Текст книги "Крысолов"

Автор книги: Невил Шют

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Вскоре дети легли, и он пожелал им спокойной ночи. Он вышел из комнаты вместе с горничной и ее девочкой.

– Вечером, мсье, как только они заснут, я принесу матрас и постелю для мсье на полу, – сказала горничная. – Так вам будет лучше, чем в кресле.

– Вы очень добры, – сказал он. – Право, даже не знаю, почему вы так добры к нам. Я очень, очень вам признателен.

– Нет, мсье, это вы очень добрый, – сказала она.

Старик вышел в вестибюль, слегка удивляясь восторженности французов.

В гостинице опять было полно офицеров. Хоуард пробрался к конторке и сказал девушке:

– Я хочу нанять автомобиль для дальней поездки, но не сейчас, а на послезавтра. Не можете ли вы указать мне лучший гараж?

– Для дальней поездки, мсье? – переспросила она. – А куда именно?

– В Нормандию, до Сен-Мало. Моя девочка еще не совсем здорова. Я думаю, безопаснее отвезти ее домой в автомобиле.

– Гараж «Ситроен» лучше всего. Но это будет нелегко, мсье, – неуверенно сказала конторщица. – Понимаете, все машины взяты для армии. Вам бы проще ехать поездом.

Он покачал головой.

– Я предпочитаю автомобиль.

Девушка в раздумье смотрела на Хоуарда.

– Значит, мсье поедет послезавтра?

– Да, если малышка поправится.

– Мне ужасно неприятно, мсье, но вам придется выехать не позднее чем послезавтра, – смущенно сказала девушка. – Если крошка будет еще нездорова, мы постараемся найти для мсье комнату в городе. Но сегодня нам сказали, что завтра гостиницу займет Управление железных дорог, оно переедет к нам из Парижа.

Хоуард широко раскрыл глаза:

– Разве государственные учреждения выезжают из Парижа?

Она покачала головой.

– Я знаю только то, что я вам сказала, мсье. Всем постояльцам придется выехать.

Хоуард помолчал минуту. Потом спросил:

– Как, вы говорите, называется гараж?

– Гараж «Ситроен», мсье. Если хотите, я позвоню и спрошу.

– Да, пожалуйста.

Она вошла в телефонную кабину; Хоуард ждал у конторки, озабоченный и встревоженный. Он чувствовал, что сеть обстоятельств стягивается все туже, увлекая его совсем не туда, куда надо. Машина до Сен-Мало – вот нож, который разрубил бы узел и освободил его. Через стекло кабины он видел, девушка многословно объясняется по телефону; он ждал как на иголках. Наконец она вышла.

– Ничего не получается, мсье. Для такой далекой поездки нет машины. Мне так жаль… мсье Дюваль, хозяин гаража, тоже очень сожалеет… но мсье придется ехать поездом.

Хоуард сказал очень спокойно:

– Уж наверно можно будет что-нибудь устроить? Должен же найтись хоть какой-нибудь автомобиль?

Она пожала плечами.

– Может быть, мсье сам пойдет в гараж и поговорит с мсье Дювалем. Если кто в Дижоне и может дать вам машину, так только он.

Она объяснила, как найти гараж; через десять минут Хоуард вошел в контору Дюваля. Владелец гаража оказался непреклонен.

– Машину – да, – заявил он. – Это пустяк, мсье, машину я найду. Но бензина не осталось ни литра, все забрали для армии. Я мог бы достать бензин только жульничеством, понимаете? И потом – дороги. До Парижа ни по одной дороге не проедешь, это невозможно, мсье… И потом, для такой поездки мне не найти шофера. Немцы перешли Сену, мсье; они перешли Марну. Кто знает, где они будут послезавтра?

Старик молчал.

– Если мсье хочет вернуться в Англию, надо ехать поездом, – сказал француз. – Да поскорее.

Хоуард поблагодарил его за совет и вышел на улицу. Смеркалось, он шел по тротуару и думал, думал. Остановился у какого-то кафе, зашел и спросил перно с водой. Потом сел за столик у стены и посидел немного, глядя на безвкусно яркие рекламы напитков, развешанные по стенам.

