Текст книги "Дарю тебе сердце"

Автор книги: Нэн Райан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава 18

Одиннадцатого августа Скотту Александеру исполнялось три года. Этот день был также последним днем их пребывания в Новом Орлеане в гостях у семьи Ховардов. Утром Кэтлин решила в последний раз съездить в город за покупками. Скотт очень просил взять его с собой, и она согласилась.

Скотту эти походы представлялись чем-то вроде путешествия в сказочную страну. При виде прилавков, уставленных яркими игрушками, у мальчика загорелись глаза. Сияя от восторга, он показывал пальчиком то на одну, то на другую. Кэтлин мысленно взяла себе на заметку игрушки, заинтересовавшие сына больше других. Когда они вышли из магазина, не купив ни одного из выставленных там сокровищ, Скотт не заплакал, но было видно, что он очень разочарован.

Улыбнувшись, Кэтлин сказала:

– Не расстраивайся, сегодня тебе подарят много замечательных подарков. А сейчас будь умницей, иди с Ханной, мне нужно заняться кое-какими делами. – Подмигнув Ханне, она добавила: – Встретимся через час в кафе перед отелем «Сент-Чарльз».

Как только нянька и мальчик ушли, Кэтлин поспешила вернуться в магазин. Закончив с покупками, она пошла в сторону отеля, села за столик и заказала лимонад. Настроение у нее было хорошее, она предавалась приятным раздумьям.

– Кэтлин, – произнес у нее над ухом бархатный баритон.

Никакой другой голос не мог произносить ее имя вот так – будто лаская, ни от какого другого голоса по ее телу не распространялось легкое покалывание. Кэтлин медленно повернулась на звук этого завораживающего голоса. Доусон стоял совсем близко. Он оказался еще выше, чем ей помнилось. На нем были черные брюки и жемчужно-серый сюртук, прекрасно гармонировавший с белоснежной рубашкой и шелковым шейным платком. Смуглое лицо стало еще темнее, в глазах горел огонь, густые волосы отливали синевой. Кэтлин хватило одного короткого взгляда на это красивое лицо, чтобы вся боль и тоска, которые, как ей казалось, остались в прошлом, вернулись. «Я все еще его люблю, – поняла она, – люблю безрассудно, безоглядно, так, как не любила никого на свете».

Выйдя из отеля, Доусон направился к ресторану и тут увидел ее. Женщина была в легком розовом платье с глубоким вырезом, ее белокурые волосы были уложены в аккуратную прическу, открывая взгляду лебединую шею и молочно-белые плечи. Лица Доусон не видел, но наклон головы и весь ее облик были слишком знакомы. Несколько минут он стоял, не смея пошевелиться. Боясь, что, если он подойдет ближе, Кэтлин в гневе бросится от него, он решил пока не обнаруживать свое присутствие. Однако он чувствовал, что должен посмотреть ей в лицо, – пусть даже это продлится всего секунду. Он подошел ближе и тихо окликнул ее. В первый момент Кэтлин не оглянулась, и сердце Доусона застучало, как молот. Она узнала его голос и сейчас убежит. Но вот их взгляды встретились. Кэтлин улыбнулась, и гнетущее чувство одиночества, которое он ощущал все проведенные без нее годы, вмиг исчезло. Выражение ее глаз придало ему храбрости.

– Можно к тебе присоединиться?

Она ответила не колеблясь:

– Конечно! Садись, пожалуйста.

Доусон отодвинул стул и сел за столик напротив нее. Каждому хотелось коснуться другого, но ни он, ни она не решились.

Кэтлин первой прервала затянувшееся молчание:

– Ты хорошо выглядишь.

– Спасибо, ты тоже. Стала еще красивее – если такое вообще возможно.

– Ты живешь в Новом Орлеане? А я думала, ты в Европе.

– Был. Вчера вечером вернулся из Испании. А почему ты оказалась в городе?

