Текст книги "Загадка Александра Македонского"

Автор книги: Неля Гульчук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

IX

Живя уже больше месяца в Милете в ожидании писем от Птолемея, Таида сблизилась с Лисиппом. Они стали неразлучны. Вместе выходили рука об руку подышать морским воздухом, вместе ужинали друг у друга, а затем целыми вечерами увлеченно беседовали. Часы, отданные дружеским беседам с этим мудрым, независимым, талантливым скульптором, всегда успокаивали Таиду. Она меньше ощущала свое одиночество, которое особенно усугублялось отсутствием Иолы.

Каждое утро в сопровождении рабов Таида после утреннего плавания, к которому она была приучена в школе гетер, любила бродить по берегу моря.

Не сознавая отчетливо, куда она идет, Таида неожиданно оказалась перед мастерской Лисиппа, расположенной среди обширного сада на берегу моря. Она часто приходила сюда, так как ходьбы до мастерской было всего несколько минут.

Дверь в мастерскую была открыта. Ученики скульптора еще спали. Не было видно и хозяина.

Оставив своих рабов в саду, Таида вошла в мастерскую. Из угла мастерской в нее, смеясь, целился Эрот. Скульптура еще не была завершена. Она тут же вспомнила вечер в Афинах, танец Психеи в исполнении Иолы и решение Лисиппа создать скульптуру Эрота. Ей стало грустно, захотелось снова скорее вернуться в Афины, увидеть Иолу, Птолемея, Александра… Но чувство долга обязывало ее постоянно держать себя в руках, не расслабляться.

Переходя от статуи к статуе, Таида рассматривала то отдыхающего Гермеса, то Геракла. И все время с нежностью думала о тех, полных горячей дружбы, беседах, которыми они ежедневно обменивались с Лисиппом.

Вдруг Таида вскрикнула от удивления и восхищения. На нее смотрел Александр… Когда Лисипп успел закончить мраморный бюст царя? Они виделись почти ежедневно. Александр, с характерным наклоном головы влево, обладал красотой, могуществом, отвагой, мудростью, верой в себя, внутренней силой, способной перестроить мир по-своему. Это был Аполлон, но гораздо значительней; Геракл, но более могучий; Ахилл, но гораздо сокрушительней. И при всей неуловимой схожести с любимыми богами и героями это был Александр царь Македонский.

Александр Лисиппа был молодым, но он твердо знал, что одолеет самые трудные преграды и добьется всего, чего захочет.

Таида услышала шаги за спиной, повернула голову…

– Я рад встретить с тобой утро, – приветствовал ее Лисипп.

Они шагнули навстречу друг другу и крепко обнялись. Лисипп заметил, что глаза у Таиды стали более темными, обретя почти кобальтовую синеву, а черты лица казались отточенней и выразительней, чем прежде.

– Отрицать чудеса невозможно. Я вошла в твою мастерскую с грустью на сердце… Взглянула на твои работы и снова поверила в чудо… Они вернули меня к жизни!..

– Как хорошо, что пожилой мужчина может вдохнуть жизнь в юную деву!..

– Не зови себя пожилым, – возразила Таида. – Возраст человека определяется тем, сколько в нем осталось творческой силы.

Широкая улыбка осветила лицо Лисиппа.

– Твой Александр великолепен. Когда ты успел завершить его бюст?

– Я закончил его несколько дней назад, в день его победы при Иссе.

Чтобы скрыть нахлынувшие на нее чувства, Таида отвернулась от Лисиппа и молча стояла, проводя кончиками пальцев по чудесно изваянным кудрям царя. Затем, повернувшись к скульптору, сказала:

– Ничьей дружбы я не желаю горячей, чем твоей.

– Мне бесконечно жаль, что я не в состоянии отдать тебе все свое прошлое, как я могу отдать тебе будущее.

– А мне жаль, что я не могу ничем одарить тебя в ответ.

– Тут ты заблуждаешься, – мягко проговорил Лисипп. – Когда я смотрю на тебя, я не чувствую, что мне скоро будет сорок пять. Это самое драгоценное из всего, что человек может дать другому человеку.