Положение становится серьезным. Если выехать сейчас же, немедля, быть может, еще можно добраться до Сен-Мало и до Англии; если отложить это на тридцать шесть часов, очень возможно, что Сен-Мало захлестнет волной немецкого натиска, ведь вот уже захлестнуло Кале, захлестнуло Булонь. Трудно поверить, что немцы продвигаются так быстро. Неужели, неужели их не остановят и они дойдут до Парижа? Не может быть, чтобы Париж сдался!

Не нравится ему, что Управление железных дорог эвакуируют из Парижа. Прескверный знак.

Можно сейчас же вернуться в гостиницу. Можно поднять детей, одеть их, уплатить по счету и пойти с ними на вокзал. Для Ронни это не страшно. Шейла… что ж, в конце концов, у нее есть пальто. Пожалуй, удастся достать какую-нибудь шаль и закутать ее. Правда, дело уже к ночи, поезда ходят нерегулярно; быть может, придется долго сидеть ночью на платформе в ожидании поезда, а поезд так и не придет. Но детей надо отвезти в Англию, он обещал это их родителям.

Да, но если Шейле станет хуже? Вдруг она простудится и схватит воспаление легких?

Если это случится, он себе вовек не простит. Дети на его попечении; хорош он будет попечитель, если среди ночи побежит на вокзал, если пустится в долгое, опасное путешествие, не считаясь ни с их слабостью, ни с болезнью. Это не осторожность, это… страх.

Старик чуть улыбнулся про себя. Вот что это такое – просто страх, и его нужно побороть. Заботиться о детях значит, в конечном счете, оберегать их здоровье. Вот в чем суть. Это совершенно ясно. Он взял на себя ответственность за них и должен довести дело до конца, хотя теперь очень похоже, что ему придется куда трудней, чем он думал, когда взял на себя эту заботу.

Он вышел из кафе и вернулся в гостиницу. В вестибюле девушка спросила его:

– Мсье нашел автомобиль?

Хоуард покачал головой.

– Я останусь здесь до послезавтра. Тогда, если девочка будет здорова, мы поедем поездом. – Помолчав, он прибавил: – Вот что, мадемуазель. Я смогу взять с собой очень мало вещей для нас троих, только саквояж, который мне под силу нести самому. Я хотел бы оставить здесь свои удочки – вы побережете их для меня некоторое время?

– Ну конечно, мсье. Они будут в целости и сохранности.

Хоуард прошел в ресторан, отыскал свободное место – надо было поужинать. Какое облегчение, что можно оставить удочки в надежных руках. Теперь, когда эта маленькая задача была решена, он с изумлением понял, как сильно она его тревожила; уладив это, можно спокойнее думать о будущем.

Сразу после ужина он поднялся в спальню. В сумрачном коридоре, освещенном только слабой лампочкой без колпака, ему встретилась горничная.

– Я приготовила для мсье постель на полу, – сказала она вполголоса. – Вы увидите.

Она отвернулась.

– Вы очень добры, – сказал Хоуард.

И умолк, испытующе глядя на женщину. В скудном свете видно было плохо, но ему показалось, что она плачет.

– Что-нибудь случилось? – мягко спросил он.

Горничная вытерла глаза краем фартука.

– Ничего, – пробормотала она. – Право, ничего.

Он постоял в нерешимости. Нельзя же оставить ее, просто пройти в спальню и закрыть дверь, если у этой женщины какая-то беда. Она так помогала ему с детьми.

– Может быть, хозяйка вами недовольна? – спросил он. – Если так, я с ней поговорю. Я скажу ей, как много вы мне помогали.

Она покачала головой и опять вытерла глаза.

– Не в том дело, мсье. Но… меня уволили. Завтра мне придется уйти.

– Но почему? – изумился Хоуард.

– Пять лет, – сказала она, – целых пять лет я работала у мадам. И зимой и летом, мсье, пять лет подряд. И вот, уволили, только за день предупредили. Что же мне делать! – она заплакала громче.

– Но почему же хозяйка вас уволила? – спросил старик.

– Разве вы не слыхали? Гостиница завтра закрывается. Тут будет Управление железных дорог. – Она подняла заплаканное лицо. – Нас всех уволили, всех до одного. Ума не приложу, что только будет со мной и с крошкой Розой.

Он растерянно молчал. Какими словами помочь этой женщине? Конечно, учреждению горничные не понадобятся; всем служащим гостиницы придется уйти. Он еще помолчал в нерешимости.

