Текст книги "Мой отец видел Богов (СИ)"

Автор книги: Автор Неизвестен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Он мне ничуть не понравился в первый раз. Да и я ему как девушка тоже не угодила. Он сказал:

– Желтый. Не носите желтый, он не выделяет вас из толпы. Вам подойдут другие цвета.

На этом наш разговор был окончен. Он подумал, что я сельская девочка без вкуса, а я решила, что он заносчивый дурак.

На следующие две встречи я специально приходила в желтом, чтобы помозолить моей безвкусицей его глаза. Я всегда думала, что люди, которые вертятся в моде, создают что-то нелепое и непонятное для большинства простых людей. Но Кай рисовал хорошие вещи, которые бы понял и полюбил любой человек. Однако я узнала об этом гораздо позже. Первый раз я строго настроила себя на то, что я – молодец, а он – неправ. В тот же раз я узнала о том, что значит «первое мнение может быть ошибочным».

Четвертый раз он пришел ко мне один, без Евы. Пришел, положил на стол коробку и заявил:

– Знаете, Герда, у меня сильная депрессия и мне очень плохо. Но почему-то с недавнего времени я думаю о том, что желтый вам все же не идет. Я так долго думал, что решил сделать то, что пойдет вам.

Я хотела было отказаться, но он сказал, что это лишь его благодарность за то, что мы помогли разумно подойти к разводу.

В коробке было длинное темно-синее платье. Я до этого никогда не носила что-то длинное в повседневной жизни. Но той теплой осенью оно сильно меня спасало. На работе девушки восприняли это так, как воспринимают почти все девушки: с визгом и ноткой зависти.

И я забыла о нем на долгое время, но ты всегда говорил, папа, что от судьбы не убежишь. И как бы я не пыталась сбежать от нее, она догоняла меня и била по голове за мое непослушание.

Мы пересеклись с ним еще раз на улице, совершенно случайно. На мне было его платье и тонна смущения. Так все и завертелось. Позже я увидела Йона и поняла, что у меня теперь появился новый лучший друг, которому всего лишь семь лет.

– Как удивительно все сложилось. Твоя мать рассказала все куда мрачнее, – отец откинулся назад, уставившись в небо.

Я вспомнила каждый момент наших отношений и заново пережила все страхи. Если бы отношения имели бы цвет, то наши с Каем были бы похожи на это море. А если бы они имели запах, то определенно яркий, как у отца, но не дешевый. А насыщенный и головокружительный.

В запахе Кая я растворилась после первого неловкого поцелуя. Мы сами не понимали, что делаем и как это случилось. Но после того вечера, придя домой, я упала на кровать и долго нюхала свои ладони, рубашку, волосы. Все пахло им. Он слишком много обнимал меня. Я специально врала, что мне холодно, чтобы он грел меня. Совершенно красивый, как море, и горячий, как солнце.

Даже наше сближение было каким-то удивительным. Не таким, как я рисовала его в фантазиях своей подростковой молодости, а совершенно другим. Пугающим, но очень нежным и теплым. Мои комплексы и страхи растворились в его сомнениях. Наши руки и губы забирали боль друг друга.

​

Это были мои первые серьезные отношения, а не его. Для него все смущения были глупостями и детским лепетом. И когда я пугалась, что что-то идет не так (стыд приходил только к утру), он улыбался и убеждал меня в том, что все хорошо.

Когда он предложил пожениться, то я испугалась, не торопится ли он таким способом надеть на свой палец второй раз кольцо лишь ради того, чтобы забыть о прошлом. Не будет ли между нами пропасти, как это случилось с ним и Евой. И не станут ли его родители ненавидеть меня.

Но я не сказала об этом отцу. Постеснялась, поэтому просто молчала, смотря на море.

Сзади что-то зашуршало. Это были чьи-то шаги. Потом со мной возник стул, а на стуле оказался сам виновник этого шороха. Он придвинулся ко мне и уткнулся носом в шею, зарываясь в растрепанные волосы.

– Доброе утро, господин Арне, – пролепетал Кай, отрываясь от меня. Он получил приветный кивок отца и вернулся в привычное положение. Горячее дыхание обожгло шею и одновременно согрело.

