Текст книги "Загадка Александра Македонского"

Автор книги: Неля Гульчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

VII

Друзья предпочли собраться в македонском лагере, раскинувшемся на берегу Коринфского залива, в шатре полководца.

– Эта ночь наша, – с гордостью сказал Александр, довольный результатами коринфского синедриона. – И никто нам не помешает провести ее так, как мы хотим.

Кроме Гефестиона, Птолемея, Неарха и Клита на пиршество были приглашены скульптор Лисипп, Филота, Никанор и Гектор, сыновья Пармениона, а также Кратер и Гарпал.

Верный друг Гефестион провозгласил:

– О Александр, тебе благоволят боги, а ты благоволишь, словно бог, своим верным друзьям.

Александр обнял друга, громогласно объявил:

– Эта ночь принадлежит мне и вам, моим друзьям, собравшимся в этом шатре. Сегодня я не хочу ни о чем думать. Веселья, вина – вот чего жаждет моя душа.

В шатре легкий аромат, словно в храме Зевса. В бронзовую коринфскую курильницу были подсыпаны крупицы финикийского ладана.

Светильники освещали ровным желтоватым светом пиршественный стол.

Гефестион, тайный любитель яств, вина и азартных игр, закуску придумал отменную: мягкие сыры, маслины, копченая скумбрия, гусиный паштет. Ярко алели на столе фанаты. Но Гефестиону было мало и этого: жареные дрозды в окружении спелых слив привели в восторг македонских полуночников.

– Я лишаюсь дара речи! – воскликнул Неарх.

Птолемей трагическим голосом предупредил:

– Смертные не смеют прикасаться к пище богов!..

Александр же выразил пожелание поскорее испробовать еду, рекомендованную Гефестионом.

– Друзья мои, – сказал царь, – я не прочь поговорить об еде, но ведь еще лучше вкушать ее.

С этими словами он возлег на ложе и занял почетное место за столом. Раб-виночерпий принес чаши с вином.

– Воду – убрать, – приказал Гефестион. – Мы обойдемся сегодня чистым вином.

– Эвоэ! – хором воскликнули пирующие.

Попробовав паштет из гусиной печенки, царь закатил глаза и радостно завизжал. Это развлекло друзей, и они, сначала осушив кубки, набросились на еду.

Вскоре за столом стало весело, говорливо. Любвеобильный Птолемей вспомнил о женщинах, посетовал на их отсутствие. На что Гефестион заявил, что нынче пир мужской:

– Если на Лесбосе женщины предпочитали общество без мужчин, то почему бы и нам не остановить свой выбор на чисто мужской компании? Почему бы нам не предпочесть ее женской?

Птолемей не согласился:

– Женский смех облагораживает мужское собрание. А женские груди? Губы? Еще кое-что?..

– Есть нечто более прекрасное, – возразил Гефестион. – Разве красота мужчин не затмевает порою женскую красоту?

За столом поднялся шум. Одни кричали – да, другие – нет. Александр слушал и усмехался. Пил себе вино. Очень это интересно, к какому все-таки выводу придут спорщики.

Клит попросил Александра разрешить спор.

– Я не в состоянии, – резко бросил полководец. – И та и эта любовь имеют свои достоинства. За любовь! И пусть каждый придаст этому слову свое значение!..

Все подняли и осушили чаши с вином.

– Будет ли нынче музыка? – поинтересовался Птолемей.

– Всему свое время, – успокоил друга Гефестион. – До рассвета целая вечность.

Царь не спеша беседовал с Лисиппом. Речь шла о том, чтобы изваять бюст Александра. Это нужно во всех отношениях: для сегодняшнего дня и будущих времен. Скульптор приберег для этой работы уникальный кусок мрамора. Для Александра и только для Александра!..

Александр поблагодарил Лисиппа и поднял чашу:

– Я высоко ценю вашу любовь и дружбу и, в свою очередь, отплачу вам сторицей.

И выпил за друзей.

Вслед за царем полную чашу поднял Лисипп:

– О Александр! Нет в мире ничего выше великого сердца! Самое горячее мое желание, чтобы ты позировал мне!

– Да, конечно! Но лучше всего после похода!

– О, нет! – возразил Лисипп. – До! И только до!

– Я согласен, – дружески сказал Александр, пребывающий в благодушном настроении. – Но первое, что следует сделать на этом пути – выпить чашу.

