональные проблемы, – даже если их жизнь внешне выглядит совершенно успешной и спокойной. Это связано и с высокой степенью, и с беспокоящим ростом среди населения благополучных в материальном отношении стран тревожности, неудовлетворенности, напряжённости, неуверенности и подавленности. Более того, эти внутренние проблемы явно связаны с усиливающейся путаницей в вопросе о том, в чём состоит нравственное поведение и каковы его основы.

За границей жизнь нередко напоминает мне об этом парадоксе. Часто случается, что, приехав в новую страну, я нахожу ее очень приятной, очень красивой. Все, с кем я встречаюсь, настроены весьма дружелюбно. Жаловаться не на что. Но затем, день за днем выслушивая людей, я узнаю об их проблемах, заботах и тревогах. Внутренне слишком многие чувствуют себя неуверенными и неудовлетворенными своей жизнью. Их мучает ощущение изолированности; за ним следует депрессия. А результат – тревожная атмосфера, такая общая черта всех развитых стран.

Поначалу меня это удивляло. Хотя я никогда и не воображал, что материальное благополучие само по себе может избавить от страданий, все же я должен признать, что, глядя на богатые в материальном отношении страны из Тибета, всегда бывшего очень бедным, я думал, что богатство куда более уменьшает страдания, чем это оказалось на самом деле. Я ожидал, что с устранением чисто физических трудностей, от которых избавлено большинство живущих в индустриально развитых странах людей, счастья достичь намного легче, чем в суровых жизненных условиях. Но, похоже, невероятные достижения науки и технологии привели только к появлению многочисленных удобств, и не более того. Во многих случаях прогресс означает едва ли что-то иное, кроме всё большего количества роскошных домов во всё большем числе городов, со всё большим количеством автомобилей, курсирующих между ними. Безусловно, некоторые виды страдания исчезли, в особенности некоторые болезни. Но мне кажется, что в целом страданий не стало заметно меньше.

Говоря так, я постоянно вспоминаю случай, происшедший во время одной из моих первых поездок на Запад. Я был в гостях у очень богатой семьи, жившей в большом, хорошо оборудованном доме. Все члены этой семьи были обаятельны и вежливы. Слуги предупреждали любое желание, и я уже начал думать, что здесь, возможно, отыщутся доказательства того, что богатство может служить источником счастья. Хозяева дома источали атмосферу мягкой уверенности. Но потом я увидел в ванной, в приоткрытом стенном шкафу, ряды упаковок с транквилизаторами и снотворным, – которые энергично напомнили мне о том, что слишком часто существует настоящая пропасть между видимой внешностью и внутренней реальностью.

Этот парадокс, состоящий в том, что внутренние – можно назвать их психологическими и эмоциональными – страдания так часто возникают среди материального благополучия, нетрудно заметить в большей части западных стран. Он действительно столь всепроникающ, что можно даже задуматься, нет ли в западной культуре чего-то такого, что создает у живущих в ней людей предрасположенность к страданиям подобного рода? Но в этом я сомневаюсь. Тут действует слишком много факторов. Очевидно, что играют роль и сами материальные достижения. Но мы также должны упомянуть растущую урбанизацию современного общества, с ее высокой концентрацией людей, живущих в тесной близости друг к другу. В этом контексте обратите внимание, что в наши дни, вместо того чтобы искать поддержку друг в друге, мы, когда только возможно, полагаемся на машины и службы сервиса. Если прежде фермеры для сбора урожая должны были сзывать всех членов своих семей, то теперь достаточно позвонить по телефону подрядчику. Мы видим, что современная жизнь организована так, чтобы каждый как можно меньше зависел от других. Более или менее общим стремлением является желание каждого иметь свой собственный дом, собственный автомобиль, собственный компьютер и так далее, – для того чтобы стать как можно более независимым. Это естественно и понятно. Нужно также учесть растущую автономию, которую люди обретают в результате достижений науки и техники. Действительно, в наше время можно быть куда более независимым от других, чем когда-либо прежде. Но вместе со всем этим растет и ощущение того, что мое будущее зависит не от моих соседей, а от моей работы, или, скорее, от моего нанимателя. А это подталкивает нас к мысли, что, поскольку другие не имеют значения для моего счастья, то и их счастье не важно для меня.

