Текст книги "Русские и русскость"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Сейчас либералов соответствующим образом корректируют, чтобы, не дай Бог, не начали вдруг делать что-то действительно нужное, как Ройзман, и поддерживают в тонусе и на высоком уровне громкости наиболее русофобскую их часть, чтобы они своей «ужасностью» и разрушительным потенциалом компенсировали прогрессирующую недееспособность власти, заставляли к ней тянуться.

Во многом вся затея с Крымом и Новороссией (с точки зрения российской власти) задумывалась в том числе и для пущей демонизации антипатриотичного либерализма и недопущения создания единого русского гражданского общества, состоящего как из либералов. так и антилибералов, которые в идеале могли бы так или иначе с пользой друг для друга и для народа взаимодействовать.

Нынешние либералы могут достичь реальной свободы и перестать быть марионетками, только если смогут преодолеть отчуждение от большинства русских, что непросто и в силу качеств, присущих самим либералам (стремление фактически создать самостоятельный квазиэтнос), и целенаправленной политики «правительственного начала».

«Властное начало» слишком хорошо понимает, что население можно только пугать «большим злом» и совсем невозможно добиваться популярности через успехи. Поэтому «в помощь» либералам активно используют выходцев с Кавказа и из Средней Азии, то есть практически полноценную набеговую экспансию. Только вот «властное начало» разлагается очень быстро, и жупел склонен к выходу из-под контроля. К тому же подыгрывание ему со стороны власти слишком очевидно.

Либералы как квазисубэтнос

Поведение русских либералов и других категорий интеллигентов вызывало и вызывает немало недоуменных вопросов: та же антинациональность либералов, анархизм патриотов и пр.

Многие из этих затруднений могут быть разрешены, если осознать наличие у российских либералов собственной этничности, и ни какой-нибудь инородческой и ассимилиятивной, а в форме традиционного для русских квазисубэтноса, стремящегося к эмансипации наподобие того же казачества.

На наш взгляд, период существования интеллигенции занимает более столетия (60-е годы XIX – 90-е годы XX века). Оформилась интеллигенция в пореформенной России, хотя основы для её появления были заложены ещё в конце XVIII столетия. Но именно в этот период начался небывалый взлёт науки, искусства и издательского дела. Расширилось поле общественно-политической деятельности. Благодаря этому взлёту выходцы из среды духовенства и дворянства, дети офицеров. мещан и военных кантонистов смогли оставить занятия своих отцов и найти новые (науку, искусство преподавания, инженерно-технические специальности, журналистику, общественно-политическую деятельность). К ним присоединились образованные евреи, не скованные чертой оседлости. Как когда-то первые казаки, эти люди покидали привычную социальную среду на свой страх и риск. Они очень нуждались в единстве, но не могли смириться с традиционными условностями и несвободой. Интеллигенты хотели спастись от униженности, рутины, невозможности реализовать свои способности и желания. Интеллигенция была новой социальной группой, основанной во многом на старых принципах. Она была социальной группой (убежищем), противопоставившей себя традиционно сложившемуся обществу. Сущность интеллигенции с самого начала была противоречивой. Феодальные традиции и особенности русской ментальности толкали её к превращению в замкнутую корпоративную структуру с чёткими правилами внутренней жизни, жёсткому противопоставлению себя остальному миру. И действительно. значительной части интеллигентов была присуща нетерпимость к инакомыслию, иному образу жизни (например, борьба с так называемым «мещанством»). Идеал «служения народу» был, по сути дела, феодальным. Он – лучший индикатор аристократических корней интеллигенции.

Однако это «квазисословие» было создано для защиты личной индивидуальности, свободы, непохожести.

Поэтому интеллигентами были террористы и непротивленцы злу, атеисты и религиозные деятели, космополиты и патриоты. Хорошо организованные боевые группы соседствовали с клубами по интересам. Нетерпимость была необходима для самоидентификации. (Например, оппозиция по отношению к властям и социальным группам, на которые они опирались.) Однако маргинальное «квазисословие» осознавало острую нужду в союзниках и новых членах. Надо было отвоёвывать а потом защищать свою социальную нишу. Новой оппозиционной силе это давалось непросто. Поэтому интеллигенция боролась «за права угнетённых масс». Она защищала крестьян, рабочих, евреев-старообрядцев, братьев-славян, казачьи вольности и т. д. Эта «защита» помогала скрыть корпоративный эгоизм и самоутвердиться в непохожести на другие, не столь прогрессивные социальные группы.