– Все обойдется, – сказал он наконец. – Вы такая хорошая горничная, вы легко найдете другое место.

Она покачала головой.

– Нет, мсье. Все гостиницы закрываются, а какой семье теперь под силу держать прислугу? Вы очень добры, мсье, только места мне не найти. Ума не приложу, как мы будем жить.

– Разве у вас нет родных, кто бы вас приютил?

– Никого, мсье. Только и есть брат, Розин отец, а он в Англии.

Хоуард вспомнил – брат служит официантом в отеле «Диккенс», что на Рассел-сквер. Он сказал женщине какие-то жалкие слова утешения и ободрения и скрылся в спальне. Не может он ей помочь в такой беде.

Она положила на полу матрас и устроила старику вполне удобную постель. Он подошел к кровати и посмотрел на детей: оба спали крепким сном, хотя у Шейлы еще, видно, был жар. Хоуард немного почитал, сидя в кресле, но быстро устал: он плохо спал прошлую ночь и провел тревожный, тягостный день. Скоро он разделся и улегся спать на полу.

Когда он проснулся, было уже светло; в окно врывался лязг и грохот: по улице двигался танк. Дети уже проснулись и играли в постели; Хоуард полежал немного, притворяясь спящим, потом поднялся. Лоб у Шейлы был прохладный, и она выглядела совсем здоровой.

Он оделся и померил ей температуру. Оказалось, чуть выше нормальной; чем бы ни было вызвано недомогание, девочка явно поправляется. Он умыл детей и, оставив Ронни одеваться, пошел заказывать завтрак.

Весь распорядок жизни в гостинице уже нарушился. Из ресторана выносили мебель; ясно, здесь уже не подадут завтрак. Хоуард добрался до кухни, застал там горничную, она уныло совещалась с двумя другими служанками; он попросил отнести поднос с завтраком к нему в номер.

То был тягостный, утомительный день. Вести с севера были неизменно плохи; на улицах люди собирались кучками, разговаривали вполголоса. После завтрака Хоуард, взяв с собой Ронни, пошел на вокзал справиться насчет поездов на Париж; Шейлу он оставил в постели на попечении верной Розы.

На вокзале выяснилось, что поезда до Парижа идут очень неаккуратно «a cause de la situation militaire»[20]20
  «в связи с военным положением» (фр.)


[Закрыть], но все-таки идут каждые три-четыре часа. Насколько тут было известно, от Парижа до Сен-Мало движение нормальное, хотя это и Западная дорога.

Хоуард прошел с Ронни к центру города и не очень уверенно вошел в детский отдел большого магазина. Приветливая француженка продала ему два шерстяных детских свитера и серое ворсистое одеяло. Купить одеяло ему подсказал не рассудок, а скорее чутье, страх перед трудностями дороги. Из всех возможных осложнений он больше всего опасался, как бы кто-нибудь из детей опять не заболел.

Они купили еще немного конфет и вернулись в гостиницу. Вестибюль уже заполнили французские чиновники, явно измученные и усталые с дороги, они спорили из-за комнат. На лестнице Хоуарду встретилась девушка-конторщица. Он может остаться у себя в номере еще на одну ночь, сказала она, потом ему придется выехать. Она постарается, чтобы ему приносили поесть, но он, наверно, понимает, все теперь будет не так хорошо, как хотелось бы.

Хоуард поблагодарил и поднялся по лестнице. Роза читала Шейле книжку о Бабаре; она забралась с ногами на кровать, и они вместе смотрели картинки. Шейла взглянула на Хоуарда, веселая, оживленная, какой он знал ее в Сидотоне.

– Regardez, – сказала она, – voici Jacko[21]21
  смотрите… вот Жако (обычная кличка мартышки, фр. )


[Закрыть] карабкается на спину Бабару прямо по хвосту. – От восторга она никак не могла улежать спокойно. – Правда, какой озорник?

Хоуард наклонился и посмотрел на картинку.

– Да, озорная обезьянка, – сказал он.

– Ужасно озорная, – сказала Шейла.

– Qu'est-ce que monsieur a dit?[22]22
  Что мсье сказал? (фр.)


[Закрыть] – тихонько спросила Роза.