Мне кажется, мы создали общество, в котором людям все труднее и труднее проявить истинную любовь друг к другу. Ведь вместо чувства общности и сопринадлежности, которые, как мы видим, являются столь утешительной чертой менее богатых (в основном сельских) общин, мы обнаруживаем очень высокую степень одиночества и отчужденности. Несмотря на то, что миллионы живут в очень тесной близости друг к другу, похоже, что многим людям, особенно пожилым, не с кем поговорить, кроме своих домашних животных. Современное индустриальное общество часто поражает меня тем, что оно похоже на огромную самодвижущуюся машину. Оно не подчинено людям; наоборот, каждая личность является крошечным и незначительным винтиком, у которого нет выбора, кроме как двигаться, когда движется вся машина.

Всё это поддерживается современной риторикой на темы роста и экономического развития, что чрезвычайно усиливает людскую склонность к соперничеству и ревности. А вместе с этим возникает осознанная необходимость делать вид, что все отлично, – и это уже само по себе становится огромным источником проблем, напряженности и несчастий. Однако психологические и эмоциональные страдания, преобладающие на Западе, все-таки, похоже, в меньшей степени отражают несовершенства культуры, нежели основные склонности человека. В действительности я заметил, что сходные внутренние страдания явно существуют и за пределами западных стран. В некоторых районах Юго-Восточной Азии можно наблюдать, как с ростом материального благополучия традиционные системы верований начинают терять свое влияние. В результате мы видим проявления тревожности, во многом сходные с установившимися на Западе. Это заставляет предположить, что подобная склонность есть у всех нас и таким же образом, как физическая болезнь есть отражение окружающей обстановки, психологическое и эмоциональное страдания возникают в связи с определенными обстоятельствами. Так, в неразвитых странах, на Юге, или в странах «третьего мира», мы находим болезни, связанные именно с этой частью планеты, – такие, которые возникают из-за плохих санитарных условий. И наоборот, в урбанизированных индустриальных странах мы видим заболевания, которые проявляются в связи с данной средой. Здесь вместо расстройств от плохой воды мы находим расстройства, обусловленные стрессом. Все это означает, что есть серьезные причины для того, чтобы предположить существование связи между нашим чрезмерным вниманием к внешнему прогрессу и несчастьем, тревожностью и недостатком удовлетворенности в современном обществе.

Эта оценка может показаться слишком мрачной. Но, если мы не осознаем размер и характер наших проблем, мы не сможем даже приступить к их решению.

Ясно, что главная причина увлеченности современного общества материальным прогрессом – большие успехи науки и техники. Самое привлекательное в этой деятельности человечества – то, что она приносит результат сразу. Она совсем не похожа на молитву, результат которой по большей части невидим – если и есть вообще. А на нас производят впечатление именно результаты. Да и что может быть более естественным? К несчастью, эта привязанность заставляет нас думать что ключи к счастью – это, с одной стороны, материальное благосостояние, а с другой – сила, даруемая знанием. И в то время как любому, кто обладает зрелым мышлением, ясно, что первое не может само по себе дать нам счастье, относительно второго это не столь очевидно. Но на деле одно лишь знание не может обеспечить счастье, которое взрастает из внутреннего развития, не зависящего от внешних факторов. Действительно, хотя наше очень подробное и специфическое знание внешних явлений представляет собой замечательное достижение, стремление ограничиться им, свести все к нему далеко от счастья и на деле может быть даже опасным. Из-за него мы можем потерять связь с более широкой реальностью человеческого опыта, и, в частности, забыть о нашей зависимости от других.

Нам необходимо также осознать, что происходит, когда мы слишком полагаемся на внешние достижения науки. Например, по мере того, как снижается влияние религии, растет неуверенность относительно того, как лучше вести себя в жизни. В прошлом религия и этика были тесно переплетены. Теперь же многие люди, веря, что наука «опровергла» религию, делают и следующий за этим вывод, – что, поскольку не видно решающих свидетельств существования какой-либо духовной власти, то и мораль, очевидно, является делом личного предпочтения. В то время как в прошлом ученые и философы чувствовали настоятельную необходимость искать надёжные основания, на которых можно было бы строить непреложные законы и абсолютные истины, в наши дни такой род исследований считается бесполезным. В результате мы видим полную перестановку, ведущую к противоположной крайности, где ничего высшего больше не существует, где сама реальность ставится под вопрос. Но это может привести лишь к хаосу.