Скульптор с величайшей готовностью исполнил просьбу царя.

– Ну, а теперь самые модные в Коринфе музыканты готовы усладить уши пирующих, – объявил Гефестион.

В шатер молча вошли музыканты в белоснежных хитонах, стали в отдалении от пирующих и поклонились. Один был с флейтой, второй держал лиру, а третий принес большой, тяжелый тригонон и поставил рядом с собой. Музыканты были красивы. Как на подбор.

По знаку Гефестиона они заиграли. Музыка отвлекала пирующих от яств. Мелодичные переборы тригонона сплетались с другими инструментами столь причудливо, что компания невольно заслушалась. Музыканты играли легко. Чувствовалась отличная сыгранность.

– Восток, – тихо заметил Лисипп.

– Да, – согласился чуткий Птолемей.

– Восток нас погубит, – неожиданно бросил Клит.

Александр удивленно поднял брови:

– Почему?

Клит не отвечал. Пил себе вино. Затем неохотно бросил:

– Я так думаю…

Музыка продолжала звучать вкрадчиво, дурманяще. Мелодия овладевала, захватывала в плен слушателей. Неожиданно Клита прорвало:

– Вначале мы ощущаем в этой музыке что-то глубоко чуждое нам. А спустя несколько минут, она покоряет, начинает нравиться.

– Очень нравиться, – согласился с Клитом Александр.

– Вот так всегда! – горько усмехнулся Клит. – Когда Восток учил нас есть лежа, наши предки сперва возмущались. Теперь же мы не мыслим, как это знатные мужчины могут есть сидя. Я боюсь, что в каждом из нас уже течет восточная кровь.

– Тебя это пугает? – поинтересовался Александр.

– Да. Я теряю частицу своей эллинской души…

Музыканты неожиданно возвысили голос. Из нежненькой, из мягко чарующей, обволакивающей музыка сделалась властной, напряженной, чуть ли не угрожающей. Будто налетела буря, все сметая на своем пути.

VIII

В этот день толпа на Агоре была особенно оживленной. Под временными навесами и портиками, защищающими от дождя и солнца, расположилось бесконечное множество лавок с разнообразием товаров греческого рынка.

Продавец венков с гордостью раскладывал свой товар: венки из мирт, из роз, из плюща, гиацинтов и фиалок. Со всех сторон раздавалось:

– Купите венок из гиацинтов… из фиалок…

– Обратите внимание на венок из роз…

На возвышающихся платформах-киклойях были выставлены гончарные изделия. Все, начиная от крошечной плоской без ножек фиалы и до громадного кратера, вмещающего в себя сто мер вина, было сделано с одинаковым изяществом. Даже посуда для ежедневного употребления, даже те сосуды, в которых греки держат свое вино, мед, масло, – прекрасны.

Стоявшие около киклойи горшечники яростно спорили, наперебой расхваливая свой товар:

– Мои килики, чаши, амфоры самые лучшие!..

– Разбиваки, трескуны, горшколомы, сыроглинники коварные, нападите на весь его товар…

– Посмотрите, какая роспись… Они легки, прочны, не пропускают воду…

– Чтоб демоны залезли в твою печку…

На рынке костюмов находили своих покупателей мегарские плащи, фессалийские шляпы, сикионские башмаки, фракийские охотничьи сапоги, изящные женские зонтики. Тут же рядом обувщик снимал со стопы мерку у покупателя, поставившего ногу на кусок кожи.

Продавцы старались превзойти друг друга, расхваливая прохожим свой товар:

– Не проходите. Загляните вот сюда!..

– Купите зонтик для жены!

– Купите масла!

– Отведайте меду!

Сидя за длинными деревянными столами, работали на Агоре менялы-трапезиты, обменивая деньги всех стран Ойкумены…

– Обменяйте серебряные статеры из Македонии…

– Вот вам серебряные монеты из Коринфа…

– Возвращаю долг с процентами…

– Обменяйте деньги из Катаны…

Около статуи победительницы в беге собрались люди, которым была нужна работа.

– Кому требуется превосходный повар?

– Рекомендую первоклассного портного!..

Среди этого шума раздались звуки труб… Это трубили трубачи, идущие впереди общественных глашатаев, которые заявили:

– Внемлите нам, граждане Коринфа! Вчера в нашем городе в присутствии всех государств Эллады возобновлен союз Эллады и Македонии!..