– Я… то есть мы приехали в гости к родственникам матери.

– Мы? – переспросил Доусон. – Ты приехала с мужем?

– Нет. К сожалению, Хантеру пришлось остаться в Натчезе.

– Не одна же ты живешь в этом старом порочном городе?

– Нет, конечно, – быстро, слишком быстро, ответила Кэтлин. – Со мной родители и мой… – Она замолчала, потому что его внимание вдруг переключилось на что-то у нее за спиной. Кэтлин оглянулась. К их столику шли Ханна со Скоттом.

– Мама! – закричал мальчик. – А я ел шоколад!

– Вижу, – улыбнулась Кэтлин, – только мне кажется, что большую часть ты пронес мимо рта.

Доусон не отрываясь смотрел на мальчика.

– Хочешь посидеть у меня на коленях? – спросил он.

– Не надо, – поспешила ответить Кэтлин, – он тебя испачкает.

Но мальчик уже проворно вскарабкался на колени к незнакомцу. Доусон всмотрелся в черные глаза, сверкающие на смуглом личике.

– Скажи, Скотт, сколько тебе лет?

Мальчик оттопырил три пальца.

– Сегодня у меня день рождения, – гордо сообщил он, – и вечером я получу много-много подарков!

Доусон рассмеялся:

– Представь себе, у меня сегодня тоже день рождения!

– А вы получили подарки? – невинно поинтересовался малыш.

– Получил, сынок. Я получил такой подарок, о котором мог только мечтать.

Кэтлин вспыхнула и, скрывая смущение, строго сказала сыну:

– Скотти, слезай, нам пора домой.

– Ну еще минутку, – попросил Доусон. Он достал из кармана золотую двадцатидолларовую монету.

– Я не знал, что у тебя сегодня день рождения, поэтому не приготовил подарка. Купи себе что-нибудь сам.

Скотт посмотрел на мать:

– Мама, можно мне это взять?

– Ну конечно, – ответил за нее Доусон, – но только если ты поцелуешь меня на прощание.

Скотт охотно чмокнул его в губы и побежал к Ханне. Сходство этого восхитительного мальчика с ним самим не вызывало у Доусона сомнений. Он вопросительно посмотрел на Кэтлин.

Избегая встречаться с ним взглядом, она протянула ему руку:

– Рада была повидаться.

Доусон нежно пожал ее пальцы и произнес:

– Я остановился в четыреста двенадцатом номере. Один.

Кэтлин выдернула руку и, не сказав ни слова, ушла.

Доусон откинулся на спинку стула и стал смотреть ей вслед. Как же ему хотелось, чтобы она оглянулась! Он загадал: «Если Кэтлин оглянется, значит, она придет ко мне ночью. Господи, сделай так, чтобы она оглянулась!» И тут Кэтлин посмотрела на него и улыбнулась. Доусон вздохнул, его глаза радостно засияли. Кэтлин свернула за угол и скрылась из виду.

От поцелуя ребенка, о существовании которого он до сегодняшнего дня не подозревал, на губе остался липкий след. Доусон достал из кармана белоснежный носовой платок и почти нехотя стер шоколад.

Торжество по случаю дня рождения Скотта устроили на просторной лужайке. После обильного угощения перед ним поставили огромный торт с тремя свечами.

Кэтлин подошла к сыну, который приготовился их задувать, и сказала:

– Загадай желание.

Мальчик прильнул к матери и заглянул ей в глаза.

– Я хочу, чтобы папочка был здесь!

– Я тоже этого хочу, дорогой.

Гора подарков привела мальчика в неописуемый восторг. Когда три часа спустя Ханна увела пребывающего в радостно-возбужденном состоянии Скотта, он стал просить, чтобы ему разрешили еще поиграть с новыми игрушками. Однако стоило ей уложить его в постель, как он мгновенно заснул.