Говоря так, я совсем не намереваюсь осуждать усилия науки. Я очень многому научился благодаря встречам с учеными и не вижу препятствий к тому, чтобы вступать с ними в диалог, даже когда они придерживаются крайнего материализма. На самом деле всегда, насколько я помню, я был очарован прозрениями науки. Будучи мальчишкой, я одно время куда больше интересовался устройством механизма старого кинопроектора, который я нашел в кладовых летней резиденции далай-лам, чем своими занятиями в области религии и схоластики. Мои опасения скорее относятся к тому, что мы можем не заметить ограниченности науки. Заменяя в массовом сознании религию в качестве первоисточника знания, наука сама становится немножко похожей на новую религию. Тут возникает сходная опасность возникновения у некоторых ее сторонников слепой веры в ее принципы и, соответственно, нетерпимости к альтернативным взглядам. Однако такое замещение религии неудивительно – ведь достижения науки просто невероятны. Кто не был поражен, когда человек сумел высадиться на Луне? Тем не менее, если бы мы, например, пришли к физику-ядерщику и сказали: «Я столкнулся с моральной дилеммой, что мне делать?», – он или она лишь покачали бы головой и предложили поискать ответа где-нибудь в другом месте.

Вообще говоря, ученый тут оказывается не в лучшем положении, чем, скажем, адвокат. При том, что и наука, и закон могут помочь нам предсказать вероятные последствия наших действий, они не подскажут, как мы должны поступать в плане морали. Более того, нам необходимо понимать пределы и самого научного подхода. Например, хотя мы уже тысячелетия знаем о человеческом сознании и хотя оно было предметом исследований на протяжении всей истории, – все же, несмотря на все усилия ученых, они до сих пор не понимают, что оно собой представляет на самом деле, почему оно существует, как оно функционирует, какова его истинная природа. Не может наука объяснить нам и того, какова материальная причина сознания и каковы результаты его деятельности. Конечно, сознание принадлежит к категории тех феноменов, которые не обладают формой, субстанцией или цветом. Оно не поддается исследованию внешними средствами. Но это не значит, что такого предмета не существует лишь потому, что наука не может его обнаружить.

Но следует ли отказываться от научного исследования из-за того, что оно нам не удается? Конечно, нет. Также я вовсе не намерен заявлять, что всеобщее процветание – ошибочная цель. Ведь по самой нашей природе телесный, физический опыт играет главную роль в нашей жизни. Достижения науки и техники отчетливо отражают наше желание добиться лучшего, более комфортабельного существования. Это очень хорошо. Кто бы отказался аплодировать многим из открытий современной медицины?

Но при этом я думаю, что по-настоящему верно то, что члены некоторых традиционных деревенских общин наслаждаются большей гармонией и безмятежностью, чем те, кто поселился в наших современных городах. Например, в Северной Индии, в Спити, у местных жителей сохранился обычай не запирать двери дома, когда они уходят куда-то. Предполагается, что гость, пришедший в отсутствие хозяев, может войти и поесть, ожидая возвращения семьи. Так же поступали и в Тибете в прежние времена. Это не значит, что в таких местах вообще не бывает преступлений. Если говорить о Тибете до его оккупации, конечно, там время от времени такое происходило. Но, когда случалось подобное, люди могли только удивленно поднять брови. Это было редким и необычным происшествием. И наоборот, если в каком-нибудь современном городе пройдет день без убийства, – это примечательное событие. С урбанизацией пришла дисгармония.

Однако у нас должно хватать осторожности не идеализировать старинный образ жизни. Высокий уровень кооперации, который мы находим в неразвитых сельскохозяйственных общинах, базируется, возможно, скорее на необходимости, чем на доброй воле. Её предпочитают б`ольшим трудностям. И удовлетворенность, которая там ощущается, может быть на деле более связана с невежеством. Те люди, возможно, не осознают и не представляют, что возможен другой образ жизни. А если узнают, то, весьма вероятно, с энтузиазмом окунутся в него. Таким образом, проблема, стоящая перед нами, заключается в том, чтобы отыскать некие способы в такой же степени наслаждаться гармонией и безмятежностью, как члены более традиционных общин, и в то же время полностью использовать все те выгоды материальных достижений мира, которые существуют в начале нового тысячелетия. Думать иначе значило бы утверждать, что те общины не должны и пытаться улучшить свой уровень жизни. Однако я совершенно уверен, что, например, большинство тибетских кочевников были бы весьма рады иметь современную зимнюю термоодежду, бездымное топливо для приготовления пищи, новейшие лекарства и портативные телевизоры в своих палатках. И я первый не стал бы порицать их за это.

Современное общество, при всех его достоинствах и недостатках, возникло в результате бесчисленных причин и условий. Предполагать, что лишь простым отказом от материального развития мы сможем разрешить все наши проблемы, было бы недальновидно. При этом мы упустили бы их основные причины. Кроме того, в современном мире есть и много такого, что вселяет надежды.