Лисипп часто задумывался, как он мог бы назвать свое чувство к Таиде? Несомненно, это было прежде всего поклонение красоте. Физическое обаяние Таиды действовало на него с огромной силой, вызывая ощущение щемящей пустоты где-то под сердцем. Он понимал, то, что он чувствовал к Таиде, можно было определить только словом «любовь», но не хотел признаваться себе в этом. Если припомнить все увлечения, какие он испытывал в своей жизни, то как можно назвать эту привязанность? С какой было любовью сравнить эту любовь? Быть может, эта любовь, пришедшая в его жизнь так поздно, вообще не поддавалась определению словом.

Лисипп пригласил Таиду позавтракать вместе с ним в саду.

– Я угощу тебя персидскими яблоками. Они очень вкусные.

Когда они удобно расположились вокруг стола на ложах, Таида увидела ярко желтые плоды, которые заставили ее снова вспомнить Иолу.

– Это же персики! – воскликнула она.

– Ты уже ела их?

– Меня впервые угостила ими Иола. Она очень любит персики. Однажды Неарх, когда мы еще учились в школе гетер, прислал ей целую корзину персиков. Иола и познакомилась с Неархом благодаря этим замечательным фруктам. Где-то сейчас Иола? – с грустью проговорила Таида. – Я давно не получала от нее вестей.

– Значит, скоро получишь. А, кстати, я получил весьма занятное послание от Апеллеса. Закончив портрет Александра, он умчался вслед за ним, видел последнее сражение и решил создать большую фреску «Битва при Иссе». На ней будет изображена встреча на поле боя Александра и Дария. Апеллес хочет изобразить смертельный страх на лице персидского царя и беспомощное движение его руки, протянутой в сторону смертельно раненного командира его телохранителей. Взгляд же Александра, как он сообщает мне, должен быть полон царского достоинства и ненависти к врагам Эллады.

– А что еще пишет Апеллес? – поинтересовалась Таида.

– Он описывает встречу Александра с матерью и супругой царя царей.

– Расскажи, расскажи, – с нетерпением попросила Таида.

– Александр вошел в шатер обеих цариц вместе с Гефестионом.

– А как зовут цариц, он написал?

– Мать зовут Сизигамбис, а жену – Статира. Апеллес пишет, что Статира очень хороша собой.

Лицо Таиды внезапно стало грустным.

– Не волнуйся, – успокоил Таиду Лисипп, – красивее тебя нет ни одной женщины на этом свете.

Таида с благодарностью одарила скульптора лучезарной улыбкой.

– Рассказывай дальше.

– Так вот мать Дария приняла за царя красавца Гефестиона. И приветствовала его по персидскому обычаю, с плачем упав на землю.

Презрительно усмехнувшись, Таида заметила:

– Варварский обычай! Неужели даже цари следуют ему?

– Как видишь! Слушай дальше. Гефестион отступил назад и жестом дал понять, что царь – Александр. Сизигамбис и Статира страшно перепугались. Тогда Александр с улыбкой сказал: «Ты не ошиблась, он тоже Александр».

– Царь так предан Гефестиону?

– Да, – ответил Лисипп, – Гефестион для Александра больше чем друг и ближе всех на свете.

– А что было потом?

– Потом Александр сообщил царицам, что Дарий жив, что он не считает их пленницами и будет с должным почтением относиться к их высокому положению, ибо не ведет войну с женщинами. Увидев шестилетнего сына Дария, царь взял его на руки и крепко расцеловал.

– Поступок, достойный великого царя, – с гордостью за Александра произнесла Таида. Глаза ее заблестели. – Победа при Иссе принесет истинную славу македонцам, так как в ней повержено много врагов Эллады. – Внезапно повеселев, Таида предложила: – Лисипп, а почему бы нам не отметить победу при Иссе поездкой в Галикарнас?

– Прекрасная идея. Я сам не видел Мавсолея царя Мавсола. Говорят, это одно из чудес света.

Повозка, запряженная четверкой лошадей, стремительно катилась по дороге. За интересной беседой время летело незаметно. Лисипп рассказывал Таиде о карийской царице Аде, которая усыновила Александра, а он, будучи ее сыном, вернул ей Галикарнас и царский трон, который был отнят у законной царицы ее младшим братом.