– Бог ветра сказал мне, что будет снег.

– Пап, какой снег? На дворе недавно апрель наступил, – я засмеялась, обнимая руками лохматую голову Кая.

– А я как-то в детстве видел снег в мае, – протянул отец, глубоко вздохнув. – Знаешь, Кай, очень жаль, что ты не был у нас зимой. Очень красиво в наших краях, когда выпадает снег. Берег становится белым-белым, а море почему-то темнеет. Соседские мальчишки бегают по краю и ждут, когда вода покроется коркой льда. А потом, к Рождеству, все дома светятся разноцветными огоньками. Весь город ими светится. Очень похоже на сказку.

Отец посмотрел на нас двоих, и мы оба тихо засмеялись. Я запустила руки под широкое пальто Кая, похлопывая ладонями по его спине.

– Хотя, вы двое сами как из сказки, – пробурчал он и улыбнулся. – Наверное, если бы герои Снежной королевы завели отношения, то у них бы было все, как у вас. И их ребенка наверняка бы звали Йоном.

– Кстати, мы никогда не читали Йону «Снежную королеву», – пробормотала я.

– Ну, вы даете! – отец хлопнул рукой по колену. – Что вы за родители? Эх, придется самому ему читать, – минуту он помолчал, а потом вспомнил: – Я бывал же в Лапландии. Когда мы там были с командой, то мне удалось застать северное сияние. У нас придется ехать севернее, чтобы увидеть его. Но поверьте, если вы его однажды увидите, то никогда не забудете.

– Пап, ты же был капитаном, точно! – вспомнила я. – Кай, ты должен посмотреть фотографии отца. Правда, там всего лишь одна, где он в форме.

Отец поморщился:

– Не стоит. Ничего такого необычного в этом нет.

– Жаль, что форма не сохранилась.

– А мне жаль, что не сохранились газеты, в которых писали о том, что я сделал много полезного там, на севере. И не сохранились письма, которые я писал родителям, а еще мои пластинки.

– Это всего лишь вещи, – сказал Кай. – Вы же сохранили воспоминания.

– Да, – согласился отец, – но эти вещи я бы хотел показать дочери и тебе. Потому что ими я действительно горжусь, – потом он снова откинулся назад, закрыл глаза и прошептал: – Как жаль, что когда я умру, то эти воспоминания исчезнут. Как бы вы не передавали их кому-то, эти истории останутся просто историями. Эмоции умрут со мной.

Кай разогнулся, посмотрел на меня, потом на отца, прочистил горло и сказал:

– Что-то начинает холодать. Может, пойдем в дом?

Отец открыл глаза и посмотрел на него:

– Ну, пойдем, юнга, раз твои кости не могут выдержать нашего севера.

Кай взял наши стулья и хотел было идти в дом, но отец его остановил:

– Я видел у тебя сигареты.

– Папа! – психанула я. – Мама узнает, что ты снова начал курить и тогда…

– Тш-ш-ш, – он приложил палец к губам, – иди в дом, а мы немного поговорим.

Кай достал из кармана пальто пачку сигарет и зажигалку. Я давно не видела то, как отец курит. Оба посмотрели на меня в ожидании. Я закатила глаза, понимая, что они собрались секретничать. Конечно, меня подмывало запротестовать и остаться, чтобы послушать то, о чем отец собирается говорить с мужем, но я сдержала в себе этот порыв.

Мать и Йон уже давно проснулись. Оба смогли подключить аппаратуру, поэтому сидели в гостиной перед огромным телевизором.

На кухне уже что-то готовилось. Пахло жареным мясом и пирожками. Кажется, матушке было недостаточно испечь вчера пирог.

Дверь дома широко распахнулась и в дом ввалились, запуская ветер, отец и муж. Они громко обсуждали что-то, причем оба смеялись. Я выглянула из кухни, смотря за тем, как один короткий разговор настолько их сблизил.

– Я видел твою собаку, она очень красивая, – Кай стащил с себя пальто и небрежно повесил его на гвоздь. Отец кинул на тумбу куртку, стянул ботинки и потянул зятя за рукав.

– Пошли, я покажу, что надо будет вам сделать на чердаке.