В наиболее развитых странах есть бесчисленное множество людей, проявляющих активную заботу о других. Меня трогает до глубины души огромная доброта, проявленная к нам, тибетским беженцам, теми людьми, чьи личные возможности тоже были довольно ограничены. Например, нашим детям безмерно помогли самоотверженные индийские учителя, многим из которых пришлось жить в тяжелых условиях, вдали от своих семей. Глядя дальше, нельзя не заметить растущего во всем мире уважения к основным правам человека. На мой взгляд, это демонстрирует очень хорошие тенденции развития. То, как мировое сообщество мгновенно откликается в случае стихийных бедствий, – также прекрасная черта современного мира. Растущее осознавание того, что мы не можем вечно продолжать калечить окружающую среду, не думая о серьезных последствиях, – еще один повод к надежде. Более того, я верю, что в основном благодаря современным средствам связи люди теперь, пожалуй, легче воспринимают разнообразие. И стандарты грамотности и общей образованности в целом в мире стали выше, чем когда-либо прежде. Все эти положительные тенденции развития я воспринимаю как знак того, на что способны мы, люди.

Недавно у меня была возможность встретиться в Англии с королевой-матерью. Я слышал о ней в течение всей моей жизни, и потому встреча доставила мне особое удовольствие. Но что меня в особенности подбодрило, так это мнение женщины – ровесницы двадцатого века – относительно перемен в людях; она сказала, что люди стали куда больше думать о других, чем во времена ее юности. В те дни, сказала она, люди в основном интересовались делами своей собственной страны, в то время как теперь они много больше заботятся о жителях других стран. Когда я спросил, смотрит ли она в будущее с надеждой, она без малейшего колебания ответила утвердительно.

Конечно, правда, – что мы можем указать избыток резко отрицательных тенденций в современном обществе. Нет причин сомневаться в увеличении от года к году количества убийств, в росте насилия и похищений. В дополнение к этому мы постоянно слышим о грубости и эксплуатации как в семье, так и в обществе, о том, что все больше молодых людей увлекаются наркотиками и алкоголем, и о том, как влияет на нынешних детей все растущее число разводов. Даже наша маленькая община беженцев не смогла избежать подобных влияний. Например, если в тибетском обществе почти не слышали о самоубийствах, в последнее время у нас, в общине беженцев, случились одно или два трагических происшествия такого рода. Сходным образом и пристрастия к наркотикам среди молодых тибетцев просто не существовало поколение назад, – а теперь имеют место и такие случаи; но надо сказать, это произошло в основном там, где молодые люди столкнулись с современной городской жизнью.

И всё же ни одна из подобных проблем, в отличие от болезни, старости и смерти, не является по своей природе неминуемой. Также они не вызваны и отсутствием знания. Когда мы серьезно задумываемся над ними, мы видим, что все эти проблемы – моральные. Каждая из них отражает наше понимание того, что является правильным или неправильным, что хорошо и что плохо, что допустимо и что недопустимо. Но, кроме этого, мы можем указать и на нечто более фундаментальное: пренебрежение тем, что я называю нашим внутренним измерением.

Что я подразумеваю под этим? В моем понимании наше излишнее внимание к материальным выгодам отражает скрытое предположение, что то, что можно купить, способно само по себе обеспечить нам требуемое удовлетворение. Но удовлетворение, которое может доставить нам материальная прибыль, по самой её природе, будет ограничено чувственным уровнем. Если бы было правдой утверждение, что человеческие существа ничем не отличаются от животных, этого было бы достаточно. Однако из-за того, что мы обладаем разнообразием качеств – и в особенности из-за того, что имеем мысли и чувства, равно как и воображение, и способность оценки, – становится очевидно, что наши потребности выходят за пределы чисто чувственных. Распространение тревожности, стрессов, заблуждений, неуверенности и депрессий среди тех, чьи основные нужды удовлетворены, отчетливо показывает это. Наши проблемы, как внешние (вроде войн, преступлений, насилия), так и внутренние (наши эмоциональные и психологические страдания), не могут быть разрешены, пока мы не обратим внимание на это скрытое пренебрежение. Ведь именно из-за него величайшие движения последнего столетия – демократия, либерализм, социализм – не смогли дать обещанные ими общие выгоды; и это несмотря на множество прекрасных идей. Революция действительно необходима. Но не политическая, не экономическая и даже не техническая революция. Мы уже достаточно видели их в течение прошедшего века, чтобы понять – такой чисто внешний подход недостаточен. То, что предлагаю я, – духовная революция.