– Разве у него нет своей матери? – удивилась Таида. – Олимпиада еще жива и очень любит Александра.

– Будучи сыном царицы Ады, он получает законные права на Карийское царство и ему не придется воевать с карийцами.

Таида пришла в восторг.

– Царь Александр молод и хитроумен. Но так он может оказаться заложником в материнском гареме.

Лисипп рассмеялся:

– В этом нет ничего плохого. Царица Ада баловала Александра самыми изысканными яствами. После одного из пиршеств она предложила ему своего повара, чтобы он готовил Александру блюда, достойные царя.

– И Александр согласился с ее предложением?

– Конечно, нет! Он ответил ей, что воздержанность в пище – самый лучший повар.

– Лисипп, Галикарнас ведь тоже эллинский город, захваченный персами?

– Да, и, кстати, это родина отца истории Геродота, который очень интересно описал, как галикарнасская царица Артемисия воевала на стороне Ксеркса против греков. К счастью, это редкий случай. Карийцы ненавидят персов.

Вдали на склонах холмов показался Галикарнас. Отчетливо были видны разрушенные стены и башни.

– Да, здесь совсем недавно была большая битва! – воскликнул Лисипп. – Рассказывают, персы отчаянно сопротивлялись.

– А победил Александр!

Они вышли из повозки на площадь, посреди которой стоял Мавсолей.

На высоком пьедестале возвышался храм-гробница. Гробницу охраняли ионические колонны, которые венчала многоступенчатая пирамида.

Лисипп в восхищении воскликнул:

– Гимн любви, воспетый в камне!

– Гимн любви? Я ничего не слышала об этом. Расскажи, Лисипп!

Лисипп обратил внимание Таиды на вершину пирамиды. Там возвышалась скульптурная группа – Мавсол с Артемисией на колеснице, запряженной четверкой лошадей.

– Кто это? – поинтересовалась Таида.

– Царь Мавсол, при котором Галикарнас достиг своего наивысшего расцвета, и его жена Артемисия. Рассказывают, что любовь Артемисии к своему мужу Мавсолу была сильнее всех человеческих страстей. Когда Мавсол умер, Артемисия устроила ему пышные похороны. Терзаясь скорбью по мужу, она приказала превратить его кости в прах, смешала прах с духами и, добавив воды, выпила полную чашу.

Таида стояла потрясенная услышанным.

– Это счастье – познать такую любовь.

– Да, ты права. Любовь – это высший дар богов. Артемисия приказала построить эту гробницу, посвятив ее духу любимого мужа.

Лисипп и Таида не спеша осматривали Мавсолей, любуясь барельефами, освещенными лучами предзакатного солнца. Богатые скульптурные украшения располагались по бокам гробницы.

Радостно восклицая, Лисипп ходил около барельефов, гладил рукой великолепные мраморные фигуры:

– Величайшие художники соревновались между собой, чтобы украсить Мавсолей. Это были Леохар, Бриаксий, Скопас, Пракситель. Каждому досталось по одной стороне гробницы.

Таида с интересом наблюдала, как Лисипп ласково и любовно смотрит на скульптуры.

– Это великий Леохар. Ему нет равных. Ты видела его Аполлона в Афинах?

– Пока нет.

– Я обязательно покажу его тебе, когда вернемся в Афины.

Лисипп боготворил красоту, и в эти минуты сам был необыкновенно красив. Мрамор был его возлюбленной, его судьбой.

– Ты только посмотри, – не переставал восклицать он, – какая благородная красота. Они обращались с мрамором как с человеком – нежно, с любовью. Ты знаешь, что означает слово «мрамор»?

– Нет, – ответила Таида.

– Сияющий камень.

Удивительная красота и пластика барельефа буквально заворожили Лисиппа: он благоговейно рассматривал каждую фигуру, каждую деталь. Скульптурные группы, созданные его великими предшественниками были для него живыми, одухотворенными существами.