Ронни объяснил ей по-французски, и дети снова перешли на этот язык. С Хоуардом они всегда разговаривали по-английски, но естественно переходили на французский, играя с другими детьми. Старику нелегко было определить, какой язык им ближе. В целом Ронни как будто предпочитал английский. Шейла, младшая, чаще сбивалась на французский, быть может потому, что еще недавно была на попечении няни.

Детям сейчас весело и без него. Хоуард достал саквояж и осмотрел: слишком он мал, все необходимое для троих не вместить. Этот саквояжик вполне снесет и Ронни, а кроме того, нужно достать чемодан побольше, его Хоуард понесет сам. Прекрасная мысль, решил старик и вышел из спальни, сейчас он купит дешевый фибровый чемодан.

На лестнице ему встретилась горничная. Немного робея, она остановила его:

– Мсье завтра уезжает?

– Придется уехать, надо освободить комнату, – ответил старик. – Но, я думаю, малышка уже достаточно оправилась и может ехать. К завтраку я позволю ей встать, и днем она немного с нами погуляет.

– Вот и хорошо. Ей полезно погулять по солнышку… – Горничная опять замялась, потом спросила: – Мсье поедет прямо в Англию?

Он кивнул.

– В Париже я не задержусь. Первым же поездом отправлюсь в Сен-Мало.

Она с мольбой обратила к нему изрезанное морщинами, преждевременно увядшее лицо.

– Мсье… даже страшно вас просить… Может, возьмете Розу с собой в Англию?

Хоуард молчал, он просто не знал, что тут отвечать. А женщина поспешно продолжала:

– У меня есть деньги ей на дорогу, мсье. И Роза хорошая девочка, очень хорошая. От нее вам не будет никакого беспокойства, мсье, она тихая, как мышка…

Всем существом старик чувствовал, что этот разговор нужно оборвать немедленно. Он знал, хоть и не желал себе в этом признаться: чтобы добраться до Англии с двумя детьми на руках, ему понадобятся все его силы. В глубине его сознания таился страх – страх перед неминуемым, непоправимым несчастьем.

Он посмотрел на заплаканное встревоженное лицо и спросил, лишь бы выиграть время:

– Но зачем вам отсылать ее в Англию? Война никогда не дойдет до Дижона. Розе ничего здесь не грозит.

– У меня нет денег, мсье, – ответила горничная. – У нее в Англии отец, а присылать нам сюда деньги он не может. Лучше ей теперь поехать к отцу.

– Может быть, я сумею помочь ему переслать деньги, – сказал Хоуард. Он мог это сделать при помощи своего аккредитива. – Вам ведь не хочется расставаться с девочкой, правда?

– Мсье, во Франции сейчас так плохо, вам, англичанам, не понять, – был ответ. – Подумать страшно, что с нами будет, нам всем страшно.

Оба помолчали.

– Я знаю, что дела очень плохи, – негромко сказал старик. – Мне, англичанину, теперь нелегко будет вернуться на родину. Надеюсь, что доеду, но все может случиться. Представьте, вдруг я почему-либо не смогу увезти Розу из Франции?

Лицо женщины сморщилось, она поднесла к глазам угол фартука.

– В Англии с Розой ничего не стрясется, – пробормотала она. – А здесь, в Дижоне… ума не приложу, что с нами будет. Подумать страшно… – Она опять заплакала.

Хоуард неловко потрепал ее по плечу.

– Ну-ну, – сказал он, – я подумаю. Такие дела наспех не решают.

И он поторопился уйти.

Очутившись на улице, он совсем забыл, зачем шел. Машинально шагал он к центру города, гадая, как избежать новой ответственности. Потом зашел в кафе и спросил кружку пива.

Нет, он совсем не против «крошки» Розы. Наоборот, девочка ему нравится – тихая, спокойная, ласковая, поистине маленькая мамаша. Но она стала бы новым бременем для него, а он сейчас всем существом чувствует, что лишнего бремени ему не вынести. Он и сам в опасности. Немцы быстро продвигаются в глубь Франции, это больше не тайна: похоже на вторжение в Бельгию в прошлую войну, только стремительнее. Если промедлить минутой дольше, чем необходимо, он окажется на территории, захваченной немцами. Для англичанина это означает концентрационный лагерь, для человека его возраста это скорее всего означает смерть.