Меня расперло. Я не выдержала и поспешила за ними.

– Видишь, я же говорил, что она не пойдет помогать матери на кухне, а поплетется за нами, – весело произнес отец, толкая локтем Кая.

– Да, я знаю, с ее стороны – это предсказуемая реакция, – на эти его слова я хотела возразить, но ничего не успела сказать. Так как когда мы поднялись, Кай взлохматил мои волосы. Я давно не видела в нем такое проявление эмоций. Наконец его спокойствие и молчаливость стали уходить куда подальше.

Отец открыл чердак и впустил нас внутрь. Здесь было все так же пыльно и прохладно, как много лет тому назад. В детстве я любила залезать на чердак и лазать по коробкам в поисках старых вещей. Тут хранилась моя детская одежда, которую я очень любила доставать из коробки и рассматривать, вспоминая, какой крохой я была.

– Если постараться, то можно провести сюда электричество. А еще как-то надо утеплить стены и зимой в этой комнате можно будет жить.

Отец сделал чердак довольно большим. Он имел несколько окон, вырезанных прямо в крыше. Он мечтал сделать из чердака комнату отдыха. Хотел ложиться на широкий матрас прямо под окном на крыше и смотреть, как вода от дождя стекает вниз.

– Я думаю, что мы с вами все успеем сделать, – пояснил Кай, пригибаясь. Потолок был все же низковат для него.

– Нет, у меня уже не осталось времени. Делайте все сами.

У нас с мужем открылись рты, и мы оба хотели что-то сказать, но отец молча прошел мимо нас и пошел вниз.

– Он не умрет, – пробурчала я.

Кай положил руки на плечи и погладил их:

– Знаешь, меня пугает его настрой… а что, если он…

– Замолчи! – я замотала головой. – Пойдем лучше вниз.

Моя мать родилась в Норвегии, но из-за того, что ей предложили учиться в Германии, она без задних мыслей переехала туда. И осталась в этой стране на долгий срок. Там прошла ее молодость. Она знала немецкий настолько хорошо, что почти начинала забывать родной язык. Там, в Мюнхене, у нее была высокая должность, своя машина, толпа влюбленных в нее мужчин. Но из-за болезни матери она решила вернуться на родину. И здесь ей удалось устроиться на работу в столовой. Там она тоже пользовалась популярностью у мужчин, но всем им тактично отказывала. Вела себя так, словно ждала одного единственного – моего отца.

И дождалась. Этот моряк прибыл к ним в скромную забегаловку, в которой давно хотел побывать. Так они и познакомились. Мой отец влюбился в нее сразу, а мать до сих пор твердила, что ничего особенного к отцу не чувствует. Причем говорила ему это прямо в лицо, разжигая у Арне бешеную ревность и новую тягу.

Готовить так хорошо она научилась в Германии, когда ходила с другими высокопопоставленными личностями по дорогим ресторанам. Ей было безумно интересно узнать, что едят немцы. И когда она приходила домой, то пыталась повторить то же самое.

Йон уже за эти пару дней успел привыкнуть к еде матери, а вот для Кая пирожки с мясом и картошкой стали настоящим открытием.

– Guten Appetit, – сказала Хельга.

– Danke! – отозвался Кай, покоренный ее стряпней.

Мы сидели за столом всей семьей. И сейчас мне захотелось, чтобы таких моментов было в нашей жизни еще очень много. Я посмотрела на отца и увидела, как дрожат его руки, когда он разделывает мясо. Как он пытается аккуратно положить кусочек в рот. Я увидела то, чего не хотела видеть.

– Почему ты не ешь, Герда? – спросил отец. Я помотала головой. – Опять не голодна?

Я взяла в руки вилку и уткнулась в тарелку, пытаясь отогнать грустные мысли о том, что старость настигла моего отца.

Когда это случилось?! Еще вчера у него были густые волосы и гладкое лицо. Еще вчера я… ходила в школу и ни о чем не думала. Когда все успело так измениться? Почему время ускорилось?

– Как твои дела с работой? – поинтересовалась мама.

– Кажется, я нашел вдохновение в море, – радостно сказал Кай.