– Это битва греков с амазонками Скопаса. Ты только полюбуйся этими фигурами. Они как живые. Вот-вот заговорят, начнут двигаться.

Таида поняла, что эта любовь к творчеству, к созиданию для Лисиппа самая важная. Только к одной любви стремился он все эти прожитые годы: ваять, быть скульптором.

– Смотри, битва кентавров с лапифами, – услышала Таида восхищенный возглас Лисиппа.

И ответила:

– Как надо было любить, чтобы оставить такую память о любимом человеке.

На обратном пути, возлежа на мягких подушках в повозке, они долго молчали, каждый думал о своем. Первой молчание прервала Таида:

– Лисипп, а что еще ты знаешь об Артемисии. Какая она была?

– О, в ней кипели поистине бурные страсти, достойные трагедий Софокла. Нежность души сочеталась в ней с крайней жестокостью.

– Жестокостью? Что ты имеешь в виду?

– Когда после смерти Мавсола на трон вступила Артемисия, жители Родоса возмутились, что всеми городами Карии правит женщина, и послали весь свой военный флот завоевать ее царство. Спрятав свой флот в тайной гавани, Артемисия приказала жителям сдать город. Родосцы покинули свои корабли и вошли в город, а Артемисия появилась из тайной гавани со своим флотом и напала на родосцев. Родосцам некуда было бежать, они были окружены и перебиты прямо на площади.

– Артемисия, как истинная женщина, была ослеплена жаждой священной мести.

Глаза Таиды были в этот момент непроницаемы, какой-то тайный огонь сжигал ее изнутри. Она явно восхищалась поступком царицы Карии.

– Родосцы сами выбрали себе наказание. А Артемисия только исполняла приговор.

– Запомни, месть могут вершить только боги, – предостерег Таиду Лисипп.

– А какова дальнейшая судьба этой удивительной женщины? – со все возрастающим интересом расспрашивала Таида.

– Воины Артемисии заняли родосские корабли и направились к Родосу. Жители острова увидев свои корабли, увенчанные лавровыми венками, решили, что это с победой возвращаются их сограждане. Корабли пристали к берегу, Артемисия захватила Родос, приказав казнить его правителей. В честь своей победы она повелела соорудить в Родосе памятник. По велению мстительной Артемисии скульптура изображала, как она, Артемисия, выжигает знак рабства на теле Родоса.

– Я бы хотела быть похожей на нее, чтобы выжечь знак рабства на теле Персии.

– Таида, – с упреком сказал Лисипп, – ты еще совсем юная, ты должна думать о любви и добре. Жестокость преждевременно уносит красоту. Запомни это.

– Лисипп, сколько великих творений греческих художников уничтожили персы, – с укором напомнила Таида.

– Но мы не должны опускаться до низменных поступков. Почему ты так часто думаешь о мести?

Глаза Таиды наполнились слезами. С трудом сдерживая рыдание, она прошептала:

– Персы убили мою мать, на моих глазах… Я должна отомстить! И я отомщу!..

Лисипп положил руку на руку Таиды. От его руки исходило тепло и успокаивающая нежность.

До дома Таиды они ехали молча.

На следующий день Лисипп получил письмо от Александра с приглашением срочно явиться в лагерь его армии, расположившийся недалеко от города Тира.

Узнав об этом, Таида стала умолять скульптора разрешить ей сопровождать его, но Лисипп ответил не терпящим возражения отказом, так как в пути могли ожидать непредвиденные опасности.

Увидев на лице Таиды нескрываемую печаль, Лисипп заверил ее, что при первой же возможности напомнит Александру и Птолемею, что она ждет от них вестей.

Внезапно Таида подумала, что без постоянного общения с Лисиппом жизнь ее будет просто неинтересна. И это открытие удивило ее.

На прощание Таида улыбнулась Лисиппу так нежно, что очарованный ее взглядом и улыбкой, он схватил обеими руками ее руку и запечатлел на ней самый горячий поцелуй.

– До скорой встречи, – хриплым голосом проговорил скульптор и стремительно, не оглядываясь, покинул дом гетеры.

Образованность и острый ум, начитанность, роскошь, ее окружавшая, словом – все в афинской гетере кружило головы тем, кто приближался к ней. Лисипп не оказался исключением.