Вскоре Кэтлин зашла пожелать сыну спокойной ночи, а Ханна стала собирать его одежду. Из кармана штанишек что-то выпало. Это оказалась двадцатидолларовая монета, подаренная Доусоном. Ханна задумалась. В тысячный раз она спрашивала себя, правильно ли поступила, не рассказав Кэтлин о подслушанном ею разговоре.

– Слишком поздно, – пробормотала она тихо, вышла из детской и направилась в спальню Кэтлин. Войдя, Ханна молча протянула ей золотой. Кэтлин прижала монету к груди. Ханна немного постояла, глядя на свою питомицу, потом понимающе покачала головой и принесла из гардеробной голубое муслиновое платье.

– Жарко сегодня, правда, золотко? По-моему, вам надо съездить на прогулку, чтобы лучше спалось.

Поняв, что нянька прочла ее мысли, Кэтлин бросилась ей на шею.

– Ты одна меня понимаешь!

– Ну-ну, детка. – Ханна обняла Кэтлин большими пухлыми руками. – Я знаю, как моей девочке плохо. Что за беда, если вы с ним ненадолго встретитесь?

Нянька помогла ей одеться и причесаться. Наконец Кэтлин благополучно сидела в коляске. Забившись поглубже, она улыбалась, чувствуя себя провинившейся школьницей.

Когда она тихо постучалась в четыреста двенадцатый номер, ее колотила дрожь. Из-за двери послышался ровный голос:

– Входи, не заперто.

В номере царил полумрак. Доусон смотрел прямо на Кэтлин, застывшее лицо выражало мрачную решимость. Сейчас на нем были только коричневые брюки и белая рубашка, расстегнутая до пояса. Он принял ванну и недавно побрился, как будто ожидал ее прихода. От его чувственной улыбки, так хорошо знакомой Кэтлин, ее сердце радостно забилось. Они молча обнялись, и их губы слились в страстном поцелуе. Каждый стремился заново открыть другого. Дрожащие от нетерпения руки жадно ощупывали любимое лицо, шарили по телу. Когда первое потрясение прошло, к Кэтлин вернулся дар речи.

– Как ты думаешь, мы за это попадем в ад?

– Любовь моя, меня этим не испугаешь, я и так провел последние четыре года в аду. – Он снова привлек ее к себе и прошептал: – Но даже самые заядлые грешники заслуживают того, чтобы провести одну ночь в раю.

Он снова стал ее целовать – на этот раз нежно, не спеша, умело возбуждая. Через несколько минут Доусон поднял голову, посмотрел Кэтлин в глаза, и в их сияющей голубизне прочел тот ответ, на который надеялся. Тогда он взял ее за руку и повел за собой в спальню, но Кэтлин остановилась и прошептала:

– Не мог бы ты посадить меня к себе на колено, как тогда, на пароходе?

Доусон рассмеялся:

– Конечно, дорогая. Кэтлин Дайана Борегар, я люблю вас.

Кэтлин уперлась ему в грудь кулачком.

– Меня зовут Кэтлин Александер.

Смех замер на губах Доусона, на скулах заходили желваки.

– Сегодня ночью ты будешь только моей Дайаной.

Он оттянул вниз кружевную оборку, идущую по вырезу ее платья, и припал губами к ямочке у основания шеи. С каждым поцелуем горячий рот Доусона продвигался все ниже, приближаясь к округлостям ее грудей. Щекоча дыханием нежную кожу, он прошептал:

– Я по-прежнему тебя боготворю, моя Дайана.

Сердечная тоска и боль последних четырех лет исчезли без следа. В эту минуту для Кэтлин на всем свете не существовало никого и ничего, кроме Доусона Блейкли. Она принадлежит ему – всегда принадлежала и будет принадлежать.

Доусон выпрямился, с легкостью подхватил ее на руки и унес в полумрак спальни. Остановившись перед кроватью, он еще раз припал к губам Кэтлин и опустил руки. Когда ее ноги коснулись пола, она встала на цыпочки и прильнула к Доусону.