– Правда? – я встрепенулась. Грустные мысли тут же улетучились. – У тебя закончился творческий кризис?

– Да-а-а, – радостно протянул он.

– Это очень прибыльное дело, – сказал отец. – Я рад, что ты можешь зарабатывать на том, от чего получаешь удовольствие.

Кай немного поник:

– Приятно, что хоть кто-то это понимает…

– А твои родители? Что они говорят? – продолжал отец. Кай совсем скис и замер. Арне попал прямо по больному месту.

– Они считают, что создавать одежду – это не мужское занятие.

– Бред какой-то, – охнула мать. – Все модельеры – мужчины. Мне кажется, что только мужчина может чувствовать то, что должно быть на женщине, – она мечтательно закатила глаза. – Ох, милый, а нарисуй и для меня какое-нибудь платье. Хотя, меня так разнесло за последние годы. Но ты уж постарайся сделать мне что-то красивое.

Кай улыбнулся и закивал.

Он снова немного погрузился в себя. И это было хорошо видно мне и Йону. Сын тоже погрустнел, чувствуя настроение отца.

Мне было известно, что в семье Кая все были военными. Даже его средняя сестра стала военным доктором. Старший брат имел высокое звание и командовал целым отрядом. Отец раньше замещал военного министра, а мать была картографом. Все были очень строгими, знали себе цену и желали, чтобы Кай не нарушил традицию. В интервью газетам отец не называл имя Кая. А когда журналисты пронюхали про то, что у бывшего военного есть сын-модельер, то заговорили разные неприятные вещи. У них была лишь одна совместная фотография с отцом. Кай там широко улыбался и был счастлив. Собственно, это был последний раз, когда родители участвовали в его жизни.

Ему пророчили карьеру летчика, а он решил шить одежду.

«Не мужское занятие. Бракованный ребенок», – говорили родители. Он почти не общался с ними и всю свою жизнь пытался доказать, что занимается чем-то важным.

– Даже не смей, – сказал отец, ударяя рукой по столу. – Слышишь, не смей?

Кай поднял голову, потому что не сразу понял, что обращаются к нему.

– Не смей! – повторил отец. – Главное, что ты вырос хорошим и честным человеком. Любая профессия важна для нашего мира. Ты делаешь женщин красивыми и приносишь немного яркого в нашу скучную жизнь. Разве это плохо?

Кай хотел что-то сказать или спросить, но так и не смог произнести слова. Эти самые слова застряли в его горле, когда сильные руки отца били по столу, а его громкий голос возмущался несправедливости со стороны родителей.

– Важно, чтобы человек был человеком. А для этого не надо иметь звание и привилегии.

– У вас не так, – Кай сказал эти очень тихим и низким голосом, – не так, как в других домах и семьях. У вас уютно.

– Не только у нас, но и у тебя тоже, – отец развел руками. – Добро пожаловать домой, сынок.

Мы еще долго говорили обо всем на свете. Так долго, что маленький Йон не выдержал и пошел наверх спать. Когда же все темы были подняты, а на часах перевалило за полночь, мы тоже отправились наверх. Аккуратно пробравшись в комнату, чтобы не разбудить Йона, мы сели на край кровати и молча смотрели в окно. К нашему удивлению, там было светло, что не характерно для апрельской ночи. Небо приобрело желтовато-грязный оттенок.

– Говори мне всегда обо всем, хорошо? – сказал Кай. Я повернула к нему голову и увидела блеск в его глазах. – Я хочу, чтобы у нас было так же, как сейчас показал Арне. Никаких секретов и страхов перед семьей.

– Ты тоже должен научиться говорить мне все, а не скрывать внутри себя боль.

Он отвел взгляд и тяжело вздохнул:

– Я боюсь говорить о своих страхах и проблемах. Я всего боюсь.

Эти слова прошлись по моему сердцу острым лезвием. Он никогда раньше не говорил, что боится чего-то. Я видела рядом с собой взрослого мужчину, который точно знал, что и как нужно делать. Но даже он сейчас сжался и стал тем, кем всегда был.

Обычным человеком.

– Чего ты боишься, Кай? – я обняла его, прошептав это на ухо. Он развернулся и заключил меня в крепкие объятья.