Какие же идейные принципы объединяли столь разных людей? Прежде всего, это вера в силу и праведность человека и возможность земного счастья. «Человек – это звучит гордо. Человек создан для счастья, как птица для полёта» – эти горьковские афоризмы как нельзя лучше выражают мировоззрение интеллигента. Движимые этими принципами большевики боролись «за счастье трудового народа», а баптистские лидеры проектировали «город Солнца». Казалось бы, немного. Но в эпоху, когда привычный мир уходит, а новый можно строить самостоятельно, этого было достаточно. Таким образом, интеллигентов объединял активный гуманизм.

Интеллигенция прошла несколько этапов развития. Первый можно назвать «вольноинтеллигентским». Он охватывает период от «великих реформ» 60-х годов XIX века до победы советской власти. В это время интеллигенция организовывалась и формировала мировоззрение. Пользуясь социальными сдвигами, она теснила традиционные социальные группы.

Второй этап – «служилый» – включает период от победы большевиков до начала перестройки. Интеллигенция покорна советской власти. Она становится гораздо более однородной. В обмен на лояльность власть позволяет ей исповедывать важнейшие идеалы в «своём кругу» и в ходе профессиональной деятельности (например, педагогической). Ранние традиции продолжают диссиденты и эмигранты.

Третий этап – период перестройки. В ходе неё одна часть советской номенклатуры использовала интеллигенцию для сокрушения другой. Индивидуализм и нигилизм разлагает интеллигенцию изнутри.

Четвёртый этап, постперестроечный – «разинтеллигенчивание». Под влиянием вестернизации индивидуализм разрастается настолько, что уничтожает корпоративную солидарность. Всеобщая деградация разрушает веру в человека и возможность счастья. К тому же оказался несостоятельным миф о коммунизме. Новые принципы не пользуются доверием. Растёт презрение к миру и человеку. Одновременно прежние «интеллигентные» профессии становятся невостребованными обществом.

Место интеллигента занимает интеллектуал. Это работник умственного труда, человек с интеллектуальными интересами. Интеллектуалы не связаны между собой узами корпоративной солидарности или общими идеологическими установками.

Интеллигенция окончательно разваливается на «идейные течения», а течения в свою очередь – на группы и подгруппы.

Наиболее обширная и консолидированная постинтеллигентская структура – либералы. Они тщатся объединять под своей эгидой всю интеллигенцию, чего у них никогда не получалось и не получится.

В формировании современного российского либерализма ведущую роль сыграли представители коммунистической элиты разных периодов, которые протестовали против оттеснения их «выдвиженцами» и хотели приобрести политическую субъектность и социальный статус, не зависящий от положения во властной иерархии, своеобразную сословность. А сословность, которую ставят под сомнение и за которую приходится бороться, в русской традиции начинает этнизироваться, как то же казачество накануне революции и в эмиграции, тем более что социальное положение у русских этнизируется, а национальность сближается с социальным статусом.

Либералы всегда были близки к власти и во многом её копируют: та же тотальность, последовательная нетерпимость к инакомыслию. И это всегда раздражало многих интеллигентов, наиболее талантливых и свободолюбивых, склонных к индивидуализму. Именно они всегда шли либо в патриоты и консерваторы, либо в крайне левые.

Из-за чрезмерного свободолюбия и индивидуализма они по большей части образовывали весьма полицентричные и рыхлые структуры, которым трудно было тягаться с либералами. Поэтому многие из них заключали вынужденный союз с «правительственным началом», которое им само по себе было всегда более чуждым, чем либералам. Поэтому отношения с ним всегда были натянутыми и противоречивыми.

Это очень напоминало союзные отношения древнерусского Пскова с Москвой, на которые толкало желание эмансипироваться от Новгорода. При почти полной несхожести союзников государственничество у очень многих патриотов по сути вынужденное.