Оторвавшись от ее рта, он хрипло прошептал:

– Господи, я почти забыл, какая ты миниатюрная. Можно, я распущу твои прекрасные волосы?

– Любимый, ты можешь делать со мной все, что захочешь.

Темные глаза Доусона вспыхнули. Улыбнувшись Кэтлин такой знакомой – и такой любимой! – улыбкой, он взялся за застежку ее платья.

– Хочешь, я повернусь, чтобы тебе было удобнее? – предложила Кэтлин.

– Не надо, я хочу видеть твое лицо.

Быстро расстегнув застежку, Доусон снял платье, и она осталась в белой нижней рубашке и панталонах.

– Как, ты без корсета? – шутливо изумился он.

– Только сегодня и только с тобой, – призналась Кэтлин.

– Я очень рад.

Сняв с нее тонкую нижнюю рубашку, он коснулся ее обнаженной груди, и Кэтлин невольно вздрогнула.

– Доусон, – выдохнула она, – прошу тебя, разденься.

Доусон поцеловал кончики ее пальцев и мягко проговорил:

– Я думал, ты предпочитаешь, чтобы я подождал…

Кэтлин не дала ему закончить:

– Я не хочу ничего ждать.

Она потянула за полы его рубашки. Через секунду они стояли друг перед другом обнаженные. Каждый жадно пожирал глазами тело любимого. Первым не выдержал Доусон. Он резко, почти грубо подхватил ее на руки. Обнаженные груди Кэтлин прижались к его твердому торсу, бедра уперлись в его плоский живот.

Опьяневшая от желания, Кэтлин смутно сознавала, что ее укладывают на мягкую постель, затем матрац прогнулся под весом Доусона. В следующее мгновение его горячий влажный рот впился в ее губы. Долгие глубокие поцелуи продолжались до тех пор, пока раскрасневшаяся Кэтлин не начала задыхаться.

Доусон уткнулся ей в шею и прошептал:

– Кэтлин, я люблю тебя, я никогда не переставал тебя любить. Боже, как же я сожалею о потраченных годах!

Доусон снова прижал Кэтлин к себе, и она почувствовала, как его тело содрогается от захлестнувших его эмоций. Это не просто трепет нарастающей страсти, вдруг поняла она, тут нечто большее. Встревоженная, она уперлась ладонями ему в грудь и посмотрела в лицо. Красивые черты Доусона исказила гримаса боли, глаза были плотно закрыты, но Кэтлин заметила, что на густых черных ресницах блестит влага. Кэтлин почувствовала, что и у нее глаза защипало от слез.

– Любимый, – прошептала она, – не думай ни о чем. Я тебя люблю, я с тобой, а все остальное не важно. Поцелуй меня так, как будто этих лет не было. Без тебя я была только половинкой человека, сделай меня снова целой.

Доусон стал неистово целовать ее.

– Любимая, бесценная моя, – выдохнул он.

Он склонил голову еще ниже и стал целовать холмики грудей. Кэтлин затаила дыхание, с нетерпением ожидая, когда его губы сомкнутся вокруг напрягшегося пика. Когда наконец Доусон доставил ей это удовольствие и она почувствовала, как отвердевший сосок окутывает влажное тепло его рта, она блаженно вздохнула и обхватила его голову руками, придвигая еще ближе к себе.

– Да, Доусон, да, пожалуйста, – шептала она.

Доусон долго целовал ее груди, доставляя Кэтлин неизъяснимое наслаждение. Но вскоре этого ей стало недостаточно, и Кэтлин вцепилась в плечи Доусона.

– Прошу тебя, – хрипло прошептала она.

Доусон застонал и стал целовать ее живот. Руки он положил на ее округлые бедра, колено упиралось в матрац между коленей Кэтлин. Его лицо оказалось в нескольких дюймах над ее лицом. Поцеловав ее в губы – на этот раз нежно, – он прошептал:

– Сейчас, любимая?