– Потерять тебя, – сказал он, прижимаясь своей щекой к моей. – Твой отец сказал мне у моря, что глупо думать, что ты с кем-то навсегда. Человек всегда может уйти от тебя или его могут забрать. Нужно просто уметь жить дальше и любить тех, кто есть рядом, не сжигая и не растрачивая себя. А еще сказал, что нельзя жалеть о том, что произошло в жизни. Каждый человек меняет нашу жизнь. У каждого из них своя миссия. И тут я кое-что понял.

– Что понял?

– Что Ева научила меня многому. Плохо или хорошо, но она была тем, кто поддерживал меня. И как бы смешно не звучало, но не встреть я ее и не проживи с ней так долго, я бы и не подумал идти к тебе с просьбой примирить нас. И не встретил бы тебя, понимаешь? Ева была лишь мостом к тебе. Большим, трудным, шатким, но мостом. А ты стояла там, по другую сторону, и ждала меня. Или это я сам ждал тебя. Не так важно, потому что каждый из нас нашел то, что должен найти. Она сошлась со своим Адамом, а я встретил свою Герду, которая растопила мое сердце.

Я хотела посмотреть ему в глаза. Но он не отпускал меня и продолжал говорить так, шепча на ухо. И от каждого слова у меня все больше и больше тряслись руки. С каждым предложением мои страхи горели. Горело все. А из пепла возрождалось что-то новое и необычайно сильное.

– Я боюсь тебя потерять. Безумно боюсь, что однажды проснусь, а тебя нет со мной. Все становится неважным, когда речь о тебе. Я с ума схожу, когда ты грустишь. Ты не представляешь, что творилось в моей голове, когда я услышал про отца.

– Все хорошо, Кай, все хорошо, – у меня начинали проступать слезы. Его голос тоже задрожал. Мы сотню раз видели друг друга голыми, но ни разу не лицезрели обнаженные души. Я всегда думала, что в силу возраста он будет учить меня, а не я его. Но прямо сейчас мы учили друг друга.

– Твои родители – замечательные. Я испытал сегодня мерзкое чувство – зависть. Мне захотелось, чтобы твои родители стали моими. Чтобы они были ими с самого моего рождения, – он запнулся. – Когда я сказал про себя отцу, то он спросил, все ли в порядке у меня с ориентацией и не болен ли я на голову. Они водили меня к психологу и давали тесты на профориентацию. Я проходил их сотни, но они твердили свое. Целый год я провел в военной академии среди людей, которых ни интересовало ничего, кроме боевых действий. До семнадцати лет я был там, пока не сбежал. Почему? Я же люблю своих родителей. Почему?

Мне, наконец, удалось посмотреть в его глаза. Мы держали друг друга за головы, смотрели в глаза и слушали сбитое дыхание. Я прижалась губами к уголку его глаз и провела рукой по мягким волосам. Он сказал все, что съедало его все эти годы.

– Когда я им сказал, что Йон у твоего отца, то они очень сильно обрадовались. Они считают, что раз твой отец моряк, то он привьет хотя бы во внуке любовь к подобному. Но я хочу, чтобы он сам нашел себя в этом мире. Мой отец сказал, что это неправильное воспитание и я порчу Йона. Почему? Разве я не прав? Как же паршиво!

– Ты во всем прав. Я с тобой. Я люблю тебя.

Он улыбнулся на мои слова. Он никогда не говорил о любви, а просто молча делал любовь.

Дверь медленно отворилась. Арне просунул голову, заглядывая к нам:

– Снег пошел. Пойдете смотреть?

​

Он сказал это тихо, чтобы не разбудить Йона. Но было бесполезно, потому что мальчишка уже проснулся. Он протер глаза и увидел в окно то, что заставило его одеться со скоростью света.

Мы всей семьей вышли на улицу, любуясь снегом в начале апреля. Весна была бешеной.

Черешня прибежала к нам и кинулась на Кая, обнюхивая его. Отец вынес самодельный фонарь и протянул его Йону.