– Слушайте нас, люди Агоры! Александр, царь Македонский, провозглашен полновластным стратегом, предводителем всеэллинского войска!..

Вокруг глашатаев толпился народ: простолюдины, молодые евпетриды, философы с учениками, воины, рабы-эфиопы, скифские полицейские…

– Говорят, Александр очень образован и даже мудр, несмотря на молодость.

– Его учитель сам Аристотель.

– Он смел как лев…

– Да… Но и неудержим в гневе…

– Теперь-то, наконец, мы вступим в персидские земли…

– Оракулы говорят, что у молодого Александра великое будущее…

– Смотрите, смотрите, афинские красавицы идут!..

Головы всех посетителей Агоры повернулись в сторону идущих Таиды и Иолы… Они шли, словно не замечая восхищенных взглядов толпы.

– Прекрасны как сама Эллада!..

– Что и говорить, гармония во всем!..

Толпа расступалась, образуя коридор.

Ни один из мужчин не мог пройти мимо, не остановившись, хоть на мгновение, не проводив красавиц восхищенным взглядом. Мужчины, шедшие вдвоем или группами, прерывали разговор; скучающие лица вдруг оживлялись, нахмуренные лбы разглаживались, каждому становилось веселее. Причина этого заключалась в том, что молодые женщины были удивительной, необыкновенной красоты.

В числе людей, внимание которых было привлечено красотой незнакомок, были Птолемей и Гефестион, одетые в гражданские одежды, но при оружии, молча шедшие рядом.

Птолемей проводил изумленным взглядом черноволосую Таиду:

– Ради одного этого зрелища стоило прибыть в Коринф.

На лице Гефестиона блуждала усмешка:

– Я думаю, мой дорогой друг, важнее все-таки было приехать сюда, чтобы Александр был избран вождем эллинов в персидском походе.

Птолемей пропустил реплику друга мимо ушей, не отрывая взгляда от Таиды.

Таида заметила восхищенный взгляд Птолемея, устремленный на нее:

– Иола, ты не знаешь, кто эти двое, держащиеся с таким достоинством?

– Знаю, мне Неарх о них рассказывал… Тот, что не спускает с тебя глаз, – Птолемей, сводный брат царя, а другой – Гефестион, самый близкий его друг.

– Прекрасен, как молодой бог!

– Да, но говорят, что он на женщин не обращает внимания…

– За что же его так покарали боги?

Обе девушки в сопровождении вооруженных рабов и почитателей медленно двигались по рынку.

Внимание Таиды привлекли лошади, которыми торговал мужчина с брюшком. Особенно белая кобылица.

Кобылица перебирала ногами, ей не хватало терпения стоять на месте, мускулы играли под блестящей кожей.

К торговцу лошадьми подошел в сопровождении рабов богатый горожанин:

– Сколько же ты хочешь вон за ту белую кобылицу?

– Двенадцать талантов.

– Двенадцать – за одну кобылу?

– Да, за одну. Но такая и есть только одна.

– Посмотрим, какова она в беге.

Богатый горожанин сделал знак рабу. Молодой раб подошел к кобыле. Но, когда он захотел сесть на нее, она с диким ржанием встала на дыбы и отпрянула в сторону. Раб кричал на нее, старался усмирить, укорачивал повод. Но от этого кобыла только впадала в ярость. И каждый раз, как только раб намеревался вскочить на нее, взвивалась на дыбы.

Богач начал хмуриться, гневно бросил торговцу:

– Ах ты, плут! Она же совсем дикая. Двенадцать талантов за строптивую лошадь, которую надо держать на привязи.

– Пусть будет десять талантов – ни оболом меньше…

– Даю тебе шесть… Я сказал последнюю цену.

И богатый горожанин, давая торговцу возможность одуматься, очень медленно зашагал прочь.

К торговцу лошадьми подошла Таида. Рядом с ней встала златокудрая Иола.

– Даю десять талантов!

Как свойственно всем людям, уже пожалевшим, что покупка достанется другому, горожанин резко обернулся, вскричал:

– Нет, я раньше пришел!

Торговец возразил:

– Ты давал только шесть!..

Богач высокомерно спросил у Таиды:

– Зачем тебе эта лошадь? Все равно ведь с ней не справишься…

Таида сверкнула глазами:

– Может быть, ты сам хочешь справиться с ней? На вид ты очень смел!..