Как видно, либералов многое роднит с другими значительными субэтносами русских и демонстративное отделение себя от «всех остальных», при возможности вступить в общество и не принадлежащего по рождению к нему человека, и относительно большое число в нём «инородцев» или потомков смешанных браков. Всё это характерно и для казаков, и для сибиряков.

Либералов от них отличает и делает скорее квазисубэтносом, а не субэтносом отсутствие собственной территории. Нет в России такого субъекта Либералии, а также официально закреплённого правового статуса.

Либералы в принципе не способны к автономному проживанию и делят условно «свою» территорию со многими другими, которые на не менее веских основаниях считают её своей. Род занятий и социальный статус либералов также не закреплены исключительно за ними.

Всё это очень остро ставит вопрос о субэтнических границах, которые зыбки и неопределённы. Это заставляет либералов активно противопоставлять себя всем остальным русским, искать союзников за пределами русского народа и даже исключать себя из него. Свою специфику и права либералы отстаивают каждую минуту, даже если на них никто не покушается, потому что сами сомневаются в своей легитимности.

(Казаки, у которых были территория и закреплённый статус, относились и к государству, и к другим русским гораздо благожелательнее.)

Специфика позднесоветских почвенников

Основная проблема позднесоветских почвенников, «русской партии» заключалась в том, что ни образ жизни общества, ни они сами не соответствовали декларируемым идеалам. И почвенники принялись создавать некую «Русь Небесную» – особую виртуальную реальность, где существовал выдуманный русский народ и выдуманные русские люди. Почвенники и сами такими не были, и фактически не стремились переделать общество в соответствии со своими идеалами. Они лишь использовали несовершенную земную жизнь для подпитки прекрасной и гармоничной виртуальной реальности, где не было места для несовершенства и даже страдания и поражения были прекрасны.

Конечно, из этого принципа бывали и отрадные исключения. Это и борьба за сохранение памятников культуры в рамках ВООПИК, и активная жизненная позиция С. Семанова. Но основное направление являлось всё же виртуалистичным, тем более что многие почвенники были людьми творческими и активно занимались созданием искусственных реальностей.

Почвенники были одними из тех, кто, наряду с современниками-либералами и многими другими, способствовал созданию системы виртуальных идеалов и парадных ценностей, не имеющих ни малейшего отношения к реальному поведению людей, существующих в особом виртуальном пространстве и никак не влияющих на действительность.

Однако почвенники всё же были активными создателями того самого виртуального продукта, который их потомки могут чаще всего только пассивно потреблять.

Конец западников и почвенников

Под шумное витийство и местные успехи завершается эпоха великих западных империй, таких как Россия, США, Великобритания и др. Исчезают великие имперские идеологии. На их место приходит второй эшелон в виде религиозных фундаменталистов и этнонационалистов.

Соответственно, завершается противостояние западников и почвенников вследствие потери актуальности и постепенной ликвидации тех и других.

Западники и почвенники оформились в середине XIX столетия, когда стала очевидной потеря актуальности для русских Российской империи, одновременно с объективным непониманием того, чем её можно заменить. Начались поиски замены всевластия «правительственного начала». Одни находили альтернативу в западной демократии или революционной диктатуре, другие – в русских традициях народоправства и самоуправления, русских традициях самоорганизации или же в сохранении чёткой монархической вертикали власти.

Сила «правительственного начала» слабела. У русских появилась возможность основывать новые квазисубэтносы в дополнение к старым социальным группам. Новые квазисубэтносы основывались на идеологической основе и включали в себя представителей новой социальной группы – интеллигенции.

Они могли вести бурную деятельность, но не могли чем-то реально управлять и не были где-либо укоренены, кроме самих себя.

Либеральный квазисубэтнос возник как протест против государственной системы и обывательщины. А почвенники появились как протест против установления либеральной диктатуры в интеллектуальной сфере.

Западники и почвенники рассуждали о судьбах всей России, строили планы её преобразования, которые к реальной жизни никак не относились, потому что и те и другие не имели никакого отношения к основной массе великороссов – пёстрому конгломерату социальных и региональных сообществ, имеющих очень небольшое отношение и к западникам, и почвенникам, и друг к другу и в период Российской империи объединённых преимущественно фигурой монарха и православной верой. Западники и почвенники были одними из представителей таких групп-идентичностей.