– Да, да! – выдохнула она, приподнимая бедра ему навстречу.

Его проникновение было стремительным и глубоким, и оба задохнулись от острейшего наслаждения. Два тела, одно – большое, сильное, смуглое, другое – миниатюрное, женственное, белое, слились воедино в извечном движении и задвигались в общем ритме, разгоряченные губы шептали признания в неумирающей любви. Весь мир перестал для них существовать. Ни о чем не думая, они вместе поднимались к пику наслаждения. Ни один мужчина не мог заставить Кэтлин Александер ощутить такое блаженство. Волны наслаждения накатывали на нее одна за другой, и она прильнула к Доусону, как будто боялась утонуть. Ни одна женщина не могла подарить Доусону Блейкли столь сладостного взрыва наслаждения. Только маленькая светловолосая красавица способна вознести его к головокружительным высотам, а затем держать в объятиях крепко и нежно, пока он медленно спускается на землю, обнимая ее крепкими руками.

Кэтлин проснулась с ощущением умиротворения, повернула голову и посмотрела на Доусона. Он спал на спине, грудная клетка ровно вздымалась и опадала, и это зрелище странным образом внушало ей чувство уверенности и безопасности. Некоторое время она лежала неподвижно, разглядывая дорогое лицо, которое напоминало ей милое личико ее сына. Приподнявшись, Кэтлин склонилась над ним и впервые заметила у него на шее золотую цепочку с маленькой камеей – той самой, которая была приколота к ее платью в ночь, когда они занимались любовью на борту «Моей Дайаны». К ее глазам подступили слезы. Она понимала, что должна уйти, пока Доусон не проснулся, потому что если его сильные руки снова коснутся ее…

Кэтлин соскочила с кровати, быстро оделась и на цыпочках вышла в гостиную. Подойдя к письменному столу, она нашла голубой листок бумаги, чернила и перо, непослушными пальцами написала коротенькую записку, положила ее на подушку рядом с Доусоном и снова направилась в гостиную. Но уже в дверях Кэтлин не выдержала и вернулась к кровати, поцеловала свои пальцы и поднесла их к губам Доусона. Сдерживая рвущиеся наружу рыдания, Кэтлин поспешно выбежала.

Доусон проснулся в два часа ночи и обнаружил, что спит в пустой постели. У него мелькнула мысль, что Кэтлин может быть в гостиной, но в глубине души он уже знал, что она исчезла.

Он заметил на подушке голубой листочек бумаги.

«Любимый!

Ты подарил мне райскую ночь. Воспоминание о ней я бережно сохраню в памяти навсегда. Но, любовь моя, эта ночь ничего не меняет. Если то, что было между нами, что-нибудь значит для тебя, умоляю, не пытайся искать со мной встречи.

Твоя Дайана».

Доусон перечитал записку, скомкал ее в кулаке, лег на спину и уставился невидящим взглядом в потолок. Застонав от нестерпимой боли, перекатился на живот и зарылся лицом в подушку, которая еще хранила ее сладкий аромат.

Глава 19

Болезнь доктора Питта, из-за которой его племяннику пришлось остаться в Натчезе, оказалась следствием переутомления. Прошло два дня, и ему стало лучше.

– Хантер, я очень переживаю, что из-за меня ты не смог отправиться с семьей в Новый Орлеан.

– Что вы такое говорите, дядя Ремберт? Я очень рад, что вы поправились, и ни о чем не жалею.

Ремберт Питт сел в кровати, подложив под спину подушки.

– Ты очень хороший человек. – Помолчав, он добавил: – Кстати, я давно хотел с тобой поговорить. Я слышал, что Доусон Блейкли возвращается в Натчез.

Выражение лица Хантера не изменилось ни на йоту.