Стоявшие в толпе люди громко рассмеялись. Богатый горожанин отступил и стал в стороне.

Таида сделала знак Иоле, та взяла у стоящего сзади раба флейту и заиграла. Полилась нежная мелодия.

Подойдя к лошади, Таида ласково положила ей руку на морду и, заглянув в глаза, тихо сказала:

– Афра! Белоснежная красавица! Мы полюбим друг друга, правда?

Звуки флейты и ласковый женский голос успокоили лошадь. Гетера позволила ей бежать по кругу и сама побежала рядом, не выпуская из рук поводьев. И все это время ласково поглаживала лошадь.

– Афра, ты самая красивая кобылица в мире!

Гетера сделала знак служителю. Тот воткнул в землю дротик с привязанной в центре древка петлей. Таида поставила ногу в петлю и, держась за древко дротика, легко вскочила на лошадь. Та стояла смирно, не шелохнувшись.

Птолемей удивился:

– Она не только красива как богиня, но смела и находчива, как македонский воин!

Гефестион пренебрежительно произнес:

– Беда, если она столь же умна!

– Да ты просто женоненавистник, Гефестион.

Оба рассмеялись.

Белоснежная кобылица, вскинув голову, бежала красиво, легко, словно летела на невидимых крыльях, а красавица Таида сидела на ней как влитая – сияющая, гордая, торжествующая…

Восхищенный взгляд Птолемея неотрывно следил за всадницей:

– Какова?!. Вот женщина, достойная царя!..

Вплотную приблизившись к другу, Гефестион снова попытался остудить его пыл:

– Царя достойны лишь великие свершения…

Таида чувствовала, что Птолемей не сводит с нее глаз, и ее глаза сверкали от упоения своей победой. Соскочив с лошади, она подвела ее под уздцы торговцу:

– Пришлите за деньгами в дом Таиды!

Гетера передала поводья служителям, и те повели белоснежную кобылицу вслед за девушками – черноволосой и златокудрой.

Толпа расступилась перед Птолемеем и Гефестионом, пропуская красавиц.

Внезапно Таида встретилась взглядом с Птолемеем, сосредоточенно, затаив дыхание, следившим за ней. Не задерживаясь, она прошла мимо. На лице молодой женщины отразился неподдельный интерес, но Птолемей уже не увидел этого. Он не замечал и друга, говоря самому себе, как в бреду:

– Клянусь Афродитой, такой женщины я не встречал никогда. Я обязательно найду ее!

Красавицы уходили от Птолемея и Гефестиона все дальше и дальше. Толпа праздной золотой молодежи двигалась за ними.

Слова Гефестиона вернули Птолемея к действительности:

– Нет, мой друг, я вовсе не отрицаю женщин. Ты видишь лишь оболочку, которая и в самом деле прекрасна. Я же всегда пытаюсь увидеть, что за ней. Эта красавица внушает мне тревогу, когда я вижу твой влюбленный взгляд, устремленный на нее… Впрочем, моя тирада для твоих ушей звучит, по меньшей мере, глупо – сейчас ты все равно ничего не услышишь и не поймешь…

– Здесь ты попал в точку, Гефестион!

Друзья снова рассмеялись.

Стараясь успокоить друга, Гефестион подсказал:

– Знай: в златокудрой девушке я узнал Иолу, возлюбленную Неарха.

Птолемей повернулся к приятелю:

– Признаюсь тебе: ее подруга просто очаровала меня своим совершенством. Обязательно познакомлюсь с ней. Думаю, что Неарх поможет мне в этом.

На губах Гефестиона блуждала усмешка:

– Запомни: боги завидуют красоте смертных, а потому красота опасна. К тому же мудрец прав, утверждая: красивая возлюбленная – чужая возлюбленная.

Стена мужских спин скрыла грациозные фигуры девушек и белоснежную лошадь.

Птолемей подошел к торговцу лошадьми:

– Пошли за деньгами в лагерь македонян. Палатку Птолемея покажет каждый. И сообщи Таиде, что лошадь подарена мной.

Торговец наклонил голову в знак того, что все понял и исполнит.

IX

Древняя критская богиня, защищающая очаг, со змеями в руках стояла на краю стола, за которым удобно расположился на корме триеры под навесом Неарх. На плече молодого флотоводца удобно расположился разноцветный попугай.