Подобная ситуация существует и сейчас. Представители либеральной или националистической субкультур жалуются, что «простой народ» их не слушает. Это неудивительно, если учесть, что они представители идеологических квазисубэтносов, очень от этого народа отличных. Это всё равно что пытаться управлять неким другим народом, живущим в другом государстве, в отношении которого нет реальных рычагов влияния.

«Правительственное начало» тоже изначально чуждо народу, но оно как раз обладает рычагами воздействия.

Оно могло быть формально монархическим, коммунистическим, постсоветским, но оно не могло быть по-настоящему западническим или почвенническим. Власть в России была и остаётся совершенно отдельной партией – партией власти, представляющей исключительно свои интересы и независимой ото всех других. Монархический, республиканский и прочий антураж ничего не меняет.

Правда, с XIX столетия в рамках партии власти сформировалось специфическое чередование «квазизападников» и «квазипочвенников», которое совершенно нормально функционировало и с приходом к власти большевиков, и после их ухода. На смену «почвеннику» Николаю II после недолгих пертурбаций пришёл «западник» Ленин. «Западник» Ельцин назначил своим преемником «почвенника» Путина. Этот последовательный маятник наглядно демонстрирует эфемерность различия монархистов, коммунистов и «демократов», наличие чёткой последовательной традиции, объединяющей их всех, чтобы они там сами о себе ни думали.

Ещё раз повторюсь, власть в России никогда не была полноценным почвенником или западником. Только и только «квази». Принципы той или иной партии власть реализовывала во многом декларативно и непоследовательно, всегда в очень большой степени реализовывая и установки партии противоположной. Возьмём тех же западников. Большевики резко укрепили единовластие, что было против западнических принципов. А Ельцин был диктатором, который оставался на своём посту столько, сколько считал нужным…

Теперь почвенники. Сталин оказался мощнейшим европеизатором реальной жизни русских. А Путин последовательно проводит либеральную политику мультикультурализма.

Власть всегда использовала западников и почвенников. реализуя их идеи только в необходимом ей объёмах. Маятник политического вектора и имитация того или иного направления мало помогали западникам или почвенникам, но отлично способствовали партии власти сохранить и продолжить себя. А западники и почвенники, массово шедшие во власть, переставали быть западниками или почвенниками и становились партией власти, что наглядно продемонстрировали русские коммунисты.

Поэтому ни западники, ни почвенники никогда не имели никаких шансов добиться реальной власти либо повести за собой русский народ. Это были, при всех эфемерных достижениях, абсолютные «вещи в себе», стремящиеся к власти не ради управления страной, а ради возможности отделиться и обособиться ото всех остальных за счёт повышения статуса, то есть фактически к независимости и автаркии, потому что в российской системе власти независимость понимается как господство.

На деле их идеалом не было переустройство России, а постройка где-нибудь в таёжной глуши, подальше от всех, двух уютных городков. Один – с церковными маковками наподобие града Китежа, другой – что-то вроде Оксфорда с предместьями итальянского или южнофранцузского вида – и никаких начальственных рыл или приземлённых и грубых «реальных» мужичков!

Но зато град Китеж и Оксфорд должны были находиться поблизости, чтобы между ними можно было устраивать потешные битвы, заканчивающиеся временным перемирием и милым праздником, с возможностью опять славно побиться.

В ком в ком, а друг в друге российские западники и почвенники нуждаются по-настоящему! Они – истинное продолжение друг друга. Существование одного направления без другого невозможно, так же как и победа одного над другим. Западники и почвенники словно борцы, питаемые во время боя одной пуповиной и черпающие энергию в грубых прикосновениях друг к другу – пока силён один, силён и второй. (И не надо искать причины популярности Проханова у редакции «Эха Москвы». Ему там действительно самое место!)

После революции и Гражданской войны многие западники и почвенники оказались в эмиграции. Да. тосковали, конечно. Сам процесс эмиграции из разгромленной страны, устройство на новом месте были тяжёлой травмой.