– Доусон Блейкли волен приезжать и уезжать, когда ему заблагорассудится, не вижу, почему этот вопрос должен волновать меня или вас.

– Черт возьми, Хантер! – не сдержался Ремберт. – Я ведь тебе уже говорил, до твоего переезда в Натчез Доусон Блейкли и Кэтлин целый год были неразлучны. Ходили упорные слухи, что они поженятся, и никто не знает, что между ними произошло. Разве тебя это не беспокоит? Понятие чести для тебя ничего не значит? – Ремберт так разволновался, что даже покраснел. – Если этот человек вернется в город, я считаю, тебе следует вызвать его на дуэль! Необходимо покончить с этим раз и навсегда!

– Я очень ценю ваше участие, меня не интересует, что происходило между моей женой и Доусоном Блейкли до того, как я с ней познакомился. Кстати, за последние несколько месяцев мы с Кэтлин очень сблизились. Я люблю свою жену и всегда любил. Не могу же я убить человека только за то, что когда-то он тоже ее любил.

– Ты слишком добр и доверчив. Если ты сам не вызовешь Блейкли на дуэль, его вызову я.

– Дядя, вы не сделаете ничего подобного! – От волнения Хантер даже вскочил со стула. – Отношения Кэтлин и Доусона Блейкли закончились до того, как она стала моей женой, поэтому я больше не желаю об этом слышать.

– Хорошо, сынок, как скажешь. – Ремберт Питт откинулся на подушки.

– Спасибо, дядя. – Хантер встал и, пожелав дяде спокойной ночи, вышел из комнаты.

Теплым летним вечером Кэтлин стояла на верхней палубе парохода «Роксанна», который уносил ее все дальше от Доусона. Кэтлин закрыла глаза и заново ощутила на губах вкус его губ, ощутила близость сильного мускулистого тела, почувствовала, как смуглые руки крепко обнимают ее. Она снова услышала, как глубокий, рокочущий голос произносит ее имя, увидела, как его темные глаза смотрят в ее глаза. Сама того не сознавая, Кэтлин улыбнулась. Она настолько погрузилась в воспоминания, что не слышала, как подошел отец.

– Кэтлин. Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе?

– Папа, ты же знаешь, что я всегда рада твоему обществу.

Луи Борегар погладил дочь по руке.

– Дорогая, когда я подошел, ты улыбалась. Хорошо провела время в Новом Орлеане?

– Да, папа, прекрасно.

– Рад это слышать. По-моему, путешествие пошло тебе на пользу. Сегодня ты выглядишь умиротворенной и стала еще красивее. Жаль только, что Хантер не смог поехать.

– Да, мне тоже жаль, что его не было с нами. Скотти… то есть мы оба по нему скучали. Хорошо, что завтра будем дома.

– Я тоже рад, дорогая. Пожалуй, мне пора вернуться в каюту. – Луи поцеловал дочь в щеку и вдруг спросил: – Ты ведь счастлива, правда?

– Конечно, папа. – Кэтлин улыбнулась и похлопала отца по руке. – У меня заботливый муж, замечательный сын и лучшие родители на свете.

– Я рад. – Лицо Луи просветлело, он еще раз поцеловал дочь. – Не задерживайся, тебе пора спать.

Кэтлин не хотелось уходить с палубы, но предыдущая ночь, проведенная почти без сна, сказывалась, и она, вздохнув, нехотя побрела к себе. Услышав, что Кэтлин вернулась, Ханна пришла помочь ей раздеться. Пожилая негритянка молча расстегнула крючки легкого платья и помогла Кэтлин надеть ночную рубашку. Кэтлин села перед небольшим туалетным столиком, Ханна распустила ее густые длинные волосы и принялась все так же молча их расчесывать.

Кэтлин вздохнула.

– Ханна, – тихо начала она, глядя на отражение няньки в зеркале, – как ты думаешь, Бог накажет меня за то, что прошлой ночью я была с Доусоном?