Таида вышла в сад.

Внезапная печаль, вызванная отъездом Лисиппа, охватила ее.

Солнце уже окунулось в море; легкий ветерок колыхал морскую поверхность; небольшие волны, следуя одна за другой, покрывали своей пеной морской песок и, журча по нему, возвращались обратно.

После отъезда Лисиппа в дом Таиды устремилась вся изящная богатая молодежь Милета. Гетера старалась заглушить охватившую ее грусть музыкальными концертами и ночными пирами.

Но тоска по Птолемею, Александру и Лисиппу только усиливалась. Положение Таиды делалось для нее невыносимее с каждым днем, отъезд же Лисиппа лишил ее единственного на чужбине человека, к которому она могла обратиться за советом и ободряющим словом; шумная праздная жизнь в Милете становилась ей в тягость, и она задумала возвратиться в Афины и там ждать известий от своих македонских поклонников.

Письмо из Египта от Иолы, зовущей ее к себе, снова вернуло Таиду к радостному восприятию жизни. Из письма подруги она узнала, что войско Александра скоро должно прибыть в Египет.

И Таида решилась опередить царя македонцев, ехать навстречу своей судьбе.

X

Войско Александра прибыло в Пелусию – город, стоящий у одного из рукавов дельты Нила.

Многие торговые пути сошлись в Пелусии, слились и переплелись здесь в тесный узел. Каждый второй, встреченный на улице, оказывался не египтянином, а арамеем, финикийцем, вавилонянином, хорезмийцем, мидийцем или греком. Язык, на котором общались люди в Пелусии, был скорее языком жестов, чем звуков, и в основном относился к вещам обыденным, обозначая товары, деньги, жилье, дорогу.

Отсюда, из Пелусии, начинался Египет, незнакомая, загадочная страна, которую давно мечтал завоевать и постичь Александр. Он с интересом всматривался во все, что происходило вокруг него.

Город шумел, полный народа, который вышел на улицы, чтобы приветствовать македонского царя, как избавителя от власти ненавистных персов. Увидев царя в богатых доспехах, люди падали ниц.

Из Мемфиса, древней египетской столицы, на встречу с македонским царем с огромной свитой явился наместник персидского царя, Мазака.

Смиренно склонив перед Александром голову, Мазака сдал македонцам Мемфис и всю огромную страну.

Египет, древняя и таинственная страна, покорно открыла перед македонской армией свои дороги.

Александр приказал кораблям плыть вверх по Нилу до Мемфиса, а сам с отрядом гетайров углубился в пустыню, простирающуюся на необозримое пространство к западу от долины Нила.

Покорение полной загадочных чудес страны Александр решил начать с города жрецов Гелиополя. Он знал, что религия сильнее политики, а жрецы всемогущи.

До самого горизонта расстилались пески. Казалось, пустыне нет конца.

Солнце поднималось и садилось, а воины шли и шли.

Внезапно подул резкий обжигающий полуденный ветер. Он гнал по небу тяжелые черные тучи, а по земле – облака рыжего песка, целыми пригоршнями швырял в лицо людям, заносил следы верблюдов и лошадей, застил небо.

Воины шли измученные жаждой, борясь с яростными порывами ветра, не видя дороги, а свет был не похож ни на день, ни на ночь. Шли долго, мучительно, останавливались, растерянно смотря по сторонам.

Ураган стих так же внезапно, как налетел. Небо, еще покрытое рваными тучами, начало постепенно проясняться. Вскоре палящие лучи солнца снова накалили воздух.

Гефестион обреченно пробормотал:

– Мы заблудились.

Александр молчал. Он не обратил внимания на беспокойство друга. В мыслях царь был далеко от всех своих друзей. Он явно любовался пустыней.

– Может быть, и хорошо, Гефестион, что заблудились, – внезапно заговорил Александр. – Любое одиночество – пустыня. В пустыне человек постигает себя. Согласен?

– Вполне, – ответил Гефестион.