Сидя за столиком перед кафе, он смотрел на мирную, залитую солнцем площадь. Для французов настают плохие времена; ему с детьми надо отсюда выбраться, да поскорей. Если немцы победят, они неизбежно принесут с собой мародерство и голод, а когда они окажутся перед лицом столь же неизбежного поражения, не миновать развала и хаоса. Нельзя допустить, чтобы дети попали в этот хаос. Для детей во Франции, если она будет разбита, наступит страшное время.

Бедная маленькая Роза. Он совсем не против нее; наоборот, она очень помогала ему в последние два дня. Нелегко ему было бы с Шейлой, если бы не Роза. Она нянчилась с малышкой, забавляла ее и развлекала, ему бы одному не справиться.

Как жаль, что невозможно ее взять. В обычное время он был бы только рад; в Сидотоне он пытался найти девушку, которая доехала бы с ним до Кале. Правда, Розе только восемь лет, но она французская крестьянка; они взрослеют рано…

Так ли уж невозможно ее взять?

Теперь уже казалось жестоко, невозможно – оставить ее здесь.

Полчаса он терзался сомнениями. Наконец, подавленный, измученный, поднялся и побрел назад в гостиницу. Он будто разом постарел на пять лет.

Горничную он встретил на лестнице.

– Я решился, – сказал он с усилием. – Роза может поехать с нами в Англию; я отвезу ее к отцу. Она должна быть готова к отъезду завтра утром, в семь часов.

4

В ту ночь Хоуард почти не спал. Он лежал на своей постели на полу, мысленно перебирал все, что еще надо сделать, строил разные планы на случай, если все пойдет плохо. Он не боялся, что они не доберутся до Парижа. В Париж-то они попадут, поезда идут каждые три-четыре часа. Но потом… что потом? Сумеет ли он выехать из Парижа дальше, в Сен-Мало, откуда идут пароходы в Англию? Вот что сложнее всего. Париж подвергался осаде в 1870 году; очень возможно, что осады не миновать и на этот раз. С тремя детьми на руках нельзя позволить себе застрять в осажденном городе. Так или иначе, еще до приезда в Париж надо узнать, как попасть оттуда в Англию.

Он встал в половине шестого, побрился и оделся. Потом разбудил детей; они не выспались и капризничали, и Шейла немножко поплакала, пришлось все бросить и усадить ее на колени к себе, и вытереть ей глаза, и как-то развлечь. Но жара у нее не было, несмотря на слезы, она была явно здорова и немного погодя послушно дала себя умыть и одеть.

Ронни спросил сонно:

– Мы поедем в автомобиле?

– Нет, – сказал старик, – не сегодня. Мне не удалось нанять автомобиль.

– А как? В char de combat?

– Нет. Мы поедем поездом.

– И спать будем в поезде?

Хоуард терпеливо покачал головой.

– Я не достал билеты на такой поезд. Может быть, нам и придется спать в поезде, но я надеюсь, что сегодня вечером мы уже выйдем в море.

– На пароходе?

– Да. Пойди почисти зубы. Я приготовил тебе пасту на щетке.

Над гостиницей раздался громовой рев, и над самым вокзалом пролетел самолет. Из окна видно было, как он уносится прочь – двухмоторный темно-зеленый моноплан с низко расположенными крыльями. Откуда-то послышался слабый прерывистый треск, похожий на ружейную стрельбу по отдаленной цели.

Старик сел на кровать, глядя вслед самолету. Не может быть…

– Как низко, правда, мистер Хоуард? – сказал Ронни.

Они никогда не осмелились бы летать так низко. Наверно, это был француз.

– Очень низко, – ответил старик чуть дрогнувшим голосом. – Пойди и почисти зубы.

В дверь постучали, горничная принесла на подносе кофе и булочки. За ней вошла Роза в своем лучшем праздничном платье, в черной соломенной шляпе с большими полями, в узком черном пальто и белых чулках. Видно было, что ей очень не по себе.

– Доброе утро. Роза, – ласково сказал Хоуард по-французски. – Едешь с нами в Англию?

– Oui, monsieur, – ответила девочка.

– Она всю ночь говорила про то, как поедет в поезде, и приедет в Англию, и станет жить у отца, – сказала горничная. – Бедняжка почти и не спала.