Пухлая рука Ханны замерла в воздухе.

– Не тревожьтесь понапрасну, голубка, Господь этого не сделает. Если вы и согрешили, он вас простит. Вам обязательно нужно было повидаться с мистером Доусоном, а ему – с вами, так что тут и толковать не о чем. Ложитесь спать, золотко, и не расстраивайтесь зря.

– Спасибо, Ханна.

– Спокойной ночи, золотко.

На исходе ночи, когда пассажиры крепко спали в своих каютах, а «Роксанна» приближалась к Батон-Ружу, случилась самая страшная беда, какая только может угрожать путешествующим на пароходе, – взорвался паровой котел. Мощный взрыв подбросил тела в воздух, многих разорвало на куски. В считанные минуты пароход был объят пламенем, люди в панике пытались спастись. Раньше всего загорелась носовая часть, положение усугубилось тем, что там хранился запас виски. Раздался взрыв, и на метавшихся по палубе обрушился огненный дождь. Отважный штурман пытался направить пароход к берегу, когда взорвались остальные котлы. Капитан погиб, не покинув капитанского мостика.

Борегарам, чья каюта находилась на носу, было суждено погибнуть одними из первых. Они умерли почти мгновенно, прижимаясь друг к другу. Впервые в жизни Луи оказался бессилен защитить свою любимую жену.

Первый взрыв оторвал от парохода и швырнул в воду секцию палубы с каютами, где в числе прочих находились Кэтлин, Скотт, Ханна и Дэниел. Проснувшись от грохота и сотрясения, ошеломленные пассажиры обнаружили, что находятся на своеобразном плоту. Крепко прижимая к себе сына, Кэтлин в ужасе смотрела, как в воду падают горящие обломки и куски человеческих тел. Постепенно она осознала ужасающую правду: ее родители остались в адском пекле. Крики несчастных прорезал душераздирающий вопль. Кэтлин даже не поняла, что это кричит она сама.

Хантер и его дядя завтракали, когда в столовую, возбужденно размахивая руками, влетел Уолт, преданный слуга Ремберта. В выпученных глазах старого негра застыл ужас.

– Доктор Хантер, случилось нечто страшное! Пароход «Роксанна» взорвался на подходе к Батон-Ружу.

Хантер и его дядя вскочили из-за стола.

– Уолт, ты не знаешь, есть сведения о погибших?

– Ох, доктор Хантер, боюсь, что погибла пропасть народу. Насчет мисс Кэтлин и мальчика ничего сказать не могу.

– Я должен идти, – бросил Хантер, решительно направляясь к двери. – Уолт, будь добр, отвези меня на пристань.

Доусон спал в своем номере, когда в дверь постучали.

– Минутку! – крикнул он, натягивая брюки.

За дверью нервно переминался коридорный.

– Прошу прощения за беспокойство, мистер Блейкли, но в вестибюле ждет какой-то чернокожий великан, он заявляет, что должен немедленно видеть вас. Говорит, дело срочное…

Не дослушав коридорного, Доусон побежал вниз по лестнице. В вестибюле ждал Сэм, от волнения его большие глаза стали еще больше.

– Капитан Доусон, сэр… «Роксанна» взорвалась к северу от Батон-Ружа.

– О Господи, нет! Они живы?

– Не знаю, капитан, говорят, что жертв много…

– Мы сейчас же едем в Батон-Руж. «Моя Дайана» готова к отплытию?

– Да, капитан, через полчаса мы можем отплыть.

Хантер стоял в одиночестве на носу зафрахтованного им речного суденышка, держащего курс на Батон-Руж. Вот уже четыре часа он стоял на одном месте и молился о том, чтобы его возлюбленная жена и сын не пострадали.

В это время Доусон нервно мерил шагами верхнюю палубу «Моей Дайаны». Он ходил так уже несколько часов, непрестанно курил и разговаривал сам с собой. Борясь с тошнотворным ощущением беспомощного страха, он громко произнес:

– Они не могут погибнуть, этого просто не может быть! Я слишком сильно их люблю!