– Я думаю, что очень много не успеваю, – сказала я, понимая, что если отец и правда умрет, то за эти дни мы с ним не сделали совершенно ничего полезного. Я все время гонюсь за чем-то, но это что-то оказывается быстрее меня. Говорят, что впереди паровоза бежать бесполезно. Да и за паровозом тоже бежать не стоит. И за поездами не стоит. Даже за автобусами!

– Конечно, не стоит, – согласился Йон, обхватывая палку с фонарем, – все равно ты его не догонишь, другой придет.

Йон засмеялся, когда Черешня ткнулась носом в карман куртки. Он поднял фонарь и побежал с ним к морю, а собака помчалась за ним. Я так и осталась стоять, пытаясь переварить его простые и глубокие слова. Его маленькими детскими устами глаголила простая истина, которую я не могла видеть из-за того, что слишком много хотела разглядеть. В итоге мелочи терялись, а все большие предметы сливались во что-то единое. С возрастом все становится сложнее лишь потому, что мы сами начинаем видеть то, чего нет, но не замечаем вещей, которые действительно есть.

Даже, возможно, в Богах отца было больше смысла, чем во всех нормативных актах нашей страны.

– Знаешь, – начал отец, стоя на крыльце рядом с матерью, – я всегда любил тебя.

Она посмотрела на него. Они выглядели вместе очень мило. Оба в больших заношенных куртках, старых ботинках и с легкой усталостью на лице.

– Любил? А сейчас? – поинтересовалась мать.

Он расширил глаза и искренне, от всего сердца, произнес:

– И сейчас люблю!

Кай сжал мою руку и потянул к Йону. Мы ловили снег, собака лаяла, а мой отец смотрел куда-то вдаль, улыбаясь Богу.

– Зуб! – сказал Йон, вытаскивая то, что выпало из его рта. Арне наклонился, чтобы рассмотреть такое важное событие, произошедшее в жизни мальчика.

– Вот это да, у тебя выпадают зубы? Кто-то готовится стать совсем взрослым? – отец взял этот зуб и повертел его в руках.

– После того, как у меня вырастут постоянные зубы, то я стану взрослым? Как вообще становятся взрослыми, деда?

– Взрослые много путаются в себе и видят мир совершенно неправильно, – отец наклонился и чмокнул внука в макушку. – Поэтому не спеши взрослеть. Чем больше ты становишься, тем ближе ты к своей старости.

Глава пятая,

в которой Арне собрался уходить

Мы с Каем полезли на чердак, чтобы разобрать его. Вчера было решено, что его ремонт мы начнем сейчас, пока отец еще жив. К слову, отец оставался в хорошем расположении духа все утро. Поэтому я даже не думала о том, что сегодня Боги должны забрать его. Он много смеялся, общался с Йоном и, конечно, радовался новому телевизору. Он молча сидел за ним, смотря с восторгом и какой-то детской радостью те фильмы, которые ему хотелось увидеть. В детстве отец часто бурчал, что хочет однажды сесть и спокойно смотреть фильмы по его собственному заказу. Но подобного тогда еще не существовало, да и интернет был далеко не у всех.

Сейчас же мечта прошлых лет сбылась, поэтому он был неимоверно счастлив.

– Думаю, что к концу недели, мы можем вернуться домой. Как раз мой придуманный «больничный» заканчивается именно тогда.

Мы с Каем, замотавшись по самый нос шарфами, чтобы не наглотаться пыли, перебирали старые вещи на чердаке. Он находил какие-то игрушки и смеялся, почему девочке нравилось играть в одни машинки, а не в куклы.

Так мы нашли маленький синий кабриолет, который отец принес, когда мне было шесть. Эта машина имела светящиеся фары, дверцы, которые открывались, и крохотный детализированный руль, который при желании можно было бы крутить.

– Ничего себе, – протянул Кай, – это выглядит очень круто.

– Думаешь, Йону можно подарить это?

Муж пожал плечами, перетаскивая коробки:

– Не знаю, он любит только книжки. Странно, что его совсем не радуют игрушки.

– Наверное, потому что их очень много и почти все они от Евы, – предположила я. – Ты помнишь свои игрушки?

Кай замер, поставил на пол коробку, распрямился, протянул руку вверх и коснулся ею потолка. Он, по видимости, задумался.