– В пустыне все чувства спят, а мысли уносятся далеко вперед к постижению смысла всей своей жизни. Вдали от людей, как нигде, ум получает полную свободу думать о далеком будущем.

– Да, в пустыне и вправду хорошо думается, – подтвердил Птолемей. – За эти несколько дней, пока мы шли по пустыне, мне стало ясно многое, о чем раньше я лишь смутно догадывался.

– Что же это? – живо поинтересовался Александр.

Птолемей решил все обратить в шутку.

– Во-первых, то, что мы по-настоящему ничего не знаем о любви, а во-вторых, то, что осел, пожалуй, может влюбиться в розу, но роза в осла никогда, особенно если их разделяют далекие расстояния.

Все дружно рассмеялись.

Гефестион заметил:

– Навряд ли Таида принимает тебя за осла. Уверен, она ждет не дождется встречи с тобой. Кстати, где она сейчас?

– Таида должна ждать от нас вестей в Милете, – уклончиво ответил Птолемей и взглянул на царя.

Александр явно не обращал внимания на разговоры. Его лицо было неподвижно и величаво. Гефестион понимал, что мысли Александра целиком поглощены этой захваченной им землей; точно угадав, о чем думает его царственный друг, он произнес вслух самые сокровенные мысли молодого царя, как бы подтвердив их правоту:

– Если жрецы признают тебя сыном бога Амона, то твоей божественной власти подчинится вся страна.

Внезапно прорицатель Аристандр заметил двух змей, ползших в сторону от движения отряда. Указав на змей царю, Аристандр сказал:

– Их послал сюда Зевс-Амон, чтобы указать нам дорогу.

Отряд двинулся в ту сторону, куда уползали змеи.

Вскоре царь и прорицатель взошли на верх бархана… И оттуда увидели «сад богов»… Группы пальм качали своими вершинами, оливковые рощи манили своей прохладой, всюду струились источники чистейшей воды…

– Здесь в Гелиополе находится храм всех богов, пантеон Великой девятки, – рассказывал Аристандр, – бога солнца – Амона-Ра, бога воздуха – Шу, разделяющего небо и землю; богини влаги Тефнут, жены Шу; бога земли – Геба, сына Шу и Тефнут; бога загробного мира – Осириса; богини плодородия, воды и ветра – Исиды, бога пустыни – Сета, убийцы Осириса, сына Геба и Нут, и, наконец, сестры Исиды – Нефтиды, жены Сета.

Александр внимательно слушал. Он был поражен привлекательностью этого священного места, казалось, самой природой предназначенного к благочестивому служению богу и тихой жизни его жрецов.

Гелиополь – город жрецов – удобно расположился на берегу широко раскинувшегося Нила. Недалеко от берега, на высоком холме, сверкая яркими красками, возвышались огромные храмы пантеона Великой девятки.

Длинная аллея сфинксов тянулась от самого берега Нила до окружавшей храм стены и огромных каменных ворот, которые надежно скрывали от любопытных взоров все происходящее в храмах. Крепко запертые ворота распахивались ранним утром и закрывались вечером, когда из них выходили жрецы, распевая хором священные гимны в честь бессмертных богов.

Особой славой в Египте пользовались высшие школы Гелиополя, где жрецы, врачи, судьи, математики, астрономы не только могли приобрести знания, но, достигнув высшей образовательной ступени и получив звание писца, находили здесь постоянное пристанище. Живя в научных центрах, избавленные от житейских забот, ученые имели возможность целиком отдаться научным исследованиям и наблюдениям.

Здесь же существовали школы, где учились юноши, пожелавшие посвятить себя архитектуре, ваянию и живописи.

К услугам ученых была богатая библиотека, где хранились тысячи рукописных свитков, а рядом находилась мастерская по изготовлению папируса.

В отдельном доме помещался пансион храма, где жрецы за большие деньги воспитывали сыновей из самых знатных семейств.

При храмах находилась обсерватория, оборудованная хитроумными приспособлениями для наблюдения за звездами и светилами, таблицы расчета затмений Солнца и Луны и других небесных событий, астрономические часы, поражающие своим совершенством. Часы представляли собой огромную сферу, составленную из разноцветных обручей, в которой по разным орбитам, в соответствии с небесными законами, передвигались планеты и звезды, отмеривая свое время.