Женщина улыбнулась, но губы ее дрожали; Хоуарду показалось, что она опять готова заплакать.

– Ну и отлично, – сказал он и предложил горничной: – Садитесь, выпейте с нами кофе. И Роза выпьет – правда, Роза?

– Merci, monsieur, – сказала горничная, – только мне надо еще приготовить бутерброды, а кофе я уже пила. – Она погладила девочку по плечу. – Хочешь еще чашку кофе, ma petite?

Она оставила с ними Розу и вышла. Хоуард усадил детей и дал им по чашке некрепкого кофе и по булке, намазанной маслом. Они ели очень медленно; он уже покончил с завтраком, а они справились еще только наполовину. Дожидаясь, пока они кончат, он упаковал свой несложный багаж; чемоданчик с вещами Розы стоял возле нее на полу.

Дети все еще заняты были едой. Горничная принесла несколько больших, кое-как перевязанных свертков с провизией на дорогу и молоко в огромной бутыли из-под вина.

– Вот, – сказала она нетвердым голосом. – Нынче никто с голоду не помрет.

Дети весело засмеялись жалкой шутке. Роза кончила есть, и Ронни запихал в рот последний кусок, но Шейла все еще сосредоточенно жевала. Ждать больше было нечего, и старику не терпелось отправиться на вокзал, он боялся пропустить поезд.

– Ты уже не голодная, оставь это, – сказал он Шейле, показывая на недоеденную половину булки. – Нам пора идти.

– Нет, я голодная, – возмутилась Шейла.

– Но нам пора идти.

– Я голодная.

Он не стал тратить на это силы.

– Хорошо, – сказал он, – возьми булку с собой.

Он подхватил вещи и повел детей к выходу. На пороге гостиницы он повернулся к горничной:

– Если будут какие-нибудь затруднения, я вернусь сюда. Если нет, как я уже говорил, в Англии я доставлю Розу к отцу и сразу дам вам телеграмму.

– Нет-нет, мсье, вы не должны на это тратиться, – поспешно сказала горничная. – Анри сам даст телеграмму.

Хоуард был тронут.

– Во всяком случае, мы телеграфируем сразу, как только приедем в Лондон. Au revoir, mademoiselle.

– Au revoir, monsieur. Bonne chance[23]23
  До свидания, мсье. Счастливо (фр.)


[Закрыть].

Она стояла и смотрела, как он вел троих детей через площадь, освещенную нежарким утренним солнцем, и не замечала слез, струящихся по ее морщинистым щекам.

На вокзале царил отчаянный беспорядок. Невозможно было выяснить, когда ждать поезда и найдутся ли среди этого скопления солдат места для детей. Удалось только узнать, что поезда на Париж отходят с платформы номер четыре и что с полуночи их было два. Хоуард хотел взять билет для Розы, но оконце кассы оказалось закрыто.

– Билетов никто больше не берет, – сказал кто-то рядом. – Это ни к чему.

– Так что же, за проезд платят прямо в поезде? – удивился Хоуард.

Тот пожал плечами:

– Может, и так.

Прошли на платформу; билетов никто не проверял. Хоуард повел детей через толпу. Шейла все еще жевала недоеденную булку, зажав ее в руке, масло давно растаяло. Платформа номер четыре, к удивлению старика, оказалась почти пуста. Видно, желающих ехать в Париж не слишком много; похоже, все устремились в обратном направлении.

Хоуард увидел машиниста и подошел к нему:

– Сюда придет поезд на Париж?

– Ну конечно.

Ответ не успокаивал. Старика угнетала эта безлюдная платформа, что-то в этом было неестественное, зловещее. Он подошел к скамье, положил на нее свертки и саквояжи и сел – оставалось ждать поезда.

Дети принялись бегать взад и вперед, затеяли какие-то игры. Помня о простуде, которая так его задержала, Хоуард подозвал Ронни и Шейлу и снял с них пальто, – можно будет одеть детей после, в поезде. Потом он подумал и о Розе.

– Ты тоже сними пальто и шляпу, – предложил он, – будет удобнее играть.

Он помог ей раздеться и положил вещи подле себя на скамью. Потом закурил трубку и терпеливо стал ждать поезда.