На столе также лежали свитки… На лавке стояли модели военных кораблей, кораллы, диковинные раковины южный морей…

Неарх внимательно изучал карту, затем развернул один из свитков со сложными геометрическими фигурами и математическими расчетами… Погладил на ходу обезьянку, бегающую на длинной цепи, которая постоянно воровала со стола лакомства и виноградины. Оторвавшись от свитка, он подошел к незаконченной модели военного корабля. Снова вернулся к столу, начертил на глиняной дощечке несколько формул.

Услышав шаги, Неарх нехотя повернул голову и увидел буквально влетевшего по скрипящим сходням запыхавшегося от быстрого бега Птолемея. Вид друга был настолько нелеп и взбудоражен, что Неарх невольно рассмеялся.

– Ты быстроног, мой друг, как вестник богов! Я уже испугался, что ты опрокинешь триеру…

Еле переводя дыхание, Птолемей присел на край свернутого каната, чистосердечно признался:

– Не смейся, Неарх… Ты знаешь, я влюбился!.. Ты не поверишь, Эрот пронзил мое сердце!

– Опять влюбился? В который же это раз? Птолемей, пощади себя, а то ведь на серьезные дела сил не хватит…

Неарх продолжал улыбаться, глядя на возбужденного друга. Потом хлопнул в ладоши:

– Критий!.. Принеси холодного вина. Надо охладить пыл этого пленника Эрота.

Раб принес и поставил на стол кратер с вином и две чаши. Разлил вино.

Птолемей вылил немного вина за борт, произнес:

– Афродите!

Мгновенно осушил чашу. Не находя себе места, стал вышагивать по палубе. Наконец сел.

– Клянусь Зевсом, прежде мне была не знакома роковая страсть. Думал – от любви терзаются лишь в трагедиях Еврипида.

Смакуя вино, Неарх продолжал наблюдать за другом:

– Теперь успокойся. И не сердись, что я улыбаюсь, – влюбленные, тем более пылко, всегда вызывают улыбку, как у трезвого пьяный. Так кто твоя избранница на сей раз?

– Ты знаешь ее и только ты можешь мне помочь. Это подруга твоей Иолы.

Попугай пронзительно закричал:

– Иола! Иола! Красавица! Неарх любит Иолу! Красавица!

Обезьяна, внимательно следя за происходящим, стала стремительно уничтожать виноград.

Неарха озарило:

– Таида?

Птолемей с мольбой в голосе проговорил:

– Неарх, мне нужна твоя помощь…

– Ах вот оно что!.. И ты, смелый воин, талантливый военачальник, так неуверен в себе, что просишь о помощи? Впрочем, я могу понять тебя. Таида – подруга моей Иолы, и я знаю ее непростой, очень горделивый и независимой характер… Ее любви добиваются самые богатые и знатные афиняне…

С чувством собственного достоинства вскинув голову, Птолемей строго взглянул на Неарха:

– А я, по-твоему, кто?

– О, конечно, ты знатен и богат…

Неарх отошел от стола и, прислонившись к борту триеры, прищурившись, оглядел друга с ног до головы:

– …К тому же молод и недурен собой. Суховат, правда, но хороший петух всегда тощ!.. Это каждому известно…

– О боги! – простонал Птолемей. – Неарх, мне, право, не до смеха! Стрела Эрота впилась в меня, кажется, довольно глубоко.

– Раз ты просишь, познакомлю тебя с Таидой… – озабоченно сказал Неарх. – Достойнейшей из гетер!.. Но помни: в любви не бывает равенства… Кто-то конь, а кто-то всадник. А всадник, особенно если это женщина, обычно не знает ни жалости, ни сочувствия. Не выказывай, по возможности, свой любовный пыл…

И прибавил с особой серьезностью:

– И еще! Не окажись для женщины ступенькой, по которой она взбирается вверх. Клянусь Посейдоном, как бы ты не пожалел потом о своей просьбе.

Птолемей задумался над словами друга.

– Не сердись. Я просто предупредил тебя. Кстати, Таида срочно умчалась в Афины…

– Что же делать? – невольно воскликнул Птолемей.

– Я не узнаю не знающего поражений Птолемея. Мчаться на свидание. Не встретился сегодня – встретишься завтра. От тебя трудно ускакать. Кажется, она уехала с Лисиппом.