– Кажется, я смутно помню, во что играл в детстве. Но из-за отца армия солдатиков была у меня в коллекции точно. А еще радиоуправляемые машинки и вертолеты.

– Ого, – надулась я, – а для меня такая машинка была слишком дорогой роскошью.

– Если хочешь, когда вернемся в город, купим тебе такую. Будешь катать ее по квартире.

Мы рассмеялись, продолжив уборку.

– А с кем останется Черешня? Йон очень привязался к ней, – Кай раскрыл коробку с вещами.

– Думаю, здесь. Отец и мать хорошо ухаживают за собакой. Тем более, они сами привязаны к ней не меньше Йона. Думаю, отбирать у них собаку будет довольно жестоко.

Кай сел на пол, доставая из коробки стеклянные елочные игрушки. Он внимательно рассматривал шарики и свое отражение в них.

– Я очень хочу встретить Рождество у твоих родителей, потому что лично хочу нарядить елку. Мы с родителями этого никогда не делали, потому что они говорили о том, что Бога нет и такой праздник, как Рождество – маркетинговый ход, – Кай поднял игрушку вверх, что-то представляя себе.

– Отчасти они были правы, – сказала я. – Но Рождество наполнено волшебными нотками. Оно дает веру в чудеса. И когда празднуют Рождество, то обязательно вспоминают о детстве.

Муж мечтательно посмотрел на меня:

– Теперь я поскорее буду ждать зиму, чтобы отпраздновать так, как это делали вы. Сколько воспоминаний у тебя в сердце?

Воспоминаний было много. И они всегда были о рождественской елке, о ярких огоньках, о том, как мама старательно украшала наш дом. Даже о том, что однажды я прогуляла школу, чтобы нарисовать что-то праздничное на окнах. В воспоминаниях о зиме было зарыто мое сердце. И каждый раз, когда я откапывала его из снега, оно начинало биться, вспоминая наш каждый праздник, будь то Рождество или Новый год. Я хотела вернуться в каждый из них, пережить еще раз и…

– Иногда родители ссорились. Но я редко попадала на их конфликты. Мне казалось, что мир куда проще и понятнее, чем есть на самом деле. Я видела, что белое – это белое, а черное – это черное. Я не могла представить, что и в семейной жизни случаются разногласия.

В коробке с детскими книгами я нашла большую деревянную шкатулку с узорами из тонкой проволоки. Я открыла ее, смотря на приятную бархатную ткань лилового цвета, на черные стенки и какие-то бумаги, лежащие в ней. Эту шкатулку я любила брать у матери больше всего, потому что там лежали ее украшения и медаль отца за хорошую службу. Но сейчас в ней лежали письма и фотографии. Я села рядом с мужем, перебирая бумаги.

– Что это? – поинтересовался он.

Я развернула первую бумагу и прочла вслух:

– Свидетельство о разводе? – мое сердце забилось, как ненормальное. – Может, шутка?

Кай свел брови, взяв у меня документ. Он рассмотрел его и вынес не утешающий вердикт:

– Оно похоже на такое же, какое лежит у меня. Думаю, оно настоящее.

Пугало то, что в этом свидетельстве были указаны имена моих родителей. Год, написанный в нем, был годом поступления в старшую школу. Как раз в это время их отношения стали еще хуже, а отец уехал на очередную вахту.

А что, если он уезжал далеко не на вахту…

Нет! Такого не может быть! Они не могли разыгрывать передо мной спектакль из счастливой семьи!

Я быстро принялась листать письма. Оттуда выпали старые фотографии. На них был отец в форме, не похожей на форму капитана. Там он был еще молод. Он обнимался с какими-то парнями в похожей одежде. На одной из фотографий он стоял рядом с человеком, который был в его капитанской форме.

– Это ваша родственница? – поинтересовался Кай, поднимая портретную фотографию темноволосой молодой девушки. Он повернул ее и прочел надпись сзади: – «На долгую память любимому Арне».

На фото была явно не мать, а какая-то незнакомая женщина. Меня учили, что в чужие письма лезть совершенно неправильно. Но я переступила через свое воспитание и развернула их.