Пройдя между двумя башнями в форме усеченных пирамид, Александр, с венком на голове в сопровождении Гефестиона и Птолемея, вступил во внутренний двор, окруженный величественной колоннадой, которая была уже частью главного здания храма Амона, старшего над богами, отца всех фараонов, мудрейшего и всеведущего. Македонские воины уже толпились во дворе, ожидая своего царя.

Жрецы, чисто обритые, в белоснежных льняных одеждах вышли навстречу Александру. Вскоре из глубины храма появился верховный жрец, которому было уже далеко за шестьдесят. Его гладко выбритый череп имел форму правильного, несколько удлиненного овала. Лоб был не высок и не низок, а лицо отличалось на редкость тонкими чертами. Невольно обращали на себя внимание его сухие губы и большие глаза, скрытые под густыми бровями. Эти глаза не метали молний, не сверкали, – всегда потупленные, сосредоточенные, они поражали своей ясностью и бесстрастием, когда взгляд их медленно поднимался, чтобы остановиться на ком-нибудь.

Верховный жрец поднял глаза, непривычные к яркому дневному свету, внимательно вгляделся в Александра.

– Приветствую тебя, сын Зевса-Амона!

Сверкнули гордостью глаза Александра. Высоко вскинулась голова. Ему льстила оказанная честь.

Стоящие у храма эхом повторили слова верховного жреца:

– Сын Зевса-Амона! Сын Зевса-Амона! Сын Зевса-Амона!

Жрецы расступились, и из глубины храма показался сам двойник Амона – статуя, которую несли в ладье. Ладья была поставлена на сооружение, похожее на церемониальное кресло фараона; его несли молодые девушки из монастыря Амона. К ручкам палантина было привешено множество опрокинутых чаш, звеневших на ходу, как колокольчики. Во главе процессии танцевали и играли на флейте две девы.

Тело двойника Амона было телом обнаженного мужчины, а голова – головой овна с золотыми рогами. Голова и туловище были покрыты изумрудами, глаза имитировали два ярких драгоценных камня.

Ладья покачивалась в так движениям девушек. Музыка подчеркивала торжественность церемониала.

Верховный жрец обратился к Александру:

– Не пожелаешь ли ты, Александр, задать вопросы оракулу и получить ответы на интересующие тебя вопросы?

– Это главная цель моего прибытия сюда.

Александр помолчал, затем произнес еле слышно, только для верховного жреца:

– Удастся ли мне покорить весь мир?

Верховный жрец напряженно, не отрываясь ни на секунду, следил за движениями статуи.

Бог с голозой овна сильно качнулся вперед к Востоку.

– Амон сделает тебя господином своего царства, – произнес верховный жрец. – Войдем, царь, в храм. Не все изреченное должно достигать ушей толпы.

Верховный жрец и царь вошли под своды храма.

Гетайры стали задавать оракулу вопросы.

– Должны ли все мы взирать на Александра, как на божество?

– И воздавать ему почести, какие полагаются бессмертным?

Голова двойника Амона согласно кивнула. Один из заместителей пророка ответил:

– Вы не можете сделать Амону ничего более приятного. Вы поможете этим своей собственной удаче.

Верховный жрец и Александр прошли в просторный зал храма.

Здесь царила приятная прохлада.

Александр обратил внимание на одеяние верховного жреца из белоснежного полотна, ниспадавшее мелкими складками почти до земли. Бедра его охватывала завязанная спереди бахромчатая лента, туго накрахмаленные концы которой свешивались до колен. Перевязь из белой парчи, перекинутая через плечо, поддерживала одежду. На шее у верховного жреца было ожерелье в виде воротника, спускавшееся впереди на грудь, жемчужины в ожерелье чередовались с драгоценными камнями, на руках сверкали массивные золотые браслеты.

В руках верховный жрец держал жезл – символ его высокого сана.

Царь оглядел стены храма, украшенные фресками и иероглифами, обозначавшими не только слова, но и цифры.