Хантер прибыл в Батон-Руж раньше Доусона. Наведя справки в порту, он узнал, что уцелевших в катастрофе доставили в католическую церковь Святой Марии. С бешено бьющимся сердцем Хантер поспешил туда. Церковь была полна раненых и просто испуганных людей, еще не пришедших в себя после случившегося. Пробираясь через толпу, он внимательно вглядывался в каждое лицо, выискивая дорогие черты, и уже начал терять надежду, когда его вдруг окликнул детский голосок. Обернувшись, Хантер увидел тех, кого искал. От радости и облегчения у него выступили слезы на глазах. Быстро проложив себе путь через толпу, он прижал к себе мальчика и пробормотал:

– Слава тебе Господи! – Не отпуская сына, Хантер наклонился к Кэтлин. – Дорогая, ты жива!

Прижавшись к мужу, она разрыдалась:

– Ах, Хантер, это ужасно, мама и папа погибли. Помоги мне!

Отпустив сына, Хантер обнял жену.

– Кэтлин, дорогая, – повторял он, гладя ее по спутанным волосам.

Повиснув у мужа на шее, Кэтлин как бы переложила на него часть непосильной ноши своей скорби.

Прибыв в Батон-Руж, Доусон первым делом попытался выяснить, живы ли Кэтлин и Скотт. Когда ничего узнать не удалось, он в панике стал расспрашивать каждого встречного.

Сэм взял его за руку.

– Капитан, пойдемте со мной, я знаю кочегара с парохода «Натчез», у него и спросим.

Поздоровавшись со старым знакомым, кочегар сообщил:

– Всех, кто уцелел, отвезли в церковь Святой Марии. Про кого ты хочешь узнать?

– Кэтлин Александер и ее сын Скотти, – выпалил Доусон. – Они живы?

– Не волнуйтесь, капитан, с ними все в порядке. Взрывом их отбросило от горящего парохода, и они на обломках приплыли к берегу.

Доусон широко улыбнулся:

– Слава Богу! Пошли скорее, Сэм, я нужен Кэтлин.

Возле церкви негр вдруг схватил Доусона за руку.

– Капитан, взгляните туда.

Доусон увидел, как из дверей выходит Хантер, заботливо обнимая за плечи жену. Другой рукой он прижимал к себе Скотти. Кэтлин шла, склонив голову на плечо мужа и вцепившись в его рубашку.

– Кажется, она во мне не нуждается, – устало произнес Доусон. – Они живы, они в безопасности, и это самое главное.

Сэм улыбнулся и похлопал его по спине.

– Вы правы, капитан, до тех пор, пока она жива, еще не все потеряно.

Через несколько ярдов Доусон спросил:

– Скажи, Сэм, а как Борегары, они тоже уцелели?

Негр покачал головой:

– Мне жаль, капитан, но они оба погибли при взрыве.

– Бедная Абигайль, упокой Господи ее душу, хорошая была женщина.

– А как же мистер Борегар?

Черные глаза Доусона сузились.

– Надеюсь, душа его попадет туда, где ей надлежит быть.

Они вернулись на пароход. Доусон стоял на носу, когда к нему подошел Сэм.

– Капитан, вы что-то потеряли. – Он протянул Доусону белый прямоугольник.

Доусон прочел: «Агентство Крэддока по торговле хлопком, Талифар-Сквер, Лондон, Англия».

Доусон вспомнил, что Ричард Крэддок вручил ему эту карточку в Монте-Карло со словами: «Если вы когда-нибудь передумаете…»

Сунув ее в карман, Доусон посмотрел на друга.

– Вот что, Сэм, я возвращаюсь в Европу. Стану агентом по торговле хлопком. Здесь меня ничто не удерживает, то, что мне дорого, принадлежит другому.