Прождали полтора часа, поезд пришел около половины девятого. К этому времени на платформе набралось немного народу. Состав подошел и все заслонил; кроме машиниста и кочегара, на паровозе оказались двое солдат, они стояли на подножке.

К великому облегчению Хоуарда, поезд не был переполнен. Быстро, как только мог, он устремился к купе первого класса и нашел одно, где только и сидели два угрюмых офицера-летчика. Дети карабкались на сиденья, сновали по всему купе, осматривая каждый уголок, болтали между собой, по обыкновению мешая английские и французские слова. Оба офицера помрачнели еще больше; через каких-нибудь пять минут они поднялись, негромко ругаясь, и перешли в другое купе.

Хоуард беспомощно посмотрел им вслед. Он хотел извиниться, но не нашел слов.

Вскоре он уговорил детей сесть. И, опасаясь новой простуды, сказал:

– Теперь вам лучше одеться. Роза, ты тоже надень пальто.

Он стал одевать Шейлу. Роза растерянно огляделась:

– Мсье, а где мое пальто? И шляпа где?

Он поднял глаза.

– Что? А ты взяла их, когда садилась в поезд?

Но она ничего не взяла. Она забыла про них, когда бежала с младшими детьми к вагону, а Хоуард спешил за ними с багажом. Ее пальто и шляпа остались на вокзальной скамейке.

Лицо девочки скривилось, и она заплакала. Старик сперва посмотрел на нее с досадой: он-то надеялся, что она будет ему помощницей. Потом терпение, которому выучили его семьдесят лет разочарований, пришло на помощь; он сел, притянул Розу к себе, вытер ей глаза.

– Не горюй, – сказал он ласково. – В Париже мы купим другое пальто и другую шляпу. Ты их сама выберешь.

– Они так дорого стоили, – всхлипнула Роза.

Хоуард опять вытер ей глаза.

– Ничего, – сказал он. – Слезами не поможешь. Я пошлю твоей тете телеграмму и объясню, что ты не виновата.

Скоро девочка перестала плакать. Хоуард развернул один из пакетов с едой, дал детям по апельсину, и все огорчения были забыты.

Поезд шел медленно, останавливался на каждой станции, а иногда и между станциями. От Дижона до Тоннера семьдесят миль; они отошли от этой станции около половины двенадцатого, через три часа после отъезда из Дижона. Пока что дети чувствовали себя в дороге совсем неплохо; последний час они с криком бегали взад и вперед по коридору, а старик дремал, неловко привалясь к стене в углу купе.

Он проснулся после Тоннера, собрал своих подопечных в купе и дал им на второй завтрак хлеб с маслом, молоко и апельсины. Они ели медленно, часто отвлекались и смотрели в окно. В такие минуты положенные куда попало бутерброды исчезали, проваливались между подушками сидений. Наконец все наелись. Хоуард дал им по чашке молока и уложил Шейлу отдохнуть, укрыв ее одеялом, купленным в Дижоне. Ронни и Розе он велел сидеть тихо и смотреть книжку про слона Бабара; после этого удалось отдохнуть и ему.

От Тоннера до Жуаньи тридцать миль. Поезд шел еще медленней прежнего, подолгу останавливался без видимой причины. Один раз во время такой остановки мимо окна на большой высоте прошло множество самолетов – и вдруг загремели пушечные выстрелы и под самолетами, гораздо ниже их, в безоблачном небе появились белые клубки дыма. Старик был потрясен. Казалось бы, это невероятно, и однако, должно быть, самолеты – немецкие. Стараясь не отвлекать детей от книги, он напряженно всматривался, в надежде увидеть истребители, но их не было. Немецкие самолеты неторопливо повернули и ушли обратно, на восток, не обращая внимания на выстрелы с земли.

Старик опустился на свое место, Полный сомнений и страхов.

Он вздремнул ненадолго и проснулся в начале второго, когда подъехали к Жуаньи. Поезд без конца стоял на станции, под жарким солнцем. Потом по коридору подошел какой-то человек.

– Descendez, monsieur[24]24
  выходите, мсье (фр.)


[Закрыть], – сказал он. – Поезд дальше не пойдет.

Ошеломленный Хоуард уставился на него.

– Но ведь это парижский поезд?

– Придется сделать пересадку. Выходите.

– А когда будет следующий поезд на Париж?

– Не знаю, мсье. Это дело военных.