Благословив Александра, жрец торжественно начал:

– В этих символах зашифрованы тайны, которые составляют азбуку мудрости и силы. Созерцая эти символы, ты проникаешь в тайны миров и управляешь ими.

Александр старался запомнить толкование каждого символа, наслаждаясь прикосновением к великой и древней тайне, обещающей бессмертие, власть и силу.

Жрец продолжал вглядываться в лицо Александра, неясно видимое в сумеречном свете храма. Царь явно заинтересовал верховного жреца. Он увидел в нем необычную личность и внезапно, медленно растягивая слова, произнес:

– Твой жизненный путь не очень долог, Александр, но успешен и обеспечит тебе бессмертие.

Оба замолчали.

Через некоторое время глаза жреца, опущенные вниз, начали медленно подниматься. Когда он вновь заговорил, торжественность тона сменилась речью просто много пожившего мудрого человека, беседующего с совсем еще молодым царем, поставившем себе такую неимоверно трудную задачу.

– В твоих глазах, Александр, я вижу ум и волю… Наслышан о цели твоих военных усилий… Великие цели требуют великих жертв и с трудом воспринимаются даже друзьями и единомышленниками… Помни об этом и не отвечай на непонимание жестокостью…

Верховный жрец снова замолчал. И снова Александр не решался прервать его молчание.

Снаружи сквозь открытые врата доносились голоса воинов, таявшие в мраке храма.

– А народ… Аристофан был прав – чернь слишком доступна соблазнам, ее тешит простая лесть, ее легко обмануть… – продолжал верховный жрец: – Разинув рот, в восторге глядит она на тех, кто засыпает ее сладкими фразами… Ее симпатии изменчивы, как у легкомысленной гетеры.

Жрец пристально взглянул на Александра и после небольшой паузы добавил:

– Иди, царь, к своей цели, слушая собственный голос и не жди благодарности черни. Нужно долгое время, чтобы чернь стала народом… И помни: бессмертие обеспечено тебе свыше богами!..

Александр вышел из храма, держа в руках два золотых бараньих рога, которые вручил ему верховный жрец храма Амона.

Друзья окружили царя. Гефестион взволнованно спросил:

– Что сказал верховный жрец? Какое было пророчество?

– Мне предначертано победно пройти свой путь и выполнить задуманное, – ответил Александр. – «Ты и раньше не знал поражений, а отныне станешь непобедимым». Вот что он мне сказал.

Царь поднял глаза к небесам, словно надеялся прочитать там подробнее свою судьбу.

Свита молчала в ожидании продолжения речи царя.

Александр обвел взглядом своих соратников. Гефестион, Птолемей, Неарх, Клит, Лисипп плотным кольцом окружили царя.

– Мы должны торопиться. Цель заманчива не возможностью удовлетворить чувство мести, не приобретением захваченных у врага богатств, но благородством цели объединения народов на пути разума. Я хочу, чтобы вы никогда не забывали об этом.

И царь стремительно поспешил вперед, на ходу взволнованно шепнув Гефестиону:

– Но я должен торопиться! Ни дня промедления!

В сопровождении телохранителей царь, с внезапно появившейся в его облике божественной осанкой, стремительно двигался вперед к выходу из Великого пантеона богов. Лицо его было сумрачно, но взгляд тверд и решителен. Ему шел двадцать пятый год.

Гефестион почему-то встревожился, нехорошее предчувствие пронзило его, он догнал царя-друга:

– Ты должен торопиться? Почему? Так посоветовал верховный жрец?

Александр остановился, повернулся к Гефестиону, приложил перстень к его устам, сказал очень тихо, только для него, самого близкого друга:

– Моя жизнь продлиться немногим более тридцати весен!.. Но не это главное… Главное, что он сказал: «А отныне станешь непобедимым… непобедимым… непобедимым…»

И снова Александр торопливо ушел вперед.

К Гефестиону подошел Птолемей, спросил:

– Не странно ли, что обещание побед вдруг встревожило Александра?

– Мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, о чем говорилось в храме, – уклончиво ответил Гефестион. И неожиданно вздрогнул, встретившись взглядом с ликом двойника Амона, непреклонным и суровым.