– Это не соперник…

– Не знаю, не знаю. Лисипп не красив, намного старше нас. Но он талантлив. Женщины любят выдающихся мужчин.

– Ты все сказал, Неарх?

– Пока все.

– Спасибо. Я готов скакать в Афины. Жду твоего сигнала.

X

Пристанище Диогена расположилось в кипарисовой роще Краний, в небольшой пещере, ведущей в Коринф. Эту пещеру философ облюбовал потому, что в нескольких стадиях на Акрокоринфе, перед храмом Афродиты, находилось любимое место отдыха и развлечения граждан, с которыми он любил вести долгие беседы. Диоген выстелил пещеру душистыми травами. Здесь же находился и знаменитый пифос, в котором жил мудрец.

Отряд гетайров по приказу Александра остановился. Молодой царь в сверкающем шлеме и латах, поверх которых развевалась красная мантия, соскочил с колесницы, друзья и телохранители – с коней.

Небольшая группа из приближенных царя направилась к пещере.

Неарх подошел к поваленной набок и наполовину врытой в землю бочке-пифосу, заглянул в нее и, увидев, что там никого нет, в недоумении обратился к Птолемею, что-то разглядывающему вдали:

– Где же может находиться обитатель этого дворца?

Птолемей указал на человека, сидевшего у самого края обрыва:

– Беседует с Вселенной!..

Философ, нагой, лишь в набедренной повязке, в полном одиночестве любовался первыми лучами восходящего солнца, обратив к нему свое лицо и мускулистое тело.

Александр со свитой подошел к Диогену.

Увидев перед собой роскошно одетых молодых воинов, Диоген обратил к ним свое горбоносое лицо, на котором можно было легко прочесть спокойствие и безмятежность мудреца.

Царь поздоровался с ним:

– Хайре! О, Диоген, царь Александр приветствует тебя!

Немного подумав, Диоген ответил на приветствие:

– А я Диоген – собака!

Гефестион удивился, наклонился к Птолемею, с подозрением спросил:

– Собака?

– Он же киник, – ответил тот.

Философ невозмутимо продолжал:

– Все собаки кусают своих врагов, а я кусаю своих друзей. Для их же спасения.

– Ты единственный из философов, кто не поздравил Александра, царя македонян, с избранием его вождем всех греков в персидском походе, – сурово напомнил Гефестион.

Диоген едва заметно усмехнулся:

– А… Ты и есть тот самый царь, про которого говорят, что он решил прибрать к рукам весь мир, все народы?

Нищий философ откровенно насмехался.

– Для их же блага, – встал на защиту царя-друга Гефестион.

Но Диоген не отреагировал на слова Гефестиона. Он разговаривал только с царем.

– И как же ты распорядишься покоренным тобой миром, если, конечно, боги позволят тебе сделать это?

Молодой царь спокойно дослушал вопрос философа, выдержал для вежливости паузу и ответил:

– Я создам совершенное государство, Диоген! Смешаю народы и дам им равные права.

Философ с сомнением произнес:

– Но возьмут ли? Человеческое существо противоречиво. Чернь безрассудна. Глупость предрассудков, верований безгранична. Их не искоренишь силой… Законы жизни людей надобно переписать при помощи разума… Может быть, воплотить твою мечту подвластно времени… Долгому времени, царь…

Военачальники, стоявшие позади Александра, молча; внимательно слушали философа. Ироничную улыбку Неарха, блуждавшую на его лице, когда он осматривал жилище Диогена, сменила задумчивая сосредоточенность, в которой читалось почтение к мудрецу.

Александр ответил:

– Я знаю, Диоген, что построить гармоничное государство в несовершенном мире – трудная задача. Но я попытаюсь это сделать… Не успею я, продолжат другие. Начало должно быть положено.

Диоген поднял руку вверх, указав на небеса:

– Совершенна, о царь, лишь гармония небесных сфер… – Подумал, потом закончил: – Я желаю тебе удачи… Но прежде обрети гармонию в собственной душе. Ты же сам, как огонь.

Птолемей, Гефестион, Неарх и Клит переглянулись, боясь, что вспыльчивый Александр разгневается, но он оставался спокойным.