Но, судя по бурной активности, многие из них оказались в мире своей подсознательной мечты: ни русских мужиков, ни начальства. Есть только оппоненты, с которыми можно спорить и спорить. А вокруг некое чужое пространство, не слишком враждебное, где можно возводить грады Китежи и оксфордские фаланстеры.

А сейчас существование империи подходит к концу. Можно что-то к ней присоединить, что-то от неё отсоединить. Сути дела это не меняет.

А без империи не будет ни российских западников, ни российских почвенников. Они плод сомнений империи, которая, однако, ещё может за себя постоять, несмотря на сомнения.

А по-настоящему без империи их не будет, тех же западников, например, без той же имперской образовательной системы и интеллектуальной среды.

Им придётся исчезнуть или стать чем-то принципиально иным, или и тем и другим одновременно.

Наш родной симулякр или общество ряженых

Я уже писал о том, что основное отличие современного «идейного» человека – отнюдь не стремление к переустройству общества.

Это стремление заменить жизнь игровой реальностью, объявив её «настоящей жизнью». Тогда можно объявить себя «совком» или «антисовком» и ночи напролёт проводить за ЖЖ-срачами. а дни – в сумраке постылой работы или учёбы, которые суть тени «подлинной реальности».

Излишне писать о том, что уход в «игровую реальность» противоположен борьбе за изменение реальной жизни. И «деятельность» очень многих «сетевых борцов» только способствует стабилизации наличного состояния «убогой рашки».

Свою роль играет и крайняя устарелость и изношенность идеологического багажа в современной России, который незначительно обновился с третьей четверти XX столетия и совершенно не соответствует нынешним реалиям (за исключением редких примеров «апгрейда», таких как НДП).

Поэтому ничего не изменится, если сетевые дискутанты обратятся, скажем, к доколумбовой Америке. Сторонники Российской империи могут отстаивать интересы ацтеков (потому что те были духовны, патриотичны и склонны к самопожертвованию). Советские патриоты могут приняться за инков, потому что они первыми начали строить социализм. К дискуссии могут присоединиться и либералы, избрав объектом восхваления майя и чибча-муисков (децентрализация, города-государства, науки, искусства и Эльдорадо).

Если эти люди оставят Россию в покое, она уж точно ничего не потеряет, только никто больше не будет засорять мозги тем, кто хочет понять, что нужно делать в сегодняшней России.

Но началось это не сейчас

Русская религиозная мысль конца XIX – начала XX века, начиная с В. С. Соловьёва, за редким исключением вроде о. Сергия Булгакова и Ивана Ильина, являет собой образчик редкостной бессмыслицы и цинизма, фарисейского надругательства над христианством. «Русские религиозные философы» наглядно продемонстрировали, что к религии, философии и идеологии можно относиться как к интеллектуальной игре вроде шахмат или преферанса. Убеждения в этом случае практически не влияют на реальную жизнь «буржуазных интеллигентов», никак не определяют их поступков, но служат для отдохновения от «серой реальности» – эдакой виртуальной игрой.

Эти постмодернисты и одни из предшественников «жизни в Сети» оказались ещё дальше от христианства, чем даже большевики, не говоря уже об о. Иоанне Кронштадтском, патриархе Тихоне, мучениках и исповедниках российских.

Идеи русских религиозных философов оказались невостребованными по причине их полной «виртуальности» и безжизненности. Но подход к любому мировоззрению как к игре оказался чрезвычайно востребованным, в том числе советско-постсоветскими «либералами» и «патриотами». И те и другие были и остаются совсем не теми, за кого себя выдают.

Либералы образуют типичный русский «псевдосубэтнос», претендующий на власть, который жаждет диктаторской власти и абсолютного самоутверждения за счёт других. Всех остальных русских либералы видят исключительно в качестве своих крепостных. Да этого особо и не скрывают.

Поэтому российские либералы не только «нелиберальны», но и «незападны». «Густопсовая» русскость в не самых лучших своих проявлениях присуща им в гораздо большей степени, чем их оппонентам.

Точно так же «патриоты-почвенники» – в общем и целом совершенно не те, за кого себя выдают. Никакой «соборности» и «коллективизма» в этой среде нет и в помине. Наоборот, преобладает поистине ницшеанский индивидуализм и нарциссизм. У многих (не у всех) – такое же абсолютно буржуазное стремление к комфорту и наживе, а также минимум – отсутствие склонности к самопожертвованию. Всё это помножено на абсолютную оторванность от того самого русского народа.

Среди либералов «соборности» всё-таки несколько больше. Этим они обязаны евреям, народу восточному и диаспорному. Евреи и многие русские сошлись в некоторых мировоззренческих моментах: в том, что их недостаточно ценят, что в обществе они не занимают подобающего места, что они – «скрытые» царевичи в лохмотьях.

Евреи никогда не превосходили русских в талантах или пронырливости и карьеризме. А вот самоорганизация была лучше и коллективизма больше. Вот на этих-то «восточных» традициях либералы отчасти и выезжают.

И либералы, и почвенники поднимают в своих сочинениях очень важные для России вопросы.

Либералы – о вреде деспотизма, произвола чиновников, бесправии и беззащитности русского человека.

Патриоты – о необходимости сохранения национальных традиций, коллективизма, русского сельского уклада. Несомненно, лучшие из «почвенников» – писатели-деревенщики, которые реально знали крестьянскую жизнь и писали о по-настоящему нужных вещах.

Но ничего реально полезного и те и другие сделать, естественно, не могли и не могут, потому что декларируемые либералами и патриотами ценности являются сугубо парадными и не имеют никакого отношения к их реальным целям и поступкам.

Очень часто «западничество» или «почвенничество» помогало своим носителям сделать прекрасную карьеру, добиться признания и богатства, хотя бы относительных.

И мало кто хоть чем-то пожертвовал ради своих идеалов.

И те и другие в равной степени также работают на кукловодов – узкий круг чиновников, силовиков и олигархов, создавая «дымовую завесу» для их вполне реальной деятельности. Основная задача либералов и патриотов – демонстрировать наличие общественной мысли и общественной борьбы безо всякой мысли и безо всякой борьбы и отвлекать внимание от настоящей мысли и настоящей борьбы.

И то и другое должно существовать в особой игровой реальности вроде мира Вархаммера и никак не влиять на реальное поведение русских людей.

В своё время известный патриот Станислав Куняев издал текст «Русско-еврейское Бородино». В данном случае «Бородино» – название завлекательной сетевой игрушки, с помощью которой её создатели и оттянулись отлично, и наварились на этом.

Только вот русскому народу шумное витийствование и тех и других особой пользы не принесло. «Спасали» и «освобождали» народ, но помогли исключительно самим себе.

Это неудивительно. За парадным фасадом и у одних и у других скрывается совершенно другое содержание. Основные идейные течения России XX и начала XXI века держались и держатся, прежде всего, на обмане и самообмане, на идейных основаниях, которым клянутся в верности, но не собираются даже частично реализовывать их на практике.

Русская идеологическая жизнь указанного периода – это источник наживы и карьеры для немногих, а также компьютерная игра, не имеющая отношения к реальности, – для остальных. На месте реальной борьбы кого-то и за что-то имеет место голая имитация.

Убеждения и принципы начисто виртуализированы и полностью оторваны от реальной жизни, реальных ценностей и стремлений. Идеалы и убеждения – это одно, а реальные стремления и цели – совсем другое. Так было везде и всегда, но не до такой степени.

И люди это понимают. Вот почему иметь политические убеждения среди современных русских считается немодным и просто нелепым. К услугам молодых людей – масса интересных и разнообразных компьютерных игр. Можно обойтись без такой «общественной борьбы».

Православный, националист, либерал, коммунист, неоязычник, по сути, ничем не отличаются в наше время друг от друга – показуха, онлайн-игра с элементами флешмоба, релаксация и психологическая отдушина, элемент вечернего и выходного досуга, нечто кардинально отличное от того, что действительно важно и серьёзно, с чем можно отдохнуть. И причём иной раз и на чём можно заработать. Именно этим-то и важны убеждения в наше время.

Поэтому мы вот так и живём.

Но игровые идентичности у нас везде и всюду, не только среди покрывшихся мхом «либералов» и «патриотов».

Мы живём внутри тотального феномена «ряжености». Обвинения в «ряжености» постоянно бросают казакам, потому что у них есть казачья форма, в которой когда-то ходили гораздо более серьёзные, «настоящие» казаки.

Однако бедные казаки совершенно несправедливо назначены козлами отпущения. Ряженые у нас везде и всюду.

Ряженые чиновники якобы выполняют государственно важные функции, а на самом деле делают свой мелкий гешефт. Вместе с ряжеными полицейскими, якобы защищающими закон, разгоняют ряженых оппозиционеров, якобы защищающих права граждан. Этому в немалой степени способствует то, что основные функционеры различных «оппозиционных» и «неправительственных» организаций давным-давно назначаются специальными службами.

Ряженые православные (на самом деле – толкиенисты и субкультурные бизнесмены) обрушиваются с критикой на геев, из которых значительное число – тоже ряженые, что недавно блестяще продемонстрировал Николай Алексеев.

В различных государственных организациях и частных фирмах тоже есть громадное количество ряженых сотрудников, которые, благодаря протекции, лишь получают зарплату и ничего реально не делают.

У нас громадное количество ряженых мужчин и женщин, которые выглядят нередко импозантно, не имея при этом сколь-нибудь реальных и нормальных мужских или женских качеств.

Такое вот тотальное общество спектакля, гораздо более последовательное, чем то, которое застал Ги Дебор. Место реального общества и во многом реальных людей занял мыльный пузырь симулякра.

Симулякр можно сколько угодно подправлять и видоизменять. но от этого он не перестанет быть симулякром, не станет чем-то настоящим.

Должна быть ликвидирована не его правительственная надстройка, а бытовая суть, весь наш «современный образ жизни» как таковой.

Пока рецепт ликвидации нашего родного симулякра предлагают в основном ваххабиты. А хочется, чтобы кто-то ещё этим занялся. Свой, доморощенный, и другими способами.

То есть нужны достаточно влиятельные структуры, начисто отрицающие принципы организации нашего общества и в достаточной степени независимые от него. Они совершенно не обязательно должны быть склонны к насилию и политической деятельности, но они должны совершать вполне реальные действия и уметь вырваться из нашего образа жизни, хотя это непросто.

Очень значительная часть нашего населения в самых разных его слоях может существовать, только делая вид, только внутри симулякра. Во многом это последствия успешного подавления государством всего остального, уничтожения им всех самостоятельных и самодостаточных структур, могущих ставить собственные цели и осуществлять действия по их достижению. Имеются в виду цели, в корне отличные от целей истеблишмента.

Такая ситуация характерна как для России, так и для всего западного мира – борьба с властью, оппозиция, альтернативный образ жизни по большей части имеют имитационный и игровой характер.

Российская государственность: цель и инерция

Российская московская государственность была создана для обороны границ от агрессивных тюркских народов, совершавших постоянные набеги. Такой же важной, но не в той степени, была борьба с агрессивным польско-литовским государством и немецкими рыцарями. Татары же совершали непрерывные набеги на русские земли. И чтобы защититься от них, приходилось совершать ежегодные походы к южным рубежам, что требовало фактически постоянной военной диктатуры.

Создав централизованное государство, русские показали присущую им способность действовать не в соответствии с традицией, а с доводами разума и необходимостью. При этом у государства сразу же появились собственные интересы, отличные от народных. Они наглядно проявились в Ливонской войне Ивана Грозного, которая велась в ущерб борьбе с кочевниками.

Впоследствии государство, благодаря народной самоорганизации, успешно пережило Смуту, и после неё стремительно усиливалось. В 1783 году было ликвидировано Крымское ханство. Дворяне были освобождены от службы. Была одержана победа в войне 1812 года, после чего имело место движение декабристов. Оно стало показателем того, что империя после ликвидации непрерывной военной угрозы для русских крестьян лишилась смыла своего существования. Но она накопила огромную силу и стала вести борьбу за существование с русским народом, которому была уже не нужна. Борьба эта велась с переменным успехом.