Старик помог детям надеть пальто, собрал вещи – и очутился на платформе, нагруженный багажом; трое детей плелись за ним. Он пошел прямо в контору начальника станции. Там он застал офицера, capitaine des transports[25]25
  ведающего перевозками (фр.)


[Закрыть]. Старик задал несколько прямых вопросов и получил столь же прямые ответы.

– Поездов на Париж больше не будет, мсье. Ни одного. Не могу объяснить вам причины, но на север от Жуаньи поезда больше не идут.

Его решительный тон не допускал возражений.

– Мне нужно добраться с этими детьми в Сен-Мало и оттуда в Англию, – сказал Хоуард. – Как вы посоветуете ехать?

Молодой офицер удивленно посмотрел на него.

– Через Сен-Мало? Это теперь не самый легкий путь, мсье. – Он минуту подумал. – Будут поезда из Шартра… и через час, в половине третьего, идет автобус на Монтаржи… Вам надо ехать через Монтаржи, мсье. Автобусом до Монтаржи, потом на Питивье, из Питивье до Анжервиля, и от Анжервиля до Шартра. Из Шартра вы сможете доехать поездом до Сен-Мало.

Он повернулся к сердитой француженке, которая ждала позади Хоуарда, и старика оттеснили в сторону. Он опять вышел на платформу, стараясь запомнить только что услышанные названия станций. Потом вспомнил о своем карманном «бедекере», достал его и посмотрел по карте, как же ему советуют добираться до Шартра. Получилась линия, огибающая Париж полукругом, на шестьдесят миль западнее. Можно попасть в Шартр и таким способом, были бы автобусы, но бог весть, сколько времени это отнимет.

Хоуарду не впервой было ездить во Франции дальними автобусами. Он отыскал стоянку, нашел во дворе машину и забрался в нее вместе с детьми. Приди он на десять минут позже, не нашлось бы уже ни одного свободного места.

Его одолевала тревога, мешала болтовня детей, но все же он пытался обдумать план действий. Кажется, единственный выход – ехать до Монтаржи, но разумно ли это? Может быть, попробовать вернуться в Дижон? Если верить «бедекеру», совет ехать до Шартра через Монтаржи очень правильный – это примерно сто миль по хорошему шоссе. Автобус провезет их сразу миль на тридцать пять – сорок, а там останется всего лишь около шестидесяти миль до Шартра и поезд до Сен-Мало; лишь бы нашелся автобус на те шестьдесят миль, тогда будет совсем хорошо. Если все пойдет гладко, сегодня же вечером он доберется до Шартра и завтра утром будет в Сен-Мало; а там пароход через Канал – и они дома, в Англии.

Похоже, все правильно, и все-таки – разумно ли? Пожалуй, еще можно возвратиться в Дижон, хотя и в этом он уже не вполне уверен. Но если вернуться туда, что дальше? Немцы продвигаются в глубь Франции с севера, итальянцы наступают с юга, Дижон между двух огней. Нельзя невесть на сколько времени застревать в Дижоне. Нет, конечно, лучше набраться храбрости и ехать этим автобусом на северо-запад, по направлению к Ла-Маншу и к дому.

Теперь автобус заполняли красные, потные французские крестьяне. Все взбудораженные, сбитые с толку, все нагружены огромными узлами, все стремились на запад. Хоуард взял Шейлу на руки, чтобы освободить больше места, и поставил Ронни между колен. Розу притиснули к нему, и рядом уселась рослая крестьянка, настоящая великанша, с младенцем на руках. Хоуард прислушивался к пассажирам – говорили, что немцы еще наступают, но Париж будет защищаться до последней возможности. Никто не знал, далеко ли продвинулись немцы, как близко от Жуаньи они могут быть. У кого есть родня на западе, самое разумное – податься на время в ту сторону.

– Правительство оставило Париж, – сказал кто-то. – Оно теперь в Туре.

Еще кто-то возразил, что это только слух, и начался бессвязный спор. Правительство, как видно, никого всерьез не интересовало, судьба Парижа и других городов мало трогала этих крестьян и полукрестьян.

В автобусе нечем стало дышать. Двое маленьких англичан еще не так плохо переносили жару и духоту, но Роза явно мучилась. Старик увидел, что она побледнела как полотно, и наклонился к ней.