– Мы оба, Диоген, лишь исполнители воли богов: тебе – проповедовать душевный покой и простоту, мне – действовать…

– Но, согласись, жизнь, полная опасностей, жертв, для тебя лично и людских, лишена гармонии, потому что итог ее предначертан роком, Ананкой…

С внутренним достоинством Александр возразил:

– Я по-другому читаю свиток своей судьбы. Мое прочтение созвучно с гекзаметрами божественного Гомера: слава, которую стяжает герой в этой краткой и лишенной гармонии жизни, переживет века. Благодарю тебя, Диоген, за мудрую беседу. Если бы я не был царем, то хотел бы стать философом.

– Хорошие слова… Наверное, идеальное государство родится тогда, когда цари будут философами и философы царями…

– Мы живем в своем времени и обязаны думать о нем… – возразил царь. – По-разному мы читаем знаки судьбы, и каждый идет своей дорогой. Но я с уважением отношусь к твоим взглядам. Проси, что хочешь!

С некоторым недоумением посмотрел Диоген на царя, отвернул лицо и спокойно произнес:

– Думаю, что моя просьба не обременит тебя…

Все ждали, что еще скажет философ, что попросит у царя.

– …Отступи немного в сторону и не заслоняй мне солнце, царь!

Постояв в раздумье, Александр с улыбкой ответил:

– Отступать – не в моих правилах, но я сделаю это из уважения к тебе…

Царь отступил в сторону, спросил:

– Это все?

И услышал поразивший его ответ:

– Да, и ничего более… Царю, чтобы царствовать, нужен, конечно, весь мир. А философу, чтобы мыслить, необходимо гораздо больше – вся Вселенная. И она у философа есть. А больше ему ничего не надо.

Александр пристально взглянул в глаза мудреца:

– Неужели ты и вправду хочешь, чтобы все люди на земле переселились из своих домов в пифосы? Чтобы все жили, как ты живешь?

– Я просто хочу доказать, что можно жить счастливо, довольствуясь малым. Заметь, животные живут без одежды, без огня, не делают больших запасов пищи, а всегда здоровы и доживают в бодрости до самой смерти. А люди? Они изобрели столько наслаждений, но часто не дотягивают до старости, болеют, едва волочат ноги. И роскошь, и теплая одежда, и добротные дома, и сладкая обильная еда, и дорогое питье не помогают, все это людям не на пользу. Знаешь почему?

– Почему?

Диоген вздохнул, пригладил обеими руками бороду, посмотрел в небо.

– Так почему же людям все не на пользу? – переспросил царь, любуясь атлетическим телом философа, его гордым горбоносым профилем.

– Потому что свою мудрость и знания они употребляют не на достижение правды и свободы, а лишь на то, чтобы изобретать все новые и новые наслаждения, которые разрушают тело и душу. Когда желаешь многого, то многого и боишься, многому завидуешь, на многое надеешься и от многого страдаешь. Только довольствуясь необходимым, становишься полностью свободен и счастлив и, ничего не боясь, смело вступаешь в борьбу со злом.

Диоген замолчал. Молчал и Александр.

– Ты ничего более не хочешь мне сказать? – спросил Диоген, когда молчание слишком затянулось.

– Я не хотел огорчать тебя, но так и быть. Отказаться от всего ради свободы – это говоришь ты. Познать все ради свободы – это говорю я. А какая свобода лучше – увидим.

– Нет, не увидим, – возразил философ. – Потому что я уже обрел свою свободу, а ты своей свободы не достигнешь никогда.

– Ты нравишься мне, Диоген. Будь моим другом, – предложил царь.

– Властителю и друг подозрителен.

Сделав знак свите об окончании беседы, Александр пошел к колеснице.

– Запомни изречение Платона, царь: «Если бы оказалось неизбежным либо творить несправедливость, либо переносить ее, я предпочел бы переносить!» – крикнул мудрец вдогонку удаляющемуся царю.

Но Александр не услышал напутствия пророка.

Отстав на несколько шагов, друзья шли вслед за царем.

Неарх спросил:

– Как ты думаешь, Гефестион, остался ли Александр доволен беседой с Диогеном?

– …Учитывая, что последнее слово как будто осталось за философом… – вмешался в разговор Птолемей.

Помедлив с ответом, Гефестион заметил:

– Думаю, что царь размышляет над тем, что сказал Диоген, а не о том, за кем осталось последнее слово.

В беседу друзей вторгся молчаливый Клит:

– Пока так, наверное, Гефестион!.. Пока! Все зависит от числа побед. С их увеличением желание выслушивать возражения уменьшается…