– Это письма отца. Я помнила, что он писал как-то матери, будучи на вахте. Сначала она радовалась каждому письму, а потом…

А потом в этих письмах отец своим почерком говорил о том, что встретил женщину, которой увлекся, спрашивал, что делать в этой ситуации и с кем останется Герда.

Я еле сдерживала себя.

– Давай не будем, – Кай сжал мою руку. Он понимал, что сейчас поднимется тайфун. – Поговорим обо всем вечером с твоей матерью. Только не сейчас, Герда!

Его слова пролетели мимо меня. Я жадно читала все письма, в которых отец сначала строго, а потом на удивление нежно говорил с матерью.

– Это все не правда, – я попыталась прийти в себя и проснуться в своей комнате. Но ничего не происходило. Гадкий сон не отпускал меня.

Нет! Нет! Это не со мной!

Я вскочила, хватая шкатулку и выбегая из комнаты. Стремглав ворвалась в гостиную и потребовала объяснений.

– Ты врал мне! – на глаза навернулись слезы. Мать испуганно забежала в гостиную, ничего не понимая. Но как только они увидели в моих руках шкатулку и письма, им стало все ясно. Отец выключил телевизор и встал. Он был в бежевом свитере и свой серой шапке.

– Ты не был капитаном. Какого чёрта ты сплел мне эти сказки? Да знаешь, что я пережила за эти три дня, думая, что ты действительно умрешь?! Знаешь?!

Я сносила своими словами все.

– Сядь! – крикнула я, когда он попытался подойти ко мне. Я видела испуг на его лице. – Это правда?

Кай спустился, заглядывая к нам. Йон, перепуганный криками, тоже вышел с кухни.

– Отвечай! – я швырнула отцу в лицо письма и фотографии. Каждая строчка въелась в мое воспоминание. Весь мир, который он бережно строил в моей голове, медленно рушился. Небо потемнело, воспоминания горели, а великий храм, в котором я поклонялась отцу, взлетел на воздух.

– Я хочу спросить у тебя все, что должна была спросить. Всю свою жизнь я интересовалась, каких Богов ты видел, но ты плел сказки о них настолько красиво, что я не могла заметить истинного.

– Герда. Я все объясню, успокойся, – пробормотал он. – Дайте нам поговорить.

Троица посмотрела на нас подозрительно и как-то напугано.

– Дайте поговорить, умоляю, – повторил отец. После этих слов дверь в комнате закрыли.

– Скажи мне, как так?

Он сел на диван, сложил руки на груди и тихо произнес:

– Я никогда не был капитаном корабля, а все эти истории взял из книжек, которые читал там, на севере. Ты была маленькой. Кажется, пошла во второй класс. Ты говорила, что все родители твоих одноклассников такие замечательные. И тогда мы с матерью достали ту фотографию, где я в чужой форме капитана, и решили немного приукрасить действительность. Ты росла и верила, что твой отец герой. Ты восхищалась мной, верно?

Я кивнула.

– Вот видишь, все просто. Скажи я тебе, что все, что я делал – это искал себя, охранял корабли и полжизни проработал тем же охранником складов на вахте – гордилась ли ты мной? Не отвечай, я вижу по твоей реакции, что нет. Родители всегда хотят быть в глазах ребенка Богами, но я… я простой охранник. Даже не матрос.

– Все истории, – у меня снова навернулись слезы на глазах, – о великих приключениях, которые ты рассказывал мне – это выдумка?

Арне лишь кивнул.

– Видишь, я, как и ты, гнался всю жизнь за паровозом, но так и не догнал его. Все мы хотим быть великими, а малым довольствоваться никто не хочет, поэтому…

– Молчи, – прошептала я. – Все эти сказки о Богах! Я в детстве мечтала поскорее вырасти и увидеть то, что видишь ты.

– Нет, Боги и правда есть. Присмотрись и ты увидишь Богов в морях и полях, в лесах и облаках, в сердцах людей и в их глазах. Даже вон на крохотной веточке того цветка сидит Бог. То, что ты не видишь их…

– Молчи, – повторила я. – Почему нельзя все было говорить прямо? Вечно какие-то загадки, присказки, выдумки. Ответь мне еще на один вопрос, который терзает меня